***
Разговаривая только по-английски, прожить здесь становится весьма затруднительной задачей хотя бы потому, что темнокожий парень, отчаянно пытающийся понять хоть что-то с помощью переводчиков, привлекает слишком много внимания. День не то чтобы пустой, но Стерлинг привык добиваться большего, чем просто узнать, в каком из кварталов обитает вся эта шайка. Парни эти оказывается вовсе не такими тупыми, как в начале думал американец: они сидят достаточно тихо, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания разбоем и тусовками. Они что-то выжидают, и он уже знает, что ничем хорошим для порядочных людей это не закончится.***
Шампанское тут, в самом деле, отвратительное. Он решил поужинать в ресторане отеля, в котором остановился, и уже успел пожалеть об этом: по вкусу ослиная моча и та была бы лучше. Положение спасала отбивная идеальной прожарки и симпатичные официантки. Окинув ленивым взглядом зал, он увидел мужчину, с которым столкнулся утром. Тот сидел за самым дальним столиком и спокойно пил, судя по белому цвету и пузырькам, шампанское, с головой уйдя в телефон и не замечая чуть удивлённого взгляда карих глаз. Лэнс думал не долго: в конце концов, может, что-то удастся узнать от этого мужчины. Подозвав официантку, он попросил найти что-то, что можно пить и не кривить лицо, и подать бутылку вон на тот столик. Девушка, кивнув, быстро удалилась выполнять заказ, а Стерлинг, встав и оправив на себе лёгкую рубашку, целенаправленно направился в сторону мужчины. — Удивительно, как Вы пьёте это и держите лицо, — спокойно проговорил агент, не дожидаясь разрешения и садясь напротив мужчины. Тот, резко подняв взгляд с телефона, удивлённо изогнул бровь, но после, узнав в говорившем темнокожего, что налетел на него в коридоре утром, чуть ухмыльнулся, оценив уверенность того, что он его не прогонит. — Шампанское тут, в самом деле, отвратительное, но пить можно, — неспешно всё же отвечает он. Лэнс тут же подмечает манеру небыстрого, взвешенного ответа. У его собеседника холодные, льдисто—голубые глаза и тонкие губы. Длинные пальцы, едва придерживающие бокал. Ему нравится то, что он видит. Он улыбается в ответ чуть хитро́, так, как он всегда делал, чтобы очаровать, и этот эффект подкрепляет как раз подоспевшая официантка с вином. Мужчина выглядит удивлённым, явно не ожидав такого от совершенно незнакомого ему человека. Белое вино идёт на ура после той мерзости, по чьей-то злой шутке названное шампанским. Однако агент видит, что его собеседник либо смущён таким откровенным проявлением внимания, либо оно ему вовсе претит, поэтому старается разрядить обстановку дежурными вопросами: — Так, что Вас привело в Киргизию? — Работа, — прохладно отвечает голубоглазый, допивая уже второй бокал. — А Вы? — Туризм. В ближайшее время хочу посмотреть Россию, в особенности, Москву, но решил начать с Киргизии: красивые горы не смогли оставить меня равнодушным. — Надеюсь, Вам понравится столица России. Лэнс удивлённо уставился на мужчину, неожиданно заговорившего с ним на совершенно другом языке. Он не был уверен, но, наверное, это был русский. — Ого! Сколько языков Вы знаете?! — Достаточно, чтобы договориться при любом раскладе, — хмыкает тот. Стерлинг не может и не хочет скрывать восхищения. Когда принесли закуски, он вовсе не заметил, понял это лишь только тогда, когда длинные белые пальцы складывали что-то из зубочисток. Кажется, он объяснял непутёвому туристу, как пройти к хорошему ресторану. Лэнс, конечно же, мог легко загуглить это, но понаблюдать за этим человеком хотелось куда больше. С первого взгляда этот человек не вызывал особого доверия, а особенно было трудно поверить, что тот будет помогать американцам, по воле случая забредшим в Киргизию. Но вот он, прокладывает путь из палочек уже съеденных им закусок. Стерлингу интересно: ему всегда нравились люди, способные удивить в ответ, а не только берущие то, что предлагают. — Красивые глаза, — произносит он раньше, чем успевает осознать, кому он это говорит. Может, с обычными девушками это прокатывало "на ура", но здесь ситуация совершенно иная... Мужчина вновь отрывается от телефона, замирает и его рука с бокалом вина. Стерлинг чуть наклоняется ближе, смотрит, зная, что взгляд этот далеко не для деловых бесед. — Я, конечно, понимал, что Вам определённо что-то от меня нужно, но такая откровенность... Он говорит что-то ещё, но агент не слушает: смотрит прямо в глаза, в самом деле понимая, что дежурный и изъезженный комплимент он выкинул из рукава вовсе не случайно, а потому, что у него правда были красивые, холодные глаза. Мужчина хмурится, чуть прищурившись, поняв, что этот недотурист прослушал всё, что он ему сказал. А сказать он успел многое: и то, что с мужчинами он, почти в ста процентах случаях, не спит, и что на работе таким точно не занимается. Но этот мужчина выглядел более чем хорошо, даже попадал под некоторые требования. Да и, что греха таить, интерес проверить один стереотип, напрямую касающийся цвета его кожи, скрёбся в черепушке всё ощутимее. И работа... у него было свободное время до утра. Американец забавно стягивает губы в точку, чуть выпячивая их, очевидно считая, что это выглядит горячо, но ему больше смешно с этого. Лэнс, улыбнувшись на прощание, уходит первым, когда ему говорят, что ждут не раньше половины двенадцатого в номере. Голубоглазый же решил в спокойствие и тишине допить последний бокал. Подозвав официантку, просит счёт, на что та отвечает, что уже всё оплачено. Ему, может, было бы приятно, но смущение и некое раздражение, что за ним ухаживают, как за какой-то девушкой, всё же перевешивают чашу весов.***
Лэнс стоит у двери номера ни минутой раньше, ни минутой позже. Короткий, но чёткий стук, и ждать долго не приходится: дверь открывается, впуская его. Его хозяин одет более чем бесхитростно, агент сразу понимает, что тот совсем недавно вышел из душа. Собственно, как и он сам. Номер был чуть меньше, чем у него, но большой балкон компенсировал это, дверь на который была чуть приоткрыта, даря помещению вечернюю свежесть. Стерлинг, разувшись, проходит дальше, подмечая, что номер обжит больше, чем его: тот тут, то там находились личные вещи, не те, что предлагал отель. Светлокожий, настолько, что это выглядит довольно странно, учитывая, что лето в Киргизии выдалось щедрым на солнце, мужчина тихо ступает босыми ногами по паркетной доске, уводя своего визитёра из гостиной. Агент видит из-за его спины кровать, чуть ухмыляясь такой прямолинейности, а после делает один широкий шаг, ловя мужчину в кольцо рук и вжимая в себя. Он чувствует, как сжались от неожиданности ладони на его запястьях, как всё ещё чуть влажные после душа волосы холодят скулу. И запах. Он ведёт носом от виска ниже, останавливаясь на шее, вдыхая чуть сладковатый одеколон. Прихватывает пока только губами нежную кожу, пальцами чуть проминая бока, оценив мышцы под одеждой. Они совсем немного не дошли до кровати, и голубоглазый, чуть запрокинув голову в бок, отвлекает гостя на свою шею, плавно ослабляя неожиданно крепкую хватку на своей талии. Горячий язык, скользнувший от основания к мочке уха, стал неожиданной откровенностью, и мужчина, дрогнув, дёрнулся, выпутываясь из чужих рук. Но тут же потянул на себя, крутанулся и, ненадолго замерев, толкнул американца, повалив на кровать. Стянув с себя верх, отбросил на недалеко стоящее кресло, наклоняясь к уже удобно устроившемуся мужчине, помогая и ему избавиться от одежды. Сильная грудь, накаченный пресс... он не удержался, скользнув по мышцам ладонями, прекрасно понимая, какой это комплимент человеку под ним. Хотя тот, судя по всему, в подкреплении своего эго сильно не нуждался: по нему было прекрасно видно, что вниманием он никогда обделён не был. Губы встречаются с друг с другом неожиданно, не везёт даже удариться зубами, но оба отступать не намерены: языки борются за право вести, а горячие широкие ладони оглаживают, стараясь узнать как можно больше. Стерлинг удивлённо выдыхает, когда его ощутимо кусают за губу. Широкая кровать на двух человек, на деле же — хоть четырёх, негромко поскрипывает, когда Лэнс резким движением меняет их местами, подминая мужчину под себя. Легонько царапнув затылок, зарывается пальцами во влажные волосы, сжимая и не давая увернуться от поцелуя. Губы обоих уже горят, наливаясь цветом, когда агент, наконец, отстраняется. Глаза шальные, хитрые: в светло-карих уже во всю празднуют черти, в холодных голубых — собственная похоть плавится, затапливая чернотой радужку. Лэнс громко выдыхает, когда его шею зацеловывают, изредка чуть прихватывая зубами, так, чтобы не оставлять следов. Его рука сжимает бок, проминая мышцы, оставляя слишком красноречивые отпечатки. Скользнув ниже, оглаживает низ живота, гуляя по линии кромки штанов. Мужчина в ответ, согнув ногу, коленом давит аккурат на пах. Стерлингу крышу рвёт от того, насколько этот человек оказался отзывчивым и жадным до ласки, и, судя по всему, чувство это взаимно. Нетерпеливые движения бёдрами вдогонку за бо́льшим удовольствием, и первым не выдерживает американец: ловко приспускает штаны с мужчины, скользит под них рукой, чувствуя жар и желание, дурея от осознания, что под ними не оказалось нижнего белья. Толчок в плечо шокирует на мгновение, но увидев, что мужчина просто хочет раздеться до конца, Стерлинг быстро приходит в себя, отстраняясь и вставая с кровати. Он чувствует на себе заинтересованный взгляд, смотрит в ответ и ухмыляется, зная, что ему есть, чем порадовать неожиданного партнёра. Неприлично дорогие брюки падают на пол вместе с боксерами, и Стерлинг видит в чужом взгляде удовлетворение от увиденного и предвкушение дальнейшего. Аккуратные длинные пальцы касаются чуть ниже живота, красиво смотрясь на тёмном теле, ведут ниже, уверенно касаясь возбуждения, а после чуть тянут на себя. Агент вновь укладывается на кровать, притянув к себе мужчину за поясницу, лаская мочку уха и шею, вжимаясь пахом в его. От соприкосновения и трения возбуждение захватывает окончательно, и крупная ладонь с дорогими часами перемещается, сжав оба члена, плавно надрачивая. Они ласкаются долго, стараясь оказаться сверху, превращая это в небольшую борьбу, но в итоге Лэнс всё равно удобно располагается между ног хозяина номера. У того яркий укус прямо поверх соска, лёгший на бледную кожу контрастом, красные и чуть припухшие губы... Он по-своему красив, Лэнс даже уверен, что в нём наверняка намешана европейская кровь с чьей-то ещё: чуть вытянутые глаза и размашистые брови очень характерны местному населению. Стройное тело голубоглазого гнётся, когда тот, перевернувшись на бок, тянется к тумбочке около кровати, вытягиваясь во весь свой отнюдь не малый рост. Пока он занят поисками, Лэнс с удовольствием сжимает его бок, с нажимом ведя ниже, и останавливается на ягодице, сжимая в своей ладони, оценивая. Кожа мягкая, а под ней прощупываются упругие мышцы. Когда мужчина ложится обратно, Лэнс руку не убирает, только смещает её на внутреннюю сторону бедра, лаская самыми подушечками пальцев. — Была только со вкусом ананаса, — хрипловато и от этого ещё более возбуждающе. Лэнс забирает небольшой флакон смазки, тут же понимая, что им ни разу ещё не пользовались. Судя по всему, мужчине пришлось позаботиться обо всём этим же вечером. Сжав флакон в ладони, он чуть пододвигает их вперёд так, чтобы его собственные ноги не свисали с кровати, подхватив партнёра под колени. Тот молча поддаётся, обустраиваясь у изголовья, раскидывая подушки в стороны. Он чувствует, как мягкие губы касаются колена в бесхитростной ласке, и отвлекается от подушек, концентрируясь на иностранце. Синтетический запах ананаса расползается по комнате, и мужчина чуть морщит нос, жалея, что его любимой смазки не было. Пальцы у темнокожего длинные и аккуратные, и ему приятно наблюдать за тем, как они уверенными движениями распределяют согретую в ладони смазку по стояку. Он сам разводит ноги чуть шире, открываясь, позволяя пальцам скользнуть ниже. Стерлинг же не спешит, плавно погружая смазанный палец до предела, чувствуя, как узкое нутро сжимает его. В руку, ласкающую член, нетерпеливо толкаются, когда уже два пальца специально давят на простату. Мужчина под ним чуть слышно шипит, не отводя взгляда от него, и Лэнс смотрит в ответ, не переставая двигать руками. У обоих взгляд шальной, радужку почти полностью затопил зрачок, и Лэнс, ловя взглядом то, как мужчина закусил губу, добавляет третий. Шумные вздохи переходят в стоны, жар расползается по телам быстрее, выжигая всю выдержку. Убрав руки, Стерлинг наклоняется, целуя ещё больше раскрасневшиеся губы, довольно выдыхая в поцелуй, когда настойчивые пальцы притягивают за затылок ближе, углубляя и без того откровенный поцелуй. Язык скользит ниже, к подбородку, от него переходит к острому кадыку, а после останавливается на шее, где губы и зубы оставляют следы. Он громко охает, когда его ловко перебрасывают на спину, тут же вжимая в кровать. Голубые глаза смотрят с явным осуждением, но Лэнс, сориентировавшись, всё равно тянется к длинной шее и острым ключицам, зацеловывая. Руки же сжимают чуть ниже лопаток, опускаясь всё ниже. Длинные бледные пальцы сжимают с неожиданной силой слишком чувствительный стояк, и Лэнс, сжав зубы на стыке плеча и шеи, шипит, дёргая бёдрами. Партнёр трётся об него, вжимаясь так, что не остаётся и лишнего сантиметра, ласкает, хрипит что-то на самое ухо, прихватывая мочку уха. Американец смотрит, как, распрямившись, слишком бледный для такой солнечной страны, мужчина льёт немного смазки себе на руку, смазывая себя, а после — его член. Ведёт бёдрами, устраиваясь удобнее, и, направив в себя стояк, плавно опускается. Лэнс гладит его бёдра, изредка дотрагиваясь до члена, скользит до коленей и обратно, не шевелясь, давая привыкнуть. Мужчина дышит тяжелее и чаще, очевидно стараясь справиться с размерами, и Стерлинг позволяет себе самодовольную улыбку. Чуть расслабившись, голубоглазый опирается руками о торс темнокожего, давая себе небольшую передышку. Он видит самодовольный взгляд и такую же улыбку, наклоняется, прихватывая губу зубами, стирая её этим. Член крупный, такой, какой прописан в глупых стереотипах, распирает, заполняя собой, и каждое движение, даже совсем незначительное, гонит импульсы удовольствия с небольшим дискомфортом по всему телу. Лэнс первым двигает бёдрами, заставляя мужчину царапнуть его по животу от неожиданности. Но после тот, выпрямившись, сам задаёт темп, двигаясь плавно, то почти полностью соскальзывая, то принимая до упора. Агент гладит его по груди и животу, немного ласкает член, а после — сжимает бёдра. Мужчине это не нравится, и он, отцепив руки от себя, прижимает их к кровати на уровне головы туриста, наваливаясь своим весом и вновь двигаясь самостоятельно. Стерлинг на это вновь оставляет отметины по всей бледной шее, успевая при этом говорить что-то, от чего хватка на его запястьях усиливается, а темп, ненадолго сорвавшись, набирает обороты. Прикусив зубами ухо, вызывая этим дрожь светлокожего, он пользуется моментом, успевая сменить позиции: теперь на спине, шокировано распахнув глаза, лежит голубоглазый, и Лэнс, перехватив его запястья, двигается так, как любит сам: с оттяжкой, иногда ускоряясь, не давая отдыха партнёру. Черты лица мужчины заостряются будто бы ещё больше, а сам он, сжав коленями тёмные бока, отдаётся полностью, иногда даже приподнимая бёдра для лучшего вхождения. На его шее уже чернеют засосы, а губы краснеют, как и скулы, и Лэнс находит в последнем нечто особенно очаровательное. Отвлёкшись на это и потеряв бдительность, он едва успевает среагировать, когда мужчина вновь попытался их перевернуть. — Всё не сдаёшься, — тянет агент, заглядывая в глаза напротив. — Даже и не думал, — прилетает в ответ, и взгляд уверенный, ни разу не похожий на того, кто привык сдаваться. Лэнс переворачивает его на живот несколькими экономными и уверенными движениями, после, потянув бёдра вверх, ставит на колени. На него хитрым и шальным взглядом смотрят из-за плеча, и Стерлинг, обычно холодный к такому, неожиданно даже для самого себя заламывает ему левую руку, заставляя прогнуться и вжаться лицом в простыни. А после резко, совершенно не щадяще, двигается, набирая скорость, и мужчина каждый раз при толчке проезжается щекой. Хватаясь правой за сбитые простыни и простанывая на каждый толчок, мужчина может только кусать губы, стараясь сдержать так и рвущиеся из груди стоны. Руку ломит, особенно сильно в плече, но он не чувствует боли как таковой: удовольствие накатывает, топя в себе, сгущая все краски. Лэнс всё же позволяет перевернуться ему на спину, выпуская руку из хватки, видя, что партнёр порядком устал. Вид открывается заманчивый: аккуратный возбуждённый член, крепкое телосложение и порозовевшие скулы. И спутавшиеся волосы, упавшие на лоб... — Я уж испугался, как бы она у тебя не отсохла, — прижавшись губами к плечу той руки, которую он далеко не нежно заломил, прошептал Стерлинг. — Слишком много на себя берёшь, — хмыкают в ответ. Лэнс на это лишь довольно мычит, в очередной раз убеждаясь, что с партнёром он не прогадал. Даже наоборот, тот с каждым мгновением повышал планку сам, явно зная себе цену. Член скользит по смазке легко, хлопки кожи о кожу со стонами вновь заполняют комнату. Агент уже чувствует, как его мышцы напрягаются, а сердце заходится в скачке: осталось совсем немного до финиша. Мужчина под ним тоже приближается к оргазму, всё сильнее выгибаясь и сжимаясь внутри. Стерлинг не может отвести жадного взгляда от руки, ласкающей аккуратный набухший член, двигаясь уверенно и быстро. Льдисто—голубые глаза смотрят на него в ответ, подмечая, как очертились мышцы под смуглой кожей, как он пожирает его тело взглядом. Мужчина не может отказать себе в небольшой прихоти: скользит свободной рукой от вздымающийся груди выше, чуть царапая американца, а после, обхватив шею, сжимает пальцы. Он знает, как сделать это правильно, изредка ослабевая хватку, чтобы очертить выпирающий кадык и дать возможность глотнуть воздуха. Оргазм накрывает с головой: Лэнс сжимает пальцы на светлых боках со всей силы, оставляя очевидные следы, стонет—хрипит сквозь стиснутые зубы и ничего, абсолютно ничего, кроме звёзд перед глазами, не видит. Под ним, сжавшись и закатывая глаза, едва ли не захлёбываясь плохо сдерживаемым стоном, кончает светлоглазый. Рука с горла исчезает, царапнув по ключицам, но агент всё равно не шевелится, так и оставшись между широко разведённых ног: он пытается отдышаться и при этом отстранённо подмечает и залитый спермой живот, и запрокинутую в сладком оргазме голову. Этот мужчина бесспорно красив, особенно сейчас... Они разъединяются даже неохотно, а после каждый занимается своим делом: светлоглазый уходит в душ, а Лэнс устраняет последствия секса. После же он сменяет хозяина номера, с удовольствием вставая под горячие струи воды. Они ещё совсем немного переговариваются, одеваясь и приводя себя в надлежащий вид. Слишком очевидные следы на бледной шее не спасает ни один воротник рубашки, и в адрес Лэнса прилетают не самые лестные слова по поводу этого. Он же на это только довольно и сыто улыбается, чувствуя, как саднят царапины и побаливает горло. Они расходятся, как оба думают, навсегда. Никто из них не планирует второго раза, хоть и признаёт, что это было более чем хорошо.***
Тихий поздний вечер быстро перестаёт быть таковым, когда гремят первые выстрелы и взрывы. Лэнс — лучший агент, всё ещё ищущий свой предел. Успокаивает ли он свою совесть тем, что всё это во благо мирных граждан? Очень может быть. Особенно тогда, когда при выстреле в упор ты не можешь уйти чистым, и остаёшься весь с ног до головы в крови вперемешку с остатками органов. Стерлинг ищет свой предел, превращая здание в один огромный гроб для всех, кто находится здесь. Обычно жутко педантичный, он не брезгует окунуться с головой во весь этот хаос. Его медово-карие глаза горят азартом и беспощадностью, а рот не закрывается, отпуская шутки одна паскуднее другой. Главные шишки этой банды, наконец, собрались, и больше ждать никто не был намерен: ни руководство Стерлинга, ни он сам, ни бандиты. Единственное, что не понравилось агенту, так это то, что эти ублюдки ждали кого-то ещё и, судя по всему, это был их главарь, вот только тянуть больше времени не было. Огонь и дым закрывают небо, создавая ощущение, будто все они провалились в сам ад. Крики, звук ломающихся костей, выстрелы, вонь горящей плоти... Здание рушится, погребая людей под обломками, но огонь не угасает, напротив, расходится только больше. Киллиан оказывается в самом центре, оглушённый криками своих людей и ослеплённый яростью и дымом. До него доносится знакомый голос, тот, который он слышал у себя над ухом всего день назад, идёт на него, чтобы сгореть, как неосторожный мотылёк, потому что это тот самый парень с медовыми глазами. Тот, чью жизнь, знай он, что это за человек, забрал бы сразу, как появилась возможностью. Тот, чьи отметины он жгучим и постыдном клеймом носит на своём теле. Здесь жарко, как в аду, если дотронуться до стен, то можно обжечься. Воздуха едва хватает, чтобы не терять сознание. А ярости и отчаянья полна душа, когда, израсходовав впустую всю обойму, остаётся только тупой нож, снятый с трупа человека, которого он знал не один год. Агент не успевает повернуться вовремя, и тот вспарывает одежду и кожу на левой лопатке, чертит дальше, уходя в воздух, и Киллиан радуется крови, так щедро брызнувшей из раны. Шрам останется точно, как напоминание о том, что он сам заляпал руки кровью его людей и близких. Удар в живот такой силы, что его отбрасывается в сторону, где он со всей силы бьётся головой о поваленную мебель. Лэнс не успевает рассмотреть, кто это был, да и плевать он на это хотел: собственная кровь на руках будто приводит в чувства, и он понимает, что с этим пора заканчивать. Тех, кто не умер сам, добьёт взрыв. Киллиан приходит в себя за несколько секунд до этого, даже почти успевает встать на ноги, но в итоге делает хуже только себе: так падать ещё больнее. Сначала его отбрасывает в сторону ударной волной, ломая кости и стирая кожу до мяса, после здание гудит, дрожит и в итоге не выдерживает: стены идут трещинами, крошатся и падают. Ещё живого и в сознании, его заживо хоронит под обломками, откуда он не в силах выбраться самостоятельно. Он видит стекающую по обломкам кровь, свою неестественно вывернутую и изломанную руку, то, как из-под низа к нему прорывается пламя, обдавая жаром всю левую часть. Он не хочет сгореть заживо, но его вопли боли тонут в десятках таких же, которые тоже останутся без ответа. Он отключается раньше, чем огонь совсем обглодает его, и это единственное, что можно назвать гуманным в этой бойне.