Во тьме огонь сияет ярче

      Не сомневаюсь, что, стань я обыкновенным призраком или душой без сосуда, определенно застала бы момент, как мне присуждают премию Дарвина. Прекрасная посмертная награда для неудачников, которые ничего в своей жизни не добились и привлекли внимание к своей персоне посредством нелепой смерти.       Смешного, конечно, в этом абсолютно ничего нет. Лишь львиная доля иронии, автоматически включившейся защитным механизмом, и банальные самоутешения. Бегать от реальности и уже произошедшего? Увольте, пора прекращать быть законченным мечтателем, что настроен хоть на какие-то успехи в жизни. Была ли моя смерть чем-то из ряда вон выходящим? Нет. Просто потому что в ней не было страданий, которых я всегда боялась, не было кого-то постороннего, не было осознания скорой кончины. Просто раз — и улетела. А ведь это даже не было связано с гребаной высотой, страшившей меня с самого детства наравне с собаками.       — Саске!       Некрасивая смерть, учитывая, что мое тельце наверняка было сломано-переломано. Да и вернулись за мной не сразу — в этом я уверена. Наверное, родители тысячу раз прокляли тот момент, когда отпустили меня скататься в другой город на другом конце страны.       Во всяком случае, мне пришлось в срочном порядке стабилизировать свое психически-эмоциональное состояние в одиночку. И у меня к черту вон не получалось.       Я уже с неделю прошла стадию непоняток произошедшего и застряла на «это все происходит не со мной, это блядский продолжительный сон, это кома, это хрен знает что, но только не реальность». Почему-то я всегда думала, что я быстро принимаю ситуации, какими бы они не оказались, но к такому определенно готова не была. И простого понимания о необходимости ускорить процесс привыкания не хватало, ведь все рушилось о фоновые мысли, твердившие о бреде и вариациях произошедшего. Может быть, я просто сильно ударилась головой? Может быть, я просто сплю под сильными снотворными? Может быть, я напилась, завалилась на бок и уснула, а алкоголь решил воздействовать на подсознание, подсовывающее мне картиночки непонятной херни?       — Саске, где ты это взяла?       Эти люди звали меня «Саске», а я видела в зеркале ребенка с длинными иссиня-черными волосами, темными глазами и миловидным личиком. «Саске», кстати, мужское имя. Мужское имя нестабильного подростка из аниме, семью которого вырезал горячо обожаемый старший брат исключительно из благих намерений.       — Нии-сан оставил их в мишенях, я вытащила.       В одной руке кунай, в другой — сюрикен.       — Отдай их мне, пожалуйста. Ты ведь можешь порез…       Схватившись за рукоятку куная покрепче, я со всего размаха вонзила его в кору близстоящего дерева, пытаясь таким образом выплеснуть весь накопившийся за это время негатив.       Этого не должно было произойти. Я могла просто никуда не соваться и остаться в своем циничном мире, в котором преобладают товарно-денежные отношения, а не человеческие связи и понимание! Было приятно находиться непонятно где и понятно с кем, но это уже слишком для моего закаленного самобичеваниями ума. Не в то время и не в том месте — вот это определенно про меня. Сдохнуть на полпути — в прямом смысле — к одной из целей всей жизни еще надо умудриться. Да, Рэм*, хорошо сработано, просто прекрасно!       Меня резко схватили за плечо и потянули на себя, мягко отнимая сюрикен и садясь рядом. Микото глядела в лицо своей дочери и заботливо улыбалась, наверняка даже не подозревая, кто перед ней стоит.       — Ты до сих пор злишься на то, что папа две недели назад отказался учить тебя бросать кунаи, а у Итачи нет времени?       Да. Да, я злюсь, Микото, но не по названной причине. Говорить тебе о ней равносильно убийству. Твоим материнским чувствам и моей свободе творить херню на строго отведенной территории клана.       — Хочешь, я покажу тебе основы, Саске?       С а с к е.       — Да, было бы неплохо.       Клановый полигон охватывают предзакатные лучи, стремясь захватить как можно больше территории в свои последние минуты. Ветер колышет густые кроны деревьев и выбивает непослушные волосы из высокого хвоста, наспех перевязанного непонятно откуда взявшейся лентой. Заправляю прядку за ухо с небывалым раздражением и вглядываюсь в поблескивающую воду небольшого озера, надеясь найти в ней первичное успокоение.       — Хотя, знаешь, я устала, — вздрогнув, я поднимаю голову к горящему небу. — Ты не могла бы… зажечь костер, — ах, да, я же Саске, — какой-нибудь крутой техникой, а?       Учиха в удивлении приоткрывает рот, а потом счастливо улыбается, — помнится, ее сынок всегда отказывался брать с нее пример и просить что-то показать — взглядом находит кучку притащенных мной сюда часом ранее сухих веток, складывает печати — я смотрю мельком, но все равно запоминаю каждое движение ее пальцев — и выдыхает небольшую струю огня, чтобы не спалить все вокруг.       Воодушевленная, я подбегаю к огню, сажусь совсем рядом на траву и сжимаю руки в кулаки, сминая тонкую ткань шорт.       Глаза режет, но я не замечаю отшатнувшейся назад Микото, приложившей руки к губам, и вдыхаю горячий воздух.       Успокаивает.