Фашистская рапсодия

Вспоминая свою провалившуюся художественную деятельность, глубокой ночью, при свете керосиновой лампы, Фюрер взялся за карандаш. В его планах был портрет чернорубашечника, выполненный в чёрно-белом цвете, что должен был ещё больше подчеркнуть его принадлежность к фашизму. Вот уж не думал Адольф, что состояние полусмерти, скитания в ночных дебрях, жадно скрывающего от внешнего мира что-либо, кроме себя, мрака, вернётся к нему. Если раньше это было обусловлено плохой погодой в Вене, то теперь же бессонница была напрямую связана с леденящими душу градовыми осадками, что без утомительно, подобно Шрапнели, снова и снова разрывали сердце диктатора на куски, добивая сознание осколками. Он наивно полагал, якобы творчество поможет ему уснуть, а образ Дуче, будучи реализованным, хотя бы временно прекратит затмевать его рассудок. Как бы не так! Рисование лишь дало ему новых сил, по всей видимости, для пущего страдания бессонницей, кои он успешно реализовал в ворочании по кровати из края в край. В очередной раз он перекладывал голову с одной подушки на другую, все пытаясь найти ту самую, самую мягкую и расслабляющую, что только могла быть у этих тождественных двух. Параллельно с этим, каждое телодвижение, выполненное благодаря угнетающей бодрости, приносило все больше страданий. "Но ведь это всего лишь обман чувств" – тщетно пытался отрицать очевидное наваждение Гитлер. "С другой же стороны, что есть наша жизнь, если не сплошной обман? Если обманываешь не ты – обманут тебя и сейчас это именно тот случай, когда я одурачен" – суждения сыпались на его душевную рану, от чего нарастала непрекращающаяся душевная, а от того и физическую боль. Суккуб же и подавно не думал отступать, беспощадно окутывая его похотью, что в столь поздний час переходила в бредни и уныние. В объятиях с ним бывший ефрейтор и уснул. "Утро добрым не бывает" – подумал австрияк, вяло, с потемнением в глазах, вставая на ноги. Он сам не знал сколько проспал, однако, ночи словно и не было вовсе. Стрелка часов перевалила за одиннадцать – партийная рутина во всю уже ждёт. После полудня, когда англичане обычно проводят чаепитие, Гитлер традиционно сидел за бумагами – хоть какое-то спасение от рабства у образа Дуче. Вдруг всепоглощающую тишину в кабинете наполнил резко громкий стук в дверь. -Мой фюрер, можно войти? -Да, –отрезал бывший ефрейтор. В дверном проёме показался Нейрат, министр иностранных дел. "Он несет в себе что-то важное, иначе его бы здесь не было" – промелькнуло в голове Адольфа. -Тут у нас весьма странное дело, достойное скорее рядового дипломата, но почему-то адресованное Вам: Муссолини,–сердце диктатора вздрогнуло, -Надоумило обсудить с Вами Восточный Пакт, приобретающий в связи с этим, характер Северо-Юго-Западно-Восточного, нежели просто Восточного, –подшутил он, с ухмылкой, присущей немцам лишь при разрыве различных навязанных и унизительных договоров. -Неужто и Италия решила ополчиться против нас? –с неподдельным страхом, сжав пальцы в кулак, обречённо воскликнул Адольф. Спустя время те события в ее голове обернулись совершенно иначе, нежели реально произошедшие. -Мой фюрер, не переживайте Вы так. Я сам был несколько удивлен, однако чернорубашечники хотят нас поддержать. Выглядит это, конечно, как какая-то очередная интрига, учитывая, что отношения между нашими странами не из самых благочестивых, особенно в связи с недавно минувшими событиями. -Стран-н-но... –наигранно потакал правилам логики Гитлер, -Но попробовать стоит. -В таком случае, Муссолини предлагает встречу около того же перевала. Раз вы согласны, я отстранюсь, дабы уточнить дату беседы. Дверь захлопнулась, и хлопок закрывающейся двери вновь ознаменовал воцарение тишины, однако отнюдь не спокойствия. "Бен? Приглашает меня? Но ведь он... Он отверг меня, а как его лицо противилось моему прикосновению..." –с ощущением полной нереальности происходящего вслух рассуждал фюрер. "К чёрту это все, гиблое это дело: впадать в бесконечный поток сомнений". Характер его суждений резко приобрел уверенность, или же, скорее, апатию к близ происходящим событиям, характерную путчистам: "Нужно действовать наверняка, даже если это не выльется в успех!". Дорога до Австрии предстояла умеренно долгой. Для большей эффективности рейхсканцлер сперва посетил несколько городов, произнеся речь на недавно открытой фабрике, а также произвел смотр войск. Бравые ребята в темно-зеленых военных мундирах, гордые своим faterland'ом и всей душей верящие в фюрера (спасибо Геббельсу) не могли не воззвать к детской радости сердце Адольфа. Лишь после этого он прибыл в Мюнхен, а оттуда– в Бернер. Будь это обычной политической встречей, по пути Гитлер как обычно бы занимался планированием (то ли хода встречи, то ли в какой концлагерь он посадит этих жалких политиканов), либо же читал газеты. Но сейчас он понимал, что ситуация сейчас из тех исключительных случаев, когда он просто не в состоянии что-либо предположить и действовать по плану, ну, или хотя бы по какой-либо доктрине, кроме как отсидки в обороне, выступая лишь на контратаках. Дабы полностью принять это, ему составил компанию его преданный спутник – Рудольф Гесс, беседы с которым зачастую служили ему неплохим успокоительным, и сегодняшний день исключение не составил. Ох уж этот преданный партиец, а те бесценные воспоминания с ним... Пивной путч, заключение, Mein Kampf и прочие нацистские радости. Тем не менее, в последнее время он чувствовал, что отдаляется от него если не семимильными шагами, то на несколько десятков футов уж точно. Шесть часов. Смеркалось. Осень уже ощущалась, начиная с самых первых ее деньков. Гитлер сходил со своего поезда на перрон, знакомый до боли. Хоть и видел он его лишь во второй раз, из-за своего предназначения в виде дороги к Новому Цезарю, он стал ему таким же родным и привычным, но не заурядным, как его резеденция в Баварских (досадно, что при обсуждении Германских границ это все ещё необходимо выделять) Альпах, в которой Адольф всегда был рад оказаться. Погода была теплой, с лёгким освежающим ветерком. Чуть ниже она была бы до тошноты душной, но здесь высота играла благоприятную роль прохладительного напитка, испиваемого на залитом солнечными лучами берегу Сицилии. Заранее подъехавшие СС-овцы ожидали фюрера подле дороги, в Mercedes-Benz G4. Машина выглядела по-настоящему инфернально: мощный серый внедорожник, одним своим видом навевающий мысль о тотальном превосходстве машин, что не вытеснили человека лишь по божьей милости. На нем Гесс, фюрер и четверо гвардейцев устремились к границе между Австрией и Италией, а от нее в одно из местных знатных поместий, любезно позаимствованных Италией для сей встречи – отель был несколько непрезентабелен, учитывая, что характер собрания был не таким скорым, как прошлый. Спустя полчаса они подъехали к воротам. За ними красовалась усадьба в стиле барокко: размашистый двухэтажный особняк с балконом и не менее большой крышей. Величественные колонны одними из самых первых представали перед посетителями. Следом любой непроизвольно примется рассматривать скульптуры, что представляли из себя ничто иное, как символы власти – особенно из них выделялись грациозные львы с слегка приоткрытыми пастями, готовые раскрыться полностью в любой момент времени, чтобы затем, как жертву полностью поглотят, приоткрыть их вновь. В орнаменте прямые углы были большой редкостью – преобладала округлость, а иначе и быть не могло – чрезмерно много грубой не сглаженной силы было бысконцентрировано в этом месте. У подступа к главному входу нацистов уже ожидали легионеры и сам дуче, облаченный в серую военную шинель. Освещенный теплым фонарным светом Гитлер со своей свитой близился к нему навстречу. Фюрер, что обменивался салютами с Муссолини, был одет в бурое обмундирование с белой рубашкой и галстуком под низом. Однако его прикид совершенно не соответствовал его душевному состоянию – состоянию волнительной, и от того огромной радости, когда ты рад приветствовать именно этого человека. Прямо в момент приветствия волнение окончательно покинуло его, на смену же пришла уверенность, что все будет по его воле и от того хорошо. Политики молча прошли к столу. В гостиной им показались переводчик, а также Акилле Стараче, секретарь фашисткой партии, с которым по совместительству будет разглагольствовал Гесс. За трапезой беседа не вышла за рамки прелюдий в виде обсуждения свежих новостей, поместья и теплого, как погода приема. Ужин подошёл к концу. Несмотря смотря на всю важность советников, диктаторы хотели обсудить вопрос наедине, слегка откорректировав их соглашения после– уже в большем кругу. Фюрер и дуче отстранились на балкон второго этажа, оставив секретарей с переводчиком в гостиной. С лоджии же открывался захватывающий вечерний вид на горы, возвышенности и еловые леса на них, а чистейший воздух подкреплял дух природы, придавая ему особый шарм. На самом же балконе находились: два стула, выполненных из той самой флоры за пределами поместья, и кофейный столик, на который, по всей видимости, планировалось раскладывать карту. У прохода стоял светильник, по бокам же расположились два самшита несколько метров в высоту. Такой прекрасной обстановке так не хватало бокала вина! Однако оба диктатора были трезвенниками. В этот раз первым начал Гитлер. -Что же, давайте обсудим положения Восточного пакта и место Италии в нем. Сразу скажу, что мы были весьма удивлены вашей инициативе, тем не менее, полностью ее поддерживаем. -Это был вполне очевидный шаг для людей, видящих мир с сильной Италией и не менее сильной Германией. Мы осознали, что фашистские государства и вправду НЕ должны грызться между собой. Не ради победы демократий мы устраивали Марш на Рим! Если Адольф был весьма спокоен в общении и лишь в своих речах (и критических ситуациях) выражал огромный спектр эмоций, ведущих Германию по национал-социалистическому пути, то Бенито был напротив горяч большую часть времени даже вне публики – ещё со школьных времён он проявлял себя наиактивнейшим образом. Будущий диктатор устраивал дебоши в школьной столовой, носил с собой нож и, к тому же, не брезговал им воспользоваться. Он репетировал речи ещё тогда и знал, что когда-нибудь станет диктатором, высказывая это на упрёки матери. Не зря же он был назван в честь Южноамериканского революционера и рождён в Италии. Дабы подкрепить свои слова, Муссолини потянулся к сумке, лежавшей у подножия стула. Из нее он достал карту Европы с заранее помеченными участниками Восточного пакта. -Думаю, Вам и без меня известно насколько пакт имеет антигерманскую направленность: ущемление в праве на вооружение, что несомненно означает желание западного, а ещё хуже, восточного блока покорить Германский народ, ограничение на возвращение бывших немецких земель на востоке и прочее делает пакт просто неприемлемым для вас. Однако и мы имеем интерес в направлении ослабления, а в идеале, полной нейтрализации пакта, –дуче обратил внимание на регион Балкан, -Далмация, одна из причин вступления в войну на стороне Антанты, все ещё в руках у Югославов, обуздание которых ещё не вышло из наших планов. Но теперь они прибегают к внешней помощи, думая, что им помогут! Будет безумием говорить, что они ошибаются, однако ещё большим безумием будет не препятствовать этому. -На Югославии, как на одной из доминирующих стран Балканского полуострова, и у нас возложен взор. Выведение ее из пакта должно привести к его серьезной дестабилизации. Благо, обстановка в стране весьма благотворная. -Труп монархии, что сейчас вместо дееспособного режима у Пороховой Бочки, нам и вправду, на руку. Одна только политическая нестабильность... А чего стоят одни хорватские сепаратисты! –дуче с ухмылкой показал на их географическое положение, -Бедные ребята уже больше десятка лет находятся под узурпацией. Остальные меньшинства, к сожалению, не так бунташны, но стоит зажечь в них пламя... В прочем, на разжёг которого у нас нет сил – должны последовать через чур громкие провокации. Спустя длившееся несколько секунд молчание бывший ефрейтор спросил: -Что ещё вы планируете предпринять против Восточного пакта? -сейчас Гитлер был настолько безучастен к этим политическим интригам, что задал вопрос лишь для того, чтобы дуче провел ему демагогию на эту, если не истину, то хотя бы на весьма понятные вещи. -Что ж... Во-первых, Италия поддержит Германский Рейх во всех его начинаниях, относящихся к данному договору. –"Какой же у него агрессивный, привздернутый подбородок", -Во-вторых, мы постараемся агитировать другие малые державы, –"А этот чистый и все еще полный идей лоб..." -Воздержаться от пакта – к счастью, видно, что мало кто из них искреннее заинтересован в данных договоренностях. "Не заинтересован... Договоренности... Польша!" – Адольф молниеносно принялся заполнять неловкое молчание, свирепо ждавшее его реплики. -Польские недоумки, к примеру, уже купились. –Увидев интерес к продолжению в глазах Муссолини, он продолжил: -Пакт о ненападении, всего лишь какая-то бумажка, заставил их думать о том, что немецкая нация перестала взывать о возвращении Данцига, а они могут быть независимыми, даже без поддержки западных держав. Иногда думаешь, что они глупее французов, но их от такой горькой участи спасает колоссальное упорство. -Слабоумие и отвага! Как видите, дело осталось за малым. Без Германии, –Бенито вновь обратился к карте, -Пакт уже обречён на разногласия – никто не хочет переговариваться с русскими, к тому же, коммунистами, а безучастность малых стран приведет к краху очередную попытку договориться. -Ilmigliorcomunista è ilcomunistamorto! –провозгласил Адольф с легкостью произношения, присущей лишь носителю языка. -Astoundingly! *–от удивления перешёл дуче на итальянский, -Моя речь двадцать пятого года? -Она самая! Одна из моих фаворитов, –выглядело это так, будто произносил это ребенок, что напортачил, однако был рад рассказать, а если быть точнее, похвастаться этим перед родителями. С детской воздушность уголки губ художника совершенно чуждо ему приподнялись ввысь. Бывший социалист тоже не плошал– он не менее сердечно улыбнулся, уже витая в облаках своего бурного прошлого. Однако сие выражение лица было для него вполне естественным. Как ни как, он – Бенито, горячий итальянский парень и жуткий авантюрист. Без улыбки вряд ли он куда бы он пробился. В прочем, как и без праведного гнева. -Те годы... Именно тогда я стал дуче в полном смысле этого слова. Да, я и без этого титула был весьма хорош, служил на благо Италии... –в такие моменты рассказчик обычно делает затяжку, но здоровье, да и здравый смысл не позволяли ему курить. -Работал с 8 до 11, а то и ночевал прямо в кабинете. Я заразил этим духом если не всех, то многих. Именно благодаря всеобщему и моему, в частности, упорству мы начали подымать Италию с колен. Поначалу мы даже не верили в то, насколько это чертовски хорошо у нас выходит. Но затем мы все же вошли во вкус. -Гитлер взахлёб слушал столь проникновенный рассказ, а Муссолини в свою очередь даже не сомневался в том, насколько это им обоим это интересно – немое одобрение фюрера говорило столь много про его всераспирающий восторг! -К примеру, все меньше итальянцев уничижали военных, хотя "особенные" ещё оставались. Они были преимущественно социалистами. И насколько же это мерзко! Даже не то, кем это делалось, но сам факт столь гнусного поступка поражает сознание. В чем виноваты бравые вояки, в число которых входил и я, да и Вы, Адольф? Думаю, вам и в Германии такое приходилось если не терпеть, то лицезреть, хоть и в меньшей степени. А у нас это было повсеместно! В чем их вина? В том, что они по-геройски, самоотверженно сражались? Или в том, что Италия оказалась неспособна вести боевые действия? Но ведь тогда нужно было начать охоту на всю ту гнилую верхушку, промышленников и бездарных специалистов, что занимали свою должность лишь путем местничества. Последовала небольшая пауза. Мы проводили достойные экономические реформы, поднимая слабо развитые регионы. Мы давали поля фермерам там, где раньше были лишь болота и заросли. Мы давали итальянцам работу там, где раньше стояли разоренные предприятия. В конце концов, мы дали народу веру и истинный национальный дух – дух господства, где не менее важным было подчинение и верность, но не раболепие, и где превыше государства не стояло ничего. Дух, заместо которого раньше была лишь сумбурная разношёрстная неопределенность, кою представлял из себя разрозненный социум прошлого. И вот, проклятые леваки все ещё собирались вернуть, а то и усугубить минувшую обстановку. Самое досадное было то, что мы абсолютно ничего не могли им противопоставить, пока здание парламента все ещё находилось в штатном режиме на Иммануил-штрассе*. Из них особенно выделялся Маттеотти. Я даже уважал его как политика – будь он фашистом, цены бы ему не было. Но, к огромному сожалению, все было совершено не так. Свой дар он растрачивал на отбивание от наших нападок и он, в конце концов, не отбил. Зато отбили его голову. -"Окровавленное тело возили несколько часов по окрестностям города в поисках места для захоронения" –вставил Адольф цитату из швейцарской газеты, сполна передавая дух первого прочтения. -Именно! Это было беспрецедентно и столь нагло... Огульно было предполагать, что это не выльется в скандал, к которому мы не будем готовы! Благо, мне хватило самоуверенности чтобы перехватить всюполноту власти в свои руки. При этом я обладал нехилой удачей, благодаря которой в моей голове до сих пор нет отверстия от снаряда малокалиберной винтовки. Диктаторы сами не заметили, как начали смотрели в глубь темноты горизонта. Лишь Адольф периодически, почти украдкой, с неподдельным восторгом вглядывался в едва освещённое лицо Бена. -Все было таким молниеносным и неизведанным... По силе волнения эти события походили на Марш на Рим. "Блаженен тот, кто сидит на расстоянии вытянутой руки с самим Муссолини" – навеял фюреру словно библейский перифраз. Чувство духовности, блаженства и близости с вечным нахлынуло его. Восхитительным казалось все вокруг. Даже евреев он сейчас просто бы отправил на каторгу, не более. Одна рука дуче располагалась на локотнике стула, другая же – на столе. Кисть Адольфа начала уверенно, но несмотря на это, плавно и медленно, рассекать вечернюю гладь воздуха, прильнув к обратной стороне ладони Муссолини. Бен, однако, никак не отреагировал, словно это происходит per se *, а от того совершенно правильно и безгреховно. Их руки соприкасались столь слабо, что, казалось, не пересекаются вовсе. Тем не менее Гитлер и не думал увеличивать хватку – он был обременен слепой верой в то, что они предстали уже духом и плотью единой и сверх этого факта доказательств не требуется. Все его планы по сердечному господству, танковым прорывам и окружениям покинули его голову, как одиозный припадок душевнобольного. -Думаю, мне пора. –совершенно спокойно, будто ничего и не было, констатировал Муссолини. Рука фюрера так же плавно отсоединилась от руки дуче, и те молча двинулись вниз по лестнице. Проговорив ещё час с секретарями, труппа политического цирка наконец покинула особняк. Беседа шла обыденно непринуждённо, будто между диктаторами ничего и не промелькнуло. Салюты, прощания, а потом... Вновь дорога назад, к ещё одной своей любимой – к отчизне.