***
В комнате царил хаос — шкаф был на распашку, Лизины вещи все перевернуты, матрас с её кровати лежал на полу, постельным бельём вниз. У Даши с Алиной были уроки, а Света молча сидела на своей кровати, бездумным взглядом уставившись в телефон и шелохнувшись, как только на пороге появилась Лиза. — Света, это что? — Еле громко произнесла девушка, сжимая китель повседневной формы. Света молчала. По ней было видно, как старательно она пыталась сделать вид, что Лизы в комнате не существует и что её голос не слышан. — Света? — Лиза все пыталась услышать ответ, но видимо, всё было напрасно. Девушка закрыла за собой дверь и аккуратно подошла к своей кровати, сев на голое дерево без матраса. Взгляд неохотно обозревал всё происходящее, не хотелось даже пытаться понять, почему это всё произошло. Хотелось только примчаться в комнату к Юлику, нырнуть под его руку, запахнувшись ею как крылом и просто помолчать. Но гордость и обида стояли выше желаний.***
— Дань, ты не видел Мишу? — Лиза застала Корнилова в игровой комнате. Парень расслабленно лежал в пуфе, держа в руках геймпад и усердно разъезжая по Вайс-Сити от полиции. Рядом сидел Кашин, комментируя угон машины в игре. Как только Лиза зашла в комнату, оба Дани вопросительно на неё взглянули, но девушка удержала взгляд на Корнилове. — Нет, а что? — Даня быстро поставил игру на паузу. — Я не знаю, что происходит, — в этот же момент по щекам предательски полились слёзы, а ладони вспотели. Лиза устало упала на диван. Последняя неделя была адской — другого слова здесь подобрать не придётся. Соседки по комнате — Света, Алина и Даша вечно молчали. Это всё началось после того, как в кабинете у директора собралась компания, что находилась в "Берёзке" днём ранее. Директор был, мягко говоря, ошеломлён. Из всего хорошего было лишь то, что Лиза вовремя успела спрятать баночку с травой и ребят застукали лишь за курением сигарет. На столе всё это время лежала пачка Руслана — Бонд компакт и рядом забитый косяк. Администрация думала, что это просто пожёванная сигарета. Когда она полетела в мусорку, Алина громко и облегчённо вздохнула. За курением застукали всех, кроме Лизы — от неё не пахло, а в карманах не было ничего не по уставу интерната. Соответственно, все подозрения на то, кто бы мог их спалить, свалились на хрупкие плечи девятиклассницы. Дальше всё было хуже. Замолчала большая часть школы, а не только комната. Все делали вид, что Лизы не существует. Она понимала, что её видят только тогда, когда слышала в коридорах своё имя. На диалог всю неделю шёл только Юлик и Миша Цыркунов с Даней Корниловым. Лиза громко всхлипнула, жадно глотая воздух. Ей правда было стыдно прямо тут разрыдаться. Девушка просто рвалась на тысячи осколков. — Мне здесь холодно, — это всё, что она смогла из себя выдавить. Оба Дани лишь молча опустили взгляд то ли не зная, что добавить, то ли тщательно обдумывая слова, чтобы не ранить Лизу лишний раз. Тишина жутко давила. — Тут стадное чувство идёт и это абсолютно нормально. Если в какой-то шайке люди приняли решение, что с главной крысой и самой обсуждаемой персоной в школе лучше не разговаривать, никто из компании не будет с тобой разговаривать, ибо этих людей просто в землю потом втопчат, — произнёс Кашин, не отводя взгляда от глаз девушки. Всё таки, видимо, он особо о тактичности слов не думал. — Ты не думай, что я тебя унижаю, нет. Тут просто отношение к людям другое, нежели в городе и в обычной школе. Здесь давление сильнее. Ты либо со всеми, либо все против тебя. — Но я же ничего не сделала, — взгляд Лизы пустой. Так пусто как в последнее время она себя в жизни не ощущала, и уже бесконечное количество раз пожалела о своём решении в виде переезда в интернат. — А людям докажешь? У них же своё мнение, — голос Кашина был строгим и не окрашен какими либо эмоциями. От этого становилось ещё хуже. Хотя, сейчас было не хуже, а просто никак. — Как я им докажу? — Никак. Дождись следующего изгоя общества в школе и про тебя все забудут, переключаться просто на другого человека. Через недельку-вторую это произойдет, отвечаю, — Кашин поправил свои волосы и отвернулся от Лизы, усевшись в пуфе поудобнее. — Тебя с чего так пропёрло то? — В разговор включился Корнилов, голос его рядом с Кашиным звучал очень контрастно — спокойно, тихо и убаюкивающе. — Я зашла в комнату, а все мои вещи перевёрнуты. Света молчит, — голос Лизы с каждым словом становился всё тише. — Что, блять? Прости, что? — Кашин резко повернулся обратно, протащив по ковру свои ноги следом. — Вещи? Перевернуты? Лиза молча кивнула. Сил говорить больше не оставалось, она чувствовала, как тонет в своих эмоциях, захлебываясь и теряя ход своего мышления. Ей не нравилось не чувствовать землю под ногами, её не нравилось не понимать происходящего. — Это очень низкий поступок, — Корнилов сцепляет руки в замок, сжимая пальцы. Даже в его словах начало чувствоваться напряжение. Лиза лишь вопросительно смотрит на ребят. — Вещи... ну, не особо принято переворачивать. Это низко. И комната чтобы своего прижимала тоже не очень хор... — Блять, Даня! — Восклицает Кашин, вскакивая и энергично всплёскивая руками. — Не особо принято? Я понимаю, мы живём тут как животные, или как зеки — по своим тупым понятиям и неписанным законам, но! Ладно давить соседа по комнате, эта тема частая, но вещи переворачивать это край! Если бы у нас на этаже бы так в прошлом году сделали, то человека, кто вещи с полки скинул бы, задавили в эту же секунду, бля буду, как раз бы и произошло переключение. Это, блять, самый не христьянский поступок, серьёзно. Корнилов и Лиза опешили от громкости голоса Кашина. Оба сжались в комок, пытаясь защитить себя от такого эмоционального удара этого рыжего, угловатого парня. Казалось, что вот-вот не то чтобы стены содрогнуться, скорее карниз за окном просто рухнет. — Турбина молчит? — Кашин вновь уставился в сторону Лизы. Та молчала. — Я повторю вопрос — Турбина молчит? Страшно. Страшно было бы опять попасться на то ли уловку, то ли просто в нелепую ситуацию. Лиза не знала, как правильно ответить, но тут даже и отвечать не надо было, ведь ранее было всё сказано. — Молчит, — за Лизу отвечает Корнилов. Услышав ответа, Кашин как по команде "старт" стремительно направился в сторону выхода из комнаты, оставляя полоску песка из под вансов и громко хлопнув за собой дверью. На этот раз нарочно.***
— Жаловаться научилась? — Это были первые слова, обращённые к Лизе за последнюю неделю, как только она зашла в комнату. Произнесла их Алина. В этот раз хаос был поменьше — матрас вернули на место, а все вываленные вещи лежали на кровати. На своей же кровати плакала Света в объятиях Зарыковской, что просто смотрела в стену и машинально гладила соседку по волосам. — А ты научилась говорить, я смотрю? — Возможно, Лиза была не в том положении, чтобы язвить, но другого вырваться просто и не могло. Столько всего накипело за последнюю неделю, что держать в себе просто смысла не было. Появилась возможность — сказала, ранее этой возможности так же не было. Было бы глупо высказывать что-то людям, что всё равно бы тебе не ответили и продолжали бы делать вид, что в комнате на постоянной основе проживают три, но никак не четыре человека. — Ты издеваешься? То есть, сначала в свою выгоду ты грамотно изложила все наши планы Зое Алексеевне, а сейчас играешь в беззащитную овечку? В "Берёзке" сделала вид, что хочешь нам помочь, но мы то всё знаем. Сколько лет учимся в этой школе, в отличии от тебя, и ты думаешь, что умнее нас? — Алина делает пару шагов в сторону Лизы, не давая ей пройти дальше в комнату. — Почему вы так уверены в том, что вас сдала я? — Лиза хотела бы сейчас сделать шаг-два назад, чтобы ощущать меньше давления со стороны Мкртчан, но решила вопреки всему остаться на месте. Девушке казалось, что со стороны она будет выглядеть увереннее, если ни разу не содрогнётся. — Это очевидно. Лизе такой ответ показался очень забавным. Настолько, что она сначала пыталась сдержать улыбку, но затем звонко рассмеялась.***
— Свет, а вы не охуели? — Кашин влетел с ноги без стука, по классике и старой привычке. — Что такое? — Света лениво поднимает глаза на парня. Ей тоже не было дело до всех проблем вокруг неё. Света Турбина — или же Света Дейдример, если судить по её социальным сетям и вправду была мечтательницей и никто не имел право её за это осуждать. Каждый привык жить так, как ему удобно, а Свете было удобно постоянно находиться в розовых очках без страха и мысли, что однажды они разобьются стёклами вовнутрь. Это же правда прекрасная стратегия — игнорировать всё вокруг и просто плыть по течению. Хорошо жить, когда негатива в твоей жизни не существует, когда во вкладке новостей ты ставишь "Мне это неинтересно" на заголовки с пожарами и ограблениями и когда ты просто подстраиваешься под своё окружение, чтобы не испытывать их негатив на себе. Свете было удобнее всегда мечтать. Ей было хорошо перед сном поднимать вверх голову, окутывая её в лунном свете и просто представлять мириады событий, что могут произойти в её жизни с самой малой вероятностью. — Ты совсем в себе утонула, Свет? — Даня садится на кровать напротив, наклонив туловище вперед и пристально смотря в глаза Свете, исподлобья, не моргая, понимая, что заставляет девушку чувствовать себя некомфортно. — Кто вещи Неред перевернул? — Ты как всегда фамильничаешь, — Света неловко улыбается. — Кто? — Кашин начинал злиться. Ему не нравилось повторять вопросы, но сегодня это случалось уже не впервые, так что эмоциональная копилочка пополнялась. — Алина, — честно отвечает Света, стараясь перенести своё беспокойство в нелепые движения пальцев, что обвивали друг друга словно в самом неуклюжем танце. — Кто ещё? — Никто. — Кто ещё? — На выдохе, стараясь остановить вспышку гнева, вновь спрашивает Кашин. Даня же был полной противоположностью Светы — он всегда мыслил рационально, не давая эмоциям и мнению других людей взять вверх. Ему было всё равно на то, что от него отворачивались, когда он высказывал свою точку зрения, которая противоречила мнению большинства. Кашин никогда не влюблялся, никогда не привязывался, никогда не имел постоянных близких друзей и никогда не думал о том, что его слова могут кого-то обидеть или оскорбить. Из-за этого Даню и запирал воспитатель в шкаф, из-за громких высказываний и конфликтов он оказывался либо в кабинете директора, либо прижатый в душевой с ноющей болью от ударов однокашников. Единственная эмоция, которую Кашин знал очень хорошо — это гнев, который почти всегда оставался под контролем, но иногда копилочка переполнялась и всё выливалось в громкие слова, в драку или в тупой удар в стену. Дане была удобна справедливость и рациональность. — И я, — Света опустила взгляд. Зрительный контакт стало поддерживать тяжело. — Алина попросила, я согласилась. — Света, ты просто удобная, ты это понимаешь? У тебя нет своего мнения и никогда его не будет, — Даня говорил всё так же уверенно, но уже более спокойно. От этого становилось только страшнее. — У меня есть своё мнение. — Что ты думаешь о конфликте с Лизой? Света промолчала. Но Даня решил, что он терпеливый, ответа всё таки дождётся. Спустя минуту он перевёл взгляд на комнату, грустно обследуя взглядом разбросанные вещи. Он понимал, что куча одежды была когда-то сложена в стопки, что органайзеры в тумбочке были когда-то аккуратно заполнены и то что постель когда то точно была идеально заправлена — у Лизы всегда кант шёл как по линейке. Про заправку кровати он узнал, когда на днях видел, как Неред заправляет кровать Юлику, что так и не научился без складок заправлять покрывалом постель. Так шла вторая и третья минута. Даня уже начал вспоминать моменты, как точно так же в классе восьмом его вещи лежали на полу. Правда, отличие было в том, что на его кровать ещё специально прыгнули три человека, сломав пополам, поэтому в горе его вещей ещё находились щепки и доски. — Ну, — Данил встал, отряхнув ладони, — Свет, у меня нет слов. Ты отвратная, правда. До тошности отвратная. Мне противно и грустно от того, что ты не умеешь думать. Я надеюсь, что жизнь когда-нибудь приведет тебя к тому, что ты заставишь свой котелок работать. Кашин тихо вышел из комнаты, заставив Свету зарыться в своих эмоциях.***
Лиза продолжала смеяться. Смех был скорее истеричным, абсурдность всей ситуации зашкаливала. Как заставить людей поверить в то, что было на самом деле? — Смешно? — Алина становится впритык к Лизе. — Ага, — Лиза улыбается, не скрывая своих эмоций. Вот только смех перебивает громкий звук пощечины, но этот звук был не звонче девичьего смеха, что умудрялся продолжаться даже несмотря на горящую от боли щеку Лизы.