пылать так ярко

у вильяма на левой лопатке огнем выжжено «нура», у него в легких свинец и остается только задыхаться. у него цветы в венах — это бы звучало невероятно красиво, если бы не было так больно. вильям тонет в нескончаемом болоте блевоты и крови и не может выкарабкаться. нура слишком идеальна, независима; нура слишком недоступная, ледяная и слишком не его. она пьет горячее какао — правильное — остается на ночь и спит с вильямом на одной кровати, но все равно остается такой холодной, далекой, и вильяму хочется кулаки размозжить, чтоб кровь под ногтями и плоть. у него зубы до хрипоты и ломки, но вильям улыбается. «ты мне не нравишься» — у вильяма неоновая вывеска «нура» бьет током, пылится, а лампочки давно перегорели. его атомы расщепились в пепел. нура везде, а у вильяма ломка. их не видно за сигаретным дымом. а эва другая, эва слишком много всего чувствует. чувствует у себя под кожей разъедающее кислотой «кристофер». и совершенно ничего не чувствует к обладателю этого имени. нура красит губы красной, вырви глаз, помадой, а эва засыпает с бутылкой виски и ничего не понимает. от эвы пахнет алкоголем, персиками, затхлостью и нескончаемой усталостью. вильям весь пропах пластающейся о внутреннюю сторону ребер надеждой и невзаимной, болезненной любовью к ней, нуре. эва запуталась сама в себе, она целует криса на вечеринке и ничего не чувствует, заливает в себя литрами алкоголь и целует вильяма — эва чувствует слишком много того, чего не должна. вильям нюхает волосы эвы и чувствует лишь нуру. эва — лучшая подруга нуры, а вильям хорошо умеет использовать шансы. вильям видит, какие взгляды бросает крис, а еще вильям прекрасно видит красную помаду в уголке губ криса и вильяму хватает. *** — нура не подбирает подбитых, магнуссон. ей и самой себя хватает. — а ты, значит, этих подбитых топишь в виски? эва царапает, трет надпись в надежде избавится от нее. эва надеется вытравить эти блядские бездонные глаза вильяма из своей черепной коробки. эва каждый день безумно трет мочалкой те места, которых он касался и каждый день приходит за новой дозой. эва смотрит в глаза подруги и не видит ничего, кроме безразличия. эва хочет стать такой же. она красит губы в красный, носит водолазки и обрезает волосы, а вильям до сих смотрит на нее, как на чужую. — если так, то ты проебалась по всем фронтам, мун. и это, похоже, единственное, что точно знает эва. эва ловит взгляды нуры на криса, ловит алеющие пятна на бледной коже, которые девушка старательно закрывает водолазками с длинным горлом, но эва подсознательно чувствует, что они там. алеют, наливаются синим. эва не слепая. она легко может провести параллели. и эти параллели почему-то крутятся вокруг них четверых, нуры, вильяма, эвы и криса. и пойди разберись, кто в ком потонул и кто кого подобрал, как подбитого. на самом деле, все они подбитые. эва не слепая. она кутается в воротник пальто и хочет разорвать ебучую водолазку, что сейчас на ней, а нура лишь смотрит обеспокоено. эва кутается в пальто и крепко сжимает в руках телефон с номером мамы на экране. *** крис — коллекционер. он смотрит на девушек так, будто они что-то значат, целует так, будто они особенные, а потом бережно хранит их разбитые сердечки. он поглощает их чувства. целует ибен и чувствует преданность и летний бриз, вдалбливается в ее податливое тело и поглощает ее покорность. ибен тает под его взглядом и распластывается по стене, как лужа. кристофер — коллекционер. он коллекционирует сердца, чувства, запахи, эмоции. эва обещала быть главным экспонатом в его коллекции, но кажется, эва сама поглощает его. крис касается ибен и чувствует персики. крис сходит с ума. у нуры на теле нет надписи, нура слишком свободна и эта свобода душит ее крепкой удавкой. разрывает тисками, кусачками. нура холодная, бесчувственная и совершенно не принцесса из сказки, но так клишейно и банально попалась на удочку криса. нура красит губы красной, как кровь, помадой и выглядит совершенной. нура смотрит на криса отчаянно-влюбленными глазами и выглядит жалко. крис не знает, где во вселенной произошел массовый сбой, но крис по-прежнему касается нуры, облизывает ее помаду, гладит волосы и оставляет яркие пятна на теле, но все равно видит в нуре — эву. крис питается нурой. опустошает ее день за днем, а сатре слепо льнет навстречу его поцелуям. — твой ручной пес сейчас сорвется с цепи, куколка. — крис целует висок и свысока смотрит в глаза магнуссону — взбешенному и проигравшему. нура и правда скоро станет настоящей куклой. *** — отстань от эвы, магнуссон. это мы с ней соулмейты. можешь бежать к своей искусственно-идеальной сатре, — вильям кулаки до хруста сжимает, ему все еще хочется плоть под ногтями и кровь. хочется выбить из криса эту самонадеянность, натуру стервятника, что питается одной падалью. потому что нура никогда не посмотрит на вильяма так же, как смотрит на криса. — как только она перестанет выгибаться подо мной и в эйфории стонать мое имя. у вильяма злость в крови смешивается с прогнившими надеждами и убогой любовью к девчонке, которая внутри совершенно пустая. — эва никогда не посмотрит на тебя, шистад. она сгребет тебя в охапку с твоей разъедающей в плешь любовью, выхаркнет и будет хвастаться, как далеко плюнула, кроша тебя вдребезги о твои же принципы. у вильяма воспоминания роем проносятся. все объятия, приветствия, вечеринки. все вместе и раздельно. все выходные, пьянки, как в его, криса, живот утыкался, когда говорил с отцом. как в гниль разбивал костяшки, а в глазах плескалась неутихающая злость и, как крис смотрел с заботой, успокаивал и бережно заламывал-заматывал руки. а еще проносится алеющий засос на аристократической, бледной коже нуры и смазанный отблеск красной помады в уголке губ криса. вильям прекрасно знает, кому принадлежала эта помада. вильям бьет, зная наизусть все слабые места, у него руки в крови, и она режет вильяма по живому. магнуссон смотрит на кровоподтёки на лице криса, разбитую губу и синяки, у вильяма должны болеть ребра, которые крис не щадил, лицо, но никак не сердце. у криса что-то, глубоко зашитое под кожу, трещит, ломается. рвется самая тонкая нить, что держала их, вильяма и криса, вместе. рвется из-за каких-то девчонок. крис бьет вильяма в скулу, и внутри него все переворачивается. он грубит, сплевывает кровь и затягивается до слезящихся глаз, до бесконечного облака дыма, что несет за собой не только пепел, грязные надежды и разбившуюся в прах любовь. *** — знаешь, раз за разом, когда ты приходишь ко мне, я говорю себе, что сегодня не открою дверь. но стоит услышать твой голос, и внутри что-то переворачивается. — вильям дергается, эва своими нежными, теплыми [не то что у нуры] пальцами приклеивает пластырь к ссадине. вильям хотел бы, чтобы такой же пластырь нежно приклеили к его сердцу. — а ты видишь во мне нуру. ты думаешь, что я не знаю, но я не такая тупая, магнуссон. — тогда не будь на нее похожа. — и ты найдешь себе новую игрушку? — а тебе самой приятно быть игрушкой, эва? у нее в глазах горит солнце и с каждый днем оно все больше потухает. эва сама потухает. она перебинтовывает руки вильяму и понимает, что у них с крисом слишком много общего. — это ведь ты игрушка, вильям. нура вертит тобой, дергает за правильные ниточки. вильям смотрит на свое побитое, искореженное лицо и понимает, что так оно и есть. *** крис сидит на холодном полу и думает, что даже он не сравнится с той холодностью, с которой на него смотрит эва. он прижимается головой к двери и даже так слышит звонкий смех нуры. крис все бы отдал, лишь сердце терялось где-то в глубине ее взгляда. в пустой, глушащей темноте звук щелчка, тонкие пальцы зарываются в густые волосы криса. кристофер не понимает, как в девушке умещается столько холода и нежности одновременно. ебучая песнь льда и пламени. нура наливает ему горячее какао — все еще правильное — крис обжигается о ее заботу. нура слишком хороша. слишком живая, дышащая, не гниющая, не отброс общества. нура пуста внутри, но она живая. каким-то образом эту пустоту внутри заполняет крис, нура тонет в его грязи без шанса на спасение. нура не заматывает руки крису, не клеит бережно пластыри на ссадины, не говорит с ним и уж точно не укладывает его на свою кровать, а сама идет спать на диван. нура — не эва. поэтому крис грубо целует ее, кусает кожу, вдалбливается в хрупкое тело нуры с такой силой, что она зажимает себе рот. она податливая, довольная — настоящий пластилин, лепи как хочешь. и крис это и делает. нура оставляет криса одного на кухне со своими демонами — нуре и своих хватает — надежно запирает замки и сдерживает слезы. нура всегда должна быть стойкой, идеальной, холодной. она пьет таблетки, туго затягивает пижамные штаны, натягивает рукава толстовки криса [той самой, которую заручалась никогда в жизни не надевать], высоко поднимает нос и идет вперед, как положено хорошей девочке, которая в конце концов получит свое. вот только, смотря как сжимаются кулаки криса при виде эвы, целующей вильяма, видя в его глазах отчужденность, нура не верит в это. — это был вильям? крис все так же сидит на кухне нуры, прикладывает лед к синевато-алому синяку на скуле, и нура думает, что засос на ее шее точно такого же цвета. — чья-то псина сорвалась с поводка. — крис обхватывает шершавыми пальцами подбородок нуры, заставляет смотреть в свои глаза, а нура дергается, шарахается от его взгляда. в его взгляде все еще не нура. — ты не сможешь вертеть нами обоими, сатре. не мной уж точно. — но тем не менее, вчера ты пришел ко мне. *** эва красит губы красной помадой и, словно в агонии, стирает ее, размазывая еще сильнее. она смотрит в зеркало и не узнает себя. «я не нура» — эва выбрасывает красную помаду в мусорку, смывает макияж, но на подкорке сознания все равно всплывает долговязый голос вильяма: «тогда почему ты так хочешь быть на нее похожа?» нура не ходит на вечеринки, эва же не упустит бесплатный алкоголь, нура не пьет, у нее нет собственного бара под кроватью, как у эвы, у нее есть свое мнение, она не запуталась, нура хорошая девочка. а эва на вечеринке целует кристофера, смотря в глаза вильяму. эва хочет вызвать хоть какие-то эмоции, но с треском пролетает по всем фронтам. на таких желанных губах играет дьявольская усмешка. яркий, пронизывающий все кости луч света сшибает эву наобум. у нее губах дымкой губы криса, все то же вечное непонимание, потому что у эвы перед глазами незнакомая комната, стакан воды с аспирином на тумбочке и плед. на кухне пахнет кофе, омлетом и спокойствием. у эвы перед глазами выход и кухня. ее необъяснимо тянет туда, где крис без футболки, где пахнет кофе и неким счастьем, где он готовит под лучами солнца. на секунду эве кажется, что глаза и вездесущая челка вильяма магнуссона смогут выветриться из ее головы. — доброе утро, эва. всего на секунду эве кажется, что она сможет привыкнуть. и всего на секунду, на маленькую долю вечности у эвы перед глазами крис, а не вильям, и надпись приятно покалывает. *** эва пьет кофе, а на губах еще чувствуется виски. у нее несколько непрочитанных сообщений от вильяма, а эва смотрит на свою руку, где каллиграфией выведено «кристофер» и думает, может, нахуй все это. у вильяма другие волосы, глаза и совсем не имя эвы на лопатке, у него беспросветная, невзаимная любовь к той, чей засос вырисовывается у криса под футболкой. но он здесь, совсем рядом. эва думает, что, может, стоит, потому что от криса до сих пор пахнет по-девичьи приторными духами, а на руке, в сердце «эва». — я не такой мудак, как ты думаешь. — ты подрался с вильямом? крис всего на долю секунды позволяет себе мнимую надежду, что эва волновалась за него, но в ее глазах он видит совсем другое. у криса внутри падают в черную дыру галактики, что так и не открыли. разваливаются целые города, зацепляя обломками жизненно важные органы. крис — звездный мальчик, который еще в далеком, грустной детстве растерял звезды по дороге к власти, славе. у криса на руке прожигает кожу до кости «эва», но он не ее. крис — для всех. для нуры с ее аристократией, для ибен с ее нежностью и даже совсем немного для евы с ее страстью. но сейчас он здесь с эвой, мун трет надпись, вспоминает океаны во взгляде вильяма при виде нуры и окончательно теряет себя. может, действительно стоит. — ты вообще умеешь любить, кристофер? — да. эва сама поддается, целует со всеми эмоциями, что может из себя выдавить. у нее в ушах усмешка вильяма, но улыбка криса совсем ее перекрывает. у криса внутри взрываются фейерверки, потому что эва уже не пахнет персиками. сырость, затхлость, дешевые сигареты и такой же дешевый виски, но крис привыкнет. надпись разгоняет тепло по телу, а эва в его руках, крису хватает, чтобы звезды над головой зажглись снова. *** капли дождя падают ему на волосы, стекают мелкими ошметками по щекам и падают в самый низ. он стоит перед дверью дома нуры, как верный пес, которого выкинул хозяин. у сатре синяки под глазами, смазана помада, а вильяму уже не хватает сил на злость. нура выжала из него все соки. — временные люди никогда не смогут дать тебе, постоянных чувств, нура. дождь застилает пеленой глаза, а сигаретный дым въедается в легкие, разрушая изнутри. вильям почти физически чувствует, как пепел распластывается о внутреннюю сторону ребер. он идет туда, где его всегда ждут, пригреют. но, видимо, не в этот раз. — так, ты теперь с крисом? — да. мы соулмейты, вильям. вечно бегать от себя я бы не смогла. — природа всегда проебывается. — не в этот раз. он целует с нажимом, и эва тлеет в его руках, как недавно тлела сигарета. она сдается, поддается всем козырям в рукавах вильяма, даже не зная правил. у нее в воспоминаниях крошится крис без футболки и кофе, она отталкивает вильяма, мечтая еще раз к нему прикоснутся. губы горят, но она все еще думает о крисе. — да ты с ума по мне сходишь, мун. — прости, что я вижу ебаные вселенные в твоих глазах, но ты не можешь найти хотя бы одну звезду в моих. на теле нуры так и не появилось надписи, крис все еще чувствует сладкий запах персиков, эва так и не забыла смех вильяма, въевшийся под самую корку, у вильяма во взгляде океаны и они все так же тонут в ледниках нуры, потому что сатре сама тонет в неприступности криса. ебаный замкнутый круг.