Рингиль

      Гимлад, Андустар. Гавань Андуниэ. Год 3319, 27-е число 7-го месяца.       Брат Фаранхиль, младший послушник Темного Храма в провинции Андустар шел по улице, водя перед собой амулетом на длинной палке. Амулет трещал, но светился; впрочем, в густом тумане, окутавшем город после Часа Судьбы, его света едва хватало, чтоб не поскользнуться на медузе, кои в изобилии валялись на мостовой.       Решающий час он, как один из младших (три дня до тринадцати лет — обидно!) провел в задних покоях Храма, вместе с остальной малышней. И понятно, что таков план — в первую очередь защищать детей. Но все равно… ему не позволили даже помогать старшим, поддерживая внешний круг. И на стены не пустили — даже не видел ничего толком…       Фаранхиль задрал голову — туман клубился вровень с крышами, в окнах — ни огонька. Выжили ли? Он поежился — пусть знал, что его семья чистой крови, но все равно страшно. Даже чистая кровь бывает слабой… ух ты!       На мостовой лежала русалка.       Морских дев он раньше видел только, как стремительные тени под кораблем, да изредка всплывающие в волнах в облаке волос узкие лица. Они завораживали — легкие, грациозные… русалка на земле же представляла собой жалкое зрелище. Громадный хвост в радужной чешуе крупно вздрагивал, зеленовато-темные волосы облепили белое лицо — видна осталась лишь распахнутая пасть с острыми зубами.       «Они плотоядные, вообще-то», — припомнил мальчик, хотя, морскую хищницу было жаль. Русалка задыхалась.       — Не подходи, — предупредил кто-то. Подпрыгнув от неожиданности, Фаранхиль обернулся.       Раздался треск и в тумане зажегся новый амулет — качественный, мощный, не детская самоделка. Сделав пару шагов, мальчик разглядел сидящую у стены жрицу, которая, судя по вышивке на рукавах и застежке мантии…       — Здравствуйте, достославная госпожа! Да озарит ваш путь…       — Непременно. Привет, малец, — небрежно болтающийся на запястье амулет осветил узкое лицо и изящные кисти рук — в пальцах женщина вертела сигарету. — Хреновая погодка. Хочу курить, а тут все — хоть выжимай. Вот беда-то, а?       — Ага, сыровато, — невольно улыбаясь, согласился Фаранхиль. — А что случилось?       — Не видел, что ли? Из детсада сбежал? — жрица сунула сигарету в рот.       — Я же не просто так! У меня родители… где-то здесь, — послушник огляделся. — Если я не заблудился… а там все старшие лежат, живые, правда, — поспешил сообщить, видя, как потемнели светлые глаза. — Устали просто. Наши им мед приносят, заботятся. А я один из всех местный, из города, вот, семью проведать решил, ворота открыты оказались. Там-то помощников хватает…       — Вот как…       Жрица замолчала. Фаранхиль тоже помолчал и робко спросил:       — Так что случилось-то? Валар все-таки напали? Мы отбились? Тут, как будто, море опрокинулось… — и оглянулся на русалку. Морскую деву на берег только штормом выбросить могло, но что это за шторм? Тут же почти окраина.       — Мы… да, мы отбились. И мы победили, — жрица широко и жутко оскалилась. — А что море опрокинулось — почти правда… сам Эру Единый выступил против нас!       — Сам… Эру? А разве это не выдумка?       — Нет, он вполне реален. И очень, очень силен… — жрица поднялась, держась за стенку. — Вот что, малец. Раз уж ты на меня выскочил, проводи до своего дома. Мне надо что-то съесть и где-то прилечь.       — Слушаю, достославная! Тут недалеко…              До дома они добрались полчаса спустя, когда Фаранхиль припомнил, где не туда свернул, и догадался прикрыть глаза, доверясь чутью. Пока он обнимался с мамой и младшими сестрами, жрица устроилась за столом в гостиной, угощаясь медом и свежими, хоть и немного сыроватыми булочками.       — Нас пытались раздавить одним махом, — говорила она. — Как в водяной ловушке для крыс. Земля была расколота, с запада шла великая волна… по замыслу наших врагов Остров должен был опрокинуться в бездну вместе со всеми жителями. Но мы выдержали.       — Слава Тьме!       — Не Тьме, — усмехалась жрица. — Ибо вестник ее, лишенный тела и сил, унесся на Восток, оставив свой пост. И лишь воле наших благословенных Владык, а также священных Предстоятелей мы обязаны жизнью — нашей и нашей земли.       — Слава государю Фаразону!       — И государыне Зимрафел.       — И за здравие Предстоятелей! Икорочки не изволите, госпожа?       Сдвинули чаши. Осмелевшие сестры, выбравшись на двор, вернулись с целыми корзинами морской мелочи, взялись чистить. Дедушка с бабушкой, взяв гарпуны и веревки, отправились проверять дворы соседей. Жрица уже зевала во весь рот — ей предложили спальню и чистое белье.       Когда она ушла, у кресла в гостиной осталась лежать сумка. Простая, без печати, даже без чар. И мокрая, причем, сильно пованивающая водорослями.       Почесав нос, Фаранхиль подумал: если бы в сумке было что-то важное, на ней была бы хоть печать Храма. А раз печати нету, то и ему, младшему послушнику, которому всего три дня до Посвящения, заглянуть можно.       К тому же, сумка явно нуждается в очистке, а вещи, которые в ней лежат, могут испортиться.       Рассудив таким образом, Фаранхиль сдвинул со стола нарядную скатерть, уложил простую салфетку. Расстегнул сумку и принялся доставать: узкий стилет в черных ножнах, с красивой, но немного непрактичной рукоятью в виде сплетающихся змеек. Наверное, ритуальный. Магическую мелочь — заговоренную соль и мед в баночке, кристаллы в мешочке. Старинное серебряное ожерелье с мутным треснувшим камнем.       И покоробившийся от воды блокнот.       Ну, что ж. Сумку надо выстирать, вещи вычистить, блокнот высушить, а если он в процессе случайно что-то прочитает… чужие тайны, как чужое оружие. Глаза видят, руки не трогают.       И Фаранхиль осторожно открыл блокнот.