Греховное падение

POV Сидни Дрожь… По телу торопливо разливается волна мурашек. Она ускоряется в области лопаток, и липким потом застывает на шее. Тревога… Меня захлестывает беспокойство. Пульс в ушах стучит барабанной дробью, сердце то и дело сжимается в тиски. Кончики пальцев немеют, я почти не чувствую их, когда с силой сжимаю ладонь. Страх… Животный, удушающий, словно сама костлявая рука смерти сдавила мое горло. Во рту вязкая слюна образует ком, болезненно скользящий в глотку. Я захожусь тяжелым кашлем, прислоняя к губам тыльную сторону ладони. На коже расплывается кровавый темно-бордовый сгусток. Каждый день, каждую секунду чей-то скрипучий голос шепчет мне на уши всякие мерзости. Письмо единственное, что помогает мне сейчас не лишиться рассудка. И хотя слова никак не желают складываться в предложения, рождая на смятых страницах моего дневника очередную бессмыслицу – это помогает сдерживать внутри меня сотни чуждых эмоций. Словно и вовсе не моих… Мной овладевает злость. Жалящая, скулящая и скребущая в душе острыми когтями, словно загнанный в угол дикий зверь. Она скалится, больно впивается клыками в мое кровоточащее сердце. Я так больше не могу.

***

- Я не могу связаться с Сидни! Мне было плевать, на то с кем сейчас находился Барбер, занят ли он вообще. С размаху я распахнул тяжелую резную дверь в его спальню. Та с грохотом ударила о стену, обнажив внутреннее убранство. Он сидел ко мне спиной на двухметровой кровати, обычно сокрытой чёрным балдахином с обеих сторон, но сейчас с одного края бережно закрепленной на балке. - И что с того? Я знал, что ему было плевать. У него всегда находились занятия интереснее, чем восстанавливать чье-то порушенное доверие, даже если виновником всего был он сам. На кровати беспорядочно валялись его и не только вещи; смятые в комок простыни хранили в себе тайны и запахи чужих тел, бурно развлекающихся здесь возможно даже получасом ранее. Я ощутил едкий укол ревности, который словно тупым ножом кто-то насильно запихивал мне под ребра. - С того, что она моя девушка, а из-за те… - Ах, из-за того вечера пятницы? Мне казалось ты тогда не был против. Или я ошибаюсь? Он лукаво улыбнулся. Так делают все дьяволы искусители желающие отправить в ад твою душу. Я никогда не веровал в Бога, но, возможно, именно так в Эдеме, стоя лицом к лицу к змию, ощущала себя безнадёжная пропавшая Ева… На мгновение мне показалось, что я где-то уже видел подобную улыбку… Обрывочные воспоминания из моего сознания, конечно же, не сложились ни в какую картинку, даже не дали общего размытого представления. Лишь терпкие зыбкие ощущения, что скользили сквозь мои пальцы, словно крупицы песка. - Ты чудовище, Барбер! - Спасибо, птичка. А вообще, я так думаю, что она стала прямым свидетелем нашего с тобой греховного падения, дорогой. Посему, официально заявляю, что на связь с тобой она больше не выйдет. Скорее всего. Во мне клочьями забурлила злость. Вспенилась, как бушует в шторм морская пучина, чёрная гладь которой рискует утащить за собой на дно любого, кто осмелится её коснуться. В то мгновение, когда я чисто случайно заметил яркое пунцовое пятно на его шее от чьих-то зубов, мне захотелось ударить его по лицу. Стереть с милого личика ту смазливую самодовольную ухмылку. Я сжал ладони в кулаки. Короткие ногти впились в ладонь до белых полос. Сид сторонилась меня, не ходила в школу, не брала трубки. Её мама, постоянно твердила, что той нет дома. Но я не идиот; в окне её спальни горел свет, хотя и очень тусклый. В те моменты я вспоминал о том, как Сидни любила читать лишь с включенной настольной лампой, и хотя ей строго-настрого запрещала это делать мама, она тайком совершала этот маленький проступок и гордилась собой… Она всегда радовалась таким мелочам…. Сид! - Ты! Жалкое чудовище, портящее мне жизнь! Если с Сидни что-то случится – я сломаю тебе шею, Барбер, обещаю! Ты заварил эту кашу, потому найди способ расхлебать ее и связаться с ней! Он рассмеялся. Так звонко и не принужденно, как смеялся только Стэнли Барбер – словно ни что в этом мире вовсе никогда не сможет встревожить его безмятежный ум. Он посмотрел на меня, ловко развернулся на постели, обнажив белоснежную гладкую кожу на груди. Полы распахнутой его голубой рубашки разошлись шире, подрываемые странным порывом ветра из ниоткуда. И вот уже через секунду он ловко гладит меня по щеке тонкими ледяными пальцами, заставляя смотреть прямиком в глаза и словно внушая мне то, вот что мне должно было поверить: - Ты ей не нужен, но, ради тебя я выясню всё и постараюсь исправить. И я уже не был зол. Не был против, чтобы его жаркие губы целовали меня. Но в моей памяти всплыли заученные с детства строки молитвы, что мама в свое время заставила меня выучить наизусть. Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да приидет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твоё есть Царство и сила и слава во веки. Барбер отстранился. Улыбнулся так, словно слышал мои мысли. Аминь.