Глупости

"Я каждую ночь тебя вижу во сне В толпе незнакомых видений; Приветливо ты улыбаешься мне, Я плачу, упав на колени. Ты грустно и долго глядишь на меня И светлой качаешь головкой, И капают слёзы из глаз у меня, И что-то твержу я неловко. Ты тихое слово мне шепчешь в ответ, Ты ветку даёшь мне открыто. Проснулся — и ветки твоей уже нет, И слово твоё позабыто. Генрих Гейне Перевод Алексея Апухтина"

      У Кристины Даэ не было другого выхода.       Эта молодая девушка, полная жизненной энергии и надежд, не подозревала, что ее судьба в один момент может так резко измениться, что ее судьба подкинет ей такую сложную задачу, возложит на ее хрупкие плечи такой тяжелый и ответственный груз. Кристина никогда не предполагала, что жизнь ее сложится таким образом, что одним прекрасным солнечным вечером она будет стоять на пороге богатого загородного дома с чемоданом со своими скромными пожитками. Но у Кристины Даэ просто не оказалось выбора.       Отец ее был тяжело болен, больше они не могли прокормиться за счет их скромных выступлений, к тому же, Кристина знала: ее голос хорош только тем, что поет она душой, а требуемых навыков, школы, чтобы зарабатывать пением суммы поприличнее, у девушки не было. Вот и вышло так, что ей пришлось устроиться на работу горничной. И работать ей придется с огромным усердием, чтобы обеспечить отцу кров, питание и кое-какие лекарства. Эта перспектива не пугала девушку. Она была готова на все, лишь бы отец был жив и здоров.       Кристина тряслась и робела, пыталась выгадать момент, чтобы, наконец, собраться с силами и постучать в дверь. Она получила эту работу через агентство и непосредственно с хозяевами дома или управляющим знакома не была, что уверенности не прибавляло. — Здравствуйте, мадемуазель. Что вам угодно? — раздался бодрый мужской голос за спиной, и Кристина резко обернулась, испуганно вцепившись в ручку двери.       Перед ней на ступеньках крыльца стоял мужчина с морщинами, глубоко рассекающими лоб, с седеющими светлыми волосами, яркими живыми глазами и очками на переносице. Одет он был в жилет, под которым находился короткий суконный передник зеленого цвета. — Добрый вечер, месье… — рассеяно отозвалась Кристина, мучительно краснея и не зная, как задать вопрос или начать разговор. Сердце по прежнему болезненно колотилось в груди от только что пережитого страха. — Вы, наверное, та горничная, которую к нам направили из Парижа? Мое имя Жан Морель, я исполняю обязанности лакея-камердинера в этом доме.       Мужчина говорил весьма добродушно, и у Кристины, пусть и немного, но отлегло от сердца. — Да, месье, мое имя Кристина Даэ, я устроилась через агентство и… — она запнулась, чувствуя, что говорит невпопад.       Жан Морель понимающе улыбнулся и быстро поднялся по ступенькам мимо замершей Кристины. Он взял у нее из рук чемодан и галантно открыл перед девушкой дверь. — Проходите, пожалуйста. Все-таки хорошо, что вы приехали. Видите ли, я уже староват для того, чтобы заниматься всеми обязанностями сразу, а уборка этого дома отнимает слишком много сил и времени.       Камердинер говорил быстро и много, но с таким жизнелюбием и добродушием, что Кристина очень быстро перестала ощущать неловкость и скованность. Да, она все еще была насторожена и, пожалуй, слегка испугана, но теперь дышать стало намного легче. К месье Морелю она испытала чувство нежной благодарности за заботу, приветливость и понимание.       Кристина шагнула за порог следом за мужчиной. Внутреннее убранство дома сразу поразило ее и резануло по душе. Оно создавало еще более отталкивающее и неприветливое впечатление, чем его наружная оболочка. Это было не уютное гнездышко, на которое надеялась девушка, а тюремная камера, склеп, самые настоящие катакомбы. В середине прихожей громоздилась позолоченная витая лестница, ведущая на второй этаж, с крутым подъемом и опасными на вид прогнившими ступенями. На светильниках кругом клочьями висела паутина, которая могла запросто воспламениться и спалить весь дом. Кое-где даже висели сами хозяева этой паутины, и Кристина с содроганием представила, как будет выгонять их. А еще были жуткие гротескные фигуры здесь и там, на каждом углу, на каждой полке. Несомненно, дорогие, эти готические чудовища Кристину вовсе не впечатлили, наоборот, — оставили тяжелый осадок на душе.       Девушка невооруженным глазом заметила, что дому не хватает женской руки. И как бы ни старался камердинер, он не мог убирать все это. — Месье, скажите, а кто из слуг еще есть в доме кроме вас? — осторожно поинтересовалась Кристина, когда мужчина запирал входную дверь на засов.       Месье Морель обернулся, постарался изобразить улыбку, но вышло не очень.   — Видите ли, мадемуазель, хозяин не очень любит людское общество. Прежде я служил один, теперь вот приехали вы.       Кристина почувствовала, как сердце пропустило гулкий удар и замерло. Она испытала нечто среднее между страхом, сомнением и тревогой. Одна девушка в обществе двух мужчин… Можно ли? — Скажите, а хозяйка… есть? — в душе Кристина радовалась, что в доме такой полумрак, при котором ее пунцовых от смущения щек не видно. — Никак нет, — пожал плечами Жан и тут же перевел пытливый взгляд на испуганное лицо молоденькой горничной. — Вы не волнуйтесь, место это хорошее, тихое. Работать одно удовольствие, особенно вам, когда в ваши обязанности будет входить только уборка дома. Хозяин… Он хороший человек, творческий. Вы скоро сами все поймете.       Отеческая забота в его голосе тронула Кристину, и она остро ощутила, как ей не хватает рядом отца, который всегда поддерживал ее в трудные моменты и который всегда помогал ей принимать важные решения.       Они обошли лестницу, прошли через небольшую, но уютную гостиную с резным камином, объемным диваном и парой книжных стеллажей. Дальше они вышли в какой-то из многочисленных коридоров — Кристина втайне начала опасаться, что еще долго будет плутать по дому, прежде чем привыкнет к обилию различных комнат, комнатушек, коридоров и закутков.       Наконец Жан остановился напротив старой деревянной двери с круглой посеребренной ручкой, прямо в конце коридора, куда из маленького оконца не пробивалось ни единого лучика света. — Ваша комната, мадемуазель, — тепло улыбнулся он, мягко толкая дверь вперед и впуская Кристину в какой-то дивный мир.       Она никогда прежде не видела таких роскошных покоев — разве что на картинках в книгах — и, как маленькая девочка, она восторженно вскрикнула. Огромное окно с кованой решеткой выходило прямо на розовый сад. В углу возле окна стоял симпатичный туалетный столик цвета слоновой кости с витыми ножками и большим зеркалом. Напротив кровати с небесно-голубым пологом располагался небольшой письменный столик. В чудесной комнате были также просторный шкаф для одежды и стеллаж с книгами, доверху ими набитый.        От такого обилия изящества и утонченности во всем Кристина просто потеряла дар речи. Не в силах справиться с эмоциями, она стояла, приоткрыв рот, и с изумлением рассматривала все вокруг.       Услышав раскатистый смех со стороны камердинера, Кристина вдруг вспомнила, что необходимо держать себя в рамках приличия, и смущенно потупилась. — Вы смеетесь над бедной девушкой, — начала она, шутливо сердясь. — Простым слугам не выделяют таких роскошных комнат.       Жан в тон ей шутливо оскорбился: — Как? Я? — он резко поставил ее чемодан на пол возле шкафа. — Не в моих привычках, мадемуазель. Хозяин распорядился. Он также велел поставить здесь этот туалетный столик, этот книжный стеллаж, словом, обустроить комнату как подобает юной леди. — Но… — начала, было, Кристина, но Жан не дал сомнениям сорваться с ее уст. — Наш хозяин если берется за что-то, то делает это с душой, — ласково, как ребенку, объяснил мужчина Кристине. — Но когда я смогу с ним познакомиться и… поблагодарить за все? — взволнованно уточнила она, сжимая в руках перчатки. — Боюсь, я не могу ответить вам на этот вопрос, мадемуазель. Скорее всего, тогда, когда он сам решит.       Кристина видела, что Жан хочет скорее закрыть вопрос о хозяине, и поспешила сказать: — Благодарю вас за помощь, месье. — Можно просто — Жан. — Хорошо, благодарю вас, Жан, — улыбнулась девушка. — Тогда зовите меня просто Кристиной.       Этим солнечным сентябрьским вечером Кристина подумала, что, может, перемены могут быть не такими уж и страшными, особенно если еще и учитывать приятные знакомства и, самое главное, — цель, то, ради чего все затевалось. — Ужин ровно в семь, будьте готовы, я вас позову. После ужина покажу вам дом.       Кристина ответила радостной улыбкой и, как только дверь за Жаном закрылась, бросилась разбирать чемодан.       Она сомневалась, стоит ли так поспешно раскладывать по полочкам и ящичкам свои драгоценности, но все же пришла к выводу, что терять ей, в общем-то, нечего. Если попросят переселиться в спальню поскромнее, она без труда это сделает — вещей-то у нее не так много: несколько скромных платьев, ночнушка, туфли для улицы и дома и еще какие-то мелочи. Еще с собой она привезла личный дневник, в котором обязательно будет делать записи каждый день и рассказывать обо всем, что есть на душе, а также немного чистой бумаги, чтобы этим же вечером писать отцу.       Быстро разобрав вещи и положив на прикроватную тумбочку крохотный полевой цветок, который девушка сорвала по дороге от станции, Кристина присела за туалетный столик. Она заглянула в свое бледное осунувшееся за последнее время лицо и, к своему ужасу, отметила, что выглядит не просто плохо, а отвратительно. И, напевая какую-то навязчивую песенку, она принялась распутывать и укладывать в прическу свои белокурые волосы.