Дорога к Нюрбургу

(На экране — «Зеленый ад», трасса Нюрбургринг, «Феррари» Лауды, приближающаяся к повороту Бергверк. Голос за кадром: «…произошло одно из самых драматичных событий чемпионата мира семьдесят шестого года — гонщик команды «Феррари» Ники Лауда потерял управление и врезался в отбойник. Идущий позади Брет Ланджер…») (Следующий кадр — репортер немецкого «Бильда» берет у Ланджера интервью. Дата на экране — 2 августа 1976 года. Ветер треплет темные волосы девушки. Брет серьезен, его глаза кажутся совсем темными, а губы плотно сжаты, когда он молчит.) — Тебе не приходилось думать о своем сходстве с Лаудой, Брет? Я говорю не о внешности или характере, но в ваших судьбах есть нечто общее, не находишь? — Отказ от семейного дела ради гонок — речь об этом? (Репортер соглашается. Голос Брета время от времени заглушают порывы ветра, но в целом его слышно хорошо.) Может быть. В таком случае, это единственное, что нас объединяет. Мы оба выбрали не ту дорогу, которую нам прочили, и она привела нас на Бергверк. Родиться в одной из богатейших семей Америки — удача, о которой мечтают миллионы. Фамилия Дюпон для американцев звучит едва ли не весомее, чем Феррари для итальянцев. Шикарный каменный особняк в Делавэре — «первом штате», где Брет родился, престижная школа, почти профессиональные занятия бальными танцами и карьера политолога в перспективе — такова была его юность, не омраченная темными пятнами. Брет не был ни старшим, ни единственным ребенком в семье, он даже Дюпоном не был — только по материнской линии, — но это не мешало окружающим считать его наследником и называть «золотым мальчиком». Все разом рухнуло в день, когда приятель затащил Брета на этап гонок Клуба спортивных автомобилей Америки. Брет влюбился, сразу и на всю жизнь. Его «избранницей» стал «Лотус», с которым он и заявился в чемпионат шестьдесят шестого. — Это правда, что ты подделал документы, чтобы в первый раз выйти на трассу? — Никому не говори, но это правда. (Лицо Брета освещается улыбкой, взгляд становится мягче и проще.) Мне было всего двадцать, а права я мог получить только в двадцать один год. Пришлось пойти на подлог. Хотя, насколько я знаю, Лауда за рулем с двенадцати. Но ему всегда было плевать на правила. — А тебе? — Мне — нет. Я редко нарушаю правила и стараюсь следовать принципам, которые у меня есть. (На экране — кадры вьетнамской хроники вперемешку со страницами студенческой диссертации Ланджера, обосновывающей необходимость войны в Юго-Восточной Азии как преграды распространению коммунизма.) — Это принципы заставили тебя бросить учебу и явиться на призывной пункт? — Да. (Брет будто возражает невидимому оппоненту. Под копной растрепанных темно-русых волос его лицо кажется излишне серьезным, до забавного, но взгляд гасит всякое желание пошутить на этот счет.) Родители были в шоке, но чего бы стоили мои слова и убеждения, если бы я испугался подкрепить их делом? Нет места лучше, чтобы служить своей стране, чем морская пехота США. К тому же в армии никто понятия не имел ни о моей семье, ни о Принстоне. Там я стоил только того, чего стоил, так же, как на трассе. Гонки, как и война, ненадолго делают человека самим собой. — Ты вспоминал вьетнамский опыт, когда пришлось отправиться в пламя, чтобы спасти Ники Лауду? — У меня было лишь несколько секунд, и надо было думать о том, как лучше и вернее вытащить пилота из кокпита. Нет, я ни о чем не вспоминал. На войну Брет отправился в звании младшего лейтенанта. Вьетнам оказался жаркой дырой, где стреляли даже стволы деревьев, а единственными залогами выживания были круглосуточная бдительность и скорость реакции. Офицеров здесь теряли довольно быстро. Позже, обучая новобранцев в школе выживания, Брет старался как можно точнее воспроизвести эти условия, особенно пребывание в плену, без сна и еды. У него получалось — кое-кто из парней даже не выдерживал, ломался и уходил. Брет считал это своей заслугой: в Америке у них было полно шансов найти другое место в жизни. Во Вьетнаме «сдаться» и «умереть» означало одно и то же. С тех пор Брет не любил жару ни в каком виде. Досадуя, как и все, когда гонка приходилась на пасмурную, дождливую погоду, он не мог быть до конца искренним. — Когда смотришь запись аварии, понимаешь, что ни один из вас и не думал дожидаться маршалов. Вы действовали, и действовали успешно — ведь Лауда до сих пор жив. (Репортер останавливается, чтобы перевести дыхание — она говорит слишком быстро, немного волнуясь. Это важное интервью, она знает, что его будут читать миллионы фанатов «Формулы» по всему миру.) Как это вышло, почему именно вы четверо оказались там? — Я оказался там потому, что врезался в горящий болид, оказавшийся у меня на пути. (Брет улыбается очевидности ответа.) Случайность. На моем месте мог бы оказаться кто угодно — ну разве что кроме тех пилотов, которые опережали Лауду. (Он снова улыбается, тут же хмурится и ерошит растрепанные ветром волосы.) Не могу отвечать за всех, но уверен, что любой другой на нашем месте действовал бы точно так же. Его ранило на границе с Лаосом, в чертовски жаркий день. Всю дорогу, пока его тащили до госпиталя, перед глазами плыли красные круги — не то от палящего солнца, не то от потери крови. Ближе к концу пути они сменились черными. К своему «Пурпурному сердцу» Брет всегда относился пренебрежительно. Он считал, что награды заслуживают те, кто его вытащил, кто сумел не только уцелеть в пылающем аду, но и спасти того, кто был рядом. После выздоровления он был близок к тому, чтобы вернуться во Вьетнам, — теперь уже не ради того, чтобы подтвердить делом свои слова, а чтобы помочь кому-то вернуться домой, как помогли ему самому. Но трезвый расчет (чем-то похожий на расчеты Лауды перед Нюрбургрингом) подсказал, что его шансы еще раз выжить там очень невелики. И он вернулся к гонкам. (На экране — переворачивающийся через голову «Хэскет». Голос за кадром: «Во время Гран-при США в семьдесят пятом году болид Брета Ланджера разбился на трассе Уоткинс-Глен. Ники Лауда тогда завоевал поул, лидировал от старта до финиша и одержал пятую победу в сезоне».) — Тебе не было страшно вновь садиться за руль после прошлогоднего? — Моя авария была далеко не такой серьезной, как у Лауды. До свадьбы зажило. (Брет улыбается — он действительно женился вскоре после этого.) «Формула» — это всегда аварии, травмы и иногда — гибель пилота. Это часть нашей жизни и, так уж получается, жизни наших близких. Это не лучшее, что есть в гонках, но это есть и от этого никуда не денешься. — Но Лауда как раз с этим и пытается бороться, разве не так? И в Нюрбурге он предложил отменить гонку как раз из-за слишком высокого риска. Ты, кстати, голосовал за его предложение или против? (С лица Брета сбегает всякая улыбка.) — Я проголосовал против, и нет, я не чувствую за это вины — ни вчера, ни сегодня. Мы сами выбираем для себя степень риска, всегда. Я выбрал гонку, потому что ради этого пришел в «Формулу». И я выбрал помощь пилоту, потому что это было важнее. — Важнее чего? — Важнее всего в тот момент. (На экране крупно — Брет вскакивает на нос «Феррари» и придерживает Лауду за плечи, чтобы дать другому пилоту возможность расстегнуть ремни. Из-за высокой температуры воздух вокруг них дрожит и плывет, фигуры видны нечетко. Пламя лижет ноги Леджера, лицо у него очень серьезное, сосредоточенное. Потом ремни сдаются, и они оба выпадают из болида на землю как раз перед тем, как кабина взрывается. Брет оттаскивает пострадавшего пилота в сторону, их поливают пеной из огнетушителей.) — Мне стало известно, что твой отец умер позавчера, как раз накануне этой гонки. Приношу свои соболезнования. — Спасибо. Да, на днях я потерял отца. Может быть, поэтому мне было важно спасти другого человека. Я уже говорил, я верю в принципы, в том числе в принцип всеобщего равновесия. Справедливо, если утратив что-либо, ты получаешь шанс что-то сохранить. Для себя или нет, не имеет значения. Просто существует какая-то глобальная компенсация. Так что, может быть, я врезался в горящий «Феррари» и не случайно. Может быть, это был мой шанс войти в историю. (Брет снова улыбается, это выходит немного грустно.) — Прости за вопрос, но ты не видишь для себя других шансов войти в нее? — Надежда есть всегда, но разум подсказывает, что высшим моим достижением в «Формуле» останется спасение чемпиона. Хотя я отдал бы все, чтобы самому им стать. (На экране взмывающий в небо самолет. Голос за кадром: «Брет Ланджер окончательно повесил шлем на гвоздь в восемьдесят втором году, закончил учебу, занялся бизнесом. Сейчас он владеет фирмой по продаже небольших самолетов. Нередко он сам садится за штурвал, бесплатно перевозя больных детей или ветеранов Вьетнама. Брет и сам уверенно держит штурвал и часто совершает благотворительные вылеты, связанные с перевозкой больных детей или ветеранов Вьетнама. Он не стал чемпионом «Формулы», но он хороший пилот — был и есть».)