Фашистская рапсодия

Тихо закрыв дверь, Гитлер вошёл к себе домой. Настенные часы сквозь непроходимую глубь мрака показывали что-то около двенадцати. Редко в какой день он приходил раньше - все его время занимала партийная рутина. Однако бывший ефрейтор никогда не останавливался, казалось, что с каждым новым днём его упорство и озлобленность только растет. Оно и понятно: численность НСДАП достигла почти одну сотню тысяч человек, что ещё совсем недавно виделось непостижимым даже нацистами, не говоря уже о более вменяемых людях. И все же, последние две недели он чувствовал больше энергии, нежели обычно. Виновником торжества было предвкушение от открытки с росписью и фотографией самого Дуче. Ради этого Гитлер лично отправился в Берлин, где встретился с представителем итальянской торговой палаты, что должен был предоставить заветную Адольфу вещь. После непродолжительного вглядывания во тьму, Гитлер принял холодный душ и лег спать. Он всегда засыпал быстро, так как все свои накопившиеся эмоции выплескивал в речах, а мечтания жили в нем постоянно - отдельного погружения в них перед сном не требовалась. Во время типичного для него обеденного чтения информационного мусора, что по привычке именуется письмами, Адольф заметил итальянскую марку. Чуждая его лицу улыбка сразу же озарила его - благо за ним никто не наблюдал. Воображая какая именно фотография Нового Цезаря пополнит его коллекцию, Гитлер вскрывал конверт: огромная, и от того ещё более отвратительная печать занимала большую часть письма: "ОТКАЗАТЬ" - грозно гласила она. Улыбка спала, глаза загорелись незыблемой яростью: "Отказ... Больше никаких отказов!" - воскликнул он, мощным импульсом скинув пару предметов со стола. Затем последовало несколько размашистых ударов кулаком: первый, второй, третий: ни в чем неповинное дерево, из которого состоял стол было уже на грани краха. Nain, nain, nain! - яростно рявкнул он и спешно покинул свой рабочий стол. Сердце третьего председателя НСДАП билось с бешеной скоростью, время летело столь молниеносно, что почти сбивало его с ног. Казалось, прошла лишь четверть часа, но Адольф уже стоял на трибуне, за которой положено быть через час. Речь вышла сумбурной и ничем не примечательной - огромнейшее количество эмоций и оскорблений, да блёкнущий на их фоне осадок здравого смысла. Впервые за последние несколько лет Гитлер с трудом перебирал ноги. "Левая, правая, левая, правая, левая..." - бормотал себе под нос бывший ефрейтор, погруженный в свои военные похождения. "Марш всегда даёт спокойствие своей упорядоченностью, возможностью полностью отдаться ему и просто выполнять приказ. К тому же, он объединяет людей, формируя из них легковнушаемое стадо. Именно поэтому, мы стараемся при любой возможности устраивать марши после митингов и держим на барабанной дроби большую часть уже вступивших в партию" - рассуждал Гитлер, плетясь по уложенному камнем тротуару. Несбыточный художник не позволил давать себе слабину на слишком долгое время и принялся составлять план, словно описывая прорыв в Арденнах: "Здесь мне потребуется не долбиться в лоб, но обойти противника с фланга, тем самым заключив его в кольцо, отрезав от снабжения, затем остаётся лишь coup de grâce - противник сражён, искусство войны в деле!". Может показаться, что он был хорошим генералом и имел опыт работы в генштабе, но на самом деле все гораздо проще: его милитаризированный мозг именно так представлял путь к сердцу Муссолини. Путь, проходящий через грязь, боль, страдания и смерть, но оправдывающий любых средств и методов. Конечно, у него в запасе было и несколько иное видение проблемы, что он приобрел во время жизни в Вене - политическое. Однако, он не придумал что ставить заместо армии, народа и промышленников в случае захвата не власти, но человеческого сердца и ограничился в описании столпов любви первым способом.