***
Настало третье октября. Не хотелось не то, чтобы встать с кровати, а вообще выдавать своё присутствие в этой квартире. Из-под тёплого одеяла выглядывало лишь половина головы рассерженного Польши, у которого видны только глаза. Полусонный поляк начал вспоминать свой план на день: сначала принять участие в съёмках и интервью, где он заявит о том, что его питомец заболел и сфотографируется со случайным животным (не Герман); провести целый день вдали от Германии; пойти в бар, чтобы попытаться поговорить с Францией. Вроде бы ничего сложного нет, кроме как надежды на то, что француз запомнит сегодняшний вечер. В принципе, Франц никогда не напивался от беспамятства, поэтому Польше не о чем переживать. Возможно, Германия сегодня и является его единственной проблемой, но он является таковым уже с февраля месяца и этот день практически ничем не будет отличаться от предыдущих. «— Так, необходимо просто встать, привести себя в порядок и поехать на съемки, — думал Польша, до сих пор укрытый с ног до головы. — Германия вряд ли позволит себе сегодня оплошность и вседозволенность, если он хочет, чтобы этот день прошёл спокойно. В любом случае, рядом будет Австрия, можно быть спокойным… Чёрт, Венгрия сегодня не придёт в бар, очень жаль. Как ему объясниться?.. Ладно, свалю это на капризы Германии и желание получить прибавку. Не лучший план, но другие отговорки будут выглядеть по-детски. Пусть только попробует пошутить про каблук Германа».***
Всё утро и половину дня заняли сами съёмки. Германия и Польша приехали вместе, но поляк решил немного прогуляться, чтобы не было подозрений о том, что они «вместе». Немец был с Лютером, а поляку поверили на слово о «болезни» второго несуществующего питомца. В любом случае нельзя медлить, поэтому не было времени выяснять обстоятельства. Всё прошло довольно быстро для стран: их сфотографировали с питомцами из приютов. Оказалось, что на одинокого Польску кидались все привезённые животные. Не ясно, что в эти моменты чувствовал Лютер, который смотрел на то, как его ласковый хозяин обнимается с другими собаками. А может, он смотрел именно на собак, желая поиграть с какой-нибудь. И это ещё мягко сказано. За это время немец и поляк пересекались лишь два раза: утром и тогда, когда уезжали. После этого Германия, привезя соседа домой, заехал сначала к Австрии в штаб-квартиру, а потом они вместе куда-то уехали, оставив Польшу одного. Славянин удивлялся тому, что немец даже не требовал поздравлений, да и негромко заявлял о том, какой сегодня важный день. Но это ведь, наоборот, хорошо, ибо можно провести спокойно день без всех этих торжеств и подлизывания. Польша имеет возможность уделить время своей семье, с которой успел пообщаться по видеозвонку. Младший поляк узнал, что на высланные деньги его отец кастрировал кота, а потом пускал нелепые, но смешные шутки про потерянное «достоинство» Сигизмунда, который теперь царапает обои. Кстати, Лютера тоже планируют кастрировать, но нужно дождаться, пока ему исполнится годик. Было бы неплохо, если можно кастрировать ещё одного пса в этой квартире. Польша думает, что Австри был бы не против такого предложения.***
День прошёл спокойно. Настал долгожданный вечер, на который Польша слегка нарядился. При общении с Францией нужно выглядеть подобающе, чтобы он не посчитал вас букашкой с бокалом пива. Польска планировал дойти пешком до назначенного места, пока его без выбора не оставил Австрия, который подобрал славянина по дороге. Да, австрийцу наконец-то дали побыть за рулём. Стоит ли вспоминать, что срок действия его водительских прав истек ещё год назад? Если это вслух сказал бы Венгрия, то по дороге их уж точно остановил полицейский с просьбой показать права. Умеет же это чудо каркать. — Франция уже на месте, — сказал Австрия, не отворачивая глаз от дороги. — Он будет находиться в кругу с Италией, Испанией и им подобными. Ты с ним будешь разговаривать? — Не знаю, я не такой убедительный, как ты, — сказал поляк, которому не хотелось напрягаться. Зато было желание перекинуть все обязательства на австрийца. — Может, ты попробуешь? — Чёрт… Ладно, попробую как-нибудь его убедить, — ответил тот, поворачивая на стоянку. — Этот француз не один век прожил, его сложно убедить кому-то помочь. Особенно когда это касается его бывшего. — Ого… Я и не знал, что ты так к нему относишься. — В данный момент я слишком устал, как тут ещё и с Францем нужно разговаривать. У него нет понятия «личный разговор» с другими, кроме Британии и Монако. Он может захотеть, чтобы я с ним пообщался в присутствии Италии. Ко всему прочему, там ещё Испания будет присутствовать. — И правда, Испания так и любит что-то узнать. Он отличается от Франции только тем, что никому не расскажет, но всё равно неприятно. — Верно говоришь. Остановившись, оба вышли из машины и последовали к бару. Войдя в него, Польша сразу ощутил свежий воздух и огромный простор, нежели, если зайти в обычный, наполненный перегаром студентов бар. Видно, что сюда вошли настоящие интеллигенты, которые будут пить только дорогущие напитки, а бармены уйдут с огромными чаевыми. Польска, который теперь не обязан общаться с Францией, тоже может немного отдохнуть и выпить пива, а может, если захочется, заказать что-то необычное. Несмотря на его часто посещение баров, он предпочитает только пиво и другие алкогольные напитки, кроме коктейлей. Для Венгрии это «бабское», и так как здесь нет венгра, можно без чужого осуждения попробовать что-то новое. Но как только поляк прошёл чуть дальше от входа, раздался ехидный знакомый голос: — И кого же к нам сюда ветром занесло? Повернувшись в сторону голоса, Польска увидел сидящих за небольшим столом Чехию и Словакию. Поляк настолько удивился, что от его ошеломлённого лица двое братьев залились смехом, обратив на себя внимание остальных стран. Поняв, в чём дело, некоторые посмеялись в руку, лишь бы Польша не испытывал дикого смущения. — А вас каким ветром сюда занесло?! Торнадо? — спросил поляк, не снимая с себя ошарашенную гримасу. Но те двое не могли ничего сказать в ответ, кроме как снова посмеяться и пригласить сесть к ним. Об их приходе не знал Австрия, поэтому он немедля подошёл к нему и стал расспрашивать, но Герман ответил, что этот вечер должен быть хоть чуточку весёлым. Судя по голосу, австриец понял, что тот уже успел немного выпить, раз уж Германия стал таким спокойным и в поднятом настроении. Также, рядом с немцем сидел Италия, а сзади него был Франц. Австрия не может просто так взять и в присутствии Германа начать с ним разговор. Ещё утром немец сказал своему дяде, что он не желает сегодня поднимать тяжёлые разговоры насчёт Британии, потому попросил австрийца отложить это на потом. Естественно, что тот не послушался именинника и планировал втайне от него это провернуть, однако Франц находится на слишком видном месте. Да и пьяный Герман намного опаснее трезвой версии, ибо он не рассчитывает свою силу. — Австри, может, по бокалу? — предложил Германия. — Нет, не хочу сейчас особо… Хотя… После «хотя» Герман, не особо задумываясь о последствиях, принял сказанное за стеснительность, потому всё же заказал по бокалу пива себе и австрийцу. Вечер обещает быть очень интересным, раз уж Германия решил раскрыться сегодня, как многогранная интересная личность. Раньше он не устраивал на свой праздник подобный вечер, на котором взаимодействовал со всеми гостями. Такую сторону мало кто видел, поэтому многим стало непривычно, однако это не убавляет интерес стран к немцу. Некоторым просто интересно посмотреть на его поведение, а кто-то, набравшись смелости, лезет к нему в разговор. За этим почти без перерывов наблюдал Польша, который не хотел принимать тот факт, что почти все забыли об истинной сущности Германии. Почему к нему такое внимание? Будто Испании всё равно на то, что Герман недавно его ругал за не застёгнутую сверху рубашку на работе, когда к странам явился Дональд Туск. Это отчасти оправдано, ибо камеры могли заснять «неопрятный» вид испанца. И всё же, поляк не понимал поведение всех гостей, а как только ему приносили пиво, то он даже не имел возможности здраво думать об этом. Почему он пришёл сюда, если он не обязан разговаривать с Францией? Ещё в машине было решено, что говорить с ним будет Австрия, и то, стало маловероятно, что этот разговор будет. Не уходит он отсюда лишь потому, что он может провести время с Чехией и Словакией, которым всё равно, на какой праздник им идти. В этом году во время отпуска они двадцать четвёртого августа, которое выпало на пятницу, праздновали день независимости Украины, хотя сами не виделись с ним с конца прошлого века. — Поль? Что ты такой кислый? — спросил Чехия, чутка толкнув поляка. — А если Польша и пьяный, и кислый… он коктейль? — Словакия как всегда оказался на своей волне. — М-м? Да ничего… — ответил поляк, будто готов вот-вот вырубиться за столом. — Совсем уж приуныл, — сделал свой вывод чех по уставшему тону голоса. — Может, если умоешься, то взбодришься? — Может быть… я отлучусь тогда, не устраивайте шоу без меня. Польша встал и, осознав, что ещё способен стоять на ногах, пошёл в уборную. Все звуки, доносящиеся из зала, стали тише. То ли ушам стало неприятно, то ли можно было почувствовать ненадолго блаженную тишину, которая прерывается лишь шагами поляка. Глянув на себя в зеркало, Польска удивился, что на его голове было целое гнездо из кудрей. Он не замечал даже, что постоянно запускал руку в волосы, и похоже, что слишком перестарался. Также появились вопросы к Чехии и Словакии, которые, наверное, ослепли, если не заметили вид такой шевелюры. Поправив себе причёску, Польша наконец смог умыться. Естественно, что после этого ему нужно несколько минут посмотреть на себя красивого в зеркало, так ещё и задуматься о смысле прихода сюда. Хотя как можно думать о том, чего нет? Но разве вечер выдался ужасным? Нет, ибо Польша смог приятно провести его со своими друзьями, хоть испытывая небольшую вину за то, что «празднует» этот день без Венгрии. Не успел поляк глубоко задуматься, как тут в уборную кто-то вошёл. Однако славянин и глаза не мог направить в сторону дверей – замер, как статуя, которую могут обойти стороной. Хотя вряд ли Германия, который как раз и потревожил Польшу, пройдёт мимо. Наоборот, немец не спеша подошёл прямо к соседней раковине. Закатив глаза, Польска недовольно цокнул. Ощущение, что когда он пьян, он становится совершенно другим человеком, который имеет свою память. Трезвый Польша не вспомнит о домогательствах, а вот пьяный сразу же подумал, что Герман в таком состоянии захочет к нему полезть. — Опять катить пришёл, именинник? — с недовольством спросил он, смотря прямо в зеркало, но на деле следя за немцем. — Что? — удивился Германия, глянув на поляка. — Зачем? — Что не вечер, как ты сразу хочешь подкатить свои яйца ко мне, — славянина взбесило такое поведение, но не было достаточно сил для того, чтобы гневаться. Вместо этого Польша полностью повернулся к немцу, устремив свой взгляд прямо на его стеклянные глаза. — Думаешь, раз уж у тебя день рождения, то ты можешь делать всё, что твоя мерзкая душа пожелает? Может, повторишь?! — Поль, я ничего сейчас не сделал. Твои резкие беспочвенные обвинения звучат дико и… тупо. — Слушай, не испытывай моё терпение! — Повторяю, я ничего не сделал и не собираюсь… Сюда же может кто-то войти, — добавил Германия и тихо расхохотался. Такой юмор Польша не оценил. Опять же, у него не было сил даже кричать, уже не говоря про защиту своей позиции. Да, Германия ничего не сделал, но и страхи Польши не без оснований. Это реально было! — Разве не помнишь, как ты домогался? Только не сваливай это всё на алкоголь, — спросил поляк. — Поль, я прекрасно всё помню, — заявил немец, тон голоса которого слегка взволновал поляка. Почему он говорит это с улыбкой? Ему весело с этого? — Что… — И потому я прекрасно помню, что я не домогался тебя. Это может подтвердить даже Австрия, — закончил свою речь Герман, наблюдая за медленной сменой лица Польски. — Да как… Поляк понимал, что в присутствии Австрии, который всегда их сопровождал, Германия не осмелился бы домогаться. Но если это происходило вне поле зрения его дяди… Да и он вроде как не глупый, чтобы не заподозрить немца в домогательстве в туалете. Да само слово «домогательство» Польше стыдно говорить, ибо для него, мужчины, это позор. В пьяном состоянии он не может противостоять Герману – вот это и пугает, и стыдит. — Это не имеет смысла, — продолжил немец. — Я не собираюсь добиваться твоего внимания таким способом, это дикость, как и твои высказывания. — Думаешь, я лжец?! — Поль, я не хочу развязывать спор, который лишь испортит наше настроение. Одно скажу: я не трогал тебя. После той пятницы я к тебе больше не прикасался. Если бы и коснулся… я бы шёл до конца. От этих слов Польше скрутило живот так, что хотелось блевать. Германия осознал, что сказал полную ерунду. Нужно спасать ситуацию, пока славянина снова не накрыла паника. — Ты ведь понимаешь, что я сказал… — Неосознанную ересь, — перебил того поляк, схватившись за лоб. — Меня это не пугает. Смущает только то, как ты додумался сказать это мне прямо в лицо. Насколько же тупорылым надо быть, о-о-ой… Германия решил промолчать. Польша просто шокированный такой полоумной фразой, намного лучше того, что словил бы панику. В тему как раз подходит тонкая шутка Венгрии про крепкоголовость Германии. — Извинение здесь ни к чему, но всё же, прошу прощения, — извинился Герман. — Могу на словах, могу на вещах, лишь бы ты не чувствовал себя весь вечер паршиво. — … Слушай, меня это конкретно достало, — не выдержал Польска. — Сейчас я не хочу обсуждать наши отношения, уж лучше дома. — Хорошо-хорошо, я тебя прекрасно понял. Уж лучше мне вернуться … Приятного вечера. Германия решил выйти первым. Эта ситуация ни капельки его не расстроила, возможно только то, что он умудрился подпортить этот вечер для Польши. Если он попытался бы оправдываться, то усугубил бы ситуацию. Легче признать себя неправым, что на деле и есть, а после спокойно уйти. И почему Германа не напрягает то, что он делает всё, что Поле выгодно. Уже подавно забыл про свой комфорт и чувства, которых он ещё не заслужил.***
В десять вечера Польша, чувствуя себя слишком вялым, пошёл домой пешком. Он ушёл втайне от Германии и Австрии, чтобы те не беспокоились о том, как бы его отвезти домой. Не хочется, чтобы кто-то увидел то, что поляка подвозит немец. На середине пути осознал, что это было очень глупым решением, ибо он на всеобщее обозрение ходит пьяным по тёмным дорогам Брюсселя. Но Польске было всё равно на реакцию прохожих, которые в большинстве своём думали, что государство слишком сильно устало за сегодняшний день. Под конец пути сил практически не было, но поляк и не думал спешить. Возможно, ему давал немного сил бодрящий вечерний ветер, который своим холодом не давал ему и на секунду остановится. Мысли о том, как он упадёт на свою мягкую кровать и уснёт сладким сном прибавляли ему бо́льшую мотивацию. Его там ждёт питомец, который при виде хозяина сразу же радостно загавкает и уснёт вместе с ним на кровати, несмотря на запрет. Поднявшись на свой этаж и войдя в квартиру, его встретило радостное гавканье. Обессиленный Польша встал на колени перед Лютером, который, недавно поев, начал облизывать лицо поляка. Простояв так пару минут, он соизволил подняться и, пройдя в свою комнату, упал на кровать. На неё запрыгнул пёс, но славянин не прогонял его. Не было сил ни на дисциплину, ни даже на сон. Опустошенные глаза глядели в потолок, комнату освещал лишь свет фонарей на улице. Голова была пуста: ни одной мысли не пронеслось за эти минуты, а может и больше. Польша потерял счёт времени, да и смотреть на часы он не хотел. Может, прошёл уже целый час, ибо Лютер уже начал тихонько сопеть. Он это делает только в глубоком сне – Польша уже изучил каждую его особенность и привычку. Питомец смог облегчить жизнь Польски в этом доме, хоть он был приведён самим немцем. И всё же, у Германии доброе сердце, если он осмелился привести сюда собаку… — В смысле «доброе сердце»? — сказал вслух Польша, резко присев. Лютер даже не шевельнулся, продолжая спать возле взволновавшегося хозяина. Поляка сильно удивило то, что подобное могло промелькнуть в его голове. Его разум действительно на секунду подумал, что в Германе есть что-то хорошее? Это ведь чушь! Германия – насильник и психически больной человек, которому не место среди нормальных. Если бы все знали, что он таковым является, никто бы не заговорил с ним этим вечером. Нет, лучше – вообще не пришли бы. «Он меняется, и это к лучшему для нас всех», — сказал когда-то Австрия. Польша не хочет в это верить. Такие люди никогда не меняются, и потому их место в тюрьме или психушке. Чем Германия лучше всех остальных? В том, что он изменился?.. Поляк не считает, что он изменился. А может, он просто не хочет или не может замечать это. Для него немец никак не поменялся в глазах, оставшись тем же сумасшедшим начальником в феврале. И Польша имеет полное право оставаться при своём мнении… также, как и другие. Италия до сих пор считает Германию лучшим другом, Евросоюз – лучшим и ответственным работником, другие коллеги – авторитетом. В этот день стало ясно, кто как видит Германа, и многие видят его, как положительного персонажа. Польска давно не слышал разговоров за спиной немца про него, не считая Венгрии. Все резко решили поменять своё мнение то ли ради выпивки, то ли из-за своей глупости. Почему все забыли, но только один поляк хочет кричать об этом на каждом шагу?.. «Слушай, Поль, — говорил Венгрия пару дней назад, — Герман, конечно, тот ещё мудак и тому подобное, но не обязательно говорить о нём каждый божий день. Он уже не просто гандон, а какой-то дьявол по твоим словам. Даже я не готов уделять ему столько внимания, как ты». — Ты не понимаешь, что произошло… Раздался звук открывающейся двери, на который Лютер сразу же проснулся и, гавкая, побежал в прихожую. Это Германия, поляк в этом не сомневается. Он надеялся, что тот пойдёт отдыхать в своей комнате, но ожидания Польши в снова не оправдались. Немец вошёл в его комнату, создавая в двери большую тень. Вновь сработал рефлекс, который заставил тело славянина напрячься, будто он сейчас будет драться. Для чего ещё Герману нужно заходить в его комнату? Вдруг он хочет что-нибудь с ним сделать? Надумал себе что-то на пьяную голову и решил воспользоваться случаем. А ведь Австрия вряд ли в состоянии сейчас прийти на помощь. — Уходи из моей комнаты, — приказал Польска, чьё лицо было в полном темени – Герман не знает, зол тот или напуган. — Нужно поговорить. Голос не был грубым, и это порадовало. Он звучал с большой надеждой на понимание, словно это было не утверждением, а просьбой. Если Польша согласится его выслушать, то Герман быстренько что-то скажет и уйдёт, нежели то, если он захочет добиться внимание криком или силой. Даже в таком состоянии поляк может здраво мыслить. Вернее, ему приходится. — Валяй. От Германа больше ничего не последовало, что раздражало Польску, но нужно потерпеть. Он подавно знает, что ему не удастся образумить пьяную голову. Увидев, как немец начинает к нему приближаться, он глянул на сидящего рядом Лютера. Германия не посмеет совершить что-то ужасное в присутствии собаки, иначе поляк специально натравит на него пса. Но случилось неожиданное: Германия, подойдя к Польше так, чтобы его освещал уличный свет, встал перед ним на колени. Ноги славянина сразу же сжались, а сам он намеревался поднять их, чтобы до них не добрался немец. Оба застыли в ожидании последующих действий со стороны Германа. Поляка смутило то, что перед ним стоят на коленях, будто плебей перед императором. — Прости меня… — промолвил Герман надломленным голосом, будто он вот-вот поддастся своим слезам. — Я не должен был это говорить… Он схватился рукой за свой голову, спустившись с волос до самих глаз, на которые он специально надавливал, чтобы быстрее избавиться от поступивших слёз. Ему стыдно не только за те слова, произнесённые пару часов назад. Германия хотел сказать многое, но как только он об этом вспоминал, то и рот открыть не мог. В горле застыл огромный ком, который давил на него изнутри. Сердце было готово раскрошиться на множество маленьких кусков от нескончаемой душевной боли. Она была и колючей, и пульсирующей, раздавалась эхом в голове. Но Германия подавно научился сдерживать себя в таких моментах, но перед некоторыми людьми это практически невозможно. Давящее чувство стыда перед Польшей готово было разорвать его на части. Даже руки дрожали, а пальцы, схватившись за волосы, хотели вырвать их. Из-за него поляк несчастен, а исправить это очень тяжело. Но когда Польска снова сможет вернуться к спокойной жизни, то их отношения больше никогда не станут прежними. Польша слишком умён, чтобы прощать его. Герман рад, что тот до сих пор не сломился перед его жалким видом… в отличие от самого немца, которого уже тошно от себя. — Герман, прекрати, — попросил Польша, попытавшись поднять его руку вместе с остальным телом. Поляк хотел избавиться от испытуемых сейчас ощущений. Его не напрягал сам вид немца, а то, что становится жаль его. Да, тот действительно выглядит перед ним жалко, но Польска чувствует «неправильные» ощущения. По его мнению, он должен сейчас чувствовать себя гордым некуда, считая Германию ничтожеством. Однако всё совсем наоборот. Ему хочется прекратить эти слёзы, которые он хоть и не видит, но чувствует. Сердце поляка хочет оказаться на месте Германа и понять, что тот сейчас чувствует. Ему это удалось, и стало ещё хуже. Польша на его месте хотел понимания, прощения… Но разум вовремя возвращает контроль над мыслями, заставляя его лишь наблюдать за действиями. Немец заслужил подобное наказание за свои ошибки. И всё же, человечность в Польске никуда не пропала. Убрав руку с мокрых глаз, Германия, в желании скрыть их, поставил руки на колени Польши и уткнулся в них. Тот не мог ничего сделать, с интересом наблюдая за ним. — Я не хочу, чтобы ты считал меня монстром… Я не причиню тебе вред, никогда не позволю… Чтобы надо мной одержало это вверх… — молвил немец, похныкивая. — Я не думаю о своей гордости, а только о твоём благополучии… Пожалуйста, я достаточно исправился, чтобы ты чувствовал себя в безопасности. Смотря на твой вид… я сам начинаю думать, что остался чудовищем… Это неправда, прошу, поверь мне! Поверь Австрии, Тайваню, что тебе ничего не угрожает… Эти слова для Польши были пусты. Он не хочет в это верить, чтобы не потерять уверенность в своей твёрдой позиции. Но поляк также не желает видеть то, как немец страдает из-за него. Плачет не из-за своей ошибки, а из-за Польски, который не собирается быть причиной чьих-то слёз. Это он является жертвой, а не Герман. Однако выходит так, что они оба причиняют друг другу боль, обвиняя при этом друг друга и не задумываясь о действиях другого. Германия подавно забыл о своих чувствах, а Польша, наоборот, их видит и начинает понимать. — Герман, — тихонько обратился к тому поляк, легонько ткнув немца в темечко, на что тот поднял свою голову. Выглядел убитым, но у него оставались силы выслушать славянина. — Ты хочешь, чтобы я чувствовал себя счастливо? — Конечно… я только этого и добиваюсь, — прошептал Герман. — Тогда прекрати эту сцену, — Польска решил взять того за руки, чтобы тот как можно лучше проникся его следующими словами. — Мне стало легче, я не боюсь… Но всё ещё тебя… Не совсем понимаю. Польша хотел сказать «ненавижу», но сдержался, чтобы не ухудшить состояние немца. — За меня не нужно переживать, я вполне способен себя сам успокоить, — продолжил он. — Если ты также будешь вести себя спокойно, как за последнюю неделю, то всё будет хорошо. Я не хочу больше ссориться… Это не значит, что я с тебя спускаю все грехи, но я не хочу возвращаться к состоянию, что было до начала августа. Просто. Хочу. Спокойствия. Германия внимательно слушал поляка, а после опустил взгляд на их руки. Польша ничего другого с ними не делал – просто держал, но для немца это было настоящим подарком с небес. Эти руки аккуратно держат его. Мозг Германа ошибочно предполагает, что это сделано с нежностью. Если он сожмёт руки Польски, то тот их невольно выдернет. Возможно, если совершить другое действие, то сидящий не почувствует? Томно вздохнув, Германия снова положил голову на колени Польши, легонько сжав его руки. Он ведёт себя, как большой ребёнок, которому не хватает тепла со стороны. Поляк не хотел бы снова когда-то оказаться на этом месте, но такое поведение Германа завораживало. Он не считал это милым, а просто чем-то удивительным и необычным, за которым хочется понаблюдать. Может, это как раз из-за недостатка сил, чтобы заставить немца остановиться. Послышался взрыв за улицей, от которого Польска сильно дёрнулся вместе с Лютером, а Герман лишь тайно расплылся в улыбке. Это был фейерверк, который запустил, скорее всего, Нидерланды. Говорили же ему, что уже поздно их запускать, но тот решил всему Брюсселю заявить о чьём-то дне единства. — Это Нидерланды, не пугайся, — сказал немец. — Уже поздно, — сказал поляк, на ответ которого тот сумел сдержать смешок. — Ты долго будешь на коленях сидеть? — До двенадцати часов точно, — ответил Германия, озадачив славянина.