***
— Видели бы вы его лицо! — сквозь смех выговорил Брюс Мюррей, всё сильнее багровея с каждым новым приступом хохота, но не оставляя при этом попыток изобразить сморщенную мину затравленного Колина Стенса, которого полчаса назад он выловил в общественном туалете и вместе с тремя друзьями и по совместительству криминальными напарниками вытащил его в сад, бросив носом прямо к измазанным в грязи босым пяткам ничего не понимающего, растерянного школьного садовника Санджая. — А ведь этому идиоту явно приглянулся наш садовник! — гоготал в ответ подпевала Виктори Рана, непалец по происхождению. Из-за своих корней и разреза глаз многие в школе-интернате звали его «китайским мальчишкой из трущоб», но на самом деле парень был родом из богатой, влиятельной семьи и в будущем наверняка собирался стать кем-нибудь очень важным. — Точно! Как-то раз я уже видел, как он прятался за кустами, выслеживая старого гомика, — осторожно произнёс Брюс, переходя на шёпот. Невозможно было не заметить, как на его щеках при этом появился румянец. Несмотря на активность и буйственную натуру, парень явно смущался разговоров на подобные темы и вечно пытался сгладить углы. Что касается Санджая, то его лицо действительно было усыпано мелкими морщинками, однако стариком его точно нельзя было назвать. Ему было не больше тридцати лет, что, впрочем, по меркам четырнадцатилетних мальчишек считалось глубокой старостью. Он был крепким, жилистым, кожа у него была тёмной, загорелой, он часто работал в одних только шортах и перчатках, а также ни слова не мог сказать по-английски. «Не мог Колину такой понравиться, если ему вообще нравятся парни. И Санджай на него никогда бы не посмотрел, в этом я уверен». Было ясно — Колин Стенс случайно попался под горячую руку и стал очередной жертвой шайки школьных бедокуров. — А я однажды вечером застукал их облизывающими друг друга у фонтана на заднем дворе! — неожиданно подлил масла в огонь Деррик Бранче, который отсутствовал во время операции по вылавливанию Колина и для которого Брюс только что пересказал всю историю в мельчайших подробностях. Рик, даже по мнению какого-нибудь недалёкого наблюдателя, был самым симпатичным молодым парнем в компании, любимцем девчонок, грозой задир и персоной грата на всех школьных мероприятиях без исключения. Во время исполнения шалости Деррика не было лишь потому, что его и Томаса Гидденса, лидера другой школьной банды, застукали за попыткой набить друг другу морду в дальнем углу школьного сада. Мальчишек выловили, заперли в кабинете классного руководителя восьмого класса, а чуть позже учинили над ними суд, чтобы разобраться, кто же и в чём всё-таки был виноват. — Мы тогда вместе с тобой там были. Они не просто лобызали друг друга! Я прямо-таки видел, как этот поганый подрезатель кустов засунул ему свою толстую колбасу в жопу! — затарахтел Фаранг, худощавый смуглый парень персидского происхождения, который носил фамилию Ирани. Этот уж явно ничего не стеснялся и за словом в карман не лез. «Чушь какая». — Когда-нибудь он допросится, и засунем ему туда чего-нибудь похуже, — в своей обычной манере насупив брови, хмуро пробормотал Брюс. Он, как всегда, рвался в бой. «Кажется, для этого ему уже и повода не надо», — снова промелькнула мысль в голове парня, который смеялся больше всех, прикрывая ладонью деформированные и, по его мнению, слишком большие зубы. — А ты что думаешь обо всей этой истории, Фаррух? — неожиданно спросил Рик, остановив взгляд на этом самом странновато хихикающем мальчишке. Фаррух мгновенно перестал смеяться. «Ну вот, главный зачинщик Брюс, а спрашивают всегда с меня. Ну что за несправедливость». — Ничего не думаю, дорогуша. Как вышло, так вышло, — поразмыслив с секунду, ответил Фаррух, не выдержав взгляда и опустив тёмно-карие глаза вниз. Деррик в недоумении приподнял одну бровь. На его лице читался этот дурацкий вопрос: «О чём это он?». «Болван», — прозвучал в голове Фарруха не его голос. Фредди поднял глаза на друзей. Брюс Мюррей смотрел прямо на него, и этот взгляд не предвещал ничего хорошего. «Сам ты болван. Стыдно-то как. Никогда больше не подойду к Санджаю! И зачем я только попёрся с вами! Вышло вовсе не так весело, как мне хотелось бы…», — подумал Фаррух, снова опустив взгляд, задумчиво тыча тонкой деревяшкой в песок, не прекращая удивляться собственным дурацким мыслям. Он уже давно считал, что им с друзьями пора было прекратить заниматься ерундой, но кто бы его послушал? Об их банде, противостоявшей другой, точно такой же банде и задиравшей всех подряд, шепталась вся школа, даже учителя, а вот Фарруху быстро наскучило это соревнование, эти бестолковые попытки вселить страх в каждого ученика, который хотя бы мало-мальски подходил под придуманное самим Дерриком описание «гомик». «Тебя уже и так вся школа подозревает. Скоро ты сам станешь жертвой», — снова послышался голос, словно звон — настолько он был оглушительный. Это происходило не часто, поэтому каждый раз выбивало парня из колеи. «Вон из моей головы, Мюррей! И зачем вообще я тебя слышу. Вот бы я так же слышал Санджая…». — Фаррух Булсара! Подойди сюда. Неожиданный приказ прозвучал настолько громко и твёрдо, полностью перекрыв дыхание и выбив из сознания, что Фаррух не сразу понял: то ли это опять возникло у него в голове, то ли произошло наяву. Когда же действительность ударила ярким светом по его тёмным зрачкам, он, сощурившись, разглядел четыре пары глаз, хихикающие рты и своего учителя физкультуры, стоявшего позади. «Конечно, все шишки мне, как всегда», — в очередной раз подумал Фаррух, прежде чем встал и направился в сторону строгого учителя. «Ничего удивительного. Бегаешь тут, ведёшь себя странно и называешь всех «дорогушами». Если ты это так прикалываешься, то, поверь, эти шутки до добра не доведут», — напоследок догнал его Брюс. Фаррух же знал, что истинная причина крылась не в этом.***
— Думали, что хорошо спрятались? — буркнул клокочущий сиплый мужской голос. Учитель цокнул языком и продолжил. — Не знаю, что ты там с дружками опять учудил, но мне всё же хочется тебя предупредить, поскольку от ваших шалостей одни напасти. Ты не с той компанией связываешь свою школьную жизнь, Фаррух. Фаррух молчал, уставившись в пол. В таких ситуациях он понятия не имел, что отвечать. — Та нелепая четвёрка тебе не друзья. — А кто друзья? Четвёрка Томаса Гидденса или, может, вы? — ответил Фаррух, найдя в себе силы гордо вскинуть подбородок и ответить настойчивому взгляду престарелого и тонкого, словно щепка, учителя физической культуры школы святого Петра города Панчгани Питамбара Джутхани, или просто Пита, как его называли все вокруг, потому что приехал он из Англии, где никто не мог выговорить его полного имени. «Я могу быть не только другом, если захочешь. Лишь бы ты ни с кем из них больше не встречался. С Санджаем особенно», — прохрипел голос. Фаррух поморщился, и это заставило его опустить глаза, чтобы учитель не увидел застывшего на его лице отвращения. В одном Джутхани не ошибся: со школьным садовником Фаррух больше встречаться не хотел. «И он тоже меня наверняка будет избегать», — грустно закончил мысль юноша, чувствуя себя в то мгновение самым одиноким человеком на свете. — Ты же не собираешься лишить себя привилегии? — снова, словно вырвав из его головы, спросил учитель. Вероятно, он уже успел сказать несколько фраз секундами ранее. Фаррух не всегда слушал. А ещё часто путал сказанное с… несказанным. — Простите, вы что-то сказали? — опомнился парень. — Ты только недавно получил награду как один из лучших учеников школы. За это я тебя очень уважаю и ценю… Ты очень хорошо рисуешь, поёшь, играешь на музыкальных инструментах, достиг вершин в школьном спорте, а также преуспеваешь в других науках. Неужели ты хочешь лишить себя возможности поступить в Кембридж из-за глупых мальчишеских проделок? «Лишить этой возможности родителей, а не меня», — промелькнуло в «мальчишеской» голове. — Тебе стоит повзрослеть, Фаррух. Я могу помочь. А иначе не видать тебе Лондона. Они разговаривали вдалеке от других воспитанников элитной школы-интерната, за двумя или тремя колоннами, соединяющими кабинеты и залы, и учителю представилась отличная возможность закрепить за собой свою «безграничную» власть, приблизившись — чересчур проворно для старика — вплотную к ученику и потрепав его за ухом.***
— Ну и? О чём ворковали наши голубки? — не удержался от насмешки Брюс, как только учитель отпустил Фарруха, и тот вернулся обратно к друзьям, которые успели переместиться в одно из секретных мест банды — углубление под большим школьным мостом, на берегу реки Кришны. — Готов поспорить, старик Пит без ума от тебя, ты один из лучших в его команде, — усмехнулся Фаранг, а затем развёл руки в стороны и свёл их обратно, совершив недвусмысленное движение языком во рту. — Вот такенный кубок выиграл. — Завидуй молча, Ирани, — сморщил лоб Деррик, затянулся, выдохнул и передал сигарету Фарруху. — Он у нас силён, как бык. — Стащить сигареты учителя физкультуры и отсосать за награду — для этого много сил и ума иметь не надо, — продолжал Фаранг. Брюс тяжело выдохнул, перевернулся с живота на спину, схватил стоявшего у воды Фаранга за ногу и повалил на траву. В ответ Ирани тоже вцепился обеими руками в друга, обхватив его голову, и вместе они стали барахтаться на земле, толкая своими телами остальных друзей, пачкаясь в вязкой смеси травы, грязи и песка. Их шутливый бой без правил, а немного позже — умиротворённый отдых на лужайке на берегу реки с сигаретами учителя Пита в зубах продолжался до самой поздней ночи. Комендантский час давно наступил, когда вся лихая пятёрка пробиралась по задворкам обратно, к кампусу. Единственный выходной в школе-интернате Святого Петра подошёл к концу, а на утро воспитанников ожидал бы ещё один скучный однообразный день, если бы не происшествие, которое в очередной раз «скрасило» их времяпровождение в этом месте.***
Брюс осторожно приоткрыл дверь общей спальни и прошмыгнул вовнутрь. Через секунду к нему присоединились его друзья. В столь поздний час в комнате всегда было темно, неизменно горел лишь один крохотный светильник на тумбочке у кровати Фарруха. В спальню воспитанников девятого класса заходили редко, но всё же заходили. Когда это случалось, Фарруха Булсару будили громким выкриком, ругали за включённый свет и наказывали на двадцать минут, оставляя стоять в углу комнаты лицом к другим мальчикам. Они какое-то время посмеивались над участью одноклассника, а затем благополучно засыпали. Никак не мог уснуть один только Брюс — слишком частый свидетель подобных сцен — его кровать располагалась прямо напротив кровати Фарруха. В некоторые особенно ясные, жаркие ночи лунный свет, проникающий сквозь окно безмерной гладью, освещал мебель, пожелтевшие стены, деревянный пол, одежду и учебники, сложенные в угловых шкафах и на стульях, а также лицо наказанного мальчика. Тогда Брюс долго наблюдал за этим лицом. Оно выделялось в сумрачной тишине помещения, оно словно было помечено светом Луны. Он дремал. Вот так просто — клевал носом, стоя в углу большой общей спальни девятиклассников. Наказание было для него чем-то совершенно обыкновенным, таким же обыкновенным, как и свет от лампы, который он никогда не выключал по ночам. В ту ночь свет горел не из лампы Фарруха. В дальнем углу, у собственной кровати стоял Хабир Салмаси, один из участников другой школьной банды, с лидером которой утром чуть было не подрался Деррик. «Уж не знаю, что там у них случилось, но этот чёртов недотёпа Салмаси выглядит как-то слишком взволнованно», — пронеслось в голове у Фарруха. Парень стоял спиной к ним и к остальным мирно спящим в постелях мальчикам и суетился, взбивая покрывало, пытаясь им что-то прикрыть. Кажется, именно Деррик был первым, кто заметил что-то неладное, ловко протиснулся между кроватей и в мгновение ока возник за спиной у Хабира. — Так-так, что у нас тут? — язвительно прошипел Деррик, заглядывая через плечо соперника. Тот почти на целую голову был ниже него. Хабир дёрнулся и уже хотел было закричать, но тут у противоположного его плеча оказался Брюс, крепко сжал рот мальчика ладонью и грубо потащил его в сторону, открывая Рику обзор. — Он обмочился во сне, — разглядев получше, громко прошептал Рик, задыхаясь в попытке не рассмеяться. — Давайте оттащим его куда-нибудь, — всё также шёпотом произнёс Брюс, удерживая вырывающегося Салмаси. — Я знаю, что делать с такими, как он, — послышался голос Фаранга в темноте. Тембр его голоса прозвучал так, словно мимо проехала повозка с телегой, набитой всякими звенящими безделушками. Фаррух прижался к стене, понадеявшись остаться незамеченным. — Баки, Торри, идите первыми, посторожите в коридоре, а потом присоединяйтесь к нам в туалете, — зашипел Фаранг, привлекая внимание Фарруха и Виктори. Фаррух мгновенно почувствовал на себе руку, которая схватила его под локоть и потащила к выходу. Краем глаза он успел заметить, как Фаранг, Брюс и Деррик подхватили сопротивляющегося, мычащего что-то невнятное Хабира Салмаси и унесли к другой двери, которая вела в узкий коридор к общественным туалетам. «Он попал, не сможет вырваться. И мы тоже, кажется, попали», — подумал Фаррух, прежде чем ноги Хабира, которые крепко держал в тисках Фаранг, исчезли в дверном проёме.***
— Придурки! — гневно выплёвывал Хабир в перерывах между опусканием его головы в отверстие унитаза. Он бодался, кричал, пытался укусить — вырывался изо всех сил из цепких лап трёх мальчишек. — Отпустите! Я всё про вас расскажу! — Рассказывай, что хочешь, мелкий обоссанец, тебе это уже не поможет. Мы тебя замучаем, — прошипел Деррик, крепко сжимая кудрявые густые волосы Хабира и с силой надавливая ему на голову. — Томас и остальные вас прибьют! — снова стал угрожать несчастный Салмаси. — А учителя накажут! — А что, интересно, скажут остальные, когда узнают, что Хабир Салмаси мочится прямо в постель? — отозвался Брюс, который удерживал Хабира чуть ниже, у затылка. — Хватит трепаться и заканчивайте с ним! Нас могут услышать, — не выдержал Фаррух. Вместе с Виктори он сторожил в коридоре минутой ранее, а теперь, съёжившись, стоял у входа в общественный туалет и опасливо озирался по сторонам. В помещении было темно, но это не мешало мальчишкам расправляться с одним из давних школьных врагов, который, наконец, оступился, проявив слабость. В интернате было такое негласное правило: если ты оплошал, будь готов за это получать либо от учителей, либо, чего хуже, от своих же одноклассников. — Баки прав, ещё влетит из-за него, — поддержал своего лучшего друга Торри. В этот момент, забывшие обо всём мальчишки снова окунули голову Хабира в унитаз. Фаррух поморщился, услышав булькающие звуки, доносившиеся изнутри, а Фаранг, до сих пор крепко державший ноги несчастного, рассмеялся, приподнял мальчика повыше и воскликнул: — Кажется, его сейчас стошнит. Отпускайте! Вся банда, не сговариваясь, резко отпустила тело щуплого одноклассника, оставив его голову в покое, и поспешила выбежать из помещения. Брюс, Деррик и Фаранг громко хохотали, за что несколько раз получали пинки под бок от двух других криминальных напарников.***
Следующее утро началось на удивление спокойно. Открыв глаза, Фаррух первым делом окинул взглядом всю комнату, остановившись на кровати Хабира. Мальчика на ней не было. «Это не к добру». После звонка воспитанники, окончившие к тому времени утренние процедуры, как ни в чём не бывало отправились в столовую на завтрак. Фаррух засуетился, не увидев друзей ни в спальне, ни в туалетной комнате, куда он вошёл последним, чтобы привести себя в порядок перед учебным днём. Он не хотел опоздать на завтрак, поэтому быстро проверил кабинки и стал начищать зубы, обувь и школьную форму. Последняя изрядно испачкалась после вчерашних шутливых побоищ на траве. По коже мальчика пробежали мурашки, когда он вспомнил о ночном нападении на Хабира. Он прекратил чистить зубы и огляделся по сторонам. В туалетной комнате не было ни души. Кабинки тоже были пустыми, лишь одна из них напоминала о содеянном — дверца этой кабинки была приоткрыта и под ней по полу растеклась лужа. Теперь, при свете дня, всё казалось не таким уж и ужасным. Было спокойно, чересчур тихо. Будто ничего и не произошло. «Затишье перед бурей». Фаррух вытащил зубную щётку изо рта, рассмотрел себя в маленьком зеркале, висевшем на противоположной стене, заправил рубашку в брюки, тонкими музыкальными пальцами застегнул обе пуговицы на пиджаке — элементе школьной формы — и поторопился к выходу из комнаты. В дверном проёме он неожиданно натолкнулся на учителя Пита, который, казалось, стоял там уже какое-то время и молчаливо наблюдал. «И почему сейчас я вас не услышал», — подумал Фаррух. — Куда-то торопишься, Фаррух? — Да, сэр. На завтрак, сэр, — последовал ответ на вопрос, который учитель задал заносчивым, неприятным тоном. — А меня вот отправили за тобой. Говорят, завтрак тебе не положен. Фаррух в недоумении уставился огромными карими глазами прямо на учителя. Осознание того, что виновников происшествия поймали, неприятно кольнуло где-то между лопаток. За такое их точно побьют палками. Фаррух поджал плечи, его зрачки жалостно засверкали. — Какой же у тебя невинный взгляд. Уверен, что ты понимаешь, о чём идёт речь. Твои дружки уже сидят в кабинете мистера Бейсона. Фаррух боязливо сглотнул, силясь не издавать ни звука. Больше всего ему хотелось в тот момент просто исчезнуть с лица земли. Учитель продолжал: — А я ведь говорил тебе с ними не связываться. Ну и что ты будешь делать? Кто теперь тебя защитит, если не я? Последняя фраза вонзилась в сознание четырнадцатилетнего мальчика и раскололось там на сотню мелких острых обломков. Его взгляд стал ещё более жалобным. «Лучше не смотри на меня так», — тяжёлым эхом раздалось у Фарруха в голове, но было уже поздно. Учитель двинулся прямо на воспитанника, оттесняя его к дальней стене. Мальчик пятился назад наугад, опустив глаза. Когда идти уже было некуда, а спрятаться — негде, Фаррух изо всех сил вдавил своё тонкое тело в шершавую желтоватую стену. Неприятного, тощего учителя физкультуры беззащитность воспитанника, казалось, лишь сильнее распаляла. Он подошёл ближе, почти вплотную, и произнёс шёпотом, медленно, вдумчиво, пережёвывая каждый звук и каждое слово и обжигая при этом лицо мальчика напротив: — Фаррух… Какое красивое, складное у тебя имя… и такое необычное. Что оно означает в переводе? Кажется, «удачливый»? Или «счастливый»? В любом случае, хорошо звучит, но мне больше нравится на персидский манер, Фрауч. Ты ведь разрешишь мне так тебя называть? Фаррух еле сдерживал слёзы. Он стоял, всё также опустив глаза, не смея их больше поднимать, а мерзкий учитель прижался к нему и медленно, как бы настороженно провёл раскрытой ладонью по юношескому лицу. Фаррух зажмурился. Ощущение липкого страха сковало его губы: у него никак не получалось закричать, позвать на помощь. В следующие несколько секунд он вот так просто стоял, затаив дыхание, не шелохнувшись, у стены, с зажмуренными глазами, и боялся того, что могло случиться. — Фаррух! — послышался громкий женский голос со стороны общей спальни. Питамбар вздрогнул и отстранился. Лишь тогда Фаррух Булсара смог заглотить воздуха в лёгкие. — Фаррух, — снова послышался голос учительницы изобразительного искусства Арен Смит. Учитель Пит пришёл в себя на удивление быстро. Он схватил воспитанника под локоть и повёл к выходу. — А, Джутхани, я искала Фарруха, но вы, кажется, меня опередили, — отозвалась женщина, когда учитель и ученик вышли ей навстречу из туалетной комнаты. Её лицо, как всегда, излучало теплоту и добродушие, хотя и было отмечено тенью беспокойства. Взволнованно оглядев испуганного мальчика с ног до головы, она добавила, — и, кажется, уже сообщили ему новость. Разрешите и мне поговорить с ним. Наедине. Женщина сделала ударение на последнее слово, слегка нахмурив аккуратно выщипанные брови. Не почувствовать её настойчивость и серьёзность мог только идиот, а мистер Джутхани идиотом не был. В конце концов он отпустил Фарруха, уныло хмыкнул и удалился. Когда шагов учителя физкультуры в коридоре уже не было слышно, миссис Смит приблизилась к Фарруху и спросила: — Судя по твоему виду, ты уже, наверное, понимаешь, что влип? Твои друзья сейчас в кабинете классного руководителя. Им я ничем не могу помочь, Бранче и так встрял по самое не хочу, но о тебе мистер Джутхани и я с мистером Бейсоном поговорили. Когда тебя начнут спрашивать, просто всё отрицай. Понимаешь, Фаррух? Мальчик слушал отстранённо, в его глазах ничего не отражалось. Вечно энергичный и подвижный, сейчас он казался листом, покачивающимся от ветра на верхушке дерева. Учительница позвала его ещё раз, и мальчик взглянул на неё так, будто впервые увидел. — Если не хочешь проблем, отрицай своё причастие к этому. Тебе ничего не сделают, не побьют и не накажут. Остальные получат суровое наказание, на какое-то время будут отстранены от участия в школьных постановках, выступлений на сцене. Тебе ведь этого не хочется? Хабир Салмаси назвал имена трёх твоих друзей, твоего не называл. Понимаешь, Фаррух? Воспитанник слабо кивнул, его сознание до сих пор пребывало в каком-то странном тумане, а после слов учительницы ему стало ещё тяжелее стоять на ногах и сдерживать слёзы. Ему хотелось кинуться в объятия первого попавшегося или даже этой доброй женщины, которая глядела на него почти с материнской любовью, чего, конечно, четырнадцатилетний мальчишка не мог распознать. — Ты должен всё отрицать. Мы поговорили. Тебя не накажут. Фаррух? «Хватит называть меня так». — Хорошо, миссис Смит. Спасибо. — Иди скорее в кабинет и скажи, что ничего не знаешь о произошедшем. И перестань, наконец, водиться с такими, как Брюс Мюррей, он утащит тебя за собой в свою трясину. Приходи на рисование почаще, одного умения мало, мы можем развить в тебе настоящий талант. Фаррух снова еле заметно кивнул и зашагал к выходу в коридор. Миссис Смит отправилась следом за ним. По пути в кабинет классного руководителя она то отставала и терялась в толпе учеников, спешивших на завтрак, то нагоняла и всё твердила: «Ни в чём не признавайся». Учительнице было не больше тридцати пяти лет, у неё были каштановые волосы, серо-зелёные глаза и очень низкий рост. Она путалась среди высоких не по годам воспитанников, они же в свою очередь толкали её, не замечая, поэтому ей приходилось замедляться и прикрикивать на них. Хотя криком это было сложно назвать, ведь она, казалось, вообще не умела повышать голоса. К Фарруху она относилась по-особенному, лучше, чем ко всем остальным ученикам. Она была убеждена, что у мальчика имелась уйма различных способностей, что в будущем он достигнет высот и станет невероятно успешным. Её дочка Джанет жила в корпусе для учителей вместе со своей матерью. Они с Фаррухом часто сталкивались на уроках искусства, а также в школьном саду. Джанет называла его Фаррук, а не Фаррух, потому что, как и многие другие, считала его африканцем. Она относилась к воспитаннику дружелюбно, хотя и слегка настороженно. Иногда, замечая Фарруха в саду, кружащимся вокруг садовника Санджая и пытающимся научить его английскому языку, или слыша, как мальчик всех подряд называет «дорогушей», она в удивлении приподнимала свои маленькие детские бровки, а вечером говорила маме: — Фаррук хороший, но немного странный. На что Арен ей отвечала: — Он просто очень эмоциональный и чувствительный мальчик. Не обижай его. Джанет обижать Фарруха и не собиралась.***
Когда дверь за Фаррухом закрылась, осознание, что мир встал с ног на голову, нахлынуло на него и обожгло ему щёки. В кабинете было невероятно жарко то ли из-за накалённой атмосферы, то ли из-за того, что помещение располагалось на солнечной стороне учебного корпуса. — Фаррух Булсара, тебя нам как раз не хватало! — недобро поприветствовал мистер Бейсон, высокий крепкий мужчина средних лет. Придя в себя, Фаррух разглядел его суровое лицо, а также четверо других, детских и слегка напуганных. Самое безразличное из всех было лицо Брюса. Казалось, ему попросту было всё равно, что произойдёт дальше. Виктори Рана тоже был там, хотя про него Хабир ничего никому не сказал. «Он всё понимает. Раз мы банда, значит и действуем вместе, сообща. Если я скажу, что не участвовал в шалости, я перестану быть им другом». Торри поглядел на запуганного, сжавшегося у двери Фарруха. В глазах друга застыло такое выражение, будто Фаррух только что совершил невероятно благородный поступок. — Проходи, Фаррух, — позвал классный руководитель. Мальчик неуверенно шагнул в центр комнаты, присоединился к друзьям, которые стояли смирно, будто на расстрел. — Сегодня утром от одного ученика поступила жалоба на трёх твоих друзей: Деррика Бранче, Брюса Мюррея и Фаранга Ирани. Жалоба эта — не из приятных, чтобы ты знал, молодой человек. Такими жалобами не разбрасываются, а за совершённое действие можно присудить самое серьёзное наказание, — начал выносить приговор классный руководитель. — Минутой ранее выяснилось, что Деррик, Брюс и Фаранг не одни совершили данный поступок. Виктории Рана им помогал и самостоятельно признал это. Зная о ваших прежних деяниях, а также о том, что все вы впятером являетесь друзьями, смею предположить, что ты, Фаррух, тоже мог быть к этому причастен. Вот и настал момент истины. «Время выбирать сторону», — сказал бы сейчас учитель Пит. Колени у Фарруха начали дрожать. Он заёрзал на месте, пытаясь это скрыть. Вот так, плотно сжав ноги, нервно перебирая пальцами рук края пиджака, он стоял, что-то мямля, пытаясь спрятать за верхней губой большие, выступающие вперёд деформированные зубы, которых очень стеснялся, особенно — в тот момент. — Я жду ответа, — напомнил о своём присутствии мистер Бейсон. Фаррух продолжал молчать, как вдруг в его голове прозвучали мысли Брюса: «Ты ещё возьми и расплачься, африканская задница. Мы ведь друзья, а ты стоишь тут и сопли на кулак наматываешь». В голове мальчика пронеслись слова миссис Смит, которая просила ни в чём не сознаваться. Он покосился на Брюса и затаил дыхание. «Если я сейчас всё буду отрицать, конец нашей дружбе». Эти мальчишки были ему почти как семья. Другим было не понять, но он понимал. Вместе они через многое уже прошли. Столько лет отбивались от других мальчишек-задир, интересовались одними и теми же вещами, даже умудрились сколотить собственную музыкальную группу… А теперь вдруг плоды их совместных усилий должны превратиться в прах из-за какого-то нытика? Фаррух перевёл взгляд с Брюса на мистера Бейсона. Ноги его по-прежнему дрожали, а сердце колотилось, однако в глаза больше не было отчаяния и неуверенности. Он смотрел на мужчину в упор, думая только об одном: у него никогда бы не хватило сил оттолкнуть от себя друзей — самую большую поддержку в его жизни. Глупо было просить его всё отрицать. — Вы правы, сэр, я тоже в этом участвовал, — ответил Фаррух, высоко задрав голову.***
Спина неприятно саднила. Он то и дело почёсывался и строил гримасы. — А может, Фрэнк? — поинтересовался он у жилистого крепкого мужчины, который подрезал кусты и не обращал никакого внимания на воспитанника. — Вот бы ты сейчас не обижался и хотя бы мельком на меня взглянул, — по-детски мечтательно добавил он, оставляя на время в покое блокнот и свои раздумья. Он в благоговении уставился на мужчину, работавшего садовником в школе Святого Петра. Недавно он обещал себе, что и близко не подойдёт к этому громиле. Но денёк выдался очень тяжёлым, а соблазн был очень сильным. К тому же, ему захотелось пожаловаться хоть кому-нибудь, пусть даже человеку, который не говорил по-английски. В какой-то степени ему даже нравилась неспособность садовника говорить, это его лёгкое непонимание и удивление в глазах. Фаррух знал, какие у него были глаза, несмотря на то, что мужчина редко смотрел на мальчика прямо. Фаррух был очень наблюдательным. Глаза у Санджая были, словно два озера в лесной глуши: тёмными, спокойными, холодными… — Или, может быть, Филикс? Он что-то быстро нацарапал карандашом в своём блокноте. — Нет, слишком старомодное. Он снова что-то стал записывать, склонив голову над листами. Процесс полностью увлёк его, он больше не обращал внимания на Санджая. Садовник закончил подрезать непослушные торчащие веточки на живой изгороди, проходившей по периметру всего сада, отложил в сторону садовые ножницы и взялся за грабли. — Или всё же Фрэнк? Что скажешь, дорогуша? — обратился Фаррух скорее к самому себе, чем к смуглому мужчине напротив. В тот день Санджай работал в шортах и серой майке, висевшей на нём, словно мешок. Майка доходила ему до самых ягодиц, чуть прикрывала их и казалась огромной, словно мужчина снял её с кого-то ещё более крупного, чем он сам. — Нет, это имя мне не подходит. Что же делать, Санджай? Я не могу обратиться с этим вопросом к друзьям, они подумают, что я чокнутый. Неожиданно послышалось негромкое ворчание со стороны кустов. Ворчание было произнесено на языке хинди. — Ты прав, нужно, чтобы в новом имени было столько же букв, сколько и в старом. А ещё, нужно, чтобы буквы в середине были удвоенными. Не спрашивай, почему… Какое такое английское имя ты знаешь, а, дорогуша? Снова послышалось ворчание: в этот раз громче и отчётливее. — Такое имя, какое бы чем-то напоминало старое, но совершенно было на него не похоже. Такое, чтобы его можно было легко произносить. Чтобы оно не имело принадлежности к семье. И к персам. Точно! Нельзя, чтобы оно хотя бы отдалённо напоминало персидское имя. Это самое главное! Мальчик задумался, подпёр кулаком подбородок и кинул долгий взгляд на то, что нацарапал в блокноте. Там было написано много разных имён, но ни одно из них ему не подходило. Санджай утомлённо посмотрел на воспитанника. Мальчишка донимал его каждый понедельник, но Санджай никогда не возражал. До тех пор, пока шалости воспитанников не стали затрагивать и его. К английской речи он привык уже давно, даже немного её понимал, но вот детские выходки его утомляли. Решив, что так он избавится от неугомонного паренька с большими зубами, он произнёс первое, что пришло ему в голову, и что он чаще всего слышал от других воспитанников: — Отвали от меня. Прозвучало это изречение крайне грубо и нелепо, поэтому невероятно развеселило Фарруха. Он расхохотался, повалился спиной на лавку, забыв о боли, а через секунду вскочил, ойкнул и продолжил смеяться. Сначала Санджай кинул на него раздражённый взгляд, а затем перехватил грабли в другую руку, подошёл поближе и встал колом, уставившись на мальчишку в упор, сощурившись и нахмурившись. Граблями он грозно упёрся в землю и вот так стоял, а Фаррух — хохотал. — Ну и злющий ты, Санджай! — еле смог выговорить воспитанник, сдерживая приступы хохота. Выражение лица садовника ничуть не изменилось. Через пару секунд Фаррух перестал смеяться, поднял глаза на мужчину и по-детски наивно улыбнулся: — Ты злишься на меня из-за вчерашней выходки с Колином? — тоненьким мелодичным голосом спросил он по-английски. Хинди он не знал и даже не думал его учить. Будто поняв смысл слов мальчика, садовник нахмурился сильнее. Фаррух слегка наклонил голову вбок и добавил. — А знаешь, ты мне таким ещё больше нравишься, дорогуша! Санджай двинул прямо на него, с граблями в руках. Было ясно — диалог, по правде говоря больше похожий на монолог, был окончен. Мальчик вскочил с лавки и пустился наутёк. Уже издалека, прежде чем исчезнуть окончательно, он повернулся, показал Санджаю язык и крикнул: — Я понял. Фредди! Меня теперь зовут Фредди!***
Тихие шаги за дверью вернули его в реальность. Он не оторвал взгляда от часов, висевших на стене. Пластинка давно доиграла свой последний оборот. Часы неумолимо отбивали чёткий ритм, время уходило. Мысли родного человека, вошедшего в комнату, долетели до него прежде, чем слова. — О чём задумался, Фредди? — прозвучал родной голос темноволосого, с тонкими проблесками седины, мужчины. Под его глазами залегли страшные, тяжёлые мешки. В зрачках догорал огонёк печали. Он тосковал заранее и теперь уже не скрывал этого. — О прошлом, — последовал кроткий ответ. — И что там, в этом прошлом? — Да так, ерунда всякая. — Тогда почему ты о нём думаешь? — Потому что по-другому его не вернёшь.