Что мне делать в этом мире?

Птиц вместе с детьми летали в новые места, за реку. Там оказались мшаники, да такие, что они принесли с собой полные корзины мха. Под яйца, мол, пусть малыши лежат на мягком. А я и не против! Не шерсть же свою состригать (было бы ещё чем), в самом деле, а то один песок под яйцами, это и правда не очень-то и мягко. И вот он, этот самый момент, который я ждала. Драконята вновь подросли, и решили, что им теперь тесно — и что им хватит сил выйти наружу. Я прекрасно слышала их, и теперь начиналась моя часть. Очень-очень аккуратно я берусь за верхушку яйца (где у драконёнка шея, а значит есть немного свободного пространства) и сжимаю челюсти на ней. Прочная скорлупа сопротивляется, и я медленно наращиваю давление — чтобы сразу же прекратить его, когда скорлупа поддалась. Ещё не хватает укусить моего детёныша! И когда я убираю пасть, драконёнок бьёт по дырочке передним рогом, расширяя её, а потом бьёт по перемычке между ними, выбивая её. А потом расширяет дыру, для того, чтобы иметь возможность вылезти из яйца. Его нос высовывается наружу, делая быстрые и глубокие вдохи наружного воздуха. Я только лижу его по высунутой морде — и спешу на помощь к другим яйцам, драконята в которых, протестующе пища, тоже сражаются с крепкой скорлупой. Куснуть — и вот его морда пробивается наружу. Я лижу его в неё, а потом перфорирую зубами последнее яйцо. Наконец, драконята едва ли не вываливаются наружу, мокрые, уставшие и жутко голодные. Я уже лежу боком, как можно ближе к ним, и они сразу припадают к моим грудям, с силой высасывая из них молоко, стремясь восполнить силы и запасы. Их шерсть с еле заметной гривой, торчащая колтунами во все стороны, всё ещё не высохла и пахнет белком яйца, так что я изгибаю шею и нежно прохожусь по ней языком, слизывая остатки белка и награждая их запахом моей быстро высыхающей слюны. Теперь шерсть ровная и сухая! Почему… Почему это так правильно? Почему я чувствую, что так и должно быть? Что я должна быть драконицей, что должна сносить и высиживать яйца, должна лизать по шерсти детей и тех, кто мне нравится. Что у меня, как у драконицы, должны быть большие, прекрасные крылья, на которых я держусь едва ли не лучше, чем на лапах на земле! Я почувствовала чьё-то мурлыкающее прикосновение. Это Птиц лизал мою щёку своим раздвоенным языком — и мы оба мурлыкали друг другу. И он, мой прекрасный дракон, тоже должен быть — в конце концов, я же дракона! Он нежно потёрся носом о мою щёчную шерсть — и я ответила ему поцелуем. Хороший мой… После еды и короткого отдыха драконята попробовали встать. Я, всё ещё помня о людских малышах, боялась, что тут будет что-то подобное им, но нет — дети встали, на дрожащих, пока нетвёрдых, лапках, и сделали несколько шагов. Потом, конечно, лапки подогнулись, и тогда они расправили крылья, их ладонями смягчив падение. И снова, уже увереннее, и с гордостью глядя на меня, за что я не преминула лизнуть их по спинам. И вот, они уже более-менее уверенно ходят. Ну конечно, на четырёх лапках куда удобнее ходить, чем на двух! И центр тяжести не мешает. После таких упражнений они вновь присосались ко мне, и Птиц не преминул лизнуть их по едва оформившимся гривам. Уже повзрослевшие дети тоже подошли поближе, нюхая и неуверенно лижа мелких по крыльям. Где-то глубоко ворчит, что это мои дети, и никому к ним прикасаться нельзя, но я же всё-таки разумная драконица, как и все вокруг, так что, участь быть убитыми отцом или сиблингами им не грозит. И когда это окончательно подтвердилось, я наконец полностью успокоилась. Хатчилинги наелись и уснули, и я, стараясь не беспокоить их, мягко ступая одними подушечками на лапах, подошла к лежащей скорлупе. Она пахла довольно вкусно, и я сама не заметила, как моим длинным языком подцепила скорлупинку помельче и отправила в пасть. И правда вкуснотища! И я, уже не стесняясь (а Птиц подтвердил, что это вполне нормальное поведение), съела всё. Не, ну правда, зачем такой вкусной вещи зря пропадать? Через несколько дней стали вылупляться грифонята. Радостная весть волнами расходилась по всему поселению, сначала от одной грифоницы, потом другой, третьей… Вскоре все знали, что шесть грифониц наконец дождались своих детей. Я хотела посетить их, посмотреть — но сама держалась рядом с моими хатичлнгами, да и грифоницы с весельем в голосе убеждали меня, что мне поплохеет только от одного вида птичьих малышей. Хатчлинги быстро росли, прибавляя в росте, весе и пушистости. Даже грива оформилась, очень даже густая для их размеров. Глядишь, через месяц достигнут роста мне по колени, да начнут летать. Хотя, конечно, они и сейчас не прочь, но пока только пытаются планировать, прыгая со спины большой меня, но крылышки устают быстро — и потом приходится восполнять энергию, естественно через молоко. Я сама совершенно не выходила из дому, хотя, наверное, могла бы, если бы никого не было, еду-то где-то надо искать. А ела я теперь целых три раза в день! По сравнению с единственным разом в обычном состоянии — это довольно ощутимо. Хорошо хоть, что еду мне приносили. Птиц приносил вкусные камешки с берега речки и гор, а уже имеющие полное право зваться подростками дети приносили различные седобные растения — даже включая тот самый рогоз. Но я начала скучать по сладости нектара. Давно его не пила, а способа набирать его из цветков не при помощи длинного языка не существует. Хоть насос какой миниатюрный мастери! Но для этого нужны инструменты… опять. Гррр! Надо делать режущие штуки! Ну хоть шило не понадобится, оно у меня в лапах спрятано. Целых четыре штуки. Враз дырок наделаю! В чужой шкуре, если её обладатель на мою покусится. Наконец, бурный рост малышей закончился, когда они совсем немного не доросли до четверти моего роста. Но теперь их энергия требовала иного выхода, в виде исследования и игр. И в первые же два дня дупло было исследовано вдоль и поперёк — даже на стены лезли, хоть и не высоко, чтобы потом не больно было спрыгивать. Под конец, они даже выходили на ветку, держась за неё полностью выпущенными когтями. Но дальше, они хотели увидеть и всё остальное. Пришло время полётов.