Пилот VS Капитан. Зарисовки.

      — Я пролетела сорок этажей, а на мне ни царапины!       Тина кричит в телефон своей единственной подруге Карли, намертво вцепившись в руку служащего скорой помощи, пока ей к лицу подсовывают кислородную маску, похоже, никто не понимает, как она может быть жива.       Мир — как огромный сплетник. Естественно, новость о «бессметном случае» облетает свет быстро. Настолько, насколько же скоро её запирают в четырёх стенах дома.       После короткой реабилитации, делая первые корявые шаги вниз по лестнице, она чувствует недомогание.       После того как она позвонила по телефону, содранная с асфальта, где даже капли крови не осталось и прокричала всё, в теле по словам отца — отставного на тот момент учёного, как будто произошло короткое замыкание и Тина просто отключилась. Её собрали по частям после падения с сорока этажей, что-то каждый раз вкалывали и по сто раз на день спрашивали: было ли больно? Всё, что она чувствовала в тот момент, было желание рассмеяться в лицо. И без дозы успокоительного становилось смешно. Если это действительно люди, спасшие её от смерти, если это её отец и мать, они должны бы знать, что в её карте при рождении стоит диагноз: «Анальгезия».       Да, она совершенно не чувствует боли. Они должны бы знать об этом. Но Тина не бессмертна и у неё остался вопрос, который она держит в голове много лет: как она могла упасть с небоскрёба: их вариант — выпала из окна, не сломав при этом ни одной кости и не получив даже вывихов? Ответ до сих пор остаётся для неё загадкой. Счастливая случайность по словам матери, что она до сих пор жива. И хоть это странно, по её мнению, но не смертельно. У науки найдутся и другие направления, кроме тела, выдержавшего падение с сорока этажей, в одном Тина Брукс уверена: это падение не было случайностью. Только она совершенно не помнит, как попала в тот небоскрёб и что ей было там нужно.       Хорошо ещё то, что она помнит, как выглядит ключ и открывается дверь. И здесь её лечил отец? Интересно, в этом подвале остался хоть кто-то полуживой?       Она не знает не только боли, но и меры. Именно поэтому вытягивает очередную пол литровую банку из холодильника. В пыльном зеркале и комнате без света можно видеть торчащий в двери ключ и точно знать, что даже в такой жуткий ливень за спиной никто не стоит. Из-за отсутствия самой способности воспринимать боль Тина почти начисто лишена страха, однако возвращаясь к последнему воспоминанию перед многочисленными коридорами «центра реабилитации для людей с трудными случаями» на верхотуры она тоже никогда не стремилась. Но над тем, что же она делала в тот день на одном из этажей небоскрёба совершенно одна, можно думать вечно и причин должно быть много. Они роятся в голове, и девушка никак не в состоянии самостоятельно их вычистить оттуда. Она не страдает от головной боли, поэтому может пить холодное молоко с плавающими кубиками льда, как никак это не холодильник, а криогенная камера, пока не забудется и не уснёт.       Если только её расслабление не прервёт Карли, в любую погоду, даже такую как эта обнимающая Тину без всяких обязательств или контрактов. Взгляд в прошлое рождает у неё вопросы, поэтому лучше даже не оглядываться на эту девушку. По той же самой причине Тина сейчас выкидывает в урну снимок с некими детьми, среди которых узнаёт только одного парня — Винсента, которого ненавидит всей душой, Карли, лишь потому, что знает её сейчас и себя, она здесь младше лет на семь, чтобы завтра утром найти этот снимок в рамке на месте. Тина знает, что Карли это сделает и её даже не спросит. Несмотря на то, что место это — вроде как бывший гараж Бруксов и её лаборатория.       Рыжая с уютным прозвищем «толстая мама» только снова прижимается к ней под очередной качок железного листа за окном, а именно — крыши этого гаража. Сейчас Тина по привычке заваривает ей тёплый чай, пока она с раздражением вертит лампу, пытаясь добиться яркости, чтобы видеть Брукс в темноте на другой стороне стола. Тина, чуть пошатываясь, грохает кружку на стол, лицо Карли едва морщится. Она тоже устала. Карли мечтает открыть кафе, куда можно было бы зазывать молодёжь со всего района, чтобы срезать побольше чаевых. Тина уверена, Том ей немного платит. Если он вообще ей платит. Карли часто вот так садится и молчит с ней, зная, что Тина ничего и никого не вспомнит, но она довольно часто также говорит: зачем же ты закрыла его?       Вместо ответов на вопросы Карли бодро выпрыгивает из-за стола, придерживая ремень длинной чёрной сумки, неизвестно какой фирмы, похоже на «Гучи», но Тина немного смыслит в моде. О чём говорит и её повседневный гардероб. Тна не ханжа, но может пару раз надеть одно и то же платье на одну и ту же вечеринку. Кстати, тусовки она тоже не любит. Ей по душе вечер за учебником или научным трактатом. Беснующаяся под музыку толпа, всё равно, что звери, которых кто-то неосторожно выпустил из клеток, а когда звери вырываются на свободу, обычно, ничем хорошим это не заканчивается. Но ещё толпа — это шум. Он звучит в голове постоянно, Тина вспоминает, как несётся среди белых ламп и не слышит больше ничего, кроме каких-то не читаемых названий и выкриков нужного этажа, да скрипа железных колёс каталки. Шум напоминает о многом, а прошлое лучше оставить в прошлом. В мире, если хочешь выжить, лучше быть частью серой массы и делать вид, что тебе всё равно на подножки, которые ставит жизнь. Просто, когда падаешь на дорогу — выстави руки. Это главный принцип жизни в низах. Если тебя не берёт в расчёт даже средний класс, это уже говорит о многом.       Карли целует её в щёку влажными после чая губами и поправляет выпадающие из хвоста две пряди светлых волос за спину, пока она отмывает её кружку от следа густой вишнёвой помады и снова ворчит. Карли научила Тину Брукс первому правилу с их второй-первой встречи: Думай о себе. И она вроде бы должна думать о себе, но не может. Она не может не беспокоиться о родителях и постоянной опасности, о девушке, которая приходит к ней каждый день, о той, чьи пристрастия в одежде или в парнях пусть она не знает, но Тине точно известно: какой чай она предпочитает, и какой он должен быть температуры, какой цвет помады Карли выберет в среду или в воскресенье. И по её шагам она так же легко определяет, когда Карли волнуется. Это естественно, она — ребёнок, ступивший во взрослую жизнь не по своей воле. Тема родителей у них запрещена, но глядя, как дрожат её длинные ноги в чулках и пупырышками покрывается кожа, Тина может быть уверена, что никто не заменит ей её. Поэтому она отставляет кружку на ржавую стойку, весьма устав её вымывать и старается говорить твёрдо, не выходя за рамки.       — Карли, — она оборачивается, чтобы та оценила блеск её новой помады — эта напоминает перезревшую сливу. Главное, чтобы Карли нравилось. Но Тине не нравится только одно. Она подходит и хватает её за чулок, говоря с видом матери, который так ненавидит Карли.       — Я всё же думаю, тебе стоит пойти в школу. Раз я упустила свой момент и меня ждёт лишь Академия, ты ещё можешь наверстать за меня, разве ты не хотела отомстить низам и открыть своё кафе?       Она смотрит на Тину, потупив глаза на лестницу. Ещё немного, ей осталось поднажать на этот рычаг, лишь бы не переборщить.       — Хотела…       У Тины голос дрожит, когда она прижимает Карли к себе, чтобы сказать:       — Умница.       И снова переступает черту. Она — волк, который пытается сбежать из своей шкуры в лучший мир, какой хочет предоставить ей, открыть перед ней все двери, толкнуть в спину и кричать: «Посмотри, твоя мечта перед тобой!» Карли взмахом руки отстраняет её, она оставляет эту руку между ними, и Тина сходит с лестницы вниз.       — Я достаточно взрослая, чтобы сама решать!       — Нет, ты маленькая, Карли, мы всего лишь дети, одни в этом городе, кто, по мнению всех не достоин будущего, не достоин ничего, — Тина старается говорить спокойно, но рука уже сжимает угол столешницы за спиной. Забудьте всё, что знаете про страх. Потому что сейчас ей действительно страшно. И это не просто мандраж, это жуткое чувство. Будто под языком зашили иглу, и она больше ничего не может сказать.       — Кристиан, — её голос хрипит. — Прошу тебя.       — Не смей звать меня Кристиан! — она выбегает и захлопывает дверь Тине по лицу. Через полчаса она будет только рассматривать кусочек пластыря на своём носу, очистив часть зеркала рукой от пыли. Тина Брукс нечасто смотрит в зеркало, чтобы не видеть то, что стало из маленькой девочки, выжившей после удара об землю с высоты падения в 160 метров — не так уж и много, правда? Помнится, была стюардесса, пережившая на десять тысяч больше в свободном падении. Ну, ей не хватило каких-то десяти тысяч.       Тина смотрит на стену и подносит к ней тусклую лампу. «Весна Вулович — чудесное спасение» и рядом она, безымянная девчонка на асфальте. Карли и родители до сих пор хранят эту вырезку. Прыжок без парашюта при взрыве, по сравнению с падением из окна по неизвестной причине — и правда, рекорд. Тина думает, здесь должно быть ещё одно имя. И Карли его достойна, по крайней мере, для неё, ведь она единственный дорогой человек в этом мире, который ждал её все эти долгие месяцы в беспамятстве, Тина и сейчас её не помнит, но ради неё она сделала вид, что знает их. Всех. Карли, Ляну, Кола, Эшли, Киру и Винса, будь последний неладен. Как не знать человека, который собственными руками пытался её убить.       Снаружи раздаётся металлический скрежет. Опять импровизированная крыша сорвалась от ветра. Тина выходит под дождь, голосом включает систему и взлетает до уровня крыши гаража, чтобы как следует закрепить навес. В одно мгновение на её голову обрушивается стихия ветра и воды, а перед глазами застывает… дуло. Отличный исход обычного дня, если так подумать, а если вообще не включать мозги, то можно было и не жить вовсе. Ей становится жаль вдвойне, когда ледяное дуло открыло рот и заставляет мычать навстречу пуле, которая так и не вылетает. Тина слышит звук падения.       — Я умру на этот раз?..       Дождь хлещет невысокого человека перед ней, он нацепил старомодный капюшон. Шатен с яркими какими-то каре-красными, как будто огненными глазами, широким ртом, со специально отпущенными у висков прядями, как бакенбарды, улыбается так, что сухая губа треснула кровью.       — Как будешь себя вести.       Тина безотчётно выпутывает из кармана старых джинсов так и сжатый за спиной тюбик жуткой оранжевой губной помады и протягивает ему пробник, замечая последним блеск кастета и руку, уволочившую её в какой-то переулок на Бэй-Страйт. Гиблое местечко — как раз для такой как она.       Пробежав следом по лужам пару улиц, они влетают в какой-то клуб, проходят лестницу, вернее, Тина едва касается ногами порожков, а рукой стен, двигается за широкой спиной незнакомца, пока не оказывается посреди чего-то, напоминающего провалившуюся под землю улицу для трека, здесь даже есть парочка фонарей. По одному из них он бьёт кулаком, выдрав из металлического покрытия фонаря дротик и на её глазах запускает куда-то в темноту. Темнота освещается, там оказывается мишень для дартса.       — Петля… странное название даже для притона такого замшелого бандита.       — Я не бандит.       Он снова подходит и хватает её за руку, скуксившуюся в негреющий свитер. На свой горячий чай даже не успела посмотреть, а молоко с холодильника не слишком греет.       — Но твой КПД как спасителя тоже под вопросом. Может, хотя бы капюшон снимешь, чтобы я могла отблагодарить тебя?       — Твоя благодарность понадобится мне в гробу едва ли.       — Тогда почему ты спас меня? — Тина послушно вкладывает руку в такую же мелкую протянутую ладонь, он так и не снял кастет.       — То есть, почему не дал избавиться от тебя? Хм, хороший вопрос, может, у меня просто было хорошее настроение?       — И часто у тебя оно бывает? — она усмехается коротко, когда её подводят под лестницу и как самую настоящую преступницу прикалывают к стене дротиками. — Эй! — выбраться оказывается невозможным, на плече у Тины выступает кровь от прокола длинной иглой, но она бы не заметила этого даже стоя голой. А вот извращенец перед ней начинает раздеваться.       — Ты что делаешь? Учти, я и убить тебя могу, чтобы сбежать.       — Куда? К тому зеку во дворе твоего дома?       — Он из тюрьмы? — Тина прищуривается. — Погоди, откуда ты… — и снова смотрит на его пистолет, который он так невзначай вывел за курок, поигрывая пальцами над собственным карманом штанов в обтяжку. — Это опасно… так ты связан с копами!       — А ты думаешь, у меня есть другая причина так одеваться?! Я нормальный человек!.. Тихо, — незнакомец подходит ко ней, он быстро оборачивает Тину в свою куртку и целует, оторвав все дротики. Она видит, что у него нет ног, тем, что от них осталось он стоит и передвигался застёгнутыми в ремни коленями, которые протянуты до самых плеч. — А теперь беги.       — Что это? Снайперское снаряжение? — облизывая губы от первого в её жизни приятного ощущения — поцелуи матери Тина давно забыла, она попытается сострить.       — Афганистан. Отец был в опергруппе… — отходя с каждым словом, он разворачивается. — Смотри, не влюбись меня.       — Я не люблю, я тебя жалею.       — Только жалости кого-то на уровне тебя мне не хватало. И можешь сказать своей подружке, — кивает на её плечо. — Что некто поставил тебе неудачный засос.       — Я даже не целовалась толком! — он изгибает бровь с проплешиной и нормальную в одну общую дугу, что придаёт лицу подростка больше мужественности. — И прости, засос куда? В чёрную дыру?! Ты прибил меня к стене в кожу, как на гвоздь.       — Я повредил и твою мышцу тоже. Ты не сможешь шевелить рукой какое-то время, — он неожиданно разворачивает голову за её ухо, стягивает свою куртку с Тины и делает крепкую перевязь руки через соседнее плечо. — Ты не чувствуешь боли, не так ли?       — Ты оставил меня без защиты?!       — Выживи, а там посмотрим.       — Не собираюсь я никуда смотреть! — этот бандит, теперь она уже уверена, всё ещё играет окровавленным дротиком возле её лица.       — Перестань, твои нервы не повредить, даже если бы я разрезал твою руку. Пока, — и машет ей рукой над головой, но вместе с ним всё вокруг начинает исчезать и у Тины перед глазами. Она скатывается по стене. Он точно поймал не для того, чтобы морально изнасиловать, а затем сказать это. Тина чувствует языком крошечную капсулу и выплёвывает её так быстро, как может успеть. Поздно, кровь уже стала вязкой. Но Тина не Тина! А гений!       Стерев рукавом его куртки повисшие кровавые сопли у себя с лица, она обнажается по пояс, натягивает его «подарочек» поверх мёрзлой кожи и выбегает по лестницы вверх обратно на Бэй-Страйт, завязав кровоточащий рот на два узла рукавами собственного свитера. И с мыслью, что теперь-то Карли точно её убьют, видит его. Он переходит дорогу на зелёный своей походкой вразвалочку. Тина скрывается за ближайшим мусорным баком, как только эта ищейка оглядывается с другой стороны улицы. Примечает грузовик, на который он подцепился прямо на ходу посреди дороги. И прыгает на крышу проезжающей мимо легковушки, слыша в спине треск собственных конечностей. И дождавшись сближения, перескакивает, снеся их обоих на только свежий уложенный по дороге гравий.       Он вскакивает тут же, сбрасывает Тину в лужу и снова втыкает пистолет в рот.       — На этот раз точно наглотаешься! Какого ты здесь делаешь вообще? Я месяц его выслеживал, а ты сорвала мне всю операцию! — Тина отбрасывает его руку, сидя на мокрых камнях. От осколочной кладки свитер весь порвался.       — Да плевать я хотела на твою операцию и будь это последнее, что я скажу, прежде чем ты всадишь свинец мне в глотку, я заставлю тебя исправить то, что ты сделал!       — Вот как? И как же?       Она при нём сбрасывает куртку, остаётся голой и швыряет рваный окровавленный свитер в плечо.       — Ты купишь мне новый!       — Извращенка… — этот коповский сынок обходит её сзади, снова заворачивает в свою куртку и как поклажу вздёргивает вверх. — Кровь уже остановилась? Если да, пошли, всё равно теперь я дам тебе подписку о невыезде.       — Чего?!       — За препятствие работе полицейского департамента.       — Ага, держи карман шире! — она пытается вырваться, но тут он прижимает спиной к груди и заставляет посмотреть на другую сторону дороги.       — Сперва пошли, перекусим. А потом, так и быть, — закрывает её руку в наручники к металлическому кольцу в своём кармане. — Куплю тебе что-нибудь в круглосутке.       — У нас нет круглосуточных магазинов одежды. Тоже мне, коп.       — Я — будущий полицейский, — отрезает он, наклонившись и глядя ей в глаза.       — Эй! Отпусти сейчас же!       — На барахолке, — он смеётся и проводит рукой по волосам. — Сумасшедшая девица из гаража, и на что мне такая досталась?..       — Может, хватит шипеть, будто на змею напоролся? Отпусти меня! — у Тины не вовремя бурчит в почти сутки голодном желудке.       — А если нет, мамочке нажалуешься?       — На том свете, — огрызается она спрашивает уже более покорно, когда он дважды чуть не оторвал ей запястье. — Полегче! Как тебя зовут, антигерой? Не коп же величать?!       — Я — он наклоняется вплотную и швыряет её за столик, бросив руку поперёк. — У нас свидание, так что обслужите, — Тина открывает рот вместе с официантом.       — Какого… — рука зажимает ей рот, где сейчас всё болит.       — Не смей ругаться при мне. Ещё раз услышу… — теперь он ещё и на лице ей пальцы пропечатал. Хоть сейчас в полицию обращайся за домогательства и похищение в незаконное время суток. Не будь этот полицай перед ней.       — Какого Альберта Эйнштейна?! — она всё же вырывается, когда он спокойно закусывает в зубы трубочку, — и опускает голову. Похоже, идти против Этого без танка не имеет смысла. Уж лучше б она осталась с убийцей в переулке и уже встретила праотцев на входе в горящее жерло, чем лицезрела его физиономию.       — Что? Не нравится?       — Да я даже есть не смогу…       — Сможешь. Или сдохнешь. Выбирай, а я пойду оплачу счёт.       — Эй! — он начинает подниматься и её тянет следом. Наклоняется так резко, что Тина зажмуривается, ожидая удара, а когда открывает глаза — наручник валяется рядом, да и путь «наружу» из кафе открыт. Он даже не смотрит на неё.       И рвёт короткими перебежками к дороге, едва стоя на ногах, но только успевает оторвать руки от последнего свободного столика, её жёстко хватает рука, точнее, «её» наручник и вздёргивают за него вверх.       — Ай… полегче ты, нормальные парни покупают драгоценности, а не железные браслеты напополам с билетом в один конец. Думаешь, я такая дура и не знаю, что ты собираешься упечь меня за решётку из-за этого?! — Тина показывает ему железный браслет на руке. — Да! Я Тина Брукс! Что? Доволен?! — орёт как потерпевшая, особенно, когда второй раз за день её швырнули в лужу.       — Какого вет… ра, — он хватает её за подбородок и странно, похоже, в глазах этого человека Тина впервые видит человеческие эмоции. Он действительно пожалел её!       — Катись куда хочешь, неблагодарная.       И ушёл. Действительно ушёл, а она я так и осталась сидеть под пластмассовым столом кафе с наручником на запястье, понятия не имея ни о его имени, ни о том, из какого участка его отец, чтобы вернуть забытую вещь. И возможно, только возможно то, что она увидела в его юных глазах, но поняла только сейчас — утраченное доверие к людям.       Тина быстро включает браслет на запястье и прогоняет последнюю запись голосов вокруг себя и звуков, выделяя его. Идентификация показывает: Кирилл Терусин. Отец: капитан армады «Чёрный ветер».       Тина задумчиво перебирает в руке наручники. Что ж, её судьба решена. Вернуть-то надо.