Жизнь в сладком цвете

— Ненавижу, — сквозь зубы шипит Канда и уходит, хлопнув дверью так, что она едва не слетает с петель. Оставшись в одиночестве, Аллен забирается на кровать и устало закрывает глаза. Всё как обычно. Он уже даже не пытается понять, что на этот раз сделал или сказал не так. Он просто ждёт. Он знает, что скоро заявится Лави, сядет на край кровати, и будет насмешливо фыркать, иронизировать и говорить, говорить, говорить. До тех пор, пока мир не окажется снова пригодным для жизни. Порой Аллену кажется, что будущий Книжник старше его не на три года, а на все тридцать. Если бы он не взвалил на себя должность добровольного громоотвода и семейного не психолога даже, а психиатра, Уолкер и Канда, пожалуй, уже довели бы друг друга до ручки. А так ничего, вместо них к этой ручке по-тихому приближается Лави. Иногда Аллен думает, что однажды чаша терпения ученика Книжника переполнится, и он аккуратно прирежет их с Кандой во сне. Слышится скрип открываемой двери, шаги. Аллен привычно прячет лицо в подушку. — Психотерапии сегодня не будет. С кровати его буквально подбрасывает. Голос Канды, кажется, последнее, что он мог ожидать сейчас услышать. — Юу?.. — от удивления мысли в голове Аллена в мгновение ока устраивают такой карнавал, что с губ срывается запретное имя, которое он до сих пор не смел произносить даже в минуты всепоглощающей страсти, когда в сплетении тел растворялись, казалось бы, все условности. — Ты… это… я… Но Канда молчит, расслабленно сидя на самом краю неширокой кровати, и отрешенно смотрит прямо перед собой. И Аллену, в конце концов, удается взять себя в руки. — …не ждал тебя. — Знаю. И снова молчание. Мягкое, нервное, топкое. Почти осязаемое на вдохе. — Аллен, я… — начинает Канда, по-прежнему не глядя на мальчишку. — А, чёрт! Глупо всё это. — Тссс… — до сих пор чуточку детские, кажущиеся обманчиво слабыми, пальцы осторожно касаются губ мечника. — Не глупо. Я рад, что ты вернулся. — Да, но… — Юу вздыхает и прижимается щекой к тёплой ладони. Привычно хмурится, но непривычно покусывает нижнюю губу, явственно подбирая какие-то важные для себя слова и никак их не находя. — Что? — Короче, прости меня, — не глядя на Аллена, быстро, не давая себе передумать, бросает Канда куда-то в ясную ночь за окном. — Вот… Только не смейся! — и достает из кармана, протягивает плитку горького шоколада. В глазах мечника неуверенность. Может быть даже опаска. Поле боя катастрофически незнакомо. — Ну надо же! — разумеется, Аллен, вопреки просьбе, смеётся от удивления и, наверное, счастья. Или чего-то ужасно похожего на него. — Я же сказал, чтобы… Договорить Юу попросту не успевает. Мягкие, по-детски нежные, но по-взрослому жадные губы прерывают его поцелуем. Пряди пушистых волос невесомо касаются лица мечника. И нет ничего кроме этой комнаты, залитой лунным светом, и живого, тихо хихикающего чуда, уютно сидящего у него на коленях. Канда прижимает Аллена к себе, слегка вздрагивает, когда теплое дыхание мальчишки касается тонкой кожи за ухом, и… улыбается в темноту. — Знаешь, а мне понравилось, когда ты назвал меня «Юу».