Глупости

      Жан в который раз обвел яростным взглядом комнату, пытаясь зацепиться хоть за что-то, что могло бы дать ему ответ — что делать дальше. Он больше не пытался понять, в какой момент все пошло не так. В конце концов он предвидел это. Эрик просто не мог не выдать себя. Рядом с бедной Даэ он совсем терял свой непревзойденный гениальный разум и превращался в обыкновенного юношу, еще не утратившего своих романтических грез и волочащегося за предметом своих тайных воздыханий везде и всюду.       Именно это «везде и всюду» обернулось настоящей драмой минувшей ночью. И больше всего Жан боялся за Кристину, совсем еще девочку, которая была вынуждена столкнуться с этим. Под «этим» Жан понимал вовсе не отвратительно лицо Эрика, словно сошедшее со средневековых гравюр, иллюстрирующих демонов — нет, Жан знал, насколько необузданные, страшные, темные страсти могут кипеть внутри этого тощего, скелетообразного тела, он представлял, на какие поступки способен Эрик, и у него зарождалось ужасное предчувствие.       Этот всеми отвергнутый, обиженный целым миром мужчина нашел отраду в нежной хрупкой девушке, которая, к своему несчастью, имела неосторожность быть с ним милой и обходительной, а еще заботиться о нем и (что совсем усугубляло ситуацию) имела недюжинную любовь к музыке. — Нет… Нет… В этот раз я не допущу… — как в забытьи пробормотал Жан, хватаясь за кресло.       Ему только сорок восемь, а он уже чувствовал себя дряхлым стариком. Теперь, когда он взял на себя ответственность за Кристину, — еще большим стариком.       Мужчина еще раз обвел взглядом свою неприхотливую комнатушку, чуть дольше положенного задержался на персидском ковре, украшавшем стену, и, сжав кулаки, поковылял на выход. Он должен был приготовить завтрак прежде, чем проснется Кристина и начнет задавать вопросы. Пока у него есть время подготовиться.       Но Кристина не пришла к завтраку.       Остаток ночи она не могла прийти в себя от потрясения и, как ни крутилась на простынях, как ни взбивала подушку, уснуть не смогла. Все страшные признания и клятвы, страстные заверения и угрозы тяготили ее и тревожили.       И хуже всего — она понимала, что не может уйти. Не может пожертвовать всем, включая жизнь отца, только потому, что… испугалась? Испугалась чудовищного напора, с которым мужчина набросился на нее, испугалась его злых слов и угроз. Она не могла уйти и потому, что чувствовала что-то.       Кристина с дрожью думала о том чувстве, которое шевелилось в ней всякий раз, когда Эрик говорил с ней, когда случайно или специально касался ее, когда клялся в большой любви. Это неправильно? Так не должно быть?       Она сводила себя с ума подобными мыслями до самого утра, а потом, ближе часам к семи, все же провалилась в беспокойный сон, от которого очнулась только к полудню.       Решив, что ее поздний подъем уже в любом случае выведет Эрика из себя, Кристина, прихватив белье, направилась в свою скромненькую уютную ванную. Постоянные нервные потрясения, бессонные ночи и частые слезы превратили ее в настоящее привидение, и она надеялась утешиться, привести в порядок мысли и чувства простой заботой о себе.       Горячая ванна с ароматными пенами помогла ей наконец избавиться от дурных мыслей. Но кое-что все еще тревожило Кристину, а именно: удастся ли ей выведать у Жана правду? Ту самую правду, которой ей так недоставало во всей этой истории.       Собирая волосы в простую косу, подобную тем, что носят деревенские женщины, Кристина мысленно составляла вопросы, которые собиралась задать. Голубые глаза по ту сторону зеркала глядели на нее грустно и тревожно, выдавая ее внутреннее беспокойство. Что если Жан не пожелает говорить о том прошлом, которое связывало их с Эриком? — Он имеет право, — сказала сама себе Кристина устало и принялась зашнуровывать корсет.       Она прекрасно понимала, что ни Жан, ни Эрик не должны отчитываться перед ней, но полагала, что если она оказалась втянута в это, то должна хотя бы примерно представлять, в какой ситуации оказалась, в каком положении.       По дому она кралась, как заправский воришка или как кошка, решившая стянуть что-нибудь с хозяйского стола — попеременно пряталась за откосами, стенами и перегородками, подобрав юбки, перебегала от одного укрытия к другому. И все равно столкнулась с Эриком в коридоре, когда он, яростно хлопнув кухонной дверью, ответил что-то резкое, очевидно, Жану, а затем, как цунами, понесся по направлению гостиной. Он успел заметить Кристину, хотя она замерла на месте и даже не дышала.       Когда он обернулся, Даэ зажала рот ладонью, чтобы не вскрикнуть от испуга: золоченая поверхность маски целиком и полностью была инкрустирована глазами разных форм, размеров и цветов. Это были не рисунки, которыми Эрик по своему обыкновению украшал маски своей коллекции, — это были стеклянные глазки, подобные тем, что кукольные мастера используют в своих работах. И вместо Эрика с такими привычными золотыми глазами на Кристину воззрилось нечто, обладающее не менее чем двумя дюжинами глаз. — Душа моя, не бойтесь, — елейным голосом проговорил он, медленно и неотвратимо начиная приближаться. — У вашего Эрика только одна пара глаз, которыми он может по-настоящему следить за вами и вами же любоваться. Остальные, увы, — простые стекляшки.       На эту своеобразную реплику Кристина не нашлась с ответом и смогла выдать только жалкий сдавленный всхлип.       Эрик зловеще расхохотался. — Вы, моя прелесть, наверное, проголодались, поэтому скорее ступайте в кухню, Жан уже давно дожидается вас.       Он скрылся за дверями гостиной так же внезапно, как и появился. И Кристина, отмерев, засеменила к кухне, все еще подрагивая от неожиданной встречи. Эрик сильно переменился и, казалось, теперь будет вываливать на нее все свое недовольство, весь свой яд и всю желчь за то, что Даэ посмела сбежать прошлой ночью от его уговоров.       Пройдя на кухню, Кристина сразу осознала, насколько она на самом деле голодна. Дурманящий запах свежей выпечки, душный ароматный воздух, свистящий чайник и, конечно, пестреющий яствами стол — все это вскружило ее еще затуманенный слезами разум.       Жан доставал из печки последнюю партию пирожков и, как только закончил с этим, сразу заключил Даэ в крепкие объятия, задавив ее смущенную попытку поздороваться. — Кристина, как вы себя чувствуете? — взволнованно спросил он, встряхивая девушку за плечи. — Благодарю вас, вполне неплохо, — девушка грустно улыбнулась.       Она осторожно сняла очки и положила их на столешницу, от греха подальше.       От внимательных глаз Жана не укрылись ни припухшие от слез веки, ни темные круги от недосыпа, и мужчина тяжело вздохнул. — Садитесь, пожалуйста. Нам нужно поговорить, но… сперва поешьте как следует, вы сильно исхудали.       Кристина улыбнулась этому трогательному проявлению заботы и тотчас же уселась за стол. Она с удовольствием принялась за мясной пирог, заедая его яйцом и запивая горячим молоком. Несколько мгновений Жан колебался, залюбовавшись этой детской непосредственностью, потом опустился на стул напротив. Его когда-то выжженное дотла сердце теперь вновь билось, и вновь его душу осветил ослепительный свет. Теперь ему было о ком заботиться. — Жан, извините, но… — Кристина опустила кусок пирога на тарелку и отряхнула руки. — Прошу, расскажите мне о месье Эрике. Что вас с ним связывает? Я… Как я поняла, вы знакомы? — Сначала ешьте, набирайтесь сил. — Дело в том… — Кристина опустила глаза в тарелку, и щеки ее слегка порозовели. — Я не знаю, сколько я смогу находиться тут и говорить. Я встретила месье по дороге сюда, значит, он может в любой момент прервать нас.       Жан почти физически ощущал, какую внутреннюю борьбу ведет с собой Кристина, чтобы озвучивать свою смелую просьбу. Он тяжело выдохнул и прикрыл глаза. — Я буду рассказывать, а вы… жуйте, будьте добры, — он постарался улыбнуться. — Ешьте, я готовил все это для вас.       Кристина нежно улыбнулась и вновь взялась за пирог.       Некоторое время мужчина колебался, выражение его лица, исполненное внутренних терзаний, сомнений, непрерывно менялось, пока наконец не застыло в совсем жуткой гримасе, напоминающей одну из тех масок, что любил носить Эрик, чтобы шокировать или пугать. Отсутствующим голосом он заговорил: — Хотите верьте, хотите нет, но впервые я встретил Эрика, когда мне было шестнадцать лет. Ему… вероятно, около восьми… Уже тогда он проявлял поразительное мастерство, недоступное многим людям в уже почтенном возрасте. Он был умнее своих сверстников. И когда я говорю «умнее», в случае Эрика это означает «бесконечно умнее», — Жан провел ладонью по лицу. — Он, очевидно, скитался, потому что появился на пороге нашего дома глубокой ночью, весь в пыли и в одних обносках. Мой добрый отец впустил его, а матушка, нежная и сострадательная, как вы — приняла, как родного.       Кристина попыталась представить Эрика — этого невообразимо высокого худого мрачного человека — восьмилетним мальчишкой и не смогла. Она вспомнила тот ужас, то лицо, которое видела ночью, и подумала, что, скорее всего, такое возможно только с рождения, и она прониклась еще большей жалостью к мужчине. Должно быть, жизнь его была невыносима, что подтверждает и ночная сцена, и его вспыльчивый язвительный, ядовитый характер. Какая-то нежность зашевелилась в груди, и Кристина приложила ладонь к отчаянно бьющемуся сердцу, будто бы надеясь успокоить его.       Жан продолжал: — Эрик выразил желание обучаться у моего отца. Тот был не против — ему как раз не хватало лишней пары рук, а таких умелых рук… тем более. Так, Эрик стал подмастерьем, и вместе со мной он обучался азам инженерного, строительного и слесарного мастерства. И, могу заверить, он делал успехи куда более внушительные, чем мальчик, который был старше его на восемь лет. Он очень быстро догнал меня, а затем и перегнал.       В дальнем углу кухни что-то зашуршало, и Кристина задрожала от испуга. В горле образовался ком. Умом она понимала, что хозяин дома не может перемещаться из комнаты в комнату сквозь стены, но внутренние ощущения были намного сильнее доводов рассудка. — Не волнуйтесь, мадемуазель. Это мышь. Паршивки пробрались в дом, и, боюсь, в ближайшее время мне придется сходить в деревню и взять кошку.       Кристина сглотнула и на мгновение прикрыла глаза. Ей почудилось, будто она слышит мышиный писк, и это наконец успокоило ее. Даэ робко улыбнулась, призывая продолжить рассказ, а сама потянулась за сладкой булочкой с изюмом. — Из всех нас лицо Эрика, которое он скрывал за самодельными масками, видела только матушка. Лишь однажды… Тогда Эрик был болен и ему нужны были уксусные компрессы. Нам с отцом матушка сказала, чтобы мы не доставали мальчика вопросами о маске и лице. А мы и правда любопытствовали…       Матушка, заботившаяся о нас искренно и нежно, заменившая Эрику родную мать, скоропостижно скончалась, попав под колеса телеги. Тогда весь мир рухнул… — Жан шумно выдохнул, и руки его задрожали. — Мы остались втроем со своим горем. Отец не отчаивался, у него оставались двое мальчишек, за один день ставших мужчинами. Но… Эрик… Смерть моей бедной матушки, к которой он так сильно привязался, очень подействовала на него. Он ушел, не закончив обучение и оставив только записку, таким же безобразным почерком, какой вы вынуждены читать теперь. Он благодарил нас — за семью, которой у него никогда не было, и просил прощения за свой уход. Думаю, Кристина, он не мог оставаться в месте, где все ему напоминало о ней. И я не виню его… Я бы тоже ушел, если бы не отец и не наше дело… — Но, — Кристина перевела взгляд в сторону, пытаясь осмыслить услышанное, — как же… Как вы встретились снова? И как вы оказались на службе у месье?       Жан горько усмехнулся и положил девушке на тарелку еще одну булочку. — Спустя двадцать лет, Кристина, я увиделся с ним снова. Я тогда служил секретарем у одного персидского господина. И он, как я понял, помог Эрику бежать из Персии. Уж не знаю, что там за история, но… Думаю, ничего хорошего.       Спустя пять лет… — Жан вздрогнул, а глаза его словно остекленели, — … в моей жизни случилось… кое-что страшное. И я, как и Эрик много лет назад, не мог оставаться на том месте, которое напоминало мне о тех счастливых мгновениях, что были…       Жан закрыл лицо руками и внезапно разразился приглушенными рыданиями. Кристина бросила недоеденную булочку и быстро выбралась из-за своего места. Она подошла к мужчине и положила руку ему на плечо, а сама наклонилась и ласково приобняла. Боль, которая так долго была где-то глубоко внутри и которая мучила Жана, теперь нашла выход, и Кристина почти физически чувствовала ее. — Когда-нибудь… — прошептал мужчина, хватая Кристину на свободную ладонь и стискивая ее в своих руках. — Когда-нибудь я расскажу вам, но не сейчас… — Конечно, — Даэ нежно улыбнулась. — Мне было некуда идти, и… Эрик взял меня на работу, чтобы я следил за домом и его делами, потому что он сам… Вы понимаете, — Жан грустно усмехнулся. — Ему нужно было лицо, которому он мог доверять хотя бы чуть-чуть. Не стройте иллюзии, полагая, что Эрик доверяет хоть кому-то. Он страшный человек, которому пришлось узнать много страшного в этой жизни. Кристина, мне очень жаль…       Даэ опешила и отодвинулась от мужчины. Он выразил сожаление таким голосом, словно совершил какой-то поступок, способный погубить их всех, способный разрушить множество жизней.       В углу снова завозилась мышь, но Кристина не обратила на это внимание. Нехорошее предчувствие, страх сковали ее тело. — Пусть моя исповедь будет полной. Кристина, в тот день, когда вы появились на пороге агентства, я тоже был там. И по старческому капризу я искал человека, который мог бы позаботиться об Эрике, чтобы он узнал счастье, какое я узнал когда-то, женившись и затем увидев свою маленькую дочурку. Я, как отец, хотел дать ему счастье, теперь даже не знаю, зачем… Мне жаль, Кристина. Все, что происходит сейчас в этом доме, — полностью моя вина. И умоляю вас: уезжайте отсюда поскорее, пока не стало поздно. Это…       Жан не смог закончить предложение, потому что горькие слезы раскаяния душили его. Кристина снова очутилась возле него и сама, едва не плача от нежной дочерней любви, которую испытывала к этому человеку, обняла его. — На все воля Божья, Жан. Ему было угодно, чтобы я была здесь, значит… это было нужно зачем-то. Да и как я могу оставить вас? Месье… — она нахмурилась. — Ему будет плохо. И вы… Жан, я не смогу оставить вас и забыть, простите мне это. — Кристина, вы святая, — прошептал мужчина запальчиво, прижимая руки девушки к своим губам. — И вы страдаете из-за своей святости.       Остаток дня прошел в трудах, но в заметном спокойствии. Кристина бродила по дому в поисках занятия, набрела на комнатушку, когда-то служившую, видимо, библиотекой, и, обнаружив там толстый слой пыли и премерзких отъевшихся пауков, уползших зимовать, осталась делать уборку. Комната больше напоминала кладовую, нежели библиотеку, но полки снизу доверху были забиты разнообразными книгами. Здесь были старинные издания и относительно новые, были книги в пестрых дорогих обложках, а были совсем простые, серые и ничем не примечательные. Кристина потратила львиную долю времени, пытаясь прочесть надписи на разных языках, напечатанные с золотым тиснением или продавленные прямо в обложке.       Взять хоть что-нибудь и прочесть Даэ не решилась, всюду ей мерещились проклятые пауки. У нее даже проскочила шальная мысль, что у Эрика, вездесущего и пугающего, много общего с его «питомцами».       Кристина принялась за уборку с двойным энтузиазмом, зная, что работы много и что она отвлечет ее от непрошеных размышлений и тревог. Голос Жана несколько раз звал ее к ужину, но она решила не выдавать своего укрытия и тихо продолжала наводить чистоту. В комнате был свой действующий газовый рожок, она воспользовалась этой возможностью и просидела там до позднего вечера.       Кристина вышла из «библиотеки» около полуночи и сразу поняла, что до своей комнаты в такой пронзительной темноте ей не добраться. Ощущение, что кто-то выжидает и неотступно следит за каждым ее движением, привело девушку в ужас.       Дрожащими руками, на ощупь, она стала пробираться вдоль стены к гостиной, где могла бы взять свечу и спичку. На переходе между прихожей и гостиной Кристина едва не выронила очки, но каким-то чудом успела поймать их в воздухе. Сердце болезненно сжалось — и не только от страха потери очков — это было предчувствие, одно из тех, что возникают за секунду до чего-то знаменательного.       Нечто холодное и липкое коснулось сперва шеи, а затем лица, Кристина взвизгнула, но ни звука не слетело с ее губ. Ее рот немилосердно зажали ладонью, причем с такой устрашающей силой, словно хотели свернуть ей шею. Даэ забилась в чужих руках, но борьба ее длилась недолго. — Я говорил вам, моя прелесть, что я хорошо играю в прятки? В частности, это обусловлено тем, что я неплохо вижу в темноте, — горячий шепот обжег ухо, и Кристина перестала сопротивляться.       Ей было страшно. Впервые она настолько сильно боялась Эрика. Она знала, что он не плохой человек, знала его положительные стороны, но тот факт, что он практически напал на нее в коридоре ночью, в такой темноте… Кристина почувствовала, как ее собственные слезы стекают по щекам, а затем собираются возле носа, столкнувшись с препятствием в виде мужской руки. Она ненавидела себя в тот миг за свою слабость, за то, что не могла оказать должный отпор, за то, что не дала знать о себе Жану — он обязательно бы зашел за ней, прежде чем самому отправляться спать. И к этой отчаянной самоненависти примешивался страх за свою жизнь, за свое будущее… То ближайшее будущее, которое может ждать ее, как и всякую девушку, поздно возвращающуюся домой.       Но ведь Эрик ничего не сделает ей? Он клялся, что любит ее, плакал, умолял… Но в сущности Кристина понимала, что о настоящих мотивах, целях Эрика ей ничего не известно. Ей вообще о нем мало что известно. Половина из того, что он рассказывал, могла оказаться просто шуткой, а другая — самым настоящим враньем. От осознания этого Даэ заплакала еще горче. — Кристина, — с какой-то трепетной нежностью прошептал мужчина, осторожно ослабляя хватку и устраивая свои руки на спине девушки. — Я вовсе не хотел напугать тебя. Успокойся, не плачь.       Кристина не успела удивиться этой неожиданной перемене, как что-то сухое и теплое коснулось ее шеи, затем ткнулось в ухо. Эрик грязно выругался, отчего у девушки засосало под ложечкой, а затем этот же мягкий предмет пробежал по ее влажным щекам. Даэ догадалась: мужчина достал платок и утер ее слезы. Что-то в этом заботливом, но неловком движении заставило ее глупо захихикать. — Вот у вас и настроение поднялось, любовь моя… — он издал какой-то утробный звук, отдаленно напоминающий мурлыканье кота. — Скажите, что еще Эрик может сделать для вас, моя госпожа? Просите о чем угодно… Даже о том, в чем не решаетесь себе признаться, моя маленькая лгунья.       Это заявление смутило бедную Кристину и окончательно сбило с толку. Таких слов, пропитанных ненасытной страстью и вместе с тем… насмешкой, она никогда прежде не слышала от мужчины. Эрик вел себя странно, странно даже для него. И Кристина, было, испугалась, что он сошел с ума от отчаяния, но тут она почувствовала этот запах — от Эрика разило алкоголем.       Кристина не знала, что предпринять. Насколько опаснее пьяный Эрик Эрика в обычном его состоянии? Может, он вовсе не опасный, а наоборот?.. — Пройдемте в другое место, здесь… очень интимная обстановка… в темноте, знаете? — он хрипло рассмеялся и, схватив Кристину за запястье, потащил ее по направлению к гостиной.       Даэ покорно следовала за ним и даже не могла четко сформулировать причину этому. Лицо ее пылало от смущения из-за всех этих ужасных слов, а ноги подкашивались от осознания того, что все это произносит он — Эрик, человек, которому она служит, на которого работает и который прошлой ночью умолял ее стать его.       Кристина то и дело спотыкалась, и, видимо, мужчине это надоело. Одним резким движением он поднял ее на руки и, пропустив руку под ее коленями, понес драгоценную ношу дальше. Девушка взвизгнула и пыталась сопротивляться, но это было бесполезно, а кроме того, Эрика несколько шатало, так что Кристине оставалось лишь только крепко зажмуриться, стиснуть зубы и терпеть его горячее дыхание на своих ключицах, его руки, то и дело периодически соскальзывающие куда-нибудь не туда.       В гостиной было жарко натоплено, а в камине весело потрескивал огонь. Его озорное пламя озаряло почти всю комнату, и это ощущалось даже кожей.       Кристина широко распахнула глаза и сдавленно вскрикнула, когда Эрик практически бросил ее в кресло. Она подпрыгнула на мягкой подушке, и грудь ее всколыхнулась. Руки машинально легли на шею, стремясь закрыть излишне открытую для данной обстановки часть тела, но было поздно — все это не укрылось от пронзительного и внимательного взгляда. — Вы так… восхитительны… — пророкотал Эрик.       Кристина подняла на него испуганные глаза и вздрогнула, задохнувшись. Ее привело в содрогание не лицо мужчины, на котором не было маски, а то, как он на нее смотрел. С каким горящим восторгом, с какой алчностью и страстью… — Кристина, вы, право, такая глупышка, — тонкие губы его изогнулись в снисходительной усмешке. — Посмотрите на себя, такая красавица пришла… да ко мне… Я чувствую себя Дон-Жуаном… Да! — внезапно вскричал Эрик. — Посмотрите-ка, я — Торжествующий Дон-Жуан!       И он принялся ходить по комнате, паясничая и выделывая руками какие-то неописуемые фигуры. В любой другой день Кристина бы не удержалась от улыбки, но в тот момент она чувствовала себя донельзя ничтожной и жалкой. Она испытывала страх и неловкость. Взгляд ее метался по комнате в поисках какого-то спасения — предмета, который помог бы ей сбежать. Она приметила кочергу, которой вполне можно было замахнуться и напугать, случись что-то из ряда вон, но только Даэ шевельнулась в сторону валявшейся чуть поодаль кочерги, откуда-то из-за спинки кресла к ее ногам тонкой тенью скользнул Эрик.       Он схватил ее правую ногу, обутую в изящную туфельку, и хотел, было, коснуться ее краешка губами, но Кристина, всхлипнув, отдернула ее. Эрик тут же переметнулся выше и за какую-то долю секунды завладел ладошкой девушки, и прижав ее к холодным губам, зашептал: Волненьем страстным я томим; Но близ любезной укротим… — Ах, Кристина, ну почему вы не хотите быть моей? Что вам стоит осчастливить бедного Эрика? — с волнением и жаром недоумевал он, покрывая ладонь Кристины поцелуями. — Я… Я успокоюсь, подождите…       Несколько долгих секунд он и правда ничего не предпринимал, и Даэ, забившаяся в угол кресла, с облегчением успела подумать, что настал конец ее мучениям, что теперь она пойдет к себе. Но Эрик резко потянул упирающуюся Кристину на себя и, захватив ее в объятия, вкрадчиво заговорил ей на ухо: В изнемогающую деву Огонь желания проник: Уста раскрылись; томно клеву Уже ответствует язык…       У Кристины все помутнело перед глазами от какого-то жаркого ощущения, пробежавшего по ее телу, и она едва не упала на пол, когда Эрик внезапно отскочил от нее. — Я чудовище! — в отчаянии взревел он, хватаясь руками за голову и на мгновение скрывая свое нечеловеческое лицо ладонями. — Я не должен прикасаться к вам! Я ваш раб! Я слуга у ваших ног, моя Кристина, мой светлый ангел!       Он отнял руки и снова шатаясь приблизился. Кристина, приподнявшись, с волнением и жалостью смотрела на слезы, катящиеся из темных глазниц, на искривленные рыданиями бледные губы и никак не могла решиться на такой нужный первый шаг. — Мне больно и страшно… — заплакал Эрик, протягивая дрожащие руки Кристине.       Она протянула свои навстречу, но не успела коснуться мужчины — он внезапно отвернулся и поволочился к столику, на котором неприметно стояла еще не откупоренная бутылка коньяка. Одним ловким движением избавился от пробки, со злостью швырнул ее в камин и стал хлебать прямо из горла, словно в бутылке был не алкоголь, а как минимум лимонад. — Эрик, остановитесь! — вскрикнула пораженная Кристина, тут же поднимаясь на ноги и бросаясь к нему, позабыв о былой опасности. — Вы же убьете себя!       Эрик заторможено обернулся, пряча бутылку за спину. Слезы продолжали безостановочно литься, смешиваясь с алкоголем, стекающим по подбородку. Его взгляд какое-то время рассеяно блуждал по светлому лицу стоящей перед ним девушки, а затем как будто прояснился. В следующее мгновение Кристина с горечью осознала, что это было вовсе не отрезвление. — Такая невинная, такая желанная… Я заставлю вас, Кристина, моя малышка, заставлю, — он невесело усмехнулся, затем послышался звон разбивающегося стекла, последний всплеск коньяка, и опустевшими руками Эрик схватил девушку за плечи, прижимая ее к себе.       Ее жалкие попытки освободиться, безвольные трепыхания ни к чему не приводили, напротив, только раззадоривали мужчину. Он рассмеялся, потом сердито зарычал и, встряхнув Даэ, сжал ее так, что она полностью оказалась обездвижена. — Я так люблю тебя, Кристина… — прошептал Эрик, склоняясь к ней и касаясь губами ее нежной шеи, обжигая ее алчным жадным поцелуем.       Кристина сморгнула слезы, которые у нее выступили от злости, и процедила: — Этого не заметно, месье.       Этих слов, исполненных гнева, отвращения и обиды, было достаточно для того, чтобы Эрик выпустил бедняжку из своей хватки.       Он схватился за голову, запустил пальцы в то, что у него осталось от волос, и принялся драть их, издавая жуткие бессвязные стоны. Прежде чем Кристина опомнилась, Эрик сдернул с себя галстук-бабочку и разорвал рубашку, обнажая свою впалую грудь до середины. Ртом он жадно хватал воздух так, словно задыхался. Слезы градом катились из двух черных отверстий. — Я не могу… Это больно… Так больно…       Он качнулся назад и едва не упал в груду осколков, которые остались на полу немым укором всему произошедшему этим вечером. Кристина резко прижалась к мужчине, крепко обнимая его поперек туловища, всем своим телом помогая ему устоять на ногах и не упасть.       Она снова, как той ночью, гладила его по спине, утешая, как маленького ребенка, а Эрик жадно обнимал ее, словно пытаясь впитать до самой последней капли ее ласку. — Эрик, вам очень плохо. И все это — вина той гадости, что вы пили. Вам немедленно нужно в постель, — строго заметила Даэ, немного отстраняясь, заглядывая в светящиеся огни-глаза. — Как прикажете, мадемуазель, — мужчина расплылся в похабной улыбке, и Кристина легонько стукнула его в костлявое плечо, как если бы он был ее нерадивым супругом. — Я не шучу, Эрик. Идемте, я помогу вам дойти, — терпеливо повторила девушка.       Эрика не на шутку шатало, и он едва ли не висел на Кристине, пока они выходили из гостиной. Даэ дрожала от ночного холода, дрожала от усталости и тяжести. В одной руке она держала подсвечник с мерцающей свечой, другой помогала мужчине миновать препятствия в виде предметов мебели и косяков. — Эрик, прошу вас, постарайтесь сами держаться на ногах, мне очень тяжело вас держать, — пискнула Кристина, когда мужчина снова начал заваливаться на нее.       Они затормозили в коридоре, Даэ снова попыталась растормошить Эрика, но он только промычал что-то неразборчивое, ладонь его скользнула прямо на ее поясницу. Кристина вздрогнула и аккуратно отодвинулась, чтобы стряхнуть назойливую руку. — Давайте, идемте.       Она, было, двинулась к огромной лестнице, ведущей прямо в логово этого невозможного человека, но почему-то остановилась и после секундного колебания свернула в коридорчик, ведущий к ее спальне. Кристина содрогнулась, представив, как потащит это тяжелое безвольное тело по лестнице наверх и если дотащит, как будет укладывать Эрика в гроб. Бедного несчастного Эрика — в этот черный глубокий гроб, с высоким пологом, обитый изнутри черным бархатом. — Осталось немножко, — стиснув зубы прошептала девушка, чувствуя, как пульсируют все ее мышцы. — Кистина… Кис…       Мужчина немного встрепенулся, и Кристина почувствовала, что двигаться стало намного легче. Последние несколько метров до заветной двери были самыми трудными, а когда они добрались до нее, выяснилось, что дверь Даэ заперла на ключ и его нужно найти где-то в бесконечных складках одежды. — Нетерпеливая… — пьяно ухмыльнулся Эрик, весело наблюдая за тем, как Кристина ощупывает карманы, путаясь в кружевах и рукавах.       Свеча страшно мешала, но доверить ее Эрику было настоящим безумием, поэтому девушка продолжала мучиться. Наконец ключик был найден, он жалобно звякнул на холодном полу, и чтобы наклониться за ним, Кристине пришлось привалить мужчину к стене. — Куда же вы… моя прелестница…       Проигнорировав очередное поползновение в ее адрес, Кристина нашла ключ и поскорее отперла дверь.       Алкоголь, очевидно, имел на истощенное тело Эрика очень сильное воздействие, и с каждой минутой мужчина становился все беспомощнее и безобиднее. Когда Кристина дотащила его до аккуратно заправленной кровати, он уже едва держался на ногах. — Так, осторожно, ложитесь, — заботливо скомандовала Даэ, поджигая от принесенной свечи несколько других — на туалетном столике и на прикроватной тумбочке.       Краем глаза она наблюдала за тем, как Эрик борется с порванной рубашкой, как устраивается на боку. Его светящиеся в темноте глаза пристально уставились на ее хрупкую фигурку, порхающую по комнате в судорожных приготовлениях к ночи.       Когда наконец в камине затрещал огонь, а комната озарилась нежным светом полыхающих поленьев, Кристина устало выдохнула и на мгновенье опустилась в кресло. Она понимала, что долго так сидеть нельзя, нужно позаботиться о мужчине, который не может без ее помощи даже нормально лечь, нужно самой как-нибудь пристроиться, иначе… Воображение услужливо предложило Даэ картинку, изображающую ее изможденное, осунувшееся отражение в зеркале. — Эх вы… — прошептала она в сторону Эрика, легко улыбнувшись.       Все страхи, все переживания, вся злость, все эмоции этого вечера окончательно нашли выход в этой ласковой добродушной улыбке. Она знала: утром мужчине будет очень стыдно, если он сможет хоть что-то вспомнить. Что-то жаркое снова шевельнулось в груди, когда Кристина ненароком вспомнила тот страстный взгляд, те прикосновения, которыми он одаривал ее, а тот поцелуй в ее чувствительную шею…       Покраснев до кончиков ушей, Кристина встряхнула головой и поднялась с кресла. Ноги привели ее к туалетному столику. Взглянув на свое отражение, Даэ не могла не отметить разительных перемен в себе. Румянец заливал ее щеки, глаза блестели, но при этом она не была пьяна. Лицо стало выглядеть свежее, несмотря на перенесенные испытания. Выбившаяся из косы золотистая прядь спускалась к чувственным губам. Куда исчезла застенчивая робкая девочка?       Еще пуще покраснев, Кристина обернулась к лежащему на кровати Эрику. Волна заботы поднялась в ее еще не успокоившемся сердце, и Даэ медленно приблизилась.       Кое-как она вытащила из-под уже глубоко спящего мужчины тяжелое одеяло, укрыла его им. Затем подложила под голову подушку, потому что сам Эрик, как ни старался, лег мимо трех больших туго набитых пухом подушек. Порванная рубашка несколько разошлась, представляя чуткому взору Кристины несколько страшных рубцов, пересекающих впалую грудную клетку, и множество мелких затянувшихся старых шрамов. — Мой бедный Эрик… — прошептала она, осторожно укрывая мужчину одеялом до самого подбородка.       Какой-то не совсем ясный порыв заставил Кристину еще раз склониться над спящим и запечатлеть на его холодном лбу нежный поцелуй, полный света и тепла.       В последний раз улыбнувшись, Даэ отстранилась, затем обошла кровать с другой стороны и осторожно устроилась на краешке. Она так устала, что сил думать о завтрашнем утре, когда она проснется рядом с Эриком, не было. Прямо в платье девушка откинулась на подушки, подтянула к себе покрывало, последний раз окинула взглядом комнату, затем блаженно прикрыла глаза, и сон смежил ей веки.