Туман гор Кайана

Рональд хрипло стонал, пытаясь подняться с пола. Медленно разгребая руками осколки, он едва-едва шевелился и, не поднимая окровавленной головы, всё пытался что-то произнести, но его попытки утопали в неразборчивом, более громком и отчаянном мычании Теккейта. Смотря на кровь, стекающую между коротко стриженных волос, видя синяки на его лице, поставленные мною же, трудно было поверить в то, что он действительно был мёртв, что он был врагом. Но он… был им? — Что стоишь? — повторил мне Смит, вернувшись с верёвкой из выцветшего тряпья. — Не медли. Но я всё же медлил. Очевидно было, что он догадался до того же, что и я. Более того: что Тек сказал ему даже больше, чем мне. Но он, в отличие от меня, сразу принялся действовать, и в его понимании не было никаких противоречий — в его понимании мёртвые были врагами. Так что как бы мне ни хотелось просто прокричать, схватив его за шиворот: «Что, чёрт возьми, ты делаешь?!» — это явно не то, что мне было нужно. Я знал, что он делал. — Почему ты… решился на это? В моей голове тот вопрос звучал правильно, но только я его произнёс, как смысл от него исказился до невозможности. «Чёрт! — ругань на самого себя перекрывала все доступные мысли. — Не так! Не так!». Смит посмотрел на меня с лёгким отвращением, что едва-едва было заметно из-за очень сильного удивления, и, тут же наступив Уэйну коленом на шею, принялся вязать узлы самостоятельно, едва держа верёвку «больной» рукой. — То есть… Как? Как ты догадался? Нужный мне ответ лежал под ворохом других — более бесполезных ответов и вопросов; нужный мне ответ, учитывая решимость Смита, требовал слишком много времени. — Парень сам всё сказал, — первым делом спелеолог завязал геологу именно рот. — После того, как нас засекли, и мы заперлись здесь, он решил скоротать ожидание беседой. Наивный дурак… — он поднял глаза на нашего проводника, сидящего на полу — тот всё ещё пытался что-то промычать, хотя уже и более спокойно. — Сразу сказал мне, что во время того, как наш вспыльчивый геолог схватил его за шиворот, он ухватился именно за то его плечо, что собственноручно пробил стрелой — мол: чтобы хватку ослабить. Но знаешь, какой была его реакция? — в тот момент Рон слабо развернул голову, посмотрев прямо мне в глаза. — Вижу, что знаешь. Спросил бы, как ты догадался, но полно — наш язык сидит в трёх футах от тебя. Я перевёл взгляд на Теккейта, но увидел на его месте только собственные угрызения совести. И он, и Рональд Лео Уэйн были теми, кому я был обязан жизнью. «Держись!» — совсем недавно, ещё этим днём кричал мне этот парнишка, покрытый странными жёлтыми пятнами с половинный доллар, а спустя полдня я уже стоял возле того, кто связал их обоих, и понимал, что тот человек был точно прав в своих мыслях, но… прав ли он был в действиях? — И я решил, — продолжил Тони, — что если плечо умершего геолога зажило после его смерти, если колено нашего проводника — то, что я самолично осматривал и «перевязывал» — тоже зажило, то и наш новый проводник, — он завязал последний узел на ногах и, оставив Рона, неспеша сел на кровать, к коей был привязан Тек, — не такой чистый и добрый, каким хотел бы казаться. — И ты просто?.. — Я рискнул, — обернулся он на меня. — Помнишь ту тварь в лесу? С какими-то щупальцами в черепе? Когда вы все пошли вперёд, яро обсуждая всплывший в потоках общей амнезии грузовик, я решил осмотреть тело поподробнее, — в голосе Смита было даже больше язвы и самолюбия, чем обычно. — На нём, даже если взять в расчёт состояние, не было никаких внешних повреждений. Пытаясь избегать очевидный вариант со смертью от утопления, я подумал: «А что, если этот урод умер именно так — от удара головой о камень под водой?» — и, о чудо, я вспомнил, что колено нашего старого проводника тоже показалось мне несколько необычно мягким, а потом и вовсе приметил на пареньке странные, очень избирательные желтоватые оттенки на коже. Совпадение, скажешь? Мы нашли его в крови, что была, как он сам сказал, человеческой, и не обнаружили тогда ничего, но вот спустя время… — Я в курсе. Я… сам об этом думал. — «Думал»… — на лице моего собеседника, когда тот обернулся, появилась полная пренебрежения улыбка. — Как удобно. А действовать когда собирался? — Я не… В этом суть вопроса — я не могу понять, зачем ты делаешь то, что делаешь, — он непонимающе покосил голову. — Они же… не представляют опасности. — Хм… Уверен? — я молчал в ответ. — Совсем уверен?.. Ну, тогда всё. Развязывай их, и рванём по домам, — он резко повысил голос, перейдя на крик. — Я же точно стал бы повторять одну и ту же ошибку и с геологом, если бы ещё на первой узнал, что был неправ! — Хватит. — Да нет же — почему хватит?! Ты же действительно считаешь меня за полного и очень самовлюблённого идиота, если, выслушав, спрашиваешь такое!.. — Тони уставился на меня выпученными от злости глазами, ещё немного — и через его полуоткрытые напряжённые губы полился бы настоящий яд. — Подойди-ка. Давай-давай — прояви излишнюю смелость! Едва заметно оскалившись от его язвы, я всё же осторожно подошёл к нему и, сжав кулаки, застыл в ожидании. Чёртов Смит — будто ситуация и без него не была достаточно сложной. Но, когда я таки подошёл, он не произнёс ни слова. Когда я посмотрел на него — улыбки на его лице уже не было. «Взгляни», — указал он пальцем Теккейту за спину. Я осторожно наклонил того подальше от кровати, чтобы рассмотреть, и только пристальнее взглянул на одно из пятен, как меня кинуло в дрожь: пятно набухло и было больше похоже на бубон, покрытый по контуру розоватой, отмирающей кожей; «желток» внутри него занимал совсем немного пространства, но он… шевелился. Едва-едва дёргался, будто бы пытаясь найти выход; через время — бесконечно долгие секунды — я заметил ещё кое-что: все бубоны шевелились одновременно. Долго пялясь на то зрелище, мне, к собственному ужасу, всё-таки удалось вспомнить, на что же это было похоже — саккады, резкие, но очень согласованные движения глаз. — Если думаешь, что он не представляет опасности, — не дожидаясь моей реакции, прохрипел Смит, — то он будет. В скором, возможно даже — очень скором времени. В домишке повисла нагнетающая тишина, прерываемая только тяжёлым, затруднённым дыханием Теккейта. В каком-то смысле, Тони был прав. Во многих, даже слишком многих смыслах. Но я смотрел на тех людей и понимал, что то была моя команда, что не положено, запрещено всеми кодексами морали бросать своих, что, несмотря на недоверие к ним, они всё ещё были редкими людьми в том проклятом лесу среди проклятых гор. «Своих не бросают, — вдруг промелькнула предательская мысль. — Но свои ли они?». «Если думаешь, что он не представляет опасности, то он будет», — означало ли это, что скоро они совсем перестали бы быть такими, как мы? Что стали бы куда ближе к той твари, что убила Сэма? К тем, что окружили нас у пещеры? Что бродили снаружи за непрочной деревянной стеной? — Я не предлагаю их убивать. Но и брать с собой их слишком опасно. Спелеолог присел позади меня на одно колено и бесцеремонно разрезал рукав куртки геолога на правом плече — там красовался странный, извращённый и непонятный в своей необычности синеватый нарост: с оттёками по диаметру, он выпирал треугольником, повёрнутым острым углом на четыре часа, и напоминал чем-то коготь какого-то крупного хищного животного, лишнюю кость, забредшую не туда. — Тогда что ты предлагаешь? — Твой вариант — тот же, что ты провернул и с проводником: оставим их здесь. В ответ Рональд, оклемавшись, панически и громко замычал, явно противясь подобному решению. Интересно, пошло бы всё по-другому, если бы он всё-таки остался внизу? Наверное. Человек очень часто — творец собственной судьбы, но и настолько же часто — её разрушитель, просто более неявно и незаметно для публики — люди не склонны признавать виноватыми самих себя. — А если мы ошибаемся? — очень медленно проговорил я после затяжного молчания. — То тебе наверняка ночью придётся не спать, а испытывать муки совести от пропитых в баре денег и растраченных попросту слёз, — я покосил на него явно недобрый взгляд и инстинктивно сжал кулаки, на что он только улыбнулся. — Вижу, ты действительно рассматриваешь вариант с нашей ошибкой, как реалистичный. Пф… Ну, допустим, — он сел Рону на спину и, поставив локти на колени и опустив голову, заговорил на тон ниже. — Тогда серьёзно: если мы действительно ошибёмся, и хоть один из них двоих доберётся до Кайана пешком, то что? Ты считаешь, хоть кто-то поверит в то, что они скажут? В монстров? В мёртвых или в духов — чёрт с этими названиями? В пещеру, что вот-вот закроется? Мы — психи, Фогг, — со всей серьёзностью посмотрел он на меня. — А ты — ещё больший, если подумал, что тебе кто-то поверит. Я хотел было противопоставить то, что если все в Кайана сказали бы военным или правительству одно и то же, то вряд ли то можно было бы списать на помешательство, но потом… Потом до меня дошло, что если туман уже был в том городке, то вряд ли хоть половина из «всех» осталась в живых. Чем больше жило в Кайана — тем больше умерло. Чем больше умерло — тем меньше шансов было у живых. — То, что я тебя спрашиваю, вообще больше шаг вежливости, нежели значимости — я не собираюсь ехать с ними, но знаю, как угнать грузовик, — Теккейт начал истерически дёргать головой. — И парнишка знает… Но ты видел его спину. Ты видишь его сейчас, Фогг. Я спрашиваю твоего решения, потому что не хочу недопонимания, но на этом — всё. Можешь применить ко мне силу — это да… Но применишь ли? Из нас троих, — обвёл он рукой себя и остальных, — на мне одном ничего нет. Он явно очень долго думал над этим и над своей речью. Подозревая всех, наверняка перестраховался и просчитал все варианты для всех возможных «выживших», потому что вся его речь… вся его речь была слишком правильной, слишком подобранной и вылизанной, но хуже всего было то, что это действительно работало — как бы он ни выражался, что бы ни предлагал в качестве решения, костяк его мысли был чистой правдой. — Я… хочу поговорить с ними, — решение появилось спонтанно, но я тут же принял его. — Наедине. — Пф… Чем дольше будешь говорить с ними — тем больше будешь держаться за совсем неправильное решение. Психология такова, что… — Это была не просьба, и тебе меня не переубедить. Тем более — учитывая то, что ты предлагаешь. Он поднял голову и, уставившись на меня, молчал. Не произнеся ни единого слова, он поднялся с Рональда и, взглянув на меня свысока, открыл дверь наружу. — Что-то случится — это будет на тебе, — произнёс он, всё ещё держа ручку. — И разгребать это всё тоже нужно будет тебе. И не удивляйся, если после решения отпустить того, кто поглупее, — недвусмысленно посмотрел он на Уэйна, — ты внезапно умрёшь. Дверь захлопнулась. То были первые слова Смита, в кои верилось с большой натяжкой. Одного нельзя было отрицать — он был неприкрытым эгоистом, так что когда он произносил: «Ты внезапно умрёшь», — то ему, в угоду «честности и отсутствия недопонимания», следовало бы добавить: «И я — тоже». Развязывать рот обоим сразу — означало: утонуть в бесконечных перекрикиваниях, так что в первую очередь я подошёл к Теккейту — он был тем, из-за кого всё это началось, тем, кто в своём желании к помощи и правде наступил сам себе на хвост, тем, кто говорил и недоговаривал слишком много… — Слушай, — присел я перед ним на одно колено, — Энтони сказал, что твари снаружи поутихли, но я всё равно прошу тебя не кричать. Сейчас я сниму с тебя этот кляп, а ты медленно и внятно объяснишь всё. Тек кивнул в ответ, и я медленно, очень осторожно опустил узел тряпки, спустив её ему на шею. Откровенно говоря, я ожидал, что он закричит. Как в каких-нибудь наполовину комичных фильмах — как только у него появилась бы возможность. Но он молчал, пристально смотря на меня. И лишь потом — когда напряжение стало слишком тяжёлым, заговорил хрипящим голосом: — Я знал это, понятно тебе? С самого начала знал. Я взглянул на его лицо, на волосы — на нём не было никаких отметин. Но тогда… как же Смит заставил его сдаться? Ножом? Это звучало глупо, но и звать спелеолога для уточнений я не хотел. — Почему тогда сказал, что совсем не помнишь ночь? — А что бы мне пришлось вам всем рассказать, если бы помнил? Я не знал, что произошло. Я понять не мог, как выжил. Не помню? Я чувствовал каждое мгновение собственной смерти, — он наклонился вперёд и, оскалившись на меня, шептал. — Каждую секунду того, как меня разрывал на части и поедал живьём тот… тот!.. Демон! Лишь когда я уже умер, меня будто отбросило от него, я будто воспарил в невесомости и, ослеплённый болью, просто побежал прочь, куда ноги помнили. «Не помню»… Я не хочу это помнить, ясно?! То, что он говорил… тяжело было слышать. Кроме того, что он уже прочувствовал смерть, мы обязаны были обречь его на ещё одну… Но… был ли то он? Был ли тот парень, с кем я говорил, тем самым Теккейтом? А что, если он уже давно, как и все жители того хутора, просто действовал по привычке? — Но до того… До того я бежал за твоими людьми. За вот ним, — указал он на Рональда, — что нёс Дэна, и за вторым — темнокожим. Я лично видел смерть первых двух. Я… — он вдруг опустил голову. — Я сбросил свой «хвост» именно на них. Случайно! Я не имел это в виду — я!.. — мне вновь пришлось жестом указывать ему, чтобы понизил голос. — Я просто упал в реку. Когда вылез — третьего уже не было видно, а Дэн лежал на земле, брошенный этим трусом. Надолго, думаешь, ему хватило такой жертвы, а? — в глазах того паренька на мгновенье ненависти стало больше, чем у целой роты солдат. — Зацепился за корень ногой, не пробежав и сотни шагов. Умер… Нет — сдох, как и полагается трусу, — я обернулся на Рональда, и тот тут же отвёл глаза. — Тебе ли… так говорить, если ты всё это время молчал? В тот момент я сказал ровно то, что думал, но в ответ Теккейт взглянул на меня с такой злобой, с таким отвращением… Даже Энтони в тот момент было до него безумно далеко. — Думаешь, я это ради себя делал? Думаешь, я не чувствую всё то, что творится с моим телом?! — Тогда зачем? — Какой же… — он вдруг опустил голову и истерически засмеялся. — Как же ты невыносим, чужак. Я исправляю ошибку. Мой отец оказался неправ. Мой отец в его собственном безумии, возможно, солгал и мне. Я умер — да, но не хочу остаться злобным блуждающим духом. Хочу к сестрёнке. Хочу к маме, тебе ясно?! «Ребёнок, — вдруг промелькнуло у меня в голове. — Всего лишь ребёнок». — Но в одном он был куда взрослее всех нас: он не только принял то, что умер, но и пытался исправить то, что натворил. — Весь этот ваш поход — одна большая ошибка. И все эти видения моего предка — знал бы… Сзади! Я не успел полностью обернуться, но от того и не было бы никакой пользы. Всё, что я заметил краем глаза — Рональд, вставший на связанные ноги и буквально прыгнувший на меня. Более двухсот фунтов веса резко прижали моё тело, а геолог, зная, где искать, и как-то развязав руки, мигом вытащил у меня из-за пояса нож, чтобы приставить его к моему горлу. — Ублюдок! — прокричал он на меня. — Как ты мог просто стоять и смотреть?! — Успокойся, я… — Успокойся?! Да ты должен был вырубить его осколками той же вазы! Прокричать: «Что за хуйня здесь происходит?!» — но нет! Нет, блядь! Ублюдок! — вдавил он сильнее лезвие и вытаращил глаза, тяжёло дыша. — Я выберусь отсюда, понял, Фогг?! Меня не ебёт, что вы там себе выдумали! — А ты думал о том, что с тобой будет, когда сойдёт туман? — вдруг спросил Теккейт леденяще спокойным тоном. — Завали, мелкий! — А что будет, если выйдешь за его пределы? Я вдруг утих, словно парализованный паникой. Меня охватил страх совсем не от того, что у моей сонной артерии было оружие — нет, а потому что Теккейт задал слишком хороший вопрос: что будет, когда сойдёт туман? Всё исчезнет? А как же тела? Как же убитые? Неужели всё, что мы должны были делать — это не пытаться спастись, бросив Даниеля, пожертвовав Сэмом и пленив его и Рональда, а всего лишь ждать?.. А вдруг… А вдруг мы все были уже мертвы? — Я сказал: закрой ебало! Я, блядь, хуй его знает, что ты там видел, но всё, что видел я — это как та хрень промахнулась мимо меня, когда я споткнулся! — Промахнулась? — со странной ухмылкой переспросил парень. — Промахнулась! — в голосе Рональда звучали страх и гнев, переросшие в высокий крик. — На том холме! А я поднялся и побежал дальше! «Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие», — эти пять слов от психотерапевта я слышал даже слишком часто. Я не знал, был ли он действительно мёртв; не знал, врал ли Теккейт, говорил ли правду, или ему просто почудилось; не мог бы в тот момент утверждать даже то, что Земля вращается вокруг Солнца, если бы меня спросили, а уверен ли я. Но точно знал одно: ему — этому парню горячей-голове — требовалось куда больше времени, чтобы осознать или даже осмыслить хоть одну из тех пяти стадий, а у него не было даже лишней секунды. — Вот, что я тебе предлагаю: погнали отсюда, Фогг, — вдруг прошептал он, убрав от меня нож. — Имел я жёстко всю эту эпидерсию. Хера с два я в старости одобрю то, что ты ничего не сделал, пока я там на полу валялся, — он одним движением разрезал путы на своих ногах, — но давай честно: это сейчас не главное. Нужно держаться вместе! Он поднялся на ноги и подал мне руку. С его головы всё ещё текла кровь, на его лице всё ещё красовались синяки, но… — Твоё плечо… — даже не шевельнувшись, заметил я. — Забей ты хуй на это плечо! — крепче сжал он рукоять ножа. — Это терпимая боль, ясно тебе?! — сжал и ударил пару раз себя по тому же плечу. — Но она есть! Наконечник стрелы там, инфекция или прочая херня — знать не хочу! Но есть! — однако я всё ещё не двигался, глупо пялясь на него. — Ой, да ладно тебе дуться за то, что я тебя под нож взял! Мы — квиты! Этот хренов Смит слишком херово вяжет узлы, чтобы не воспользоваться этим… Руку давай — чего стоишь?! — Я… Я… Я не мог решить то, что же мне делать. А если Смит был прав? А если ошибался? Если вообще среди всех наших мнений и правд никогда не было истины? Что же тогда? Один предлагал бежать, второй предлагал бежать, и нужно было выбирать. Мог ли действительно быть наконечник стрелы в его плече? Мог ли? Я лежал там — на окровавленном полу и мямлил простое «я», но то, что на самом деле было в моей голове, звучало как: «Я не верю». — Ну давай!.. — поторопил меня тот; я вновь даже не дёрнулся. — Ах ты… Ты… Ну и хрен с тобой! — развернулся он к двери и схватился за ручку. — Хочешь сдохнуть здесь — милости просим! Я же!.. Он открыл дверь и, резко сгорбившись, утих. На его плече появилась знакомая рука, тут же откинувшая его вперёд — в центральную комнату. Я мгновенно вскочил с пола и, не успев даже добежать до двери, всё понял — в проёме показался силуэт Смита, держащего ещё один нож. На лезвии того была свежая кровь. — Ах ты… сука… Рональд схватился за брюхо с правой стороны, распластавшись на полу, пока Смит просто стоял и смотрел на него. — Как я и сказал, — очень холодным шёпотом заявил убийца, — я не отдам готовый к запуску грузовик. Хочешь — перемотай себя и беги, — кинул он ему заранее приготовленное тряпьё со стола. — Но — один и пешком. В тот момент во мне что-то и щёлкнуло. В тот момент я осознал, что вся та команда, что была вначале, все те люди — всего больше не было. Ощущение сплочённости умерло ещё вчера — когда мы разбрелись в ночной мгле, а люди, прилетевшие со мной на Аляску, уже не были собой. И я… Я тоже больше не был. — Сволочь! Взревев, я накинулся на Тони и, схватив того за воротник, что есть силы уронил на стол. Старое дерево треснуло в нескольких местах; одна из ножек, разъехавшись, предательски покосилась в сторону. Нельзя было предавать команду. Нельзя было предавать команду. — Ублюдок! Нож отлетел прочь в сторону от удара. Смотря на спелеолога залитыми кровью глазами, я не мог понять, что же заставляло его улыбаться. В его взгляде не было страха. После первого удара. После второго. А я всё бил и бил, понимая, насколько же слабыми были в тот момент мои руки. Удар за ударом — всё слабее и слабее. — Зачем?! — всё повторял я ему. — Зачем?! Но лишь в тот миг, когда я уже просто выдохся и замер в бессилии, он посмотрел на меня. Вся левая часть его лица была в ссадинах, в подтёках и крови. Посмотрел и ответил: — Потому что кто-то должен был взять это на себя. Я услышал хлопок двери и инстинктивно оглянулся: Уэйн, поднявшись на ноги, выбежал наружу и, придерживая рану, поковылял в сторону грузовика. «Стой!» — хотел было прокричать я ему, но на моё плечо упала рука. — А теперь смотри на результат своего доверия, — Энтони, держась за щёку, едва поднялся и указал на открытую дверь. — Он бросил тебя. Боясь, презирая или ненавидя — неважно. Вот всё, что ты получаешь взамен, когда становится слишком жарко. Он встал со стола и медленно пошёл к двери. Дохромав до неё, он одним резким движением запер дверь и тут же задёрнул засов, жестом подзывая меня к окну. — Он — угроза, если ты ещё этого не понял, — указал он на Уэйна, всё также слепо идущего вперёд. — Очень эмоциональный и преданный, словно какая-нибудь собака, но на деле — это койот. Хотел убить обоих наших проводников, избил меня и твоего покойного напарника до полусмерти… Скажу прямо: я даже не хотел проверять, мёртв ли он, — Тони обернулся на меня и подло ухмыльнулся. — Но, надеюсь, ты же задрал ему футболку, чтобы убедиться, а не просто смотрел на плечо? Не умер же он, по-твоему, от стрелы, а? Зазвучал гул от сигнализации, точно передающий мои мысли в голове: «Я не проверил, мёртв ли он… Я не поверил ему. Смит не проверил, мёртв ли он… Смит пырнул его. Мёртв ли он?». Я подбежал к окну и увидел, что сигналил тот самый грузовик. Двери были заперты. Двигатель — заглушен. Рядом со мной же раздался звон ключей. — В одном я тебе соврал: я не умею угонять грузовики. Но вот обыскать Даниеля, пока перевязывал его ногу, как видишь, смог, — на связке от ключей красовался пульт управления автосигнализацией грузовика. — Сказать по правде, я с самого начала думал, что мы пойдём сюда, но когда наш геолог заявил: «Пойдём так же, как и пришли», — я всерьёз подумал, что этот идиот захочет подниматься обратно до моста. Да и кто же знал, что вас всех от стресса поголовно амнезия ударит? Нет, я серьёзно: как можно было забыть о чёртовом грузовике?! На шум сигнализации начали стягиваться существа. С ними происходило ровно то, что было прошлой ночью: со многих на ходу спадала кожа, одежду разрывало от деформирующихся частей тел, а владельцы тех тел, несмотря на то, что умерли декады лет назад, выли из-за нечеловеческой боли. И все они шли к нему, весь тот Ад шёл к нему. «Не понимаю, — звенело в моей голове, пока тело просто стояло столбом у окна. — Не понимаю…». — Если грузовик не нужно было угонять, — медленно проговорил я, — то тогда зачем вы?.. И как Теккейт допустил?.. — Никак, — раздался голос Теккейта позади меня. — Я это предложил. Обернувшись, я увидел парня, полностью освобождённого от пут. «Этот хренов Смит слишком херово вяжет узлы», — всплыла реплика Рональда в моей голове и картина полностью сложилась: на нашем проводнике не было ни царапины; он, как охотник, вряд ли сдался бы «чужаку», тычущему в него ножом; а Смит даже при желании вряд ли смог бы ненамеренно завязать верёвки так, чтобы даже Рональд, ни разу не имеющий дела с узлами, смог из них выбраться — всё то было одной большой засадой, одним обманом. — Отвалите! — раздался крик снаружи. Я вновь выглянул и увидел, что парня окружили в плотное кольцо, протягивая к нему свои изуродованные конечности. — Всё, что я хочу, — посмотрел на меня с той же ненавистью Теккейт, — смерть убийцы моего отца. Когда твой человек, — ткнул он на Смита, — раскрыл меня, я чуть не придушил его, но он кое-что предложил. — Я предложил убить двух зайцев, — шёпотом и с опущенной головой сказал тот. — Парень получает геолога, а мы с тобой — грузовик. Ты же не думал, что он шёл с нами по доброте своей? — повёл он глазами в сторону Тека. — Он просто ждал, пока станет сильнее, чтобы убить и того придурка, и всех, кто мог бы помешать. Так что я заключил с ним договор — я купил нам жизнь. «Нам». — Ах ты!.. — Да… — кивнул он мне. — Я знаю. Мёртв геолог или нет, — указал он на окно, — он всё равно будет на мне. Ненавидь меня, если хочешь. Он отвернулся от меня и смиренно уставился в окно, наблюдая за последствием своего решения. Кольцо из мёртвых и чудовищ сжалось вплотную. Его — того парня, с которым я несколько часов назад шутил о его собаке — разрывали на мелкие кусочки. Срывая кожу, волосы, оттягивая руки и ноги, пробивая ногтями и когтями щёки да глаза, его убивали уже умершие. Лишь краем глаза я глянул позади себя, но увидел оскал на лице Теккейта. Полный злобы, полный ужаса, но и извращённого, маниакального удовольствия. «Тот ли это Теккейт, который и был?» — спрашивал я себя. Нет. Точно нет. Настоящий Тек не смог бы слушать тот отчаянный крик, наслаждаясь каждым переходом на новый тон, словно Лунной Сонатой. Но крик Рона быстро утих — превратился в отвратно-глухой звук ломающихся костей, рвущихся жил и льющейся крови, что едва-едва проникал через приоткрытую форточку. Ещё минуты назад я думал, что из команды в сброд нас превратил туман, но оказалось, что мы никогда ей и не были. Все мы… были просто эгоистами, держащимися друг за друга. Прочной цепью из рук, висящей над бесконечно тёмной пропастью — пока держался один, держались все. Но то время прошло — хватка ослабла, хватка расцепилась. — Теперь — твоя часть, — обернулся на чудовище Смит. — Не терпится? — оскал всё не спадал с лица Тека. — Чем быстрее — тем лучше. Тот ухмыльнулся и встал на колени. Пятна на его теле быстро, даже очень быстро набухали, превращаясь в те самые бубоны, а он лишь продолжал скалиться. Наверное, в этом и был мой страх — не умереть, но превратиться в нечто такое. — Если спросишь, что я делаю, — Энтони крепче сжал нож, поднося его к шее чудовища, — то, как ты заметил, все духи ощущают себя живыми и делают то, что делали до смерти — курсируют между деревнями, бродят по своей, ходят к рекам в надежде поймать рыбу без лески… Знаешь, чего хотел этот парень в последние мгновения своей жизни? Он хотел нас, — Смит попытался улыбнуться в своей манере, но вышел у него оскал, полный сожаления. — Мёртвыми, разумеется. — От чужака другого и не стоило бы ждать, — голос той твари стал более хриплым и мерзким. — Столько презрения… Разорвать бы тебя… — он приблизился лицом ближе к Тони, и из его шеи тонкой струёй побежала кровь. — Но тебе повезло: то, что я сказал ему, — кивнул он на меня, — тоже было правдой. Я не хочу здесь оставаться дольше, чем нужно. Мы — не вы. Всякий из наших, дав слово, держит его до конца. — Вот и прекрасно. Но, знаешь, в этом вся проблема меня — чужака… — он одним резким движением вдавил нож в горло так сильно, как мог. — Я не верю тебе. Взмах рукой — и кровь полыхнула алой звездой, отпечатавшись прямо на куртке спелеолога. Он громко прохрипел от неожиданности. Жёлтый бубон на шее, полный, как мне показалось, гнили и белка, тоже лопнул и смешался с кровью, растекаясь по телу чудовища. Не было ни хрипа, ни всхлипа, ни какого-либо показателя боли — оно просто смотрело на нас полными злобы, охотничьего азарта глазами… и умирало. Энтони не произносил ни слова — просто стоял, замерев со сжатыми добела кулаками, и пытался перевести дыхание. Не получалось. Через несколько минут изменилось только одно — у него из дрожащих рук выпал нож. — Когда эти твари разойдутся, — едва-едва слышно начал он, пытаясь вытереть хоть часть себя от крови. — Мы уедем. Подожжём этот дом к чёртовой матери, чтобы им было, на что отвлечься, и поедем. Плевал я на ночь. И на всё остальное… тоже плевал. Так мы и поступили. Через несколько часов, так и не произнеся ни единого слова, мы подожгли склянку с каким-то алкоголем и бросили её в кучу сухого дерева, заботливо сложенного у стены. Хорошо загорелось… Умиротворяюще. Выйдя на улицу, я уже почти не чувствовал туман — будто сросся с ним, будто он уже давно был частью меня. Холодно, даже, к своему ужасу, почти безразлично переступив останки Рональда, я сел в грузовик и провернул ключ в зажигании. Думал я тогда лишь о том, что тоже многое готов был отдать, чтобы тот паренёк хоть краем уха услышал свою собаку в тот вечер на той треклятой вершине горы. Но это было лишь мечтой — связи всё ещё не было, я всё ещё не мог его спасти. — Держи, — спелеолог сел рядом со мной и протянул мне надпитую тёмную бутылку, от коей разило спиртом. — Должно помочь. Я уже не думал — просто взял и выпил, потому что хотел, чтобы стало легче, потому что легче должно было стать. — Всё это… скоро закончится, — взглянул он на медленно разгорающееся пламя в окне дома. — Должно, по крайней мере, так что нам… — Не нам… Нет, — я вцепился в руль двумя руками и наблюдал из темноты ночи, проникшей в салон, за тем, как уроды, растерзавшие Уэйна, приближались к дому Амарука. — Не думай, что после того, что ты сделал; после того, что ты решил, доверие к тебе будет стоить хоть пенни. Нет… — оглянулся я на того. — То, что ты мне сказал о Рональде — о том, что он бросил меня, потому что стало слишком жарко — касается и тебя. Мы вместе, потому что это выгодно нам обоим. Тебе. Не пытайся втереться ко мне в доверие. Его удивление, последовавшее за моей речью, быстро сменилось безразличием. Это было ожидаемо. «Притворщик. Лицемер. Эгоист… Как и я». — Я и не пытался. Дом ярко полыхал, разрезая огоньками пламени ночной туман. Некоторые силуэты заходили в него, словно по старой привычке и, не выходя, кричали от боли. Вот она и была — жизнь мёртвых, жизнь воспоминаниями. — Тогда рад, что мы друг друга поняли. Как только на дороге из хутора больше не было препятствия, я завёл грузовик и рванул прямиком по дороге. «Всё это скоро закончится, — успокаивал я себя. — Всё это скоро закончится».