«Любовь — как дерево: она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во всё наше существо и нередко продолжает зеленеть, и цвести даже на развалинах нашего сердца». — Виктор Гюго
Чонгуку иногда казалось, что его жизнь была ничем не примечательной и обыденной. Её можно было считать скучной, и даже болезненные травмы от потери близких не могли переубедить его. Он всегда хотел казаться сильнее, чем есть на самом деле, и потому не мог выставлять свою потерю отца год назад, как нечто трагическое. На похоронах он только кивал и принимал сочувствующие взгляды, через две недели он вынужденно сделал вид, что пришёл в себя и вновь принялся за работу, как ни в чём не бывало. Он убегал из офиса, в котором было ужасно душно, в кафе-бар, куда его приняли обратно. Наверняка только благодаря красивому лицу и всем тем многочисленным поклонницам, которые навещали заведение только ради выступления Чонгука. Но пытаться быть сильным — самый большой обман. Чонгук был огромным лжецом, когда говорил, что с ним всё в порядке. Он был честен, когда выступал на маленькой сцене. Из-за приглушённого света и маленького подъёма сцены никто не обращал внимания на то, как лицо парня кривилось в болезненной гримасе, стоило только заиграть первым аккордам очередной баллады. Восхищённые девушки считали это привлекательным, а Еджин видела невидимые слёзы на его щеках, когда посещала это кафе чуть ли не каждый день, ведь заботы жены с неё были сняты до прилёта Джехёна, и её время было свободно. За исключением походов к врачу Ким наведывалась к Чонгуку, сидела с ним в кафе, наплевав на косые взгляды остальных. Она была рядом с ним, разговаривала, гуляла по Сеулу, выезжала за границы столицы в очередном рвении парня показать ей удивительное место, о котором прознало не такое огромное количество туристов. Три месяца романа могли обернуться катастрофой, если бы только сама Еджин воспринимала их общение как нечто романтическое. Ким старалась не думать об этом, как о романе, а Чон тонул в своей влюблённости. Она не знала, что думать. Чонгук мог только держать её за руку, обнять в попытках согреть холодными вечерами, рассказать шутку, чтобы сменить неприятные темы для обоих — родители и мечты. Они их избегали все три месяца тесного общения, пока Чон, наконец, не заговорил о том, что находится у Еджин под одеждой. А именно — ребёнок. — Как проходит беременность? — аккуратно спрашивает Чонгук, когда впервые приводит Еджин к себе в квартиру. Он снимал небольшую однокомнатную квартиру недалеко от кафе, в котором он выступал. Она была и вправду его — музыкальные инструменты, расставленные по углам; виниловые диски, доставшиеся ему от отца, который любил их коллекционировать; разбросанные тёмные вещи, наверняка дожидающиеся своей очереди в стирку; грязная посуда в раковине, оставшаяся там со вчерашнего вечера; CD диски его любимых исполнителей, как корейских, так и зарубежных; учебники по финансовой грамотности и высшей математики, валяющиеся на пыльном столе; захламленный маленький балкон, на котором был только свободный квадратный метр для того, чтобы постоять у открытого окна и выкурить несколько сигарет; кошачий лоток в углу ванной, хотя кота парень отвёз в Пусан к матери две недели назад. И запах, как у той тёплой куртки. На удивление Еджин не могла им насытиться. Вдыхала снова и снова, пока Чонгук вытирал кухонный стол, доставал пиццу из коробки и пиво из холодильника. Для него это было обычным вечером после работы перед выходными, когда он мог выспаться утром и ближе к вечеру направиться в кафе. Еджин находила в этом что-то романтичное только потому, что это всё принадлежало Чонгуку. Увидев это у кого-то другого, девушка бы ужаснулась и тут же сбежала, но сейчас она не чувствовала отвращения. Она ощущала уют в тёплом маленьком пространстве, которое Чон подстроил под себя. В этих стенах не было роскоши и кристальной чистоты, как у Джехёна. Зато была душа. Ким бросила свою сумку от «Yves Saint Laurent» куда-то на кресло к остальным грязным вещам Чонгука и ни разу не подумала о том, что она испачкается. Её белое платье от «Stella Mccartney» вообще не волновало, хотя и стул Чонгук вряд ли протирал недавно. — Пока что хорошо, но мне нужно быть осторожнее с алкоголем, — Еджин усмехнулась и отодвинула от себя холодную бутылку пива. Чонгук легонько стукнул себя по лбу и пододвинул её ближе к себе, а после встал и достал из ящика под раковиной вино. — Я, как и любая глупая замужняя девушка, решила спасти свой брак идеей родить ребёнка, даже не задумываясь о том, какая ужасная у него будет жизнь. Чонгук на это понимающе кивнул, а Еджин усмехнулась. — Начальник кафе подарил недели две назад за хорошую работу. Держал для особенного вечера и надеялся, что он когда-нибудь наступит! Я в винах не разбираюсь, но думаю, что тебе придётся по вкусу, — он открыл бутылку и налил дорогое вино из Италии в простой стакан, на котором был принт кота. Еджин это не возмутило. Только рассмешило и, может, совсем немного восхитило. Только Чонгуку удаётся выглядеть обворожительно, когда за его спиной ободранные обои, пыльный кухонный гарнитур, много грязной посуды, а на потолке у люстры несколько перегоревших лампочек. — Это итальянское, ого, — усмехнулась Еджин и разглядела этикетку. Чонгук пожал плечами и вновь уселся напротив девушки, разделяя пиццу на кусочки. — Когда прилетает твой муж? — акцентировав на последних словах, спросил Чон без доли смущения или обиды. Еджин поделилась тем, что не любит свой брак и уж тем более своего мужа, а рассказывать подробности считала лишним. Чон догадывался, в чём могла быть причина такой неприязни девушки к своему мужу. Он видел их в новостных газетах и статьях в интернете, как счастливую и идеальную пару. Их могли поставить в пример другим, и Чонгук всегда думал о том, что писали это купленные журналисты. Что могло быть более подозрительным, чем хорошая статья от СМИ? — Через три часа. И ещё через два он будет в доме своих родителей, и мне стоит быть там однозначно раньше него, — Еджин замолчала, а Чонгук кивнул, вытирая свою руки о полотенце. — Тебе стоит перекусить перед отъездом. Ты говорила, что не любишь есть в доме его родителей, — парень бросил полотенце рядом с собой на стол и откинулся на спинку, разглядывая девушку, которая заметно напряглась от одного только упоминания Джехёна. — Надеюсь, ты не видел утренние новости, — Еджин устало вздохнула и закрыла лицо руками. Её впервые пробил мандраж от волнения за то, что Джехён сделает, когда узнает о том, где она пропадала. Ей не было стыдно, не было совестно — было только страшно, как раньше. Где-то в глубине она ощущала вину за то, что так подставила саму себя, иначе как ещё это можно назвать? Ким позволила себе слабость проводить время с парнем, из-за чего сегодняшним утром выставили статью о загадочном романе жены председателя. Это было непоправимо. Хоть статью и удалили спустя только час после её выхода, все успели её увидеть, и даже перемыть кости Еджин. Ей было наплевать, что подумают о ней другие, а партнёры по бизнесу это легко поймут — Джехён обставит всё в их пользу, ведь подобные статьи выходили и про его измены. Или ему всё прощали потому, что он мужчина? Еджин могут осудить за факт измены, ведь она женщина, но её основной инвестор и партнёр находится в Америке. Там её точно поймут, а вот консервативное общество Кореи ставило её поступки под сомнение. В связи с тем, что Тэён продолжал быть временной главой компании, слухи могли легко забыться, но сейчас нужна информация куда хуже, чем эта статья с изменами Еджин. Ведь по факту их совсем не было. — Если тебя утешит моя ложь, то не видел. Чонгук встал со стула и подошёл к девушке, развернув её к себе лицом и сев на корточки перед ней. Парень взял её руки в свои и обнаружил то, что она плакала. Вот так просто сидела и рыдала, не боясь того, что её глаза опухнут и покраснеют. Чон не видел её такой — она всегда держала всё в себе и старалась избегать острых углов в общении. Девушка не плакала рядом с ним и не позволяла себе даже на долю секунды слабость, ведь тогда её маска полностью разобьётся. Она предстанет перед Чонгуком отвратительной и меркантильной, слабой и немощной, которая в итоге всё равно выберет Джехёна и ту власть, которая есть у него. И которую он может дать ей. Она не хотела, чтобы Чон узнал её такую. Но когда она ощутила тепло его рук, то её прошибло насквозь — Ким зарыдала с новой силой, громко и истерично, пытаясь запомнить касания парня будто в последний раз. Их отношения не были такими близкими, чтобы считать их изменой. Но и не такими холодными, чтобы не возникло сомнений даже между ними. Еджин металась меж этих двух огней, а Чонгук просто ждал, когда она позволит себя поцеловать. Смиренно ждал, когда Ким позволит ему показать свою романтичную сторону, но девушка продолжала держать его на скамейке, которая значилась как «для общения как с другом, но со своими привилегиями». Да и эти привилегии можно было считать дружескими — кто в этой жизни не держался за руки и не обнимался с друзьями? Чонгук обнимал девушку и гладил её по спине, пока она дрожала от рыданий и задыхалась в пожирающем страхе перед встречей с Джехёном. Она допустила ошибку, позволив себе слабость влюбиться в этого романтика. Между ними с Чонгуком не было страсти, не было пошлостей, не было пустых обещаний — между ними был почти домашний уют и то, что принято называть уважением друг к другу. Между ними не было любви, но будь они главными героями какой-нибудь голливудской мелодрамы — возможно, это она и есть. Чон её не поцеловал. Обнял, когда она уходила, и отпустил, хотя даже Еджин не хотела уходить. И это было заметно, но время уже поджимало. Ей стоило быстрее приехать в тот проклятый дом и найти достойные слова, чтобы Джехён не нарушил контракт. Ким старается вспомнить, был ли там пункт про статьи об изменах и настоящих изменах, и не может вспомнить. Если он там и вправду есть, то ей придёт конец. Что самое страшное — придёт конец и ребёнку, который ей нужен. Ким чувствовала к себе отвращение и по этой причине тоже. Спустя три месяца беременности она не ощутила трепета сердца, как того ожидала в самом начале. Она чувствовала только ответственность за своё здоровье, ведь если всё получится, то Джехён окончательно смирится с новыми условиями их жизни ради своего бизнеса и оставит Еджин в покое. Они смогут ужиться, пусть и в молчаливой ненависти друг к другу. Дорога до того дома пролетела незаметно, потому что все мысли Еджин были заняты только одним — что же Джехён сделает и скажет? Она была уверена, что он всё знает. Чон всегда всё знает о ней и её жизни, и было бы удивительно, не знай он о её новом друге в лице старого знакомого с университета. Он и о Чонгуке уже всё разузнал, а это не могло не тревожить. Ким поняла, чего на самом деле испугалась в квартире друга. Она испытала страшную боль, когда представила, что её муж может сделать с ним или его жизнью. Муж может не притронуться к ней, но Чонгук никак не застрахован от животного желания Джехёна владеть всей Еджин без остатка. Это был страх, который она не могла контролировать по-настоящему. Девушка старалась оправдать это тем, что боится только за свою жизнь и ребёнка, но это было ложью. Она боялась, что Чонгук внезапно исчезнет из её жизни, и все совместные воспоминания перечеркнёт одна только новость из уст Джехёна: «Он мёртв из-за тебя». Добравшись до дома его родителей, Ким зашла внутрь и обнаружила вселяющую ужас пустоту и угнетающую тишину, которую нарушало только её сбитое дыхание. Низ живота неприятно потянул и заныл, но девушка проигнорировала это. Когда она прошла внутрь и поднялась на второй этаж, заходя в обширную гостиную и стуча каблуками по кафелю, то резко замерла в проходе, схватившись за косяк двери, стоило ей увидеть своего мужа, расслабленно сидящего на диване. Её сердце глухо застонало и забилось в бешеном темпе, заставляя девушку тяжело дышать. — Раньше, чем я предполагал, — вздохнул Джехён и встал с дивана, слегка пошатываясь в стороны. Только сейчас Ким заметила открытую бутылку коньяка, которую Чон ещё не успел опустошить полностью. Но для него выпитого было вполне достаточно, чтобы опьянеть и забыть обо всех условиях контракта. В этом она не сомневалась. — Неужели, твой поганый мальчишка отпустил тебя так рано? — в его голосе издёвка и ирония. Джехён остановился в метре от девушки и громко выдохнул, разглядывая свою жену в потрясающем наряде и на высоких каблуках. Она выглядела роскошно, что Чон точно оценил. Картинки в его голове — всплывающие один за одним кадры её и того Чонгука просто выводили его из себя с каждой секундой. Из-за алкоголя он ощущал слабость, но стоило Еджин развернуться и выйти из комнаты, ему сорвало крышу. Он быстрыми шагами сократил между ними расстояние и грубо схватил Еджин за локоть, потянув на себя. Девушка замешкалась и споткнулась, падая на пол прямо к ногам мужа. Её лодыжку пробило резкой болью, а одна туфля слетела. Она машинально коснулась живота и тихо выдохнула в попытках восстановить дыхание, но ничего не получалось. Чон больше не хотел её ни слушать, ни видеть, ни терпеть ещё одну минуту её заплаканного лица. Он прогнал из дома даже прислугу, оставляя это помещение полностью в своём распоряжении. Ким знала, что кнопка на браслете будет безнадёжна, ведь эта помощь подчиняется только мужу. Это может разозлить его ещё сильнее, и девушка не видела ни единого выхода из этой ситуации. Она ненавидела себя за то, что допустила это. Чон вновь что-то бормотал, срывался на крик, поднимал девушку на ногу и снова толкал так, что она падала и болезненно стонала от повреждённой лодыжки. Ей хотелось прекратить этот кошмар, только чтобы убежать, и Чон успел успокоиться, протрезветь. Что угодно, лишь бы избежать того, что сейчас происходит. Но Еджин знала, что виновата во всём полностью она. Ким плакала и не успевала вытирать слёзы, застилавшие яростное лицо Джехёна перед собой. — Пожалуйста, Джехён, не нужно… — прохрипела Еджин, собрав всю свою волю в кулак. Она зарыдала ещё сильнее от воспоминаний многолетней давности, когда такие мольбы слышались в квартире каждый день. Это болезненное послевкусие после них ни с чем не сравнится. Она была такой жалкой и пустой, лежащей у мужа в ногах и вымаливая прощения за содеянное. Чон на мгновение остановился и замер, сверля растерянным взглядом перила. Эти слова сделали только хуже — Джехён встряхнул головой и пнул Еджин в живот, из-за чего та закричала так громко и оглушительно, что он зажмурил глаза. В его голове смешались все звуки — это была какая-то отвратительная какофония непонятного шума, доводящего парня до сумасшествия. Он закрывает уши и жмурится, пытаясь выключить это всё, но слышит только рыдания Еджин. Стоило ему прислушаться, как он услышал другой плач — тот, который преследует его с тринадцати лет. Это была Ёнджи. Это был именно тот преследующий призрак; воплощение настоящего страха Джехёна. Он слышал её плач, слышал её крики в своей голове и мольбы о помощи. Ёнджи была такой беспомощной в ту последнюю ночь, а Чон просто наблюдал за тем, как она умирает в кошмарных муках. Его голова звенела от этих мыслей. Когда Еджин еле как встала на ноги, чтобы убежать на первый этаж и сесть в машину, Джехён открыл глаза на одно мгновение, сразу же уловив чей-то тёмный силуэт рядом с Ким. Нет, не чей-то. Это была Ёнджи — в моменты, когда Чон не мог контролировать свой разум, она появлялась с сочувственной улыбкой на губах и осуждением во взгляде. Она была воплощением его вины, его совести и человечности, которые он всеми силами отторгал. Джехён толкнул Еджин с лестницы, наблюдая за тем, как кровь уже испачкала пол на втором этаже, как она оставляет следы на ступеньках и как растекается под телом Ким, лежащей на первом этаже. Это были кровавые разводы, которые двоились у него перед глазами. Даже когда он закрывал глаза, то видел картину ещё более ужасающую — ту злосчастную комнату, из которой доносились девичьи крики. Чон оглянулся назад и вгляделся в коридор, где темнота словно двигалась и пыталась сожрать его. Он схватился за голову и ударился спиной о стену. Еджин больше не кричала, а в голове Джехёна резко наступила тишина. Её нарушил Лукас, который решил поговорить с другом об Ахён. И медицинские сотрудники, забравшую Ким без сознания в больницу. У Еджин выкидыш. А Джехёна всю оставшуюся ночь преследовал плач Ёнджи, и даже Лукас, пытающийся его привести в чувства, ничем не мог помочь. Только тень старшего брата одобрительно скалилась где-то в углу. Когда Еджин пришла в себя окончательно и смогла разглядеть хоть что-то чётко и ясно, она не увидела рядом с собой никого. И вот, что встретило её после нескольких дней без сознания — одиночество. Абсолютное и неизбежное, с которым ей приходится мириться каждый раз, когда она просыпается в палате больницы. Знакомое ощущение пустоты внутри себя привело Ким в чувства — она коснулась живота и тихо расплакалась, позволяя себе слабость ранним утром посреди пустоты этих белых стен. Ни одна мысль не могла спасти её от собственных угрызений совести. Ещё несколько дней назад это был её ребёнок, а сейчас это уже не больше, чем просто воспоминание. Только когда она лежала в крови на полу, то поняла, как сильно любила и боялась этого ребёнка одновременно. Но теперь страх потерять его исчез. На его место пришла хоть и знакомая боль, но ранящая всё так же остро и глубоко, как в первый. И ведь правду говорят, что хуже боли только пустота. На следующий день Еджин была в состоянии передвигаться по собственной палате и по коридорам больницы. Поэтому, стоило ей после душа увидеть на столе скромный букет нежно-розовых азалий, она тут же подбежала к нему и схватила в руки записку, словно это было глотком воздуха.«Надежда была бы величайшей из сил человеческой души, если бы не существовало отчаяния. — В. Гюго Мне жаль, Еджин. Надеюсь, ты найдёшь утешение в этой мелочи, как простой букет».
Ей хватило нескольких минут, чтобы узнать истинное послание Чонгука, сокрытого вовсе не в этой бумажке, а в цветах, которые стали единственным ярким пятном в палате. Ким помнит одну книгу, которую она прочитала в университете, и она точно была про эти цветы, которыми было невозможно не любоваться. Про двух школьников, которые не могли быть вместе из-за превратности судьбы. И азалия — как символ тайной любви, как подарок, что дарят с посланием — «ты — моя единственная». Пусть Еджин и была одинока в этой палате, будет одинока, когда окажется в квартире Джехёна, останется одинокой до конца жизни — её воспоминания никогда таковыми не будут. Они станут нести в себе секреты, которые обратятся для Ким спасательным кругом посреди всего того хаоса в её жизни. Её память станет охранять её покой, не допускать мыслей о том, чтобы жалеть о чём-то. Хотелось бы попросить кого-нибудь об одолжении — чтобы мучения прекратились, но Ким понимает, что теперь, когда Джехён оступился, она сможет защитить саму себя. К её счастью, в контракте и вправду не было ни единого пункта об изменах. На этот раз Джехён либо серьёзно просчитался, либо подумал, что это будет лишним. Возможно, он не внёс этот пункт, так как сам встречался с кем-то время от времени, а совесть делового бизнесмена не позволяла ему нарушать условия договора, поэтому и не внесли. Как оказалось, опасения Джехёна спасли жизнь Еджин, а вот свою он поставил под угрозу, когда ударил девушку. В этот момент она нарушила собственную клятву ради того, чтобы начать действовать по запасному плану. Еджин позвонила Тэхёну. В момент, когда Еджин была занята назначением встречи с парнем, в её палату тихо постучали и ожидали одобрения войти. Девушка лениво поднялась с кровати, чтобы самостоятельно выяснить, кто решил нарушить её покой — врачи, как и Джехён, зашли бы внутрь без церемоний; Лукас не стал бы тратить на неё время; с Тэхёном она говорит сейчас по телефону; Доён больше недели не пытался к ней пробиться; оставался только один вариант, и это было совершенно в духе Чонгука — ждать, пока дверь откроют сами хозяева. Ким быстро ответила Тэхёну, что перезвонит или отправит сообщение, и остановилась около двери, опустив голову. Была видна тень от обуви, поэтому девушка не стала томить — её вспотевшие ладони дотронулись до ручки двери, но не решались открыть. Она ощутила между ними огромную высокую стену, которую невозможно было преодолеть. Еджин вся задрожала. Её бросило в жар, и она обливалась потом. Воздух в комнате казался душным, а помещение слишком маленьким. Когда Чонгук услышал шмыганье за дверью и тихий стон, который девушка пыталась сдержать из-за рыданий, он немедленно открыл дверь и захлопнул её за собой, заключая Ким в свои объятия. Парень сломал между ними эту стену, пусть никто его и не просил. Он видел в этом свою личную необходимость — каждый мужчина хочет когда-нибудь это ощутить. Ощутить то мгновение, когда девушка, всегда старающаяся показать свою независимость и силу, позволяет себя утешить. Чонгук нуждался не только в том, чтобы осуществить это подсознательное желание. Он ощущал вину, когда узнал о том, что она попала в больницу, потеряла ребёнка и ни с кем не общалась на протяжении долгого времени, проведённого в стенах палаты. У такого, как Чон, хорошие знакомые водятся везде — и даже за пределами города, поэтому разузнать что-то не было проблемой. Решился он прийти только сейчас, когда понял, что вина висит не на нём и даже не на их «романе», который таковым было не назвать. Все проблемы создавал только Джехён — безответственный мужчина, у которого целый багаж и несколько сумок психологических проблем. Чонгук в медицине не разбирался от слова «совсем», но в одном он был уверен точно — муж Еджин псих, и однажды он окончательно сойдёт с ума. Ким успокоилась довольно-таки быстро, по сравнению с её предыдущими срывами. Возможно, на это повлиял Чон, который спокойно убаюкивал девушку в своих объятиях и ни слова не проронил с момента прихода. Этого было ей достаточно — тишины и тёплых рук Чонгука. Что могло быть прекраснее? Для Еджин только это. Рядом с Чонгуком не хотелось утопиться в душе, пусть это и было в принципе невозможным. Парень сидел в кресле возле окна, пока Ким стояла под тёплыми струями душа и думала, как всегда, о будущем. О том, каким оно могло быть для ребёнка? Смогла бы она подвергнуть его жизнь такой же пытке, как её собственная? Чон согласился не измываться над Еджин, а над их ребёнком? Что бы случилось, устань Джехён от него? Или когда был бы пьяным? Не в себе? Что бы случилось, если её муж нарушил условия даже по поводу самой девушки? Смогла бы Еджин заставить своего ребёнка проходить через это? От одной только мысли о том, что на юном теле расцветали бы синяки из-за приступов Джехёна, девушку передёрнуло. Она поспешила выйти из душа, одеться и подойти к Чонгуку, рассматривающим горизонт в окне. Он выглядел спокойно, безмятежно — словно ни одна тревога его не беспокоила; словно он находил во всём, что с ним происходило, свой душевный покой. Чон умел абстрагироваться от всего плохого, что могло случиться в его жизни, и приносил покой даже в жизнь Еджин. Чонгук останавливал бешеный поток беспокойных и плохих мыслей девушки одним своим присутствием; позволял сердцу Еджин трепетать, как в университетские годы влюблённости и молодости; мог помочь ей забыться в своих руках. Сначала Ким гладила его волосы, и Чон взял её за руки, потянув ближе к себе. Когда девушка села на его колени, парень теперь уже позволил самому себе найти покой в её губах — в поцелуях, которые напоминали ему о том времени, когда он был так сильно влюблён в девушку в университете. Признаться ей в этом не хватало смелости и наглости — он не видел в себе достойную кандидатуру для неё, а сейчас ему плевать на это. Ему всё равно на разное финансовое положение, на разные статусы их семей, на разные взгляды на жизнь и личные принципы. Ведь зачем думать об этом всём, когда теперь Еджин обнимает его, целует, а перед тем, как уснуть, прижимается к парню и шепчет слова, которые, как думал парень, он никогда от неё не услышит. — Я люблю тебя, Чонгук, но мне страшно. Почему-то… Только рядом с тобой мне спокойнее. Иногда эти простые слова могут разбить сердце, а иногда — спасти жизнь.