Сломанные вещи🥀

      Джерма снова раздражал Зоро, и это было привычно и даже как-то радовало. Странное жестокое возбуждение, настигшее его в Северных горах, когда тот в ужасе от кошмара доверчиво уткнулся ему в плечо, изжило себя, пропало утром, но Зоро боялся, что оно может вернуться. Вслушивался в себя, вкрадчиво начинал разговор с Джермой, постоянно проверяя себя: не повторилось же, нет?       Но в замке Джерма снова был сам собой — высокомерной злюкой, и вызывал в Зоро своими репликами только едва сдерживаемое желание свернуть ему шею. Это успокаивало, делало мир привычным и понятным.       Зоро все же сходил на камень у моря к Санджи, чтобы обрести равновесие, да там и застрял на пару дней, пока Джерма болел. Мысли о давнем плавании, коке, его наглых повадках, вечно ставящих Зоро в тупик и оставляющих с носом, возвращали все на круги своя. Правильное было правильным, а неправильное неправильным, как Зоро любил.       После распоряжений с солдатами и обустройства амбара под городскую казарму нельзя было не признать, что на текущий момент Джерма незаменим. Он не только давал распоряжения, но мог легко сказать, как скажутся распоряжения в долгосрочной перспективе. Например, запретил раньше времени раздавать запас посевного зерна на еду, пока не обеспечена замена. «Лучше сорок процентов смертей этой зимой, чем сто процентов на следующую», — жестко отрезал он. И Зоро скривился, будто он даст народу перемереть с голоду. На что Джерма изогнул бровь, смотря опять презрительно-высокомерно: «Что, у короля Зоро есть свой план по обеспечению страны? Посвяти же нас, мы все в нетерпении». Зоро цыкнул и отвернулся — если бы у него был свой план, Джерма бы ему нахер не уперся.       Тот был неутомим — носился со своими солдатами, официально выпросив у Налы разрешение поселить их в ее логове. Да это даже не ее амбар, пусть домой идет! Девчонка, которую теперь все звали Джек, осталась при ней. Но тут Зоро не протестовал, если ей поставят протез из мастерских Винсмоуков, ей трудно будет прижиться среди остальных горожан. А у солдат всегда под защитой.       На третий день Зоро еще раз спустился в порт проведать новоприобретенную армию. В амбаре пахло еловой стружкой и свежестью, большая его часть была уставлена двухъярусными деревянными кроватями. Все постели были аккуратно застелены старыми кусками парусов, выловленных тоже в заливе, который Джерма называл «кладбищем погибших кораблей имени Ророноа Зоро». Ну подумаешь, пару корабликов утопил, век теперь помнить что ли?!       Сам Джерма все носился за Налой, гордо вышагивающей по свежей стружке красными от морозов пятками. В этот раз он решил стелить мягче и держал в руках пару вязаных носков. Нала в какой-то момент даже остановилась, молча приняла дар… и надела их на руки. Рожа у Джермы была такая, что Зоро аж хрюкнул от смеха. — А это что за херобора? — выглянул он в окно амбара. Напротив окон, примерно в метре, стояли приподнятые на невысокие столбцы деревянные щиты, мешая попадать внутрь свету, но явно сделанные не взамен ставень. — Защита от нежелательного поражения вверенного имущества, — рапортовал ему Смех, полностью игнорирующий при Зоро все происходящее. К нему подошла Нала и ткнула в щеку рукой в носке: «Варежки!». Тот и ухом не повел. — Чего? — не понял Зоро. — Хах, смотри, — выскочил откуда-то из-за Налы Джерма и, подмигнув всем в амбаре и никому конкретно, картинно покашлял и громко сказал: «Какой прекрасный день! Выгляну-ка я в окно!». Но в окно не полез, а сунул в него оставшийся от работы Матиаса чурбачок. В щит сразу ударило несколько камней, один, пущенный хитро с навесом, даже перелетел заграждение и приземлился между окном и щитком. — Горожане? — мигом рассердился Зоро. Откровенная физическая травля армии, которая будет защищать их от нападений, — это было за гранью его понимания справедливости. — Ну как тебе сказать. Пока только мальки горожан. Пацанва это дурит, — пожал плечами Джерма. — Никак не может простить солдатам, что те поселились в амбаре и взяли на себя защиту Налы. Те все играли ее рыцарей и не очень обрадовались, когда оказалось, что наша Нала что кошка — привыкает к месту, а не к людям. — Уши им открутить за хулиганство. — Ну, их можно понять, их сердца разбиты, а прекрасная дева снова предпочла мужчин незрелым мальчишкам, — приподнял Джерма уголок губ в ироничной улыбке. — Кстати, о местах, у меня еще пара дел государственной важности.       С этими словами он выскользнул из амбара и скрылся, пока мальчишки не успели обновить арсенал камней. — Куда! Ты говорил, что должен мне еще тайник показать! — прокричал было Зоро, но Джерма только припустил еще быстрее, скрываясь за одним из портовых домов.       С этим тайником Джерма водил его за нос вот уже неделю. Зоро не наседал, пока тот болел, даже дал ему несколько дней передышки сверх прописанного доктором, зная, как старикан Исс недолюбливает слуг прошлого короля. Но это уже выходило за все рамки, у Зоро даже начало закрадываться подозрение, что Джерма обманул его с еще одним сокровищем в замке, чтобы повысить ценность своей шкуры. Постоянно у того находились какие-то особые дела и поход за запасным королевским фондом откладывался. Имеющийся же Зоро полностью вручил Козетте на прокорм на глазах здоровеющей и крепнущей армии.       Больше Зоро ему спускать не собирался, хотя Джерма явно юлил до последнего, даже на ужин на кухню не явился, а обычно ему там было как медом намазано. Но Зоро не был дурак, спать все равно к себе потащится, потому после ужина завернул в комнату к Джерме, а не к себе.       В комнате одного из принцев, которую занимал Джерма после того, как они сломали кровать в прежней, было чисто прибрано, даже слишком. Зоро всегда бросал одеяло комком на кровати, здесь же было расстелено даже шитое покрывало. Все было идеально, ровно и безлико. Разве что на каминной полке лежала большая белая ракушка, а на тумбочке около кровати — книга. Зоро заглянул: «Сны тоже можно вылечить, или боремся с кошмарами». Муть какая-то, зачем он это читает?       Зоро улегся на кровати в ожидании Джермы и сладко потянулся, зевая. И где того только носит…? Он проснулся от неприятного ощущения, что на него пялятся. Даже вздрогнул, как это было жутко. Джерма стоял рядом с кроватью и смотрел сверху вниз прямо на него. — Да черт тебя забодай! И давно ты так меня гипнотизируешь?! — подорвался Зоро с постели. Джерма как-то неопределенно замотал головой. — И ничего я не собирался ложиться к тебе! Я просто пытался понять, ты заблудился и отчаялся найти свою спальню, или тебе что-то от меня нужно? — Джерма быстро отвернулся и принялся греть руки над слабо горящим камином. Они были красные, с какими-то тонкими царапинами. Камзол, который он носил с наступлением осени, был не очень теплым, и Джерма постоянно ежился от холода. — Конечно, нужно. Долбаный загашник. Если его нет, так и скажи, я на лодке в море смотаюсь, месяцок поищу, да какого неудачника с наградой побольше морскому дозору сдам. Вот и будут деньжата. — Ты не можешь оставить город сейчас! — испугался Джерма, резко поворачиваясь к Зоро. — Пока доверие к солдатам слишком мало, и главным над ними должен быть ты, а не я, а не то их линчуют! — Понял, понял, — Зоро закатил глаза, показывая свое отношение к немотивированному психозу. — Тогда где тайник там твой? Чтобы корабль купить или еще чего… — Тайник? — Джерма тяжело сглотнул, Зоро показалось, что его голос дрогнул. — Хорошо, утром… — Нет, ты кормишь меня своим враньем уже неделю, и ты нихера не Усопп! Сейчас или признай, что в Джерме больше нет денег, я сам решу проблему. — Да понял я, понял, — нервно забормотал про себя Джерма. А потом его взгляд упал на ракушку на каминной полке, и он торопливо сунул ее в карман.       Через полчаса они уже спускались по гулкой каменной лестнице, Зоро знал, что они идут в темницы, но не очень помнил, как именно. Когда он убил Винсмоуков, то просто велел выпустить всех узников и больше не думал о тюрьме. Теперь неровный свет лампы в руках впередиидущего Джермы выхватывал из темноты сначала ровные, а потом щербатые каменистые стены с каплями влаги около трещин. Запахло сыростью и плесенью, воздух тут был затхлый. — Воняет тут, — поморщился Зоро. — Лучше, чем раньше, — как-то сдавленно ответил ему Джерма. Зоро не понял, что с его голосом, но в темноте было ничего не разобрать, потому Зоро только плотнее перехватил прихваченный молот и молча пошел дальше.       Когда лестница закончилась, Джерма сначала замедлился, ступая с опаской, а потом и вовсе протянул Зоро фонарь. — Все, дальше не заблудишься. Вот по этим ступеням спускайся прямо, там будет ряд пустых камер, иди по коридору ровно вперед, и там, наискось от дверей в последнюю камеру, почти у стены, и будет свежая кладка. Там все и спрятано. Только не поворачивай никуда! Подземелье из другого мира и давно пустует, но там все еще могли остаться ловушки для попытавшихся сбежать… — Эй, погоди, ты что, собрался тут остаться? — Зоро перехватил руку с фонарем за запястье, дернул на себя. — Ну уж нет, ты, может, меня специально в камеру загнать хочешь, да запереть! — У тебя с собой катаны. Я прекрасно знаю, что если тебя запереть, ты разрубишь всю камеру и замок заодно к херам собачьим, — нервно цыкнул Джерма, отворачивая лицо от света лампы. — Иди вперед, — прорычал Зоро. — Нет. — Какого хрена? — Я не могу! — Джерма принялся нервно дергать руку, силясь вырваться из хватки. — У меня… у меня это… аллергия на пыль! И сырость! И…       Зоро заметил, как нервно дергается в свете фонаря его кадык, а на виске проступает мелкая испарина. — Да конечно, ври больше, — усмехнулся Зоро. — Ты просто зассал. — А вот и не… — Пауков потому что до уссачки боишься, — Завитушка боялся всяких букашек, что нередко доводило Зоро до икания от хохота. Стоило в кладовке появиться паутине, Завитушка начинал военный поход, не меньше.       Джерма нервно хехекнул, видать, Третьему Принцу стыдно было бояться мелких букашек. — Да… ты меня раскусил, хе-хе-хе, они такие мелкие и жуткие, хе-хе-хе, так что я здесь, — свободная рука Джермы тряслась, когда он сунул ее в карман, чтобы достать ракушку и приложить ее к уху. Он тут же блаженно закрыл глаза, расслабляя тело: — Тут слышно море, все хорошо, я слышу море… — Совсем больной? — Зоро недоверчиво осмотрел странного Джерму, но решил, что устал ломать комедии. Просто пойдет и заберет золотишко и на него купит корабль, чтобы ему мозги не выносили из-за потопленных. — Ладно, стой здесь, я все сам.       И Зоро забрал фонарь, оставляя Джерму в темноте при входе в главную темницу. Сам он пошел по ступеням вниз. Те были скользкими от осевшей на них влаги, и приходилось ступать аккуратно, держась за стену. Как там Джерма сказал: от дверей наискось? Плевое дело.       Через полчаса Зоро понял, что уже был около этой камеры с погнутыми внизу прутьями решетки. Он хмуро вздохнул, примериваясь — если разрубить стену, то получится прямой ход, и тогда он не будет больше путаться в этих коридорах. Он уже присматривался к стене потолще, не думая об опасности обвала, когда вдали раздался словно голос призрака: — Ну как, ты нашел?! Я не слышу стука камней… — Нет! Ты неправильно сказал! — проорал что есть мочи Зоро, даже стены задрожали. — Плутаю тут в этой сырости, нормально говорить надо! — Я сказал тебе идти прямо! — донеслось издалека с нервическими нотками. — Не сворачивай, там могут быть смертельные ловушки! — Да я ебу что ли, свернул я или нет, тут такая темнота. Сейчас пошарю по стенам… — Нет! Не трогай стены, в них рычаги! — полный ужаса голос Джермы. Зоро постоял, раздумывая, что делать дальше, старые ловушки его не пугали. Но молчание опять прервал голос Джермы, кажется, он был чуть ближе. — Стой где стоишь, я доберусь до тебя и выведу. Там может быть очень опасно… — Да стою я! — Зоро помахал в воздухе фонарем, чтобы Джерма быстрее нашел его в этой путанице коридоров по отблескам света на камнях. И чего сразу не пошел, строил из себя цацу. И тут Зоро остолбенел: мелькающий свет фонаря на долю секунды упал на стену камеры с погнутой решеткой. На ней черным угольком детским почерком было вычерчено имя: Санджи.       Санджи уговаривал себя, что это тест на храбрость, как у детишек. И что он может там страшного увидеть в подземелье, если Плевок и так посещает его каждую ночь в кошмарах. Эка невидаль, если привидится и там. Зоро вряд ли его заманит и оставит в подземелье, ему слишком нужна помощь… Он сотни раз повторял сам себе эти аргументы и все равно: не мог побороть себя и сказать Зоро, что сегодня они идут доставать сокровище темниц.       Санджи на самом деле хотелось победить себя и достать сокровище. Его вмуровали в стену, когда ему было тринадцать. Санджи помнил пыль и ругань рабочих, он даже пытался с ними подружиться, липнув к решетке камеры, чтобы поговорить хоть с кем-то. Но когда кладка была закончена, все работники, знающие о тайне клада, тут же стали узниками, ненавидящими Джерму и проклинающими всех и вся. Они как-то напали на стражника и попытались сбежать. Санджи не знал точно, что с ними случилось, он только слышал резкий лязг механизма и крики их агонии за поворотом тюремного коридора. Плевок злился, что оттирать кровь со стен велели ему и не позволили выпустить Санджи даже ради этой работы.       Но если местный Завитушка не был свидетелем этой истории, то клад в темнице превращал Санджи в уникальную, незаменимую копию. Да, не ту, что по душе Зоро, но кому вообще придет на ум искренне желать понравиться Зоро? Потому ему хотелось удивить всех роскошными богатствами тайника, чтобы они стали доказательствами, что в его бесконечном одиноком заключении был хоть какой-то смысл.       Он даже врал себе, что это он решил пойти именно сегодня, а не Зоро его заставил. Но когда они спустились на последнюю площадку перед подземельем с камерами, весь задор из него выветрился. С каждым шагом вниз по каменной лестнице темнота сжимала вокруг него тиски все плотнее, а огонек большого фонаря светил все тусклее, грозясь пшикнуть и погаснуть ровно в тот момент, когда холодная рука мертвого Плевка схватит Санджи за запястье.       Он не смог пойти дальше. Трусливо отправил вниз, пройти мимо камер, Зоро, лживо уговаривая себя, что ничего не случится, тот не попадет в ловушки. А сам остался ждать, плотно вжимая в ухо ракушку, которой запустили в него парнишки из порта. В ней всегда шумело море, которого не было слышно в камерах подземелья, и оно шептало Санджи, что он здесь не навсегда, что он на самом деле нежится на море и воображает себя гуляющим по темнице. Иногда ему казалось, что темнота ласково гладит его по спине, нашептывая, что он все равно рано или поздно будет ее. Но он зажмуривался и еще усиленней слушал море, ожидая Зоро. Его зубы стучали, но тут никого не было, чтобы красоваться. Ну, может кроме мертвого Плевка.       И Зоро потерялся. Санджи слышал какой-то железный лязг и вспомнил о створках с шипами в ответвленном коридоре, о рычаге, вызывающем острое копье в грудь нажавшего… Он послал Зоро на смерть, вот что он сделал. Думал, что удивит всех богатством для спасения страны, а на самом деле просто убьет ее любимого короля. Еще месяц назад Санджи был бы рад такому раскладу: придурок Зоро даже не заставил его самого пачкать руки, поверив байкам о сокровище.       Но суть была в том, что месяц назад Зоро бы ему не поверил. Сейчас у них одна цель, они вместе сражаются за будущее жителей королевства. Зоро пошел в смертельное подземелье не ради своей выгоды, он просто хочет, чтобы никто не умер от голода. Даже если в конце пути Зоро все же попытается избавиться от него, как от выродка Джермы, это еще не случилось. А предательство Санджи случается прямо сейчас.       Он с ужасом повернулся и уставился в темный зев спуска в темницы. Его зрение было лучше обычного, потому он видел очертания проема.       «Я всегда знала, что ты вернешься. Ты ведь мой», — ласково прошептала Тьма. Санджи попытался сглотнуть, но во рту все пересохло, потому он позвал Зоро ломающимся хриплым голосом.       Ну конечно тот потерялся. Но еще жив, раз отвечает, упрямый остолоп, не воспринимающий ни одной угрозы всерьез. Убил Винсмоуков и уже думает, что правда сильнее их. Даже мертвыми, они все еще могут его убить. Санджи прижал к уху ракушку с морем до отпечатка на коже и ринулся вниз, искать Зоро.       Темнота летела за левым плечом у уха без ракушки. Посмеивалась: «Найдешь его по голосу? Но кто сказал, — и она вдруг перешла на низкий голос Зоро: — что я не могу подделать его голос». Сердце Санджи забилось так сильно, что грозило надорваться и убить его прямо тут на месте, он лихорадочно хватал ртом воздух. — Зоро? — Тут, — глухой голос, сопровождаемый далеким мельканием света фонаря. «Кто сказал, что огоньки на болоте ведут к тропе, а не к трясине? Кто сказал, что я умею подделывать лишь голос, а не свет?» — мурлыкала у плеча Тьма. Она кинулась под ноги Санджи, и тот ударился о стену, царапая лицо. Он обещал Шипучке еды. Если Тьма схватит его, спеленает и бросит обратно в камеру, вспомнит ли о нем Шипучка? Если бы в этой темноте у него был хоть кто-то, кто придет за ним…       Тьма вцепилась в его лопатки, парализуя руки, замедляя бег, Санджи ощутил в холоде ладоней первые признаки вознамерившегося остановиться сердца.       И выбежал на свет фонаря.       Его тень в этом свете на противоположной стене была словно силуэт согбенного трясущегося старика. — Какого черта ты зашел в камеру, идиота кусок?! — уцепился Санджи за реальность. Но внутри у него все холодело — Зоро с лампой в руках стоял внутри открытой камеры спиной к нему. Быть может, это был и не Зоро, а уловка Тьмы. Чтобы Санджи зашел в камеру, а к нему повернулся Плевок в зеленом кимоно, и дверь за ним тотчас бы захлопнулась, оставляя Санджи в вечном аду. — Зоро? — с опаской позвал он. Нет ответа. — Зо… — Это его камера, — вдруг сказал Зоро с голосом Зоро и интонациями Зоро, тьма не обманет его. Только у Зоро был такой голос, словно мир прогибался под его яростью. — Тут написано Санджи.       Санджи озадаченно огляделся. В своем побеге от тьмы он и не заметил, что убежал не так далеко от входа. А сбившийся с пути Зоро на самом деле был вблизи от конечной цели, пусть и добравшись сюда не напрямую. Сейчас Зоро стоял в камере, в которой Санджи провел большую часть своей жизни, и рассматривал стены. — И тут рисунки… рыбы, — продолжил Зоро. — Они заперли ребенка в этом мрачном подземелье, как преступника? И сколько он здесь пробыл?       Санджи казалось, что стены камеры дрожат от ярости, исходящей от Зоро. Он сглотнул, вглядываясь туда, куда смотрел Зоро. Там плавала на стене нарисованная детской рукой стайка рыб, было вычерчено старательное «Санджи». Его взгляд двигался дальше, а счетчик дней тикал внутри с каждым новым рисунком…       Остальные стены были нетронуты. У Санджи сперло дыхание от их серой нетронутости. Ни правая стена, сплошь исчирканная Санджи в двенадцать лет беспомощными: «Я здесь!», «Я существую», «Слышите?!», ведь на его слова больше никто не отвечал. Оставалось кричать через стены. Ни усыпанная заборчиком палочек и черточек правая, на которой он принялся вести календарь проведенных в темнице дней и вел… пока стена не закончилась. Начинать на новой Санджи не стал — какой смысл считать дни вечности?       А в этой камере несколько детских рисунков красовались только на стене напротив решетки. — Чертовы ублюдочные Винсмоуки, посадить собственного ребенка гнить в темницу! — грохотал разгневанный Зоро. Даже пламя фонаря дергалось от его гнева, и Санджи испугался, что оно угаснет. — Полгода. — А? — повернулся к нему Зоро. — Он пробыл здесь полгода, — тихо повторил Санджи. — А откуда ты… ах, да, ты же вроде как тоже он, — понял наконец Зоро. — Что за ублюдок твой папаша, Завитушке наверняка было страшно, он ненавидит темные места и пауков… — Да, неприятно, — согласился Санджи. Его глаза были прикованы, он не мог оторвать их от пустых, ничем не исписанных стен. Самая яркая разница между ним и Завитушкой этого мира. Каждая черточка на стенах в камере его мира была днем, полным морского воздуха и других людей для Завитушки. Каждый день, что Санджи остервенело чиркал черточку очередного дня в темнице, Завитушка шел вперед и увеличивал уже давно непреодолимый разрыв.       Завитушка никогда не умолял, стоя на коленях, и крича во тьму, чтобы хоть кто-то пришел и сказал, что о нем не забыли, что он все еще существует, а не сумасшедший призрак умершего в клетке мальчика. Завитушка никогда не предавал раз за разом свою гордость, впуская насильника в камеру за куски зачерствевшего ужина. Он никогда не радовался шлему на своей голове, отделяющему его хоть немного от воняющего пойлом дыхания навалившегося Плевка, отделяющему его от всего того, что еще мог Плевок заставить его делать. Завитушка никогда не ненавидел себя самого за желание жить.       Ему повезло, что Зоро считает их чем-то похожими и потому не убил сразу. Лучше ему не знать, насколько между ними нет ничего общего. — Эй, ты чего в стену пыришься, как обдолбаный, — Зоро тронул его за плечо, выводя из транса. — Вот блядство. Я даже жалею, что убил их всех сразу. Сейчас я бы еще раз убил этого ублюдочного Джаджа, маленького ребенка на полгода в темницу, да собственный отец! Ебаные Винсмоуки, насколько больными…       «Я же говорила тебе, что ты мой. Он нет, а ты — да, — шептала на ухо Санджи тьма, перебивая Зоро. — Он сделан для моря и друзей, а ты — для меня. Я отпустила его, а тебя не отпущу. Ты навсегда мой». — Эй, у тебя кровь из уха идет, — Зоро тряс его сильнее, и Санджи наконец усилием воли смог оторвать взгляд от пустых стен. Вздрогнул, ощутив теплую струйку на виске. Он вжимал в ухо ракушку так сильно, что та порезала его до крови. — Получается, что через полгода Завитушка сбежал, когда вас отпускали, и встретил Зеффа. А ты выбрал остаться одним из Принцев?       Санджи перевел с пустой стены нечитаемый взгляд на Зоро. — Да, типа того.       На стене по диагонали от камеры кирпичная кладка оказалась разобрана, а тайник пустовал.