Mystical Love

Music: Palaye Royale — Tonight Is The Night I Die       Дончжу очнулся на своей общажной кровати с запёкшейся кровью на лице. Рядом с ним находились Донмён с Гиуком и тихо о чём-то переговаривались. Стоило им заметить, что Дончжу пришёл в себя, они тут же замолчали и уставились на него.       — Уходите, — уронил Дончжу в повисшую тишину. Всё его тело было словно свинцом налитое. Возможно, Дончжу нуждался в помощи, но его моральное состояние отчего-то диктовало свои правила — нужно всех срочно выгнать. В нос закрадывались странные и непривычные ему запахи, от которых тело становилось ещё тяжелее, особенно нижняя его часть.       — Как же мы можем, братишка… — мямлил заплаканным голосом Донмён, но Дончжу был непреклонен. Страсть как хотелось остаться одному.       — Прошу вас, — устало, но настойчиво попросил Дончжу. — Мне ничего не нужно. Я хочу остаться один. Займитесь своими делами.       — Но ты ничего не сможешь…       — Справлюсь. Я не настолько беспомощный.       В этот момент Донмён взглянул на брата таким внимательным взглядом, что Дончжу понял: не ему одному кажется, словно что-то в нём переменилось.       — Ты какой-то… недостаточно равнодушный для себя, братец, — изрёк Донмён, на что Дончжу было нечего ответить. Он всего лишь одарил брата хмурым взглядом, тем самым показывая, что обсуждать сейчас собственную эмоциональность — это последнее, что ему необходимо в данный момент.       Когда Донмён с Гиуком наконец-то ушли, Дончжу откинул голову на кровать и начал думать о том, что он должен делать дальше. Ему пришло в голову, что, вероятно, он в ближайшее время не сможет ходить на учёбу или свою подработку, поэтому необходимо заняться больничным. Стало быть, нужно каким-то образом поднять своё непреподъёмное тело с кровати и пойти в душ, чтобы элементарно отмыться. У Дончжу не с первого раза это получилось. Он упал на пол возле кровати на свой живот, и, очутившись на полу, вдруг почувствовал непонятный острый укол в своём теле, внизу живота. Не сознавая, что это такое, Дончжу стал ползти. Ему было так сильно жарко, что он задыхался. Воздух вокруг был таким горячим и сухим, что саднило в лёгких. В носу и без того было больно, запах крови был тошнотворно силён, а горячий воздух разъедал ноздри ещё сильнее. В груди Дончжу больно сдавливало, но он продолжал ползти. Конечности еле-еле его слушались.       Возле душевой Дончжу кое-как поднялся и смог зайти внутрь. Раздевшись и оказавшись под водой, он, опустив голову, стал наблюдать, как с него стекают красные струи воды. Под прохладной водой Дончжу стало немного легче, он был готов стоять так очень долго. Ему это и светило, потому что он твёрдо решил стоять там до тех пор, пока стекающая с него вода не станет прозрачной. Вода из душа била ему сначала в затылок, пока Дончжу не опустил голову чуть сильнее. Падающая вода стала бить Дончжу в шею, и у него по телу пронеслись мурашки. Укус, оставленный Гонхаком, жутко болел и ныл, но прикоснувшись к нему кончиками пальцев, Дончжу ощутил, как в воздух вокруг влилась сильная сладость, а внутри тела приятно задрожало. Он продолжал водить подушечками пальцев по укусу. Ему было приятно, но было ещё и плохо. Дончжу почувствовал, что его ноги вот-вот подкосятся, и он упадёт, поэтому усилием воли заставил себя перестать прикасаться к своей шее.       Переодевшись в чистую одежду, Дончжу вернулся в комнату, еле волоча свои ноги. Ему пришлось через силу вытереть кровь с пола и поменять постельное бельё. На столе он увидел свой порванный чокер с луной. Дончжу не помнил всё слишком чётко, но и без того догадался, что испорченный аксессуар — работа Гонхака. Жар по-новой охватил тело Дончжу, и он выбросил из головы мысль о своём чокере, решив, что разберётся с этим позже. Он надел обычный чёрный чокер. У него было несколько таких, хоть он и предпочитал тот, что с луной. Ему в любом случае необходимо было прикрывать свою шею.       Пережив долгое ожидание, а затем не менее долгие уговоры врача лечь в больницу, а не заниматься самолечением в общежитии, Дончжу лёг в постель. Вскоре ему позвонил Гонхак, и это сильно удивило. Дончжу обычно не обращал внимания, понимая, что лучше не пытаться выжать из Гонхака какие-то хорошие чувства по отношению к нему, но этот хён всё же стал относиться к нему лучше. От этой мысли на губах Дончжу невольно расцвела улыбка, когда он разговаривал с Гонхаком, но в то же время он ощущал, как непривычное напряжение начинает стискивать его тело, давить на низ живота. Жар разгорался. Голос Гонхака в трубке пугающе подстёгивал воспламенение в теле Дончжу. Он не знал, что ему с этим делать. Казалось, будто в его комнате начался пожар, но вокруг всё было как обычно. Чуя подвох, Дончжу попросил Гонхака повременить с визитом. Интуиция подсказывала Дончжу, что ему стоит побыть одному ещё некоторое время.       Ночь для Дончжу тянулась мучительно долго.       Вся его постель пропиталась потом. Ему было жарко, воздух вокруг душил. Трясясь от нескончаемого напряжения, тело металось в лихорадке. Дончжу решил, что он серьёзно болен, и надо было попросить Гонхака принести таблетки вечером, а не утром. Одежда липла к телу хлеще, чем бывало с ним в тренажёрке. Дончжу не знал, как ему протянуть до утра. Было так мучительно, что он стонал и сжимал в руках одеяло, простынь, наволочку на подушке. Даже во время Лисьей болезни Дончжу не ощущал себя так хреново, как этой длинной ночью, полной страданий. То проваливаясь в сон без сновидений, то выныривая из него в нескончаемую лихорадку, Дончжу молил мироздание, чтобы утро наступило как можно быстрее.       Утром Дончжу не сразу услышал стук в дверь. На ватных ногах он кое-как дошёл до двери. Никогда в своей жизни он не был настолько потным и грязным, но ему некогда было думать о том, как стрёмно ему будет перед Гонхаком.       Стоило Гонхаку показаться перед ним, сердце Дончжу подпрыгнуло в груди. Так больно подпрыгнуло, что ему было сложно не показать этого. После этого от сердца стал разливаться по всему телу такой жар, что Дончжу показалось, будто ему сейчас все внутренние органы спалит этим неконтролируемым пожарищем.       После этого Дончжу старался на своего хёна больше не смотреть.       Старший был такой участливый, что Дончжу это вдруг стало причинять неудобства. Вообще он чувствовал себя так, будто он стал слишком эмоциональным. Как-то некстати вспомнилось, как много для него сделал этот грубый, но всё же всегда приходящий на выручку хён. И Дончжу стало немного больно из-за того, что он бесполезен и сам может только приносить проблемы. Он и так это всегда знал, но в этот день, когда он чувствовал, будто вот-вот сгорит дотла из-за лихорадки, ему нестерпимо захотелось биться головой о стену от обиды на самого себя.       Гонхак предложил посидеть с ним, и Дончжу вдруг весь напрягся. Интуитивно он чувствовал опасность, поэтому сказал, что ему ничего не нужно. Но Дончжу не учёл того, что Гонхака может как-то задеть его отказ. И когда Дончжу услышал в голосе старшего раздражение, он вдруг ощутил желание, чтобы тот не уходил.       «Останься со мной, хён»       «Уйми как-нибудь эту боль, охватившую моё тело, хён»       «Я не хочу больше оставаться один на один с самим собой, хён»       Мысли начали роиться с голове Дончжу, как пчёлы в улье, заглушая здравый смысл и попытки интуции докричаться до уже отчаявшегося Дончжу. Он смертельно устал за ночь. Он даже думал, что, может, умереть во время Лисьего пламени было бы проще, чем пытаться пережить раздирающие его страдания.       Дончжу схватил Гонхака прежде, чем хорошо всё обдумал. Его влажная ладонь чуть ли не соскальзывала с чужого крепкого запястья, но Дончжу вцепился в него что есть мочи. Ему было страшно. Страшно оставаться одному, но и страшно поднимать взгляд на Гонхака. В тот же момент, он очень хотел попросить помощи, но отчего-то решил, что словами сказать этого не сможет, поэтому остаётся сделать это только взглядом.       Гонхак стал медленно поворачиваться. Он уже не был раздражён, и это принесло Дончжу толику облегчения. Это состояние ненадолго создало иллюзию безопасности. Дончжу по-прежнему игнорировал свою интуицию, которая уже вовсю трубила о том, что нельзя оставлять Гонхака в комнате.       Но было поздно.       Их взгляды пересеклись, и Дончжу услышал в голове у себя отчётливую мысль. Но такую, какую сам бы выродить точно не смог. После этого он ощутил себя так, словно его сознание резко выпнули куда-то в сторону. Будто у него отобрали контроль над собственным телом. Гонхак резко столкнул Дончжу прямо на пол, и тот, проехавшись на спине, сильно ударился и ободрал кожу через одежду. Гонхак навалился сверху и резко, безо всяких предисловий, спустил с Дончжу брюки с трусами, после чего разделся сам и резко вошёл в неподготовленное тело.       Бешеная боль охватила всю нижнюю часть тела Дончжу. Но чувствовалась она как через какой-то вакуум. Как будто что-то не давало Дончжу пользоваться его телом полноценно. Гонхак напротив него выглядел так, словно у него напрочь вышибло мозги. Его зрачки казались светлее обычного, а взгляд был совершенно пустой, в то же время выражение лица было каким-то злым, будто Гонхак реально, по-настоящему ненавидел Дончжу. Не то, чтобы младший не знал, какие у них взаимоотношения, но такой ненависти на лице Гонхака никогда не видел.       Дончжу знал, что ему надо позвать на помощь, наверное, но не мог. Гонхак, схватив младшего за обе руки и прижав за запястья к полу так, что при каждом движении тот стукался костяшками о жёсткий пол, брал его грубо. Толчки его были жёсткими, а кожа прохладной, что в такой ситуации, когда Гонхак быстро, резко и горячо врывается в чужое тело, очень пугало. Неповиновавшееся Дончжу тело отчего-то утопало в удовольствии. Боль была сильнейшей, но вместо того, чтобы оставаться болью, конвертировалась в наслаждение, заставляя Дончжу издавать надрывные и совершенно бесстыдные стоны. Он не понимал, что с ним происходит. Всё то напряжение, которое изматывало его со вчерашнего дня, жгло внутренности сладостью. Жар душил, давил, он был почти осязаем на коже. Но всё по-прежнему ощущалось так, словно у Дончжу кто-то отнял его тело и позволял только наблюдать.       Гонхак вдруг прорычал и, нагнувшись к Дончжу, сомкнул зубы на его левом плече. Его клыки словно стали острее, поэтому с лёгкостью продрали ткань футболки и вошли во влажную от пота солоноватую кожу. Сердце Дончжу заколотилось как бешеное. Его пах готов был взорваться, голос сорвался и с ним что-то произошло. Он словно достиг своего лимита. Будто вся эта нарастаяющая боль вперемешку с диким напряжением, сладостью и жаром, добралась до высшей отметки, рванула, как задетая по неосторожности мина, и осыпалась каким-то болезненным удовольствием.       Дончжу услышал громкое надрывное рычание Гонхака, после чего тот, сжав до боли чужие запястья в своих пальцах, будто все кости переломать хотел, вжался в его бёдра и, наконец, остановился. Эта остановка была оглушающе спокойной. Дончжу что-то чувствовал внутри себя, но из-за того, что у него не слушалось тело, а внизу всё онемело, он не мог осознать, что произошло. Он наконец-то стал приходить в себя, подрагивая от странного приятного ощущения, распространяющегося от паха по всему телу. Конечности онемели так, что Дончжу не чувствовал своих пальцев.       Вскоре его настигла боль в зажатых запястьях. Дончжу даже не подозревал, что это только начало.       Будучи наконец-то в состоянии осмотреться с ощущением, что он — единственный владелец собственных глаз, Дончжу перевёл взгляд на Гонхака. Тут-то его сердце и ёкнуло от накативших эмоций.       Гонхак смотрел на него с таким непривычно неприкрытым ужасом, что Дончжу сразу понял, что всё, чем они занимались, не просто неправильно. Это ужасающе отвратительно и незапланировано. Никем не одобрено. По чьей воле это вообще произошло? И взгляд Гонхака, который словно впервые за последние полчаса был в себе, сквозил непониманием. Дончжу вдруг почувствовал себя оскорблённым. Он что, один здесь всё помнит? У него никак не получалось помешать Гонхаку, помешать самому себе. Но он, в отличие от старшего, всё прекрасно помнил, пусть и находился словно где-то вне своего терзаемого и полного вожделения тела.       — Ты… — прохрипел Гонхак, но Дончжу вдруг прервал его громким стоном.       На него обрушилась вся та боль, которую по неизвестным ему причинам до этого он не мог в полной мере ощутить. Он шипел и метался, пока Гонхак с потерянным выражением лица наблюдал за всем этим спектаклем. В конце концов Дончжу зажмурился и взял себя в руки.       — Пусти меня, хён, — тихо выдавил он с некоторой обидой в голосе, еле-еле вынося пронзающую его тело боль. Гонхак будто не услышал. Дончжу резко посмотрел на него. Он кое-как извернулся, и Гонхаку пришлось выпустить чужие запястья из своих влажных ладоней, после чего Дончжу отпинул его от себя и на всех парах рванул в душевую.       Ему нужно было остыть. Нужно было подумать. Но сперва надо было попытаться как-то совладать с болью во всём теле. Стоя под душем на трясущихся ногах и держась за стену, Дончжу ощупывал свои бёдра, которые были в синяках. Как бы боязно ни было ему прикасаться к себе сзади, но другого выхода не оставалось. Между ягодиц было такое сильное сосредоточение боли, что это убивало Дончжу как физически, так и морально. Всё же решившись потрогать себя там, он измазал все пальцы в крови и чём-то ещё. Вязком и мутном.       Это его, хёна…       — Чёрт. Чёрт… Чёрт возьми… — ругался Дончжу, дёргаясь от каждого прикосновения к себе сзади. Но он твёрдо решил дойти до конца и всё вымыть.       — Дончжу, — глухо послышался из-за двери голос Гонхака. — Как… ты там?       Подняв голову, Дончжу взглянул на дверь и болезненно поджал губы. Почему-то больше всего он обижался именно на то, что Гонхак ни хрена не помнит.       — Это ведь был… секс? — вырвалось у него против воли. В течение всей его жизни мысли о сексе почему-то были подобны стрелам, просвистевшим мимо и не попавшим в цель. До сегодняшнего дня Дончжу, вроде, знал, что секс существует, но его мозг отказывался сильно зацикливаться на таких вещах, поэтому Дончжу ровным счётом ничего не знал об этом.       — Мне очень жаль. Но больше это было похоже на изнасилование.       Дончжу, вроде, примерно знал, что это такое. На него накатила такая большая волна информации буквально из ниоткуда, что голова начала гудеть. В то же время Дончжу прокручивал у себя в мыслях то, что произошло между ним и Гонхаком, и наткнулся на несостыковки. Отчего Гонхак говорит об изнасиловании? Дончжу ведь даже не сопротивлялся. Он подумывал позвать на помощь, но испугался не Гонхака, а того, что он не может контролировать своё тело.       — Если верить той статье о Лисах, то они проявляют свою сущность только в те моменты, когда им хорошо. Но ведь этого не может быть, — произнёс Гонхак, задыхаясь. — Тебе было очень больно. Я всё тебе там… порвал.       — Хён, — прервал его душещипательную тираду Дончжу. — Кажется, ты тут ни при чём.       — О чём ты говоришь? Я тебя изнасиловал. Это факт. Этому нет оправдания. То, что я не помню того, что сам творил, никак меня не оправдывает.       — Хён, послушай меня, — устало проговорил Дончжу. — Что-то страшное случилось. Я не совладал со своим телом. У меня будто тело отняли.       — Что?       — Кажется, во всём виноват Лис.       — Не говори так, будто в тебе живёт кто-то ещё. Как такое может быть?       — Хён, ты не мог меня изнасиловать, ты сам это знаешь. Зачем ты берёшь всю вину на себя? Если б не Лис, ты бы ко мне в жизни и пальцем не прикоснулся.       — Это правда. Но тем не менее я прижал тебя к полу и…       — Хватит спорить со мной, хён.       — Ты вечно меня защищаешь, — прорычал Гонхак. — Меня это достало. В этот раз я правда натворил делов. Понятия не имею, что мне теперь делать и как с этим жить.       — Ты можешь выслушать меня? — как можно мягче спросил Дончжу, выключив воду. Его голос в тишине стал громче, усиленный акустикой душевой комнаты. — Я чувствовал себя странно с тех пор, как ты меня укусил. Честно, я не понимал, что со мной, и только сейчас я могу сказать… — Дончжу неловко запнулся и страдальчески закрыл веки. — Я был сильно возбуждён.       Гонхак за дверью притих, слушая его.       — И когда я остановил тебя у двери, когда взглянул тебе в глаза, меня прошибла мысль, будто мне не принадлежащая…       — Какая мысль? — напряжённо поинтересовался Гонхак.       — «Я хочу тебя».       За дверью некоторое время было тихо. Дончжу сделалось стыдно за сказанное им, и он стоял, не шелохнувшись. Ему даже подумалось, что Гонхак молча уйдёт, так ничего на то и не ответив, но тот неожиданно подал голос:       — Хорошо, я верю тебе. Всё как будто правда произошло по вине твоей Лисьей сущности.       — Ты это понимаешь. Я рад, — с облегчением проговорил Дончжу.       — Но я всё равно ненавижу эту ситуацию. Надеюсь, ты накатаешь на меня заявление.       — Хён, ты не в себе?       — Как будто я был в себе сегодня хоть сколько-нибудь, блядь, — грубо бросил Гонхак, ударив в дверь кулаком. — Какой же это пиздец…       — Прости меня, хён, — глубоко вздохнув, проронил Дончжу, прерывая ругательства старшего на самого себя. — Я втянул тебя во что-то плохое, и это уже не впервые.       — Блядь. Пожалуйста, я тебя умоляю, не надо за ЭТО извиняться, — с недовольством попросил Гонхак. — Ты как там? Может, к врачу?       — Мне нельзя в больницу, хён.       — Почему?       — Потому что я не до конца спокоен и не знаю, что могу выкинуть ещё. Я выйду из общежития только в том случае, если буду в себе уверен.       — Ладно, я понял, — уже спокойнее сказал Гонхак. — Никому не говори о том… Что я с тобой сделал. По крайней мере, пока. Иначе они могут в любой момент примчаться с разборками.       — Да, я понимаю.       — Завтра я вернусь с едой для тебя. Если тебе что-то нужно, звони.       — Да, хён.       — И… Прости.       Голос Гонхака ещё никогда не звучал таким виноватым для Дончжу. Стоя в душе с выключенной водой он уже должен был замёрзнуть, но холодно ему не было. Жар не спал. А после мягкого извинения Гонхака, казалось, лишь усилился. Сердце Дончжу колотилось в беспокойстве.       — До завтра, Гонхак-хён, — только и ответил Дончжу, решив дождаться, когда старший уйдёт и перестанет вызывать в нём всякие ненужные эмоции.

***

Music: Citizen Soldier — Isolate       Гонхак надеялся, что на следующий день он сможет просто всё отнести Дончжу и благополучно уйти.       Он шёл из магазина утром медленно, стараясь до последнего оттянуть момент встречи с младшим. Вообще он думал о том, что ему пора бы уже завязывать с общением с Дончжу. Гонхаку страсть как хотелось бросить помогать ему. Но из-за того, что он натворил, пусть и в беспамятстве, ему было так стыдно, что он не мог так легко всё бросить.       Поднимаясь на ватных ногах по лестнице, Гонхак ощутил страх перед неизвестностью. Что ждало его за этой дверью на сей раз? Всё будет в порядке, ведь так?       Гонхак, набравшись смелости, постучался.       Дончжу открыл и молча сделал пару шагов назад, не сводя со старшего взгляда горящих янтарём глаз. Страх в Гонхаке начал сдавать позиции под той давящей атмосферой, что нависла над ними в тот миг, когда он вошёл. Руки Гонхака машинально стали стягивать куртку. До этого он не собирался раздеваться. Он и оставаться в этой комнате дольше минуты не планировал. Руки едва слушались, когда он раздевался, и так же с трудом слушалось всё его тело полностью. Гонхак бросил пакет у входа, а сам прошёл вглубь комнаты. Сжав в руках чужие худые плечи, он стал напирать на Дончжу, пока они не оказались в постели.       — Хён… — полушёпотом произнёс Дончжу, который, кажется, всё же был в адеквате. Он ничего не делал, но призрачные уши с хвостом у него почему-то были видны. Он ничего не делал, но почему-то его янтарные глаза, чёрный обычный чокер на шее, огромная мешковатая белая майка с немного растянутыми штанами и тихий голос заставляли Гонхака чувствовать себя настолько возбуждённым, что это нельзя было перебороть. У него не получалось. Он не хотел прикасаться к Дончжу так, не хотел делать этого никак в принципе, но его так тянуло к младшему, что протесты разума никак не доходили до непослушного тела.       — Останови меня, — сквозь зубы прошипел Гонхак, желая уйти отсюда как можно быстрее. Что с ним вообще сделалось, когда он пришёл сюда?       Вместо того, чтобы послушаться, Дончжу как-то обречённо вздохнул, после чего прикрыл глаза и тихо простонал.       Гонхак мысленно сказал всему происходящему «нет».       А потом, противореча самому себе, стал стягивать с Дончжу всю одежду.       Его руки двигались так резво, словно это неожиданное оголение чужого тела не являлась никакой неожиданностью. Голова Гонхака грозилась опустеть, он едва цеплялся за мысль о том, что нужно прекратить, пока не стало поздно. Хотя бы потому, что Дончжу уже вчера слишком сильно досталось. Удивительно, что он мог ходить прямо и без кряхтений.       Оставшийся голым Дончжу протянул к Гонхаку руки и обвил ими его шею, держась за неё.       — Ладно, сделаем так, — нехотя сдался Гонхак, понимая, что пока он не успокоит Лиса в Дончжу, они расстаться сегодня не смогут. Взяв себя за член, он прижал его к чужому вставшему члену и обхватил всё это влажное безобразие руками. Дончжу возбуждённо дёрнулся. Так раздражающее Гонхака худое тело сегодня неимоверно его заводило, сколько ни протестуй. Хотя и так было понятно, что это возбуждение возникло благодаря разошедшимся Лисьим флюидам. Горячая кожа Дончжу и весь его внешний вид тому доказательство.       Ещё одна вещь, которую Гонхак не хотел признавать, но чувствовал — ему было приятно. Конечно, хреново было осознавать, с кем он обжимается в кровати, но Дончжу его своим внешним видом никак не отталкивал. Его смущение, вспыхнувшее краснотой на щеках, тяжёлое дыхание, едва слышные стоны и выгибающееся от каждого трения их членов тело — всё это притягивало жадный взгляд Гонхака. Он чётко осознавал, что ему только что запудрили мозги. Хотя только эти самые запудренные мозги ещё более-менее работали в нужном направлении, в отличие от всего остального.       — Ммм….— раздался сладкий протяжный стон от Дончжу, не остановленный прижатой ко рту ладонью. У Гонхака по спине пронеслись мурашки. Блядь. Только мужских стонов в своей жизни он не слышал. Не слышал бы и дальше, если честно, но отчего у него члён ещё твёрже стал? Блядь. Блядь. БЛЯДЬ.       — Давай быстрее заканчивать, — хмуро проговорил Гонхак, стараясь игнорировать обволакивающие его сладость и жар. Пусть он так говорил, но сам уже еле держался. Гонхак молился, чтоб это всё быстрее закончилось. Как-нибудь он этот позор попытается потом забыть.       Дончжу дёрнулся и весь сжался, несдержанно кончая. Когда он, тяжело дыша, приоткрыл горящие янтарём глаза и взглянул на Гонхака, у того вмиг перед глазами всё затуманилось и он, в бешенстве и исступлении прорычав, достиг оргазма вслед за Дончжу.       Несколько долгих секунд Гонхак пытался отдышаться. Внутри так и клокотала злость на себя и всё вокруг. Но буквально сразу ему вдруг пришло в голову, что младший под ним уж больно тихо себя ведёт.       — Ладно, давай расходиться, — тихо сказал Гонхак, стараясь сдержать в себе недовольство и раздражение. Тело до сих пор возбуждёно подрагивало, но всё уже не было таким критичным, как до этого.       Бросив взгляд на Дончжу, Гонхак резко побледнел.       Что это. Блядь. За взгляд?       Дончжу, хитро прищурившись, смотрел на Гонхака с неприкрытой насмешкой. Через пару секунд он выплюнул тихое издевательское «хах». Чуть поведя правым бедром в левую сторону, он выгнулся и, похлопав себя по открывшейся взору пятой точке с кокетливо махающим призрачным хвостом, приторно проговорил:       — Куда собрался? Что за трата такой великой ценности. — Дончжу мазнул пальцами по животу и, измазав их в сперме, максимально пошло похлопал пару раз себя по ягодице, оставив на ней влажные следы. — Оно должно быть здесь. Так что хватит дурью маяться.       От сковавшего его ужаса Гонхак почувствовал себя неспособным к какому-либо передвижению изваянием. Дончжу снова лёг ровно на кровати и протянул свои испачканные руки к плечам Гонхака, цепко обхватывая их. От этих движений на Гонхака перекинулась нещадная порция жара. Он стремительно превращался в зверя, которого вели одни лишь инстинкты. Желание трахаться накрыло с головой, что он уже и не надеялся вырваться.       — Давай же… — шепча на ухо аки Змей-искуситель, произнёс Дончжу. — Я хочу, чтоб ты меня трахнул.       — Ты ранен… — предпринял последнюю попытку к отступлению Гонхак, но выглядела она, очевидно, слишком жалко. Потому что у Гонхака аж в горле пересохло от желания вставить Дончжу. И потому что он не был уверен, с кем на самом деле говорит.       Перед ним был явно не Дончжу.       — А я тебе говорю — трахни меня своим твёрдым членом, — потребовал Дончжу со сверкающими от нетерпения янтарными глазами, и Гонхак уже в самом деле не сдержался, разведя ему ноги и без раздумий войдя в узкий проход. Наверное, это было бы нелегко сделать, но испуганный, раздразнённый и слегка обезумевший от затопившего его возбуждения Гонхак ворвался в тело Дончжу таким резким движением, что тому просто пришлось поддаться.       — Блядь… — выругался Гонхак, боясь, что это ругательство может оказаться последней осознанной вещью на ближайшие полчаса, а может и больше. У него сердце сжалось, когда он увидел чужую кровь на своём члене, на простыне появилось несколько алых следов. Но Гонхак не мог остановить свои бёдра усилием воли.       А Дончжу тем временем вёл себя как умалишённый. Насмешка на его лице прекратилась в улыбку психа, который изнывал от извращенского восторга со своим раскрасневшимся лицом и взглядом, полным безграничной радости. Гонхак пропустил момент, когда Дончжу сошёл с ума до такой степени.       — Да, ха-ха-ха, вот так! Я хочу, чтобы ты был грубее! Я хочу, чтобы ты меня разорвал, ха-ха-ха-ха-ха-ха! — хохотал тот со слезами боли и удовольствия на глазах. В душе Гонхак сотрясался от ужаса и сожаления.       Он сумасшедший.       Кто бы ни был в теле Дончжу, у него определённо не все дома.       — Ах! Этого мало, я хочу ещё… Вот, положи руки сюда, — скомандовал Дончжу, заставив Гонхака сжать свои ягодицы. Тот против воли сжал их так, что проехался ногтями, и пусть те были пострижены коротко, но красные следы всё равно остались. — Давай. Ты можешь сделать мне ещё больнее, не бойся! Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Ого, уже? Только не промахнись, ты должен кончать прямо в меня!       Тошнота сдавила Гонхаку горло, но в то же время глаза застилало безумное наслаждение. Непонятно, как так можно, но ослушаться этого психа он не мог. Спустив всю сперму внутрь, Гонхак не остановился. И даже когда он, схватив Дончжу за затылок, вжал его в подушку, неистово вбиваясь в него сзади, даже когда он заламывал младшему руки до хруста и вынуждал того выгибать поясницу под таким углом, что оно даже выглядело больно… Даже тогда Гонхак ощущал себя в чьей-то власти. Будто не он в порыве собственной ярости и ненависти к тому, что трахает мужика, делает Дончжу больно. Как будто этот поехавший кукухой Лис всё держит в своих руках и раздаёт свои развратные, абсурдные, в голове не укладывающиеся указания. Будучи в сознании, Гонхак всё равно не соображал так ясно, как делал бы это обычно. Всё вокруг выглядело как какой-то сюр.       Всего лишь плохой сон.       Ночной кошмар.       Видение, означающее, что в реальной жизни никто не пострадал.       — Ха-ха-ха-ха! Ух, мммм…. Давай ещё! Мало! Всё ещё мало, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! — разрушал Дончжу весь хрупкий временный самообман. Душа болела, пока тело, отчего-то слишком прохладное, всё же покрывалось испариной от бешеного темпа, с которым они сношались на кровати, которая хрен знает как ещё это выдерживала. Дончжу катался по изляпанной кровью и спермой простыне, всегда находя новый способ подставить свой зад, а у Гонхака разум на время попросту выключился. Дончжу был переполнен его спермой, кровь не останавливалась. Младший продолжал смеяться, стонать, выплёвывать пошлые фразы, подстёгивающие жар и возбуждение, окутанное сладостью, которая была уже настолько сильна, что Гонхак задыхался. Глаза слезились. Гонхак становился всё грубее с каждой минутой, будто хотел сломать Дончжу, чтобы тот больше не просил его о боли. Чтобы он взял и, мать его, заткнулся хоть на минуту.       Как же это, блядь, невыносимо. Настоящий ад.       Взвыв сквозь зубы, Дончжу кончил уже чёрт знает в какой раз. Лёжа на боку, он вдруг свернулся калачиком и замолк. Гонхак на автомате схватил его за запястье, сжимая его в руке изо всей силы, ногтями впиваясь в кожу. Но вдруг Дончжу приоткрыл глаза и, повернувшись к Гонхаку, посмотрел так жалобно, что сжатое запястье тут же выпало у того из руки.       — Хён… — на выдохе прошептал Дончжу. Его голос был хриплым после столького времени в состоянии безумия. — Что происходит? Я… Я не… Не хотел, я…       Дончжу охватило безумство совершенно иного рода. Он был в панике. По щекам полились слёзы, а в глазах отразился чистый страх. В груди Гонхака всё ко всем чертям скрутило, и он не смог остаться безучастным, резко схватив Дончжу за голову и прижимая к себе, заключив в неловкое объятие. Плечи Дончжу, его спина, руки, нерешительно приобнявшие в ответ только лишь за одни бока — всё это тряслось так, что дрожь мигом передалась и Гонхаку тоже.       — Страшно? — тихо спросил он, стараясь игнорировать тот факт, что секунду назад он снова залил в него свою сперму. И как он вообще посмел пытаться утешать, когда он сотворил с Дончжу такое.       — Хён, мне чертовски страшно… Я не знаю, что со мной…       — Мне тоже, блядь, страшно. — Гонхак ещё сильнее сжал Дончжу в объятиях, пока тот не зашипел от боли. И только тогда Гонхак, отпрянув от него, заметил, сколько синяков, царапов и ушибов ему нанёс, пока он трахались в состоянии полнейшего беспамятства. Переведя взгляд на ягодицы, Гонхак хмуро закрыл глаза, не вынеся представшего перед ним зверства. И всё же Дончжу тянул к нему руки, касался его, ища поддержки.       — Ты меня не боишься? — в приступе ненависти к себе и Лисам, произнёс Гонхак, который не смел ненавидеть ещё и Дончжу.       — Я боюсь себя. Своей второй личности. Боюсь до смерти, — сдавленно ответил Дончжу.       Гонхак тоже Лиса в теле Дончжу сильно боялся.       — Ты сможешь встать? Надо пойти тебя помыть, — сказал Гонхак, который пусть и плохо себе представлял этот процесс, но чувствовал себя обязанным. Он бы мог подумать, что вид заплаканного Дончжу с красными глазами, синяками и покраснениями по всему телу и спермой вперемешку с кровью меж ягодиц может только вызвать желание драпануть вон отседова, но он был уверен, что не имеет права. И заплаканного Дончжу, такого избитого и не пойми каким образом ещё живого, хотелось как-то привести в порядок, подлатать и утешить. Возможно, тогда Гонхака так не пилили бы собственные угрызения совести.       Дончжу, как и ожидалось, не смог встать с кровати. Стоило ему спустить одну ногу с неё и попыться упереться, как он тут же стал падать на пол, и если б не Гонхак, во все глаза за ним наблюдающий, тот бы точно ещё и об пол себе что-нибудь разбил. Доведя Дончжу до душевой, Гонхак прошёл туда с ним и, оглядевшись, попытался собраться с мыслями. Он был в таком расхлябанном состоянии, что не мог быстро сообразить, что из флаконов гель для душа, а что — шампунь. Даже такое простое действие как взять в руки губку сделалось чем-то трудным в данный момент для Гонхака.       — Хён, я и сам могу, зачем тебе это делать… — просипел Дончжу, опёршийся о стену спиной и придерживающий себя за правое бедро, которое, видимо, сильно болело.       — Я, блядь, это сделал с тобой, и это моё наказание, — процедил Гонхак, включив воду и стараясь отрегулировать её температуру. Руки подрагивали так, что у него долго не получалось этого сделать.       — Брось, я не могу… — тихо произнёс Дончжу, но был резко оторван от стены. Гонхак просто схватил его за задницу обеими руками и резко притянул к себе. Его так трясло от произошедшего ранее, что он не мог почувствовать свойственных ему эмоций. Отвращения, например. Пока смущённый Дончжу прятал глаза от стыда, Гонхак стал медленно подбираться пальцами к тому месту, которое он так неистово раздирал до этого. Жидкость, вытекшая наружу, была липкой и прохладной. А вот кожа…       — Как горячо… — прошипел Гонхак. Ему казалось, что внутри Дончжу ещё горячее, чем была его кожа снаружи.       — Пожалуйста, хён… — жалобно простонал Дончжу, в голосе которого слышалась доля волнения и сбившееся дыхание.       — Потерпи, — потребовал Гонхак, найдя себя чрезмерно увлёкшимся процессом. Дончжу в его руках дрожал и подрагивал от боли, пока пальцы Гонхака скользили внутри, пытаясь выгрести наружу больше жидкости. И чем дольше Гонхак этим занимался, тем больше пустела его голова. Внизу живота всё онемело. Он уже знал, что у него вот-вот встанет снова от того, как горячо, мягко и приятно его пальцам. Гонхак уже хотел задаться вопросом, какого хуя он тут делает, когда Дончжу поднял на него янтарный хитрый взгляд и выплюнул:       — Извращенец. — Вслед за этим перед глазами Гонхака возникла уже знакомая усмешка.       Нет. О, НЕТ.       Кажется, в душевой резко выключился свет. Ох, нет. Он не выключался. Это снова у Гонхака перед глазами потемнело, а когда он очнулся, понял, что, схватив Дончжу правой рукой под левым коленом, вдавливает его в стену грубыми толчками. Младший бился лопатками о плитку в душевой с такой силой, что можно было бы и сломать себе что-нибудь, но тому было без разницы. С ненормальной улыбкой на покрасневших покусанных губах он кричал, его глаза закатились от удовольствия. Это снова был не Дончжу. Гонхак снова не мог остановить себя, пока не кончит. Он только хотел хоть как-то проконтролировать, чтобы не доводить тело Дончжу опять до отвратительного состояния, когда из его задницы течёт сперма вперемешку с кровью, будто ему этой прелести туда поллитра вкачали.       Дончжу, одной рукой придерживаясь о стену, второй сильно вцепился в плечо старшего. Боль прошила плечо Гонхака, слегка отрезвляя, но и это не спасло: Дончжу чуть приглушил самый громкий крик, стиснув зубы и сжав всё тело так, что у Гонхака отключились мозги и он, всем телом навалившись на младшего, сомкнул зубы у того сбоку на шее и зашёлся в сильнейшем оргазме, который на пару мгновений сковал всё тело так, что не пошевелиться, и сдавил горло так, что не продохнуть.       Когда Гонхак немного пришёл в сознание, он первым делом разомкнул зубы, замечая кровь на шее, которую он прокусил. Во рту было так сладко и ароматно, что от этого осознания стало тошно. Неосознанно облизнувшись, Гонхак чуть отстранился, взглянув на Дончжу. В невинных глазах младшего стояли слёзы.       — Это же… Это же невозможно, реально, — тупо проговорил Гонхак, у которого от шока мысли все разбежались. Ему было, что сказать, но он был в таком душевном оцепенении, что не мог высказаться, как бы ему хотелось. Одно Гонхак знал точно: его возбуждение на сей раз сделалось таким нереально сильным, а секс был таким безбашенным, что он не знает, как теперь успокоиться. Ещё никогда оргазм не заставлял его слышать звон в ушах и забыть, как дышать, захлёбываясь от сладости.       — Ты всё ещё такой твёрдый, хён… — неожиданно выдал Дончжу со своим невинным выражением лица, и Гонхак вдруг вспыхнул.       — Эй! Молчи, не надо вот этого! — зло выкрикнул он, прекрасно зная, что всё так. — Я успокоюсь. Помойся лучше сам, пока в сознании. Пожалуй, мне лучше не принимать участия…       — Сначала ты, — сказал Дончжу и указал на упавшую на пол и валяющуюся в стороне губку. Гонхак не стал спорить.       После того, как он помылся в состоянии возбуждения и неловкости под внимательным и любопытным взглядом Дончжу, который стеснительно смотрел исподлобья, Гонхак пошёл в комнату ждать младшего и убираться. Кровать была в состоянии, будто она пережила набег насильников на жертву: столько спермы и крови там было. Мятая и рваная простынь была покрыта этими влажными следами, кое-где она была даже порвана. Гонхаку потребовалось немало усилий, чтобы прибрать всё: настолько прикосновения к этой кровати теперь вызывали у него приступы страха и возбуждения. Пропитанная похотью ткань мало-помалу разжигала внутри Гонхака желание, и ему стало любопытно: когда он собирается вообще успокаиваться?       — Хён, — позвал Дончжу его из душевой, выйдя в дверной проём и тяжело опираясь о косяк. Гонхак подошёл к нему и взял под руку, подводя к прибранной кровати, возле которой лежало грязное постельное бельё. Взглянув на эту кучу, Дончжу слегка нахмурился и отвёл взгляд.       — Тебе надо к врачу. В этот раз я действительно тебе задницу разорвал, — прямо сказал Гонхак, сидя рядом с младшим на кровати. Не без опаски. Он всё ещё побаивался, что Лис в Дончжу заявится, несмотря на то, что призрачные уши пропали. Остался лишь янтарный проблеск в глазах младшего.       — Я не пойду, хён. Мне нельзя. Что я буду делать, если подобное произойдёт в больнице? — глухо отозвался Дончжу. Гонхак понимал, о чём тот говорит, но всё же беспокоился.       — Что тогда? Нельзя так всё оставить. Твоя…эээ… дырочка…       — Хён, пожалуйста, — прикрыв глаза ладонью, Дончжу попытался спрятать лёгкий румянец на щеках. — Я понял тебя. Придётся воспользоваться заживляющей мазью, альтернативы всё равно нет.       — Хорошо, — нехотя согласился Гонхак и на время замолк. Сидеть на этой кровати с Дончжу было ох как неспокойно. Прошло не более получаса с тех пор, как здесь творилась какая-то невероятная дикость. Гонхак не мог об этом забыть. Так же, как он не мог забыть реакцию младшего на его грубые действия. Воспоминания об этом кололи особенно больно.       — Хочу кое-что тебе рассказать, — проговорил Гонхак со всей серьёзностью, и Дончжу с любопытством повернулся к нему. Кажется, он почувствовался, что старший никогда не заговаривал с ним так: искренне и спокойно, без скрытого пренебрежения. — Ты ведь знаешь, что у меня довольно много бывших девушек. Раньше мне всегда было стыдно признаваться в этом, но именно они бросали меня первыми. Я могу сказать тебе об этом сейчас, потому что то, что произошло сегодня, немного меня напрягает. Причина, по которой меня всегда бросали… Как бы это сказать… Я был слишком грубым в постели.       — Не думаю, что ты когда-либо был таким, как сегодня, — ответил Дончжу. — Ни капли не сомневаюсь, что Лис во мне вызвал в тебе всю эту жестокость.       — Возможно, я и впрямь не был таким грубым в постели раньше, но им не нравилось. В какой-то момент я терял голову, и секс превращался в какое-то насилие. В конце концов, я решил, что грубость в постели — часть меня, мне всего лишь нужно найти кого-то, кому это понравится. Я думал, что Сесилия способна такое выдержать.       — Ты не так хорошо её знаешь, хён. Она хоть и крутая, но сей факт не гарантирует, что она бы легко такое перенесла, — отозвался Дончжу, забираясь на кровать с ногами и прижав к себе колени. — У неё и мягкая сторона есть.       — Наверное. Это сейчас неважно, — сказал Гонхак и сам удивился своему безразличию. На данный момент он не мог предаваться глупым фантазиям о девушке, с которой у него ничего не было, даже нормального общения. — Меня поразило кое-что.       — Что же, хён?       — Ты.       Дончжу без слов перевёл взгляд на старшего, который, опёршись о край кровати, с особым усердием разглядывал пол.       — Ты первый, кто от моих жестоких действий и в особенности укусов… Кончает. Ещё и с таким неподдельным наслаждением.       — Я не уверен, это я или Лис внутри меня… — промямлил Дончжу, чувствуя, как у него язык отказывается ворочаться во рту от резко накатившего стыда.       — Да, я в курсе.       Гонхак снова начал дышать через раз. Волнение превратилось в дрожь на кончиках его пальцев. Он смотрел на них с искренним сожалением.       — Жарко… — полушёпотом выдавил Дончжу, резко отворачиваясь от Гонхака и сильно прижимаясь щекой к коленям, обняв их крепче.       — Вдруг я не смог остановиться, потому что меня заводит твоя реакция? Потому что твой этот Лис больше пугает, чем возбуждает.       — Хён, прошу…       — Что тогда делать-то, блядь? Можешь в девушку превратиться? Будет меньше проблем, — честно признался Гонхак.       — Хватит нести чушь такую, хён… — взмолился Дончжу. — И помолчи, молю, сил нет это всё слушать.       — А у меня сил нет ждать, когда стояк пройдёт.       — Хватит, мне жарко…       — Подсобишь как-то? — с деланной серьёзностью спросил Гонхак, пряча в этом вопросе горечь.       — Иди ты на фиг, хён…       — Хах…       Этот неловкий разговор закончился их долгим молчанием, когда Дончжу сидел, пряча красное лицо в коленях, а Гонхак старался понять, как ему продолжить жить со всем тем, что произошло сегодня. Страннее всего было чувствовать, что им двоим быть вдвоём опасно, в то же время именно общество друг друга как-то помогало всё выдержать. В конце концов, спустя час сидения в прострации, неловкости и смущении они разошлись.       — В ближайшее время я к тебе не приду. Постарайся прийти в себя. Не контактируй ни с кем лишний раз пока что, а то мало ли, — предупредил Гонхак, стоя в дверях.       — Не буду, — пообещал Дончжу, сидя на кровати, с которой ему было не так легко подняться. Уходя, Гонхак услышал, как младший в приступе стыда громко простонал и бухнулся на кровать, видимо, красным лицом в подушку.