Чужими глазами

Хельна знает как быть идеальной хозяйкой дома. Дело тут, конечно, не в уборке и умении командовать слугами – эти несложные навыки она освоила давным-давно, еще в те времена, когда они только стали жить вместе и сэр Шурф понял, что обучить идеальному выполнению заклинаний потомка драххов просто невозможно. Он лаконично сообщил ей, что проще нанять слуг, тем более, что это даст им больше свободного времени. В тот момент это было очень кстати: обстановка в городе спустя несколько десятков лет после официального окончания гражданской войны все еще оставалось неспокойной, в столице то и дело объявлялись мятежные Магистры распущенных Орденов, и тогда Шурф мог не появляться дома несколько суток к ряду. Впрочем, сама Хельна могла этого просто не заметить, она с головой уходила в написание новой статьи для газеты, так что и сама порой оставалась в редакции на ночь. Словом, они оба были страшно заняты, и настроения заниматься домом ни у кого не было. Требования были минимальны: чистота и порядок – и сэр Шурф со спокойной душой идет на службу укрощать злых колдунов; дом стоит на месте, никуда не делся, и любимая домашняя скаба по-прежнему висит там же, где ее оставили – и Хельна может спокойно уснуть за своим рабочим столом в редакции. Даже спустя много лет Хельне сложно сказать, в какой момент их жизнь начинает меняться, превращаясь в то, что у них есть сейчас. Ее сосредоточенность – одна из немногих черт, которые она могла бы противопоставить сэру Шурфу, если бы ей это вдруг пришло в голову. Но как и у всего, здесь тоже есть обратная сторона. Погружаясь в свои дела, она всегда, как ей кажется, пропускает все самое значительное. В какой момент принадлежащее им здание превратилось в дом в традиционном значении этого слова? Хельна не уверена. Когда сэр Шурф провел дома несколько дней к ряду после гибели сэра Тотохатты? Его смерть ударила по нему куда сильнее, чем он позволял себе признавать, и она тоже взяла несколько Дней свободы от забот, чтобы побыть с ним. Не то, чтобы ее общество могло как-то исправить ситуацию – смерть вообще не то, что можно исправить – но она надеялась, что ее присутствие помогло хотя бы немного. Или все изменилось в тот день, когда после очередного экстренного выпуска газеты она пообещала Шурфу вернуться домой через пару дюжин минут – столько ей было нужно, чтобы добраться на амобилере с одного берега на другой – а затем уснула там, где сидела? Она отлично помнила, как он нежно, но настойчиво тряс ее за плечо, пытаясь разбудить, и какая мертвая тишина стояла в редакции, потому что его присутствие заставило замолчать всех ее коллег. - Это, конечно, твое дело, - спокойно сказал ей сэр Шурф следующим утром, отложив ради разговора даже неизменную привычку выходить из дома в одном и то же время, - но я склонен полагать, что твоя работа в газете подошла к своему логическому концу. Не знаю, может ли она дать тебе что-то еще – по моим наблюдениям, твой интерес к работе в данной сфере исчерпал себя полтора года назад. Хельна сначала не согласилась, но задумалась. Менять профессию, учиться чему-то новому было интересно, но... но. И тогда восхитительный сэр Шурф, щелкавший любые задачи, над которыми она ломала голову словно над куанкурохскими головоломками, поинтересовался, зачем ей учиться чему-то новому? То есть, он совершенно не против, и бесконечное развитие свойственно лучшим представителям человечества, но разве она не занимается поэзией всерьез последние четыре дюжины лет? Привыкать по началу было трудно. Не нужно было идти в редакцию, теперь она сама распоряжалась своим временем. Спустя несколько лет она отыскала нужную точку, которая позволяла ей балансировать: она была поэтом, она была светской женщиной, она была женой. И да, конечно, были еще другие, менее значительные интересы. Ее расписание было достаточно плотным, чтобы соперничать с таковым сэра Шурфа, особенно когда дел стало меньше и, следовательно, его служба – спокойнее. Ее утро начиналось после полудня – решить вопросы со слугами, определиться с меню на ближайшую дюжину дней, привести себя в порядок. После завтрака, приходившегося на обед, Хельна направлялась в свой рабочий кабинет и принималась за бумаги. Просматривала сделанные ранее наброски, что-то редактировала, читала, собирая идеи и вдохновение. Когда работа была сделана (или не сделана, но ее работа ведь не имела конца), начиналось время визитов. Можно было сходить в гости к знакомым или встретиться с друзьями в «Розовом буривухе». Среди всей этой не очень важной суеты перед Хельной стояла одна, с виду простая, но на деле сложная задача: не растерять себя, не расплескать свою энергию полностью до вечера. Потому что с наступлением темноты начиналось все самое важное. Во-первых, это было время, которое она проводила в компании сэра Шурфа: слушала о его делах, делилась своими новостями, обсуждала прочитанное. В дни, когда за окном накрапывал дождь и идти никуда не хотелось, она предпочитала оставаться дома: компания сэра Шурфа была в десять раз лучше сплетен языкастых кумушек, собиравшихся в «Буривухе». После того, как Шурф шел спать, она наконец могла заняться тем самым важным, чего ждала, только открыв утром глаза: она могла сочинять. Да, к ее услугам был любой час дня, но именно ночью у нее выходили самые лучшие, как считала она сама, строки. Вероятно, где-то именно в этот период она начала заниматься домом всерьез и полюбила его так, как когда-то ферму в Ландаланде, когда еще была маленькой девочкой. Но, погружаясь с тем рвением, которое когда-то расходовала на газетные репортажи, в поэзию, Хельна точно так же забывала обо всем, что происходит вокруг. Иногда витавшая в воздухе идея не отпускала ее по дюжине дней, и тогда даже днем, совершая привычные действия, разговаривая с друзьями или с Шурфом, она все равно присутствовала при этих событиях как бы не до конца. И в очередной раз упустила момент изменения. Очень важного, как выяснилось впоследствии. - Так значит, заместитель сэра Джуффина – «ночной человек»? – переспросила она рассеянно за ужином. Сэр Шурф коротко подтвердил. Он вообще не слишком любил разговаривать за едой. Но и после еды она узнала о таинственном сэре Максе меньше, чем от подруг на другой день. Навестить леди Меламори Блимм, когда она устраивает очередную дружескую вечеринку с друзьями и коллегами, было совершенно естественно, и грозный сэр Макс, на деле оказавшийся симпатичным и безобидным на вид парнишкой, тоже там был. С удовольствием пил вино из подвалов Семилистника, бросал выдававшие его с головой взгляды на хозяйку дома и охотно слушал ее мужа. Хельна не знала, чем пичкает сэр Шурф свою новую жертву – пересказывает ли сокровенный смысл «Маятника вечности» или читает историческую лекцию – сэр Макс его увлеченно слушал, а значит, ему было интересно. Он был идеальным собеседником для ее мужа просто потому, что приехав из Пустых Земель и не имея образования, он был как чистая табличка и охотно впитывал новые знания. С талантом сэра Шурфа к наставничеству это было аккурат то, что нужно. Второй значительный момент произошел гораздо позже, в их собственном доме. Она как раз вернулась от подруги, а сэр Шурф вошел вместе со своим гостем через стеклянные двери со стороны сада. К сапогам сэра Макс прилипла влажная мелкая листва, от него пахло сыростью и дождем, и его встрепанный вид казался до абсурдности неуместным в этом упорядоченном пространстве, но их гость этого совершенно не замечал. Он оживленно что-то рассказывал Шурфу, экспрессивно помогая себе руками, и их столкновение вызвало у него ступор. - Леди Хельна, - смущенно поздоровался он с таким видом, будто она застукала его не в гостиной, а на одном из их садовых деревьев с карманами, полными ворованных яблок. Он был отличный собеседник, очень тактичный. Живо интересовался ее стихами, расспрашивал про дела, и никак не пытался приукрасить свои ответы, говоря то, что действительно думал. Это подкупало. Ничего удивительного, что Шурф проводил в его компании так много времени. Недолго думая, она предложила гостю поужинать вместе с ними и Макс не отказался. Ели они в малой столовой – очень по-семейному, если бы кто-то решился спросить. Сэр Макс уплетал за милую душу, развлекая разговорами их обоих. Шутил про Пустые земли, рассказывал Хельне про мед поэзии и великом Одине (это было общим интересом четы Лонли-Локли), и был очень мил. Так мил, что Хельна словно в замедленной съемке запомнила, как сэр Шурф опускает украшенную рунами руку на спинку его невысокого кресла – это естественно, ведь он наклоняется, чтобы долить их гостю камры. Макс скомкано благодарит, прежде чем продолжить прерванный рассказ, но рука хозяина дома остается на спинке его кресла. И кажется, что таким образом сэр Шурф хочет быть как можно ближе к своему другу. Ни один, ни второй этого не замечают, это видит только Хельна. Правду говорят, что хороший поэт подмечает невидимые чужому глазу детали. Остаток вечера Хельна проводит в задумчивости. То есть, она с удовольствием слушает сэра Макса и что-то отвечает, улыбается и даже смеется, но вместе с тем в гостиной ее нет. Ее мысли далеко, они словно подернуты предрассветной дымкой, и Хельне так интересно что за ней, что ей не терпится остаться одной, хочется подняться в свой кабинет. В конце вечера, когда приходит время прощаться, она сердечна с Максом, как никогда прежде. Улыбается Шурфу, ласково прикасается губами к его щеке, и поднимается к себе. Ей хочется петь, внутри нее как будто тысяча соловьиных трелей, словно три весны сразу – она знает, она не сомневается, что сегодня, да и в последующие дни, напишет нечто очень стоящее. Сэр Шурф влюблен, в их дом вошел еще один очень важный человек, и она, следуя своим чувствам и его вкусу, чувствует приближение чего-то прекрасного. Любовь – излюбленная тема поэтов, разве нет? Жаль только, что свои стихи она не сможет показать Шурфу. По крайней мере, не сразу, но позже – обязательно.