Animagus

Не успел. Тэхён не знает, на кого злится сильней. На медлительного себя или на смелого лучшего друга? Или, может, на доверчивого Чонгука, бросившегося в объятья первого встречного? Младший же наивный и простой, как жалкий кнат — его обвести вокруг пальца дело трёх секунд. И Ким посчитал бы своим долгом предупредить малыша о грозящей опасности, если бы не Чимин. Пак Тэхёну давним другом приходится: они вдвоём ещё пять лет назад начали сражение против людской предвзятости и пустых осуждений и доказали свою преданность друг другу. Ким пуффендуйцу — тому, который слизеринец на деле, — готов не только жизнь доверить, но и очаровательного в своей непосредственности Чонгука, в коего сам Тэхён до одури влюблён вот уже третий год. Нет, Гукки в тупости Тэхёна не виноват нисколько — Ким просто пытается перебросить часть вины, висящей грузом на сердце, на мощные плечи, покрытые теперь яркими отметинами: Чимин всячески защищает своё сокровище от посягательств посторонних. Однако Тэхён — лучший друг, причём обоих, поэтому ему дозволено Чона и за руку держать, и на его спине висеть коалой, и обнимать, при этом всю нежность вглубь себя заталкивая, дабы не раскрыть, насколько такие моменты ценны для него. Видеть оставленные Паком следы невыносимо, Киму хочется затащить младшего в душевую комнату и яростно тереть жёсткой мочалкой мелкие красные пятнышки на бледной коже, пока та не обретёт с засосами одинаковый оттенок. Тэхёна останавливает только боль, которую Чонгук испытает, в случае его срыва, но он нашёл бы и иной выход из ситуации. Наверняка существует какое-нибудь заклинание, и его абсолютно точно знает Намджун. Тата жалобно мяукает и, явно усевшись пушистой задницей на деревянную столешницу прямо среди полной еды посуды, потирается мордочкой о ладони Тэхена, коими тот лицо закрывает, чтобы не видеть счастливой улыбки Чонгука, озаряющей чуть ли не весь большой зал и ослепляющей одного конкретного пуффендуйца, при пришествии Чимина, тут же направившегося к слизеринскому столу. Змеи и слова против не скажут: Пак пугает хлеще семикурсника Юнги, от которого хотя бы понятно, чего ожидать. А этот... Тэхен усмехается, поглаживая по загривку неожиданно ласкового кота. Лучшего друга он хорошо знает. Чимин палочкой управляется искусно, да и арсенал, в котором, несомненно, преобладают боевые заклинания, имеет огромный. Ему проклятье на косо взглянувшего на его — Ким при осознании этого факта практически задыхается от сдерживаемых рыданий — малыша наслать ничего не стоит. И ведь не докажете потом, что виноват. У Пака репутация барсучья, и неважно, что тот по натуре своей больший слизеринец, чем тот же Чонгук. Тэхен старается боль, так явно в глазах отражающуюся, запрятать, но внутри его рвёт на части, когда Чимин — Ким вовсе не подглядывает, просто переключить внимание с Чона не способен — прижимает Гука к себе, собственнически руки на его чертовски привлекательную задницу укладывает и опять шепчет какие-то пошлости на ухо, потому как Чонгук краснеет страшно и чуть в объятьях не растекается, хотя обычно крайне напряжён в присутствии других людей. Тэхён старается дышать глубже, чем явно настораживает сидящих по обе стороны от него барсуков, и, впиваясь зубами в нижнюю губу, с трудом унимает охватившую дрожь. Ему хочется так же. Ким, в отличие от Пака, всё ещё возвышается над растущим чуть ли не по часам ребёнком, поэтому ему не составит труда полностью спрятать стеснительного малыша в своих объятьях. Чонгук смотрелся бы в его руках до идеального правильно и миниатюрно, Тэхён даже поднять его способен, хоть и уступает лучшему другу в силе. Быть может, ему следовало попытаться? Ведь любовь затмевает собой другие чувства, а ревность с каждой нежной улыбкой Чонгука, обращённой не к Тэхёну, съедает его бескорыстие и готовность к самопожертвованию. Чонгук расцветает с каждым днём: медленно превращается из закомплексованного язвительного подростка в прекрасного юношу, способного сразить и поставить перед собой на колени большую часть школы одним лишь томным кокетливым взглядом, со сладким голоском, всё чаще напевающим незамысловатые песенки. Наверняка его стоны будут так же мелодичны. Тэхён зажмуривается крепко в попытке прогнать вставший перед глазами образ обнажённого Чонгука, соблазнительно растянувшегося на сбитых в беспорядок простынях. Самое ужасное, что Ким может себе это представить достаточно подробно — однажды стал невольным свидетелем откровенной сцены в их с Паком общей спальне. Чимин потом извинялся долго за то, что предупредить друга забыл, но Гука натягивал явно тщательно и со вкусом, ведь младший позже слишком палился: ходил вразвалочку, садился аккуратно и от тренировок на время отказался. Тэхён даже Слизерину посочувствовал. Чимин же, своё заполучив, будет отрываться на безотказном ребёнке в любое время. И, несомненно, перед всеми важными играми между факультетами. Там уже Чону бы с метлы не свалиться — об этом, конечно, позаботятся Юнги с Сокджином, — что уж говорить о ловле снитча. Тэхён выдыхает с облегчением — он даже не заметил, как задержал дыхание, — когда Чонгук не позволяет Чимину себя поцеловать. Младшему неловко проявлять чувства на публике, ведь с них глаз не сводят. Смотрят постоянно, и неважно, украдкой или прямо. Ким даже с такого расстояния замечает, как сильно пальцы Пака сдавливают тонкую талию — белая рубашка Чона натягивается на его боку слишком явно, — поэтому тут же с места вскакивает, игнорирует шипение расслабляющегося от прикосновений хозяина Таты и спешит своего ребёнка спасать. Чимин ненавидит, когда ему отказывают. Особенно, Чонгук. Лицо Пака обычно каменеет, позволяя другим ошибочно полагать о его полном спокойствии. О, нет. Чимин бесится, едва удерживая внутри себя ураган ревности и гнева, уж Тэхён-то знает. Чонгук не даёт ему себя присвоить подобным образом, вынуждая Пака думать о том, что младший просто играется с его искренними чувствами. И пусть тот хоть совсем без одежды ходит — кто бы ему ещё позволил, — демонстрируя яркие отметины, Чимину это уверенности не прибавит. Тэхен добирается быстрее, чем лучший друг успевает осмыслить очередной отрицательный ответ, и, навесив прежде на лицо широкую улыбку, повисает между парочкой, разрывая их контакт собой. Вот так всегда. Гребаная жертвенность, но иначе он не умеет. Пусть лучше Чимин пилит его недовольным взглядом, чем задница Гука будет страдать. Причём в буквальном смысле. Пак своего — Тэхёна опять передёргивает от собственных мыслей — малыша наказывает за подобные проступки, однако не раскалывается, как именно. Пуффендуец одно знает точно: Чонгука явно не в угол ставят и без сладкого на десерт оставляют. — Гукки, Сокджин-хён хотел тебя увидеть после завтрака, помнишь? Идём вдвоём, не будем торопить Чимин-и, — Ким замечает, как смягчается взор Пака, что произнёс беззвучно — одними лишь губами — просьбу присмотреть за ребёнком. Чон, глаз на хёнов не поднимая, кивает, покорно движется за схватившим его за запястье Тэхёном, но притормаживает малость возле Чимина, который слабо улыбается, когда получает вороватый поцелуй в щёку в качестве извинений. Ким искренне не понимает, почему Пак так настаивает на доведении до всеобщего сведения. Невооруженным взглядом видно, как сильно Чонгука смущают даже простые комплименты или уютные объятия на публике, куда уж там до более интимных вещей. Если бы только Гук принадлежал Тэхёну, то получал бы гораздо больше свободы действий и, что главное, выбора. Чонгуку нравится ощущать заботу и слышать похвалу, тихонько следовать за своими хёнами и перенимать все их навыки и умения. И Чимин, раскрепощая его в постели, в упор не видит, как запирает под замок саму личность. — Хён… Тэхён останавливается по другую сторону огромных дверей главного зала, заслышав умоляющий тон, и позволяет Чонгуку высвободить покрасневшее от крепкой хватки запястье. Вот так всегда и получается. Злишься на Чимина — достаётся Чону. Ким уже намеревается принести извинения, как Гук осторожно вкладывает свои пальчики в его ладонь и, соскользнув ими чуть ниже, надёжно сцепляется с ним, добивая невинно-уязвимым видом. Мерлин. У Тэхёна, кажется, сердце замирает. Такого Чонгука хочется обнимать и лелеять, шептать ему всякие глупости на краснеющее ушко и наслаждаться очаровательным смущением, подаренным самой природой. Ким не может сопротивляться влечению и глубокой привязанности, путает мечты, в которых Чонгук отвечает взаимностью, с реальностью и в результате упускает контроль над собой. Тэхён с прежнего маршрута сворачивает и, радуясь отсутствию сопротивления или возмущения со стороны Чонгука, одним взмахом волшебной палочки, сжатой в другой ладони, и действием простенького заклинания отпирает дверь не используемой классной комнаты и закрывает ту за собой и Чоном вновь с помощью магии. Гук, кусая — Мордред бы побрал эту его привычку — алеющие губы с любопытством смотрит на своего хёна. А Тэхён просто грузно валится перед ним на колени и, отпустив вспотевшую ладошку Чонгука, притягивает юношу поближе к себе и крепко обнимает стройную талию, утыкаясь лицом в резко втянутый от неожиданности сего действа живот, отчего пресс младшего выделяется отчетливей. — Тэ-хён? — его голос дрожит, но в нем нет и намёка на испуг. Хороший ли это знак? Ким понятия не имеет. Лишь для удобства притирается щекой, игнорируя вжавшуюся в нежную кожу лица мелкую пуговицу рубашки. Он готов потерпеть не только это, но и тянущую боль в коленях, которыми нехило приложился о выложенный камнем пол. Это беспокоит его меньше, чем медленно проходящая сейчас тяжесть в груди, сдавливающая обычно внутренности и останавливающая нормальное сердцебиение при одном лишь упоминании Чонгука. Тэхён чувствует, как поникают плечи младшего, а сам он покорно расслабляется и не дергается даже, когда ладони Кима с осторожностью перемещаются с узкой талии на спину и укладываются ему на лопатки. Действительно малыш. Такой хрупкий в руках Кима, готового умолять — он уже практически делает это — Чонгука о пощаде и спасении от своих собственных чувств, разрывающих Тэхёна на две равные части. Одна из них не желает предавать долгую дружбу, прошедшую множество испытаний, другая — отдавать мальчишку, сводившего с ума, тому самому другу. Пока Гук находится рядом, пуффендуец не способен забыть о любви, ставшей тяжелым бременем и терзавшей днями и ночами. Под покровом ночи это вдвойне тяжелей, ведь сновидения Чимина далеки от невинных, поэтому Пак совершенно бесстыдно стонет заветное имя, выбитое у Тэхёна прямо на сердце. — Я люблю тебя, — выдыхает Ким и целует прямо над пряжкой ремня, губами чувствуя разгорячённую кожу даже сквозь плотную ткань рубашки. Чон цепенеет, явно шокированный признанием, но Тэхён останавливаться не собирается. Хёны часто ругали его за сказанные слова, которые он ещё не успел обдумать. Что ж, сейчас это сыграло ему на руку, ведь Ким — самый настоящий слабак, скрывающий зависимость от одного маленького кролика целых два года. И никогда в жизни не признался бы ему, если бы до смерти не устал видеть объект наваждения в объятиях лучшего друга. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — шепчет, словно в бреду, — Чонгук, я так сильно… Тэхён запинается и всхлипывает от накатившего облегчения. Сказал. Наконец-то, позволил выйти чувствам, утаенным им ото всех. Вот только послабление временное: почти сразу же Ким напрягается, позволяя страху захватить сознание. Множество раз он мечтал об этом моменте, но даже не задумывался насчёт того, что случится после его откровения. Чонгук ведь не может принадлежать Тэхёну, потому что у младшего уже есть Чимин. И Ким так глупо позабыл об этом «незначительном» препятствии. Что, если после этого долгожданного освобождения, он останется совсем один? — Хён, — вопреки ожиданиям мелодичный голос не пропитан презрением или насмешкой, — ты такой глупый, — Тэхён замирает, когда длинные пальчики Гука начинают аккуратно перебирать тёмные пряди на его голове, а затем так мягко зарываются в волосы полностью. У Кима ломаются все представления о нормальности, и возникает лишь один вопрос: почему? Почему, чёрт возьми, Чонгук не отвергает его? Почему не кричит про уничтоженную дружбу? Почему с нежностью, сражая Тэхёна окончательно, улыбается, когда Ким решается оторвать голову от пресса младшего и посмотреть ему в глаза? Чон говорит что-то ещё, но пуффендуец попросту не может услышать его из-за громкого стука собственного сердца в ушах. Ким размыкает объятия, бессильно опускается, касаясь ягодицами своих пяток, отчего отвратительно хрустнувшие колени снова ломит, и укладывает широкие ладони в знак смирения на бёдра. Он готов ко всему, кроме... слёз? Тэхён поражённо касается своей щеки, когда чувствует на ней совершенно ненужную сейчас влагу. Он, достойно прошедший через людское отвращение и озлобленность окружающих, неприязнь родного старшего брата и всей семьи Ким, стоит перед маленьким слизеринцем на коленях и вот-вот позорно разрыдается? И вновь приевшееся «почему?». Хотя Ким ведь всё испортил, получив в придачу ноющую пустоту в душе, образовавшуюся после желанного признания, и зияющую дыру в области сердца, знающего, что ему никогда не ответят взаимностью. Лишь горькое сожаление будет плескаться в глазах возлюбленного. Вот как сейчас. Мерлин, как же Тэхён уязвим перед этим мальчишкой. Он хочет исчезнуть. Лучше бы насовсем. Или попытаться выпросить у отца разрешение на посещение хранилища рода, забрать из огромного сейфа в Гринготтсе маховик времени и предотвратить эту ситуацию, нарушив все законы времени. Тэхён бы остановил себя от этого необдуманного шага, даже не встретившись со своим прототипом в прошлом. Просто метнул бы заклинание обездвиживания издалека, и вся работа сделана. — Хён, ты… Ким не сразу понимает, что Чонгук будто бы стал выше: Тэхёну приходится задирать голову, чтобы увидеть — его зрение, несмотря на плохую освещенность классной комнаты, значительно улучшилось — крайнюю степень удивления на личике Гука. Он уже собирается приподняться, опираясь руками о каменный пол, и спросить, почему младший так поражён, но вместо этого устрашающе распахивает внушительные крылья по разные стороны, пока изо рта — раскрытого крепкого острого клюва — раздаётся пронзительный крик хищника. Тэхён внутренне холодеет, когда осознание сложившейся ситуации таки доходит до него. Тот самый ужасающий и чудовищный крик, леденящий душу людей и более мелкой добычи. Крик венценосного орла. Ким, взмахнув крыльями, отпрыгивает от Чонгука на безопасное для младшего расстояние и приземляется на мощные когтистые лапы. Да, он, мантикора его раздери, хотел исчезнуть, но не таким же образом! Мерлин, что же ему теперь делать? Не было ничего страшного в том, что Гук узнал о его способности обращаться в зверя: Тэхён и сам уже давно порывался слизеринцу рассказать всю правду, особенно после того, как тот узнал о Чимине. Вся проблема состояла в невозможности превратиться назад, в человека. Ким сейчас недостаточно сосредоточен и, если быть честным, абсолютно точно паникует. А, значит, запросто способен затеряться в своей анимагической форме. — Тэхён-хён, пожалуйста, успокойся, — Чонгук опускается рядом с ним на корточки и опасливо — готовый моментально отдёрнуть — тянет руку к голове орла, которую Тэхён в дозволении склоняет будто бы в поклоне. Младший волен делать с ним всё, что угодно. Лишь бы не убегал, не презирал и не игнорировал. Чон лишь кончиками пальцев касается тёмного оперения, вынуждая Кима столь незначительной лаской сложить массивные крылья. Чонгук хоть и наивное дитя, но не глупый ни разу — зря что ли Намджун ему регулярно лекции читает да кругозор его расширяет? — и наверняка знает о возможной опасности, однако Тэхён убеждён, что скорей камнем с огромной высоты упадёт и разобьётся, чем причинит вред своему очаровательному крольчонку. Гуку ведь только длинных ушек, подрагивающих от разрывающего младшего любопытства, не достаёт и будет вылитым. Осталось только как-то донести эту информацию до Гука. Не про кроликов, нет. Это Ким о своей безобидности. — Всё хорошо, хён. Слышишь меня? — орёл, соглашаясь, вновь склоняет голову и чувствует, как опускаются образовывавшие венец перышки на его затылке, обычно поднимающиеся при надвигающейся угрозе. И та действительно была, но не для Тэхёна непосредственно, а для его пары, которую хищная птица стремилась защитить от самой себя. Чонгук напоследок ведёт пальчиком по изогнутому крепкому клюву и с трудом поднимается, разминая затёкшие от неудобного положения ноги. — Я, в общем-то, давно знаю о твоих чувствах, — Гук маскирует тихий смех кашлем, когда гордая птица нелепо подпрыгивает на месте, — ты и Чимин-хён не самые догадливые среди хёнов, верно? — ответом ему служит возмущенный клёкот. — Интересно, если бы я не стащил учебник Юнги-хёна, то вы продолжали бы так невыносимо тупить или додумались бы к окончанию седьмого курса? Моего седьмого курса, хён. — Ты, малолетний надменный засранец, бессовестно издевающийся над своими хё… — О, превратился, — Ким, некультурно — видел бы строгий отец его поведение, недостойное наследника — наставив на Гука палец, замолкает на полуслове, после чего осматривает своё вполне себе человеческое тело в малость помятой одежде, пока Чонгук крепко не обнимает его, закрывая собой обзор. Но Тэхён не против ни разу. Мерлин с этими тряпками. Младший тесно жмётся и, руками обвивая шею Тэхёна, покорно оставляет ему ведущую роль, дозволяя уложить ладони на свою талию. — Люби меня, Тэ-хён.

***

Чимин не выглядит как человек, у которого лучший — бывший? — друг увёл лелеемого возлюбленного: он не бросается в ярости с кулаками или палочкой, наоборот, нехотя отрывается от свитка с конспектом и смотрит на Тэхёна, крепко сжимающего ладошку Чонгука, с явной насмешкой. — Теперь ты доволен, верно, малыш? — Гукки активно кивает и застенчиво улыбается. А Ким, кажется, явно чего-то не знает. — Тэхён-и и я хорошо о тебе позаботимся. Ты ведь постараешься быть самым идеальным и послушным мальчиком для нас? — Чимин, удовлетворённый очередным положительным ответом — смущённым писком, — откладывает свиток пергамента и поднимается с низенькой софы. В гостиной факультета Пуффендуй, кроме них, никого, несмотря на время, позднее для учёбы и раннее для ужина, поэтому в голову Тэхёна всё чаще закрадывается мысль, что всё это — подстроено. Чёрт бы побрал этих слизеринцев! И нет, Ким прекрасно помнит, какому дому принадлежит Чимин, но неужели Тэхён, зная об анимагической форме друга, образе его телесного патронуса и, в конце концов, характере и сущности, будет определять его как барсука? Не дождётесь. Чимин, приблизившись достаточно, чтобы со спины спокойно обвить рукой талию Гука и по-хозяйски опустить ладонь тому на крепкое бедро, обхватывает пальцами другой руки расслабленный галстук Тэхёна, дергает его на себя, зажимая, таким образом, Чонгука между их телами, и, чуть прикрыв глаза, шепчет практически прямо в губы Кима: — Привыкай, Тэхён-а. Ким обещает себе и Чонгуку, уставившемуся на него с нескрываемой надеждой, что обязательно приучится делить малыша с кем-то ещё, засовывая свои собственнические замашки ради его радостной улыбки и светящихся от счастья глазок куда подальше. Чимин — не самый плохой вариант, Тэхён знает его чуть ли не лучше, чем самого себя. Ежели и делить с кем-то Гука, так только с Паком. Если они и сойдутся в схватке, то без шансов на иной исход проиграют оба. Орёл острыми длинными когтями вспорет тело кобры, пробивая её пасть крючковатым клювом, а та, в свою очередь, обернётся вокруг птицы, сжимая в кольцах и ломая кости, и пронзит клыками плоть, заражая своим ядом. Смерть — исход для обоих хищников. Но разве они могут оставить беззащитным маленького пушистого кролика, забавно дергающего ушком? Ни в коем случае. Грациозная кобра и горделивый орёл склонят друг перед другом свои головы, добровольно соглашаясь на сотрудничество, чтобы уберечь слабое травоядное животное, которое, следуя логике трофической цепи, является добычей и для гамадриада, и для плотоядной птицы, не только от других хищников, но и от самих себя.