Мир спасется любовью

— Что, Гроттер, трусишь? — ухмыльнулся экс-некромаг. Девушка сидела на диване, поджав ноги, и вновь и вновь нервно щелкала пультом. Глеб, примостившийся рядом, по обыкновению следил за ней: безусловно, Таня была для него много интереснее, чем-то, что показывали по «зомбоящику». — Да, — честно призналась она, — ты гад, Бейбарсов, и ничего хорошего от тебя ждать не следует. Зачем ты вообще согласился? На тебя половина курса зуб точит, и только и ждет, чтобы безнаказанно проклясть. — Думаешь, я испытываю страх перед этим сбродом? — Именно, Глеб. «Сброд». Ты хоть к кому-нибудь когда-либо испытывал настоящие добрые чувства? — Была одна рыжеволосая особа, — ответил экс-некромаг, и вышеназванная закусила губу, — до следующей «вспышки» полчаса. Хочешь идти в душ — иди сейчас, потом я собираюсь рисовать и могу пропустить момент, когда ты в очередной раз грохнешься в обморок и что-нибудь снесешь. Таня закрепила на груди полотенце, и на нее резко дунуло холодом — Глеб таки заглянул на огонек. Кажется, Склепова была не так уж и неправа, когда говорила о политике терпения… — Разве ты не этого хотела? Моего визита, — вопросил Бейбарсов, стоя на пороге со скрещенными на груди руками. Девушка резко потерялась и смутилась. — Я не закрываюсь из-за вспышек, — попыталась оправдаться она, — не хочу, чтобы тебе пришлось выламывать дверь. — Продолжишь врать, напомню о наступлении последствий, — сообщил Глеб. Интересно, и что ты мне сделаешь? — Например, это, — ответил на ее немой вопрос Бейбарсов, подходя ближе, — но, вообще-то, это просто сиюминутный порыв, никак с моим обещанием не связанный. Вообще никак. Наклонившись, он лизнул ее шею — а вернее, мокрые капли, стекающие с волос по распаренной коже. Таня затаила дыхание; по всему телу тут же пробежал холодок, а Глеб… лизал еще, и еще, пока из груди ее не вырвался мучительный вздох и руки не уперлись в его грудь. В животе предательски потеплело. Как, черт возьми, на это реагировать?! Как отвратительно, что все это… превращается в «работу». В издевку. В рыжей макушке на мгновение возникла мысль, что, сложись все немного по-другому, она бы с удовольствием окунулась в этот омут, но мысль эта показалась такой предательской по отношению к Ваньке и пугающей, что… Новая «вспышка» на мгновение заставила девушку крайне своевременно потерять сознание, и экс-некромаг подхватил ее за талию, а Таня вцепилась в ткань черной рубашки, плотную и гладкую. Отгоняя приступ боли, она потрясла головой, утыкаясь носом в его шею. Волосы нещадно мочили самого Бейбарсова, а тот не торопился убирать руки. Мускус, проклятые цитрусы, пар, капли, горячие пальцы на пояснице, ощущающиеся даже сквозь махровое полотенце… Она так сильно сжимала черную ткань, что еще немного — и та, казалось, порвется, а пуговицы полетят вниз. Гроттер подняла взгляд, и цвет ее зеленых глаз внезапно стал в два раза насыщеннее. Стоять рядом, вот так, смотреть эту черную бездну, на эти вечно кривящиеся губы… О чем ты сейчас думаешь, лопухоид, некогда бывший сильнейшим некромагом настоящего? Думаешь ли? — Мне уже лучше, — хрипло отозвалась она, вырываясь и направляясь к выходу, — наказание, кстати, так себе. Ничего не «так себе»… У нее чуть сердце из груди не выпрыгнуло. — Ой ли? — ухмыльнулся Глеб, — считай это маленькой милой местью за твои вчерашние манипуляции. Еще вчера раскусил, сволота, но поддался… Хотел поддаться, хотел получить мазохистское удовольствие. Главное, не заиграться. Бывший некромаг оставался в ванной, давая ей время на переодевание, а потому девушка спешно набросила халат, скользнула под одеяло и натянула его как можно выше. Она его, вроде, соблазнять должна? Или что должна? Нет уж, не сегодня… На сегодня хватит. Прогулка под ручку с некромагом, поедание шаурмы, визит в галерею, общение с высокоморальным Эссиорхом и подколы Улиты, звонок Ягуна, последняя сцена… Она устала. И с хождением в полотенце пора завязывать, а то сама голову потеряет. В поединке «кто кого совратит» победителем явно выйдет не она, и если Глеба, похоже, устроил бы обычный секс, то ей от него требовалась любовь. Бейбарсов молча забрал кисти — краски он унес раньше, и затворил дверь в свою комнату. Зарево — там, далеко, за окном, стало чуть более ядовитым. Хорошо, что лопухоиды его не видят, иначе все газеты уже пестрели бы заголовками о конце света, а телеканалы орали про экологию, оптические явления и все, что могло объяснить эту небесную зелень. Глеб, будучи не вполне обычным лопухоидом, видел, знала Таня, но не сообщал. Он вообще молчать предпочитал. Со спальни доносилась тихая возня, стук кисти о палитру, еле слышный шелест. По квартире пошел легкий аромат масла, таинственный и вкусный, дразнивший нос. Любопытно было б посмотреть, только нарушать личное пространство Таня не имела права… Не в этот момент. — Нам нужно заказать билеты на поезд, — сообщил Бейбарсов, пока варил кофе. Таня привычно кромсала бутерброды. Она бы предложила просто телепортировать, но ответ был очевиден, так что… — Это уже к тебе. Я ничего в этом не смыслю. Даже на поезде в последний раз ездила лет десять назад. — Разумеется. — Вчерашнюю… работу показать не хочешь? Или мне нельзя? — осторожно поинтересовалась Таня. — Вчерашнюю можно, — неожиданно легко согласился экс-некромаг, и девушка тут же соскользнула со стула и направилась в спальню. Огромный холст стоял, прислоненный к стене, и был размером в половину этой стены. Глеб не закончил картину и на треть, но на ней отчетливо можно было разглядеть зеленые деревья, океан, крошечный замок в отдалении… Буян? — мелькнуло в голове рыжеволосой, но вслух она произнесла другое. — Белые берега… и за ними — зеленые холмы под восходящим солнцем*. Но откуда холст? Я помню, что ты его не приносил, а спрятать такую махину… — Эссиорх, — произнес Бейбарсов, одним словом объясняя все. Тибидохс, похоже, значил для парня куда больше, чем он хотел показать. Слишком уж многое с ним было связано — тайные свидания, Башня Привидений, Серый Камень… И все соприкасалось с нею. Нет, Глеб, определенно, имел право ненавидеть ее так, чтобы желать уничтожить всех и вся. — Кофе остынет, — услышала Таня. Чувство вины и долга — отвратительные чувства. Однажды они уже привели ее в тайгу и сделали там счастливой, а теперь вот рвали душу, оставляя одни ошметки. — Да, я уже иду.

***

Они сидели в полутемном зале, освещаемом лишь мягким светом торшера, и пили вино — на том же диване с черной обивкой. Таня по обыкновению сложила на парня ноги, и Бейбарсов задумчиво водил пальцем по тонкой щиколотке. Алкоголь раскрепощает, и потому он позволил себе очередную вольность, ведь завтра можно будет свалить все на коварство красного вина — «напиток для съема», как однажды сказала Гробыня. — У меня в голове странные мысли, — нехотя, призналась девушка. — Можешь поделиться. Обещаю даже не смеяться, — сообщил Глеб. По «зомбоящику» шла какая-то французская комедия, на которую ни тот, ни другая не обращали внимания. Как всегда, аппарат работал для «фона», чтобы разогнать кладбищенскую атмосферу. — Я вдруг подумала, что в погоне за любовью куда больше прелести, чем в самой любви, — сказала Таня, делая очередной глоток терпкого напитка, — это куда… интереснее. — Не могу с тобой согласиться. Постоянно получать отказ, знаешь ли, несколько неприятно. — Я не об этом. Просто… Ощущение влюбленности, ощущение запрета… Будто делаешь что-то неправильное, и завершить хочется, но не хватает духу… Когда сердце колотится так бешено, что замирает душа, по коже идет холод, при этом кипит кровь, и все существо тянет к другому человеку… Осознавать эту горько-сладкую тягу, но не иметь возможности прикоснуться… — Ты мазохистка, Гроттер. Я всегда говорил, что ты любишь страдать, — ухмыльнулся бывший некромаг, — но, видимо, не настолько, чтобы погоня за прелестью перевесила уже имеющуюся прелесть. — Прости? — Сейчас ты описала чувства, которые некогда испытывала ко мне, и только что призналась, что это дико нравилось. Но ты страшная трусиха и моралистка — возможность бурных отношений с некромагом тебя испугала, и потому выбор пал в пользу таежного ветеринара с отсутствием страстей. А почему? Эти отношения выглядели привычными, устоявшимися и надежными. Подкрепленные чувством вины, уверенностью… Ты трусиха. Предпочла тихую гавань и спокойствие тому, что могло стать интереснейшим приключением в твоей жизни. — Страсть губительна, — покачала головой Таня. — Но она тебя влечет. Уверен, в глубине души — так далеко, что даже сама туда не заглядываешь — ты рада. — О чем ты? — Любовь любовью, тихая гавань тихой гаванью, но ты ведьма, Таня. И всегда будешь ведьмой — страстной, яркой, живой. Твои предки плясали на шабашах, а ты сослала себя в тайгу, ведь так было правильно… Так хотел Сарданапал, так советовали все. Иного пути не было, не так ли? Чувства вины и долга перевесили над страстью… и жалостью. Я помню происходившее так же отчетливо, будто это было вчера. Таня не отвечала. Зачем она вообще завела этот разговор? Следовало предположить, что все выльется именно в это. — А теперь магия многоглазки спала, и ты вновь осталась, с чем была, — безжалостно продолжал парень, — я знаю тебя так же хорошо, как и ты сама, но смотрю куда глубже… и без иллюзий. — Я не испытываю радости от происходящего, — наконец, ответила рыжеволосая. — Испытываешь. Ты в очередной раз спасаешь всех и вся, да еще в такой пикантной ситуации. Тебя всегда ко мне влекло, а теперь появился такой замечательный шанс рухнуть в эту яму. И как рухнуть — по всеобщей просьбе! Интересы одного-единственного Валенка отошли на другой план, и можно позволить себе то, что всегда хотелось… — Шел бы ты лесом, — выдавила Таня, залпом осушая бокал, ставя его на пол и вскакивая с дивана. Ей срочно нужно было оказаться подальше от Глеба — хотя бы на кухне, хотя бы через три метра, но несколько секунд спустя он просто вжал ее в стену коридора. Одна рука легла на округлое бедро, а другая с силой схватила за волосы, заставляя откинуть голову на его плечо… — Обижаешься на правду? Или боишься ее, и снова бежишь, не в тайгу, так на кухню? Чего ты знаешь про мою правду, хотела сказать Гроттер, но промолчала. Она по-настоящему любила Ваньку, а теперь весь этот свет следовало задвинуть назад — и ради чего? Ради мира?! Ради страсти?! Те чувства, которые она испытывала к Глебу, ее пугали… Пугали прежде, а сейчас и вовсе вводили в ступор. Что-то еще осталось, видать. — Через два дня мы должны быть на торжестве Пипы, — тихо произнесла девушка, — что ты предпримешь? — А как думаешь сама? — мягко, почти ласково произнес Глеб, выдыхая куда-то за ее ухо и зарываясь носом в непослушные волосы. Стена была холодной, а бывший некромаг, всем его внешнем ледяном спокойствии, казалось, горел от внутреннего огня. И от этого контраста соприкосновений все тело било крупной дрожью. — Ты, наконец-то, моя, Татьяна Гроттер. Пусть к концу жизни, но я получил, что желал. — Из-за обстоятельств. — Из-за обстоятельств… — повторил парень, целуя ее в висок, — и не отрицай, что не рада. Пусть к концу жизни, но ты тоже можешь делать, что хочешь, а не что должна. — Я не… — Говори честно! — рявкнул парень. Спустив с ее плеча халат и лямку ночнушки, он коснулся губами родинки на ее обнаженной лопатке. Ноги снова подкосились, и пришлось упереться в стену, чтобы не рухнуть… Несмотря на тон голоса и силу, с которой он все еще сжимал ее за шевелюру, Бейбарсов целовал ее спину так нежно, что аж судорогой сводило и дыхание перехватывало. — Ты прав, — задыхаясь, простонала девушка, — черт возьми, прав, только…. Перестань. Глеб внял отчаянной мольбе и развернул к себе лицом. Осторожно касаясь ее подбородка, поправил завиток непослушных локонов — отбросил его с лица, вернул на место спущенную лямку. — Интереснее, чем с Валенком, не так ли? Страсти, эмоции… Завораживает. Этот тихий шепот резал уши сильнее самого отвратительного звука. — Да, и будь ты проклят, — почти простонала рыжеволосая. — Я уже, Гроттер. Проклят любовью к тебе по самое не хочу. Знаешь, там, на Алтае, в Тибидохсе, в хранилище артефактов… Вызывая на дуэль Тантала и одерживая над ним победу… Все, что я хотел, это любить и быть любимым. Вот и все, что я хотел. Парень, который выманивал ее на ночные прогулки, пытался напоить кровью вепря, угрожал самоубийством, рисковал ради нее существованием на пути к Колодцу Посейдона и пускался на любое безрассудство ради одной ее улыбки, исчез. Черные омуты, полные готовности к борьбе и упрямства, очи, глядя в которые она кричала «Будь ты проклят, я почти тебя люблю», отражали только усталость, горечь и боль. — Спокойной ночи, Таня. Внезапно отпустив ее, Бейбарсов шагнул назад, поднял с пола недопитую бутыль вина и удалился в спальню. Девушка рухнула на колени, а из-под дверной щели тут же разлилась полоска искусственного света. Звон кистей о банку, запах краски… Он рисовал, а Таня почти полчаса сидела на полу, хватая губами воздух. Кожа на спине горела, а в желудке и ниже стоял плотный ком. Весь следующий день они шатались по магазинам в поисках подходящего оригинального подарка для молодоженов. О вчерашнем ни тот, ни другая не вспоминали: слишком много было сказано, слишком все ощущалось болезненно. Таня, кажется, смеялась, когда Глеб закатывал глаза на тот или иной вариант презента — а затем Бейбарсов со словами «Всегда пригодится» отчаянно пытался затащить ее в ритуальный салон. И в итоге зашел сам и вернулся с черной розой… Какая-то крошечная кондитерская с пончиками и кофе, огромный громоздкий сверток в руках у экс-некромага — после шестичасового хождения тот таки выбрал подходящий Бульоновской чете дар, пакет с черным платьем и обувью… Таня, проделавшая весь путь от торгового центра, перекинутой через его плечо и слабо протестующей — ноги уже отваливались, но нужно было сказать свое «фу». А под вечер в черно-белую квартиру вломился Ягун, которому очень захотелось прокатиться на «тыдыщ-тыдыщ», и воспринявший слова про поезд как личное приглашение. Катя, будучи умной женщиной, планировала просто телепортировать в Москву сразу от защитного купола — но душа авантюриста требовала впечатлений. Пришлось спешно заказывать билет и полубогу. И, судя по нехорошей улыбке экс-некромага, тот не отказал себе в возможности «подколоть» внезапного гостя. Ведь сказанная по телефону фраза «крайняя верхняя боковушка в плацкарте» не была понятной ни рыжей, ни ее товарищу… ________ * Смерть — лишь продолжение пути, начертанное всем. Серая, как дождь, завеса этого мира отдёрнется, и откроется серебристое окно, и ты увидишь… белые берега. И за ними — далекие зеленые холмы под восходящим солнцем. (Дж. Р. Толкиен, «Властелин колец»)