Душа в час отчаяния

«Если ты потеряла свой путь, и забыла место, откуда пришла, просто знай, что я стою рядом с тобой. Будь спокойна и знай, так и будет». the fray, be still

      Однажды мать рассказала Еджин историю о том, что настоящей и первой любовью считает своего мужа. Она проговорилась, что действительно в молодости думала о смерти в один день со своим возлюбленным. «Если умрёт Джинхо, умру и я» — так она отвечала своей дочери, когда они в очередной раз обсуждали парней и неудачные отношения. Ким вспомнила об этих словах только тогда, когда очутилась в колумбарии.       «Чонгук мёртв, мертва и я» — в заключение подумала Еджин.       Такая мысль пронеслась у девушки в голове, когда она смотрела на фотографию парня и надеялась проснуться, вырваться из этого кошмарного сна, но она оставалась в реальной жизни — там, где больше нет её настоящей и реальной любви. Девушка стояла в одиночестве там, где никогда нет места радости — только здесь люди придаются своему горю.       Намджун встал рядом с Ким и приветственно похлопал её по плечу, согнувшись в уважительном поклоне перед ячейкой Чонгука. Они не знали никогда друг друга, но ради Еджин это сделать пришлось — она бы не стояла тут по несколько часов подряд уже который день, если бы это был чужой человек. Они с Ким стали деловыми партнёрами, так что родные люди Еджин — близкие знакомые Намджуна, которым он выражал глубокое уважение.       — Выглядишь не здоровой. Такое плохо скажется на бизнесе, многие сочтут это слабостью.       — Это я решу. Моя голова кипит от других мыслей.       На улице прогремел гром, будто в предупредительном жесте. Еджин ощутила в этом грохоте собственную угрозу. Ей начало казаться, что все события, происходящие за последний год, совершенно не случайны. И привести они могут только к трагедии.       — Неужели, снова Джехён? — спрашивает Намджун, хотя наперёд знает ответ. Девушка на это кивает и громко выдыхает, быстро смахивая скатившиеся слёзы. Её душит. Она словно может дышать, но задыхается. Ей даже кажется, что воздух отравлен настолько, что она прямо сейчас потеряет сознание и больше не очнётся.       — Вчера он сообщил мне о том, что уничтожил бумаги, которые Доён вновь подал в суд, и помог окончательно закрыть дело. Это было доказательство моей вины — настоящее заключение врача, которое я отдала брату много лет назад, — Намджун приобнял Ким за плечи, пытаясь тем самым её успокоить. — Если бы он этого не сделал, я бы уже сидела в тюрьме. Вот и скажи теперь, как мне быть? Он смотрел мне в глаза так, как раньше — будто ничего не было. Будто смерть Чонгука — случайность! — злобно прошипела девушка и сузила глаза от того, как они щиплет из-за слёз. Ей сдавило горло.       Намджун промолчал на тот взгляд, которым Еджин его окинула. В её глазах стояли горькие слёзы, губы дрожали и она сама выглядела потерянной. Будто всегда верила ему — он точно ни с кем не поделится этими новостями.       — Ты не сдалась под натиском Джехёна, но готова опустить руки только потому, что он спас тебя от какой-то тюрьмы? У тебя достаточно связей, чтобы увильнуть от неё и сейчас. Что тебя останавливает?       — Я боюсь, что, если убью такого, как Джехён, обращусь в монстра даже кошмарнее. И потеряю себя.       Пустота. Еджин уже не чувствует, как текут слёзы, как бьётся сердце, как трещит от боли голова. У неё один только свист в черепной коробке. Что может быть хуже ощущения безнадёжности? Безысходности? Словно внутри всё перегорело, а желание жить внезапно остыло; будто душу девушки окатили ледяным душем. Ей в этом помещении душно, хочется самой вылезть из печки, чтобы не сгореть заживо, но она стоит в обнимку с Намджуном и держит крепко его руку. Потому что больше некого.       — Мне страшно. Я боюсь, что не справлюсь с тем грузом, который упадёт на меня, если прикажу убить Джехёна. Ну умрёт он, и что дальше? Ему от смерти станет только легче, а я буду страдать до самого конца. Многие годы, Намджун. От того, что рядом со мной не останется даже уродливого мужа, который только и умеет, что унижать и манипулировать мною. Он стал… Частью меня, — девушка разрыдалась с новой силой от отвращения к самой себе; к тем словам, которые она произнесла — какой же мерзкой правдой они были.       — Еджин, я всегда буду тебе повторять, что кроме тебя самой никто не в состоянии помочь. Ты всю жизнь одна и так будет всегда. Раз ты выбрала этот путь, то иди до конца. Что может быть слаще мести? А те, кто говорят, что это плохой выбор — тупоголовые ублюдки, ничего не смыслящие в жизни. Потому что такова жизнь. Либо ты их, либо они тебя. Чонгук был частью твоей семьи, а за таких людей даже самая страшная смерть не достаточное наказание, — он как-то по-отцовски погладил её по голове в успокаивающем жесте.       Еджин на мгновение прикрыла глаза и позволила этому чувству овладеть собой. Намджун читает людей, как открытые книги. Знает, как к каждому найти подход.       — Скольких ты успел потерять за это время? Это и есть цена власти?       Вопрос сорвался с девичьих губ быстрее, чем она сумела сообразить, что это может быть некорректно. Ким в лице не изменился, но его хватка на руке Еджин стала грубее, тяжелее. Не из-за того, что девушка задела его больные раны, а потому, что он вновь винит себя во всех потерях. Это правда — Намджун терял людей по своей вине, но жить дальше не переставал.       — Всех — всю семью. Я терял братьев, сестёр, родителей, близких друзей. Жена и две дочери решили остаться в Канаде, пока девочки не закончат университет. Я каждый день боюсь открывать глаза, чтобы услышать, что их убили. Но у этого есть мотивация, Еджин. Если утром я узнаю об их смерти, то к вечеру я найду убийцу и убью его лично.       Ким знает, на что намекнул Намджун. Даже не намекнул, а сообщил прямым текстом. Они стоят ещё несколько минут, пока мужчине не позвонили. Они решили на этом разойтись и увидеться потом, когда будет такой повод. Еджин вновь оказалась одна, когда стояла на пороге колумбария под проливным дождём. Она промокла насквозь, голову заполнили бесконечные мысли; и слышался гром так, будто он прямо над её головой.       Шум мегаполиса заполнял девушку изнутри и заставлял впитывать в себя эту горечь ауры, которая исходит от колумбария. Похороны, потери, смерть, чёрные ленты на фотографиях и неизгладимый шрам на душе от пустоты. Её одежда неприятно липла к телу, отдаваясь холодными мурашками по коже. Волосы неприятно прилипали к лицу, макияж начал понемногу смываться, оставаясь чёрными кругами под глазами от туши. Люди обходили Еджин, кто-то успевал бросить на неё укоризненный взгляд, кто-то успел пожалеть её, а кто-то просто игнорировал. Мимо неё проносилась шумная яркая жизнь, которая была наполнена чувствами самыми прекрасными и ужасными. В мегаполисе нельзя было найти золотой середины. Всё превращалось в чёткий контраст между чёрным и белым, а Еджин оставалась грязным серым пятном посреди этой картины.       — Вы простынете, госпожа Ким. Я провожу Вас домой, — из подъехавшей машины выбежал Накамото с огромным зонтом, которым он укрыл девушку от проливного дождя.       Еджин коротко кивнула и последовала за ним, занимая пассажирское место в машине помощника. В салоне было тепло, тихо играла приятная музыка 80-х, Юта спокойно рассказывал об успехах на работе, в окно нетерпеливо стучал дождь, гром стих — и Еджин уснула с очередной надеждой на то, что однажды она проживёт день без сожалений. В её квартире было, как и всегда, пусто и прохладно. Абсолютная тишина и покой. Еджин взглянула на город и решила зайти к Джехёну вечером после горячей ванны. Убивать? Слишком слабо. Наказывать и мучить его? Слишком легко.       Ким всё кажется недостаточно суровым для мужа, поэтому она решает выбрать обычный разговор. Если он закончится хорошо, то они разойдутся, если Джехён вновь решит вытащить собственные козыри против жены — Ким достанет свои. Она поднимет каждого в своём окружении, но засудит его, чего бы ей это не стоило — даже если на кону будет стоять её собственная жизнь. Еджин была готова умереть, только чтобы утащить мужа за собой в ад, где им самое место. Джехён ведь не дурак — он не станет рисковать репутацией своей компании, которой он дорожит больше, чем собственной жизнью.       Еджин погружается в воду и перед её глазами проносится Чонгук, как лёгкое видение, как силуэт из далёкого прошлого.       Власть превращает мужчин в жадных дураков, а женщин — в безумцев.       Чон принял Еджин в квартире, как обычно — холодно, почти безразлично. Усадил её на диван, а сам продолжил стоять напротив, глядя на неё сверху-вниз. Ким больше его не боится и не стесняется, поэтому этот приём давления больше на ней не работает. Она просто устало выдыхает и облокачивается о спинку, поднимая свой взгляд на мужа. Он будто и вовсе не изменился с их первой встречи. Ким сканирует его лицо, укладку, идеально выглаженную и чистую одежду — сошёл со страниц «Forbes». Дорогие часы блестят от света ламп, некоторые пряди волосы спадают на лоб, взгляд у Джехёна чертовски уставший. Еджин даже посетила мысль о том, что вот он — дьявол во плоти. Всем нравится сама мысль о нём — его облик, его травмы из прошлого, его поведение, а получше если узнать, то умираешь изнутри от боли. Дьявол ни романтик, ни жертва, ни герой — он просто капризный ребёнок, зациклившийся на своих душевных травмах. Дьявол просто дьявол.       И перед ней простой Джехён. Между ними пропасть, на дне которой битое стекло — Еджин туда падать не собирается, а Чон с радостью утащит за собою вниз.       — Пришла поговорить о Чонгуке? — спокойно спросил Чон, и Ким словно выбили из лёгких кислород. Она резко выдохнула, но быстро взяла себя в руки. — Я знаю, что ты скажешь. Не утруждай себя.       — Тогда твой ответ? — выдавила из себя девушка, превозмогая душевную боль всеми силами.       — Я готов проиграть, если ты пожертвуешь последним, что у тебя осталось — своей гордостью, однако ты этого никогда не сделаешь. Даже умереть за это будет не жалко.       Когда Ким уже хотела прекратить их молчаливые гляделки и перейти сразу к делу, то в квартиру нагло ворвались. Дверь была выбита, замок прострелен, и перед ними — Доён с диким пьяным взглядом, а руках — самый настоящий пистолет. Еджин соскочила на месте, нервно сглотнув, а Чон развернулся и продолжил смотреть на него с такой снисходительностью в глазах, что даже не верилось. Доён поднял руку и навёл дуло пистолета сначала на Джехёна.       — Что ты себе позволяешь? — крикнула злобно, нервно Еджин и нажала кнопку на браслете, после чего Доён, безразлично пожав плечами, выстрелил девушке в плечо.       Несмотря на ту ненависть к сестре, Ким на мгновение зажмурился и ощутил фантомную боль в плече, будто прострелил его сам себе. Доён чувствовал давящую отвратительную вину за то, что лежал бесполезным овощем, пока его любимая, драгоценная Еджа умирала. Он и представить себе не может, какой ужас, какую боль она пережила. Младшая сестра для него оставалась той непоседой, которая всегда дразнила старшую сестру, пререкалась с родителями, дерзила старшему брату — она была занозой. Но Доён любит её. У него не хватает элементарного мужества сказать о своей любви в прошлом времени, ведь его любовь ещё жива — она не умерла вместе с Еджа, никуда не делась, не сбежала. Она всё еще у него внутри, в груди — болит чертовски сильно.       И семья Чон погубила её. Джехён всё это начал, а Еджин закончила. Они оба и вправду достойны друг друга.       — Я не смог защитить Еджа тогда, но сделаю всё, чтобы она упокоилась с миром, — слыша сирены полицейских машин из открытых окон, Доён направляет дуло пистолета на Еджин и нажимает на курок.       — Дже… — шёпот Ёнджи звучал особенно громко в эту минуту.       Еджин жмурит глаза, уже представляя ослепительную белизну. Последняя пуля пронзает грудь Джехёна, останавливаясь прямо в сердце. Чон плюётся кровью несколько секунд и, устремив взгляд куда-то в сторону, падает на пол замертво. Его глаза пустые, глядящие в потолок белый, словно первый снег. Сотрудники полиции оперативно врываются в квартиру и, увидев Доёна, спокойно стоящего возле свежего трупа и держащего пистолет, хватают его, грубо бросая животом на пол, куда добралась кровь Джехёна, вытекающая из груди. Ким теряет сознание и от шока, и от потери крови, вызванной огнестрельным ранением в плечо.       В той стороне была единственная фотография, которую Чон оставил на виду, чтобы натыкаться на неё временами и приходить в себя. Там была Ёнджи — с той улыбкой, которую она дарила только ему — безмерно тёплая, родная, которая пронзала его насквозь, почти родительская, ведь она была его единственной семьёй. Только она могла заставить его плакать или смеяться; радоваться или грустить; жить или хотеть умереть. Весь Джехён был в её власти многие годы, тонув в этой отчаянной агонии неразборчивых чувств, которые причиняли боль и исцеляли раны на сердце. Вот она цена власти — одиночество.       Если бы была такая возможность — вернуться в прошлое и разорвать помолвку с его братом, чтобы она никогда не стала частью их семьи, Джехён отдал бы всё на свете; но когда он увидел перед собой Доёна, за несколько минут до своей смерти… Впервые в своей жизни ему хотелось вернуться в начало, чтобы не что-то изменить в прошлом, а чтобы просто обнять маленького мальчика, чей мир был разрушен безжалостными людьми и реалией жизни.       Джехён умер быстро, не успев осознать свою смерть до конца. И кто его знает — может, сейчас он там, где его сердце вновь забилось и заставило сломанную душу улыбнуться миру. Может, сейчас он, наконец, свободен даже от самого себя. Перед тем, как закрыть Еджин собою, Чон старался ни о чём не думать, но всё же не сдержался. Он подумал о том, что было бы хорошо, если б все его грехи Ким простила в это мгновение.       Доён замечает, как Еджин выносят на носилках сотрудники скорой помощи. Она до ужаса бледная, без сознания, с простреленным плечом. Парень смотрит на неё и хочет коснуться белизны её кожи. Он знает, что сестра выживет, ведь ранение не настолько серьёзное. Ким ни о чём не жалеет.       Месяц восстановления в больнице, бурное обсуждение жизни семьи Чон в интернете, бесконечные заседания суда — в итоге Доёна посадили в тюрьму на пожизненное, а Суён договорилась так, чтобы запросы на апелляцию отклоняли из-за недостатка доказательств невиновности. Он до последнего пытался сократить срок пребывания в тюрьме, но в итоге сдался, как и тогда пару лет назад, когда не удалось достучаться до сестры.       Еджин восстановилась на удивление быстро. И первым делом направилась в семейную усыпальницу семьи Чон. Когда Ким оказалась внутри, ей показалось, что места было слишком много. Будто не склеп это, а мавзолей какой-то. В самых дальних коридорах девушка замечала отблески нефрита — род Чон и вправду был крайне значим для всех. Даже похоронная ваза была из нефрита. Ким не верилось, что содержимое этой ёмкости — всё, что осталось у неё от Джехёна, не исчисляемое в деньгах. Компания стала её, все банковские счета заморожены на несколько месяцев, но после тоже перейдут в её управление. Вся жизнь её мужа, всё его имущество и вся одежда — принадлежит одной только Еджин. Ким и не вспомнит, сколько раз она желала своему мужу смерти, но чтобы вот так очутиться возле его могилы — немыслимо.       Она не знает, что чувствовать. И можно ли вообще? Недавно Джехён отравлял её жизнь, а теперь Ким не знает, как справиться со всем без него, ведь он решал большинство её проблем. На нём была вся ответственность и вся работа, весь груз фамилии Чон, а теперь она одна. Джехён был прав — когда весь мир у твоих ног, тебе некому этим похвастаться. Цена новой жизни Еджин — одиночество. Такое, к которому она себя готовила, и всё же оказалась абсолютно пуста внутри. Как же Чон был одинок на самом деле. И какой же одинокой теперь будет жизнь Еджин.       Ей не хотелось верить, что человек, изначально сломавший ей жизнь и затеявший эту опасную игру, подарил Еджин второй шанс. Он умер, оставляя и компанию, и свой дом, и свою мать, и своего друга — и ради чего? Ради Еджин или свободы? Ради того, чтобы больше не просыпаться с дребезжащей пустотой в груди? Или ради того, чтобы после вернуться в этот мир заново и жить по совести? Ким об этом никогда не узнает, но в душе у неё внезапно стихла тревога, которая звенела внутри неё несколько лет. От осознания того, что Джехён, наконец, свободен даже от самого себя, от собственной клетки, — становится легче. С плеч Еджин будто падает многотонный груз, который она тянула на себе всё это время. Ведь если нет мужа, нет и больше проблем, лишних тяжёлых мыслей. Нет даже сожалений на его счёт. Одна только радость, что хоть кто-то из них обрёл покой, который заслужил. Больше она в эту усыпальницу никогда не возвращалась.       Отпустив мужа, Еджин приняла решение поставить точку и в её отношениях с братом.       — Зачем ты сделал это? — Ким сжимает ладонью свою сумку, понимая, что брат не даст к себе прикоснуться.       — Убил твоего мужа? Или пытался убить тебя? — спокойно проговаривает Доён, а Еджин от этих слов дёргается.       К её выписке брату вынесли приговор: пожизненное заключение в тюрьме строгого режима. И месяц, как умер человек, о смерти которого она мечтала, но вот привыкнуть к этому никак не получалось — что-то противное гложет внутри временами. Квартира кажется просторной, свободной. В ней Еджин, наконец, может спокойно вздохнуть. И это кажется манной небесной. Вот только ещё одно воспоминание — и перед ней картина, как Доён убивает мужа, а на полу кровавые разводы; воспоминания о том, как брат выстрелил ей в плечо, когда из-за болевого шока и потери крови Еджин потеряла сознание.       — Ты — всё, что у меня оставалось. Неужели, ты не жалеешь о том, что сделал? — Ким расплакалась — так глупо и по-детски, что Доён на это только улыбается. Он вновь увидел перед собой нагую душу родной сестры, увидел её настоящую и искреннюю — вот счастье для него.       — Если бы знал, что пожалею, не стал бы ничего делать. Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделала с Еджа, которую я поклялся защищать, пусть даже и ценой своей жизни. Но… сколько бы грехов ты не совершила — помни, что прощать тебя должен не я. Теперь ты можешь жить так, как хочешь. Никто больше не станет тебе мешать, — Еджин на это только промолчала, сглатывая колючий ком в горле. — Тэхён проговорился, что ты улетаешь. Это правда?       Тэхён — он в Сеуле, неужели? Вернулся на похороны Джехёна. Еджин смогла только кивнуть на это. Она даже не знала, что он приходил к её брату, навещал его и даже говорил о её планах. Девушка ни в коем случае не злилась на него. На Тэхёна ведь больше невозможно злиться. Что ей даст эта пустая ненависть к нему? Ей нравилось любоваться его страданиями, но каждый раз подмечать раскаяние в его глазах — устала. Семья Ким отличные партнёры в бизнесе, а Тэхён — неотъемлемая часть её жизни, как ни покрути. Этого уже больше не изменить. Еджин пришлось сначала просто смириться, а потом она не заметила, как успокоилась сама по себе.       — У меня есть одно незаконченное дело в Пусане, но я быстро вернусь. Мне нужно забрать маму Чонгука. Она хочет остаться со мной в Сеуле, чтобы быть ближе к сыну.       Еджин окинула взглядом свою сумку, в которой лежали документы, доказывающие родство Доёна и Юнги. Это были бумаги, которые могут подарить ему шанс на вторую жизнь — ведь семья Мин может помочь ему. Однако девушка усмехается и решает унести эту тайну с собой в могилу. В комнату зашёл охранник и оставил дверь открытой, намекая на то, что время посещения закончилось. Доён смотрит на сестру и понимает, что для них это последняя встреча. Он сегодняшний этому несметно радуется, а прежний Ким, который безумно любил свою семью, чуть ли не завыл от горя. Во взгляде сестры он видит те же самые мысли, но они оба молчат, не решаясь что-то сказать.       Девушка встаёт, поправляя брюки на талии, и тогда Доён решается проститься с сестрой на этот раз навсегда.       — Больше никогда не плачь, Еджин.       По возвращению в Сеул спустя полгода пребывания в Пусане Ким заселила мать Чонгука этажом выше своей квартиры, чтобы они были рядом, но при этом сохраняли личное пространство друг друга. Наблюдать за женщиной, убитой горем от потери единственного любимого сына — непосильная ноша для Ким, поэтому она старается скрашивать будни матери Чон. Так и ей становится лучше. Первый год им не удавалось не упоминать Чонгука без слёз на глазах и долгих пауз, но со временем всё становилось куда проще. Сейчас говорить о нём немного легче, но совсем капельку. Еджин не может выбросить из своей головы его последнее сообщение ей. Отправил, будто знал, что его поджидает смерть. Так почему же не дал возможность встретиться? Ким бы первым же рейсом вылетела к нему, но нарушать его спокойную жизнь было бы непростительно для девушки.       Спустя ещё один год Еджин дали разрешение на то, чтобы забрать двойняшек из детского дома. Собственных детей у неё уже никогда больше не будет, а оставлять компании государству после своей смерти не хотелось от слова совсем. Она подала заявку, и спустя неделю в том доме появились мальчик и девочка. Их мать умерла, а родственников найти так и не удалось. Их приставили к одной временной семье, но опекуны надеялись всё быстрее от них избавиться. С разрешением Ким оформили всё очень быстро, и уже спустя месяц она забрала пятилетних детей к себе. Продав фамильный дом, принадлежащей семье Чон, Ким купила два других поменьше. Один находился у жёлтого моря в Улсане, а второй в Пусане, куда дети уезжали вместе с матерью Чонгука. Постепенно Еджин выкупила половину квартир на своём этаже и совместила их, расширяя территорию. У неё, наконец, было то место, которое она могла назвать домом.       Дети напоминали ей то время, которое она проводила с Еджа и Доёном в детстве. Сейчас это кажется далёким и уже нереальным, словно вся её жизнь до Джехёна была лишь радостным сном. Но Еджин существовала и до своего мужа. У неё были мечты и цели, которые она так и не смогла реализовать.       Смотря на то, как двойняшки растут, Ким не может не чувствовать вину за что-то. Ей всё время кажется, что она уделяет недостаточно времени этим детям, хотя изначальной целью их опекунства был приоритет в пользу компании. Чтобы не отдавать их в чужие руки. Пусть с ними и проводила время мать Чонгука, занималась их воспитанием, чего-то всё же не хватало. С годами мириться со своей хладнокровностью Ким становилось легче — она смирилась с тем, что её сердце больше не любит.       В один из дней, когда Еджин вернулась с работы, а Суён, Джинхо, отпраздновав в Сеуле выпуск из средней школы, и мать Чонгука улетели в Пусан, квартира показалась ей холодной. Ким оказалась в столовой комнате, и ей думалось, что она сошла с ума. Возможно, это был голод, переутомление, частая смена часовых поясов, но она понимала, что точно не спит.       За огромным столом кто-то сидел. Во главе стола сидел отец — Джинхо, справа от него её мать — Суён. Они что-то бурно обсуждали, смеялись и держались за руки, словно давно друг друга не видели. Рядом с матерью сидела Еджа в форме её старшей школы и спорила с тем, кто сидел напротив. Это был Доён. Он задорно смеялся с того, как его младшая сестра выглядела. Еджин не слышала ничего отдельно, у неё в голове была какая-то немыслимая какофония звуков из их голосов. Мягкие, грубые, женские и мужские, детские, любимые — они все смешались в один ком.       За столом Ким увидела и свою тётю из Канады, с которой она продолжает поддерживать связь — иногда навещает вместе с детьми, но крайне редко. Женщина сидела слева от отца Еджин и гладила его по плечу, рассказывая, видимо, что-то забавное, судя по тому, как мужчина расплылся в улыбке. Послышался детский заливистый смех — у Ким всё внутри сжалось и застыло. Мимо неё к столу подбежали трое детей: самая старшая девочка и двое мальчиков двойняшек помладше неё — её дети, так и не увидевшие этот мир живыми. Дочь взяла за руку Джехёна, который сидел рядом с Доёном. Муж тепло улыбнулся девочке и посадил себе на колени, пока сыновья окружили его с двух сторон, что-то увлечённо ему рассказывая. Соын подняла одного мальчика себе на руки и стояла рядом с мужем Ким, заодно поглядывая на плиту, чтобы проследить за блюдом.       Спиной к Еджин сидел парень — она узнает его из миллионов. Это был Чонгук. Она видела его затылок, после профиль, когда он обращался к кому-то и поворачивал голову. Чон смеялся, его голос стал слышаться громче и чётче. Мягкий, ровный, бархатный — Ким вспомнила его тихое пение ей на ухо и почувствовала, как расплакалась. Чон обернулся и взглянул Еджин в глаза.       Все за столом повторили его движения — они с радостью и удивлением смотрели на девушку, словно при долгожданной встрече. Чонгук счастливо улыбнулся Ким и растворился в воздухе. Силуэты их исчезли, а этот шум вокруг нет. Еджин казалось, что она продолжает подслушивать их разговоры: сколько радости, сколько смеха, сколько счастья в их голосах, которые она слышала словно бы сотню лет назад. Возможно, они живы где-то там — в вечности. И Чонгук ждёт Еджин тогда, когда ей это будет предначертано.       Юта нашёл Ким без сознания в квартире, когда она уже час не отвечала на его звонки. Тем же вечером помощник отвёз её в больницу, где она пролежала около недели, восстанавливая свой истощённый постоянными командировками и стрессами от работы организм.       Что может оказаться хуже отчаяния, которое приросло намертво? Говорят, в такой час душа полна падающих звёзд. И если это и вправду так, то загадывать желания бесполезно, а считать их или любоваться космическими чудесами — пустая трата времени. Еджин потратила впустую много лет, стараясь загадать свободу на каждую звезду, упиваясь своим горем, но они были уже мертвы, как все её надежды.       Когда душа полна падающих звёзд, лучшее, что можно сделать — заслонить небо грозными и плотными тучами, чтобы не отвлекаться на пустую красоту, уносящую за собою в беспроглядную тьму все мечты и крики о помощи. От метеоров остаётся только дым и звёздная пыль, загрязняющая воздух внутри души. Когда наступает час отчаяния, лучшее, что можно сделать — бороться до самого конца, даже если каждый день становится невыносимее другого. Пусть с каждым шагом будет казаться, что человек идёт по битому стеклу босыми ногами, какой смысл сдаваться, если кровь уже пролита? Какой смысл вообще останавливаться?       В этом ведь смысл всего человеческого существования, верно? В борьбе за то, чего человек по-настоящему заслуживает.       Надо только научиться не тосковать по кому-то.