Варвары

от: Гриз Тиль кому: Морриган локация: магистраль A2, Гельвеция дата: девять дней до операции «Миллениум»

      Ты здесь, Морриган? Это я, Гриз. И я даже не знаю, с чего бы начать.       В целом ситуация такая: наш принц Андроник крепко приложился о писсуар и теперь думает, будто на дворе семьдесят восьмой. Соответственно, ему сейчас четыре года. Соответственно, меня он принимает за Йоланду, а Вивула — за Дзанетто Бертолусси. При таком раскладе мы сбежали с вечеринки от греха подальше, прихватив с собой обоих Комнинов, и двигаемся на юг со скоростью порядка ста детских капризов в час. Под мокрыми тёмными небесами Хорниговское авто несёт нашу четвёрку сквозь деревни, горы и леса, и Андроник зовёт с заднего сиденья:       — Синьор Занусси, я хочу пи-пи.       Вот они — те самые «трения войны», как модно говорить в Британии. Десятки людей тратят многие месяцы на проработку деталей грандиозной политической кампании, чтобы в один момент какая-нибудь непредсказуемая фигня разнесла их труды в хлам максимально нелепым образом.       Два дезертировавших агента Ма-шесть. Один бежавший из психушки экс-император. Один писсуар. На первый взгляд, все эти вещи кажутся совершенно незначительными, но, соединившись в ненужном месте в ненужное время, они становятся коварными «трениями войны», которые ломают планы и корректируют ход истории.       И что теперь будет с операцией «Миллениум»?       — Синьор Занусси, — зовёт Андроник, — я хочу пи-пи.       Он нетерпеливо покачивается взад-вперёд, сведя ноги и обхватив колени руками. Его смокинг слегка помят и местами залит слезами. Рукава пиджака выпачканы соплями и крошками торта с вечеринки.       Вивул лишь крепче сжимает руль.       — Ты ведь только что делал пи-пи в Цуге, — напоминает он.       — Ну пожа-а-алуйста, синьор Занусси! — Андроник плаксиво обхватывает Вивула за шею.       — Венецианец, выпусти Ника поссать, — скрипит Мануил, — жалко тебе, что ли?       Экс-император увлечённо копается в телефоне внука. Может, гоняет змейку. Может, переписывается с девицами от его имени. А может, ничего такого. Вивул устало рычит и закатывает глаза. Он всё-таки прижимается к обочине, одновременно спихивая с себя надоеду.       — Ты хотя бы научился делать пи-пи сам?.. Боги, и этот парень на семь лет старше меня.       Андроник спешит гордо покивать в ответ, но после внимательного изучения неуютно темнеющих за окном зарослей его решительный настрой куда-то исчезает. Наш принц выносит вердикт:       — Синьор Занусси, там страшно. — Он жалобно прикусывает губу. — Давайте пойдём вместе?       — Мой император, это как бы ваш внук. — Вивул задирает подбородок к зеркалу заднего вида. — Не хотите выгулять его самостоятельно?       — А? Что? — быстро откликается Мануил. — Ребёнок просит тебя, венецианец. Ты и иди. — И опускает голову обратно к телефону.       За пределами машины снег сменяется мерзким дождём. Дворники смахивают морось с протяжным «ву-у-уп», а я думаю вот о чём: если все дети такие доставучие, то пренебрегать резинками нам однозначно не стоит.       — Так и быть, — соглашается Вивул, — при одном условии. Впредь ты будешь называть меня исключительно «синьором Бертолусси». Бер-то-лус-си. Никаких «Занусси». Идёт?       Но, если у нас всё же будет ребёнок, в одном я уверена наверняка: из Вивула сто процентов выйдет отец лучший, чем из меня — мать.       Они пробираются сквозь кустарники по направлению к реке, потому что писать при свидетелях Андроник стесняется. Подозреваю, что это тоже последствия травмы. Дивный вышел Йоль. Над горами повисла ночь, все нормальные люди давно приняли глинтвейн и улеглись в тёплые кроватки, а я стою посреди холодной зимней сырости, одетая в кожаную куртку, накинутую поверх длинного зелёного платья, из-под которого выглядывают ботинки с высоким берцем. Разрушающая семьи и промышляющая киднеппингом. То ли человек, то ли монстр-отцекрад, то ли трение войны.       Ровно одну сигарету спустя парни возвращаются. Андроник как-то резко ныряет обратно в салон, в то время как Вивул останавливается между мной и машиной. Он складывает ручищи на груди и вопросительно склоняет голову набок, заглядывая мне в глаза. Говорит:       — Ник наябедничал. Рассказал, как ты целовалась с принцом Константином.       Вот же гадкий маленький уёбок. Я зеркально повторяю движения Вивула, и в таких позах мы стоим секунд пять.       — Очень смешно, синьор Занусси, — говорю. — Ха. Ха. Ха.       Продолжая и продолжая рулить, Вивул колдует над радио в попытках поймать какие-нибудь не римские голоса. На самой переправе через реку Ройс, где сереют в свете фар ряды отбойников и взбираются на горы опоры ЛЭП, сквозь помехи и попсу прорывается независимая германская радиостанция. Радио говорит, что войска режима оставили Рурский регион на закате. Что в мой родной Дортмунд входят авангарды Германской Свободной армии.       Перед моими глазами встаёт дом. Наша с Райк первая школа на Зюбургер-штрассе и чёрно-красно-золотой флаг над ней.       — «Из чёрной ночи сквозь красную кровь — к золотому солнцу свободы», — цитирует Теодора Кёрнера Вивул. — Что ты так смотришь? — он кидает быстрый взгляд вправо. — Я вовсе не такой тупой, как думают некоторые германские принцессы.       — Обожаю германских язычников, — внезапно заявляет Мануил. — Они так радикальны в любви и ненависти... Никаких полутонов.       — Ну вот, твоя родина свободна. — Вивул чешет затылок. — Поздравляю.       Родина. Я уже и забыла, каково это. Иногда так бывает: ждёшь чего-то много-много лет, а когда оно наконец случается, не можешь понять — а стоило ли? Понятия не имею, что мне делать в нашем старом доме. В доме, где больше нет ни отца, ни матери, ни даже Вотана. Родина — это любимые люди, наполняющие пространство жизнью. И правда в том, что мне не стать счастливой маленькой девочкой снова. В Зюбурге было хорошо, но это пройденный этап. Оборвавшийся горько и преждевременно, но всё равно пройденный.       — Через минуту будет Готардский тоннель, — голос напарника возвращает в нашу гельветскую реальность. — И я почти уверен, что там есть блокпост. — Похлопав себя по нагрудным карманам, он спрашивает: — Как думаешь, паспорт Испанской Народной Республики прокатит?       Глубокий зев тоннеля похож на что-то среднее между взлётно-посадочной полосой и пастью кашалота, стремящегося захватить путешественников в утыканное лампочками нутро. Противотеррористические бетонные блоки расставлены так, чтобы автомобили проезжали через них змейкой по узкой траектории. За блоками — бронетранспортёр карабинеров. Надутый важностью тёмно-синий парень выдвигается в нашу сторону, выставив вперёд останавливающий жест. Другая его пятерня покоится на кобуре пистолета.       — Не пугайте внучка вашими британскими метаморфозами, — говорит Мануил Комнин и распахивает дверь. — Император Рима всё разрулит.       Экс-император царственной поступью плывёт навстречу карабинеру, увенчанный нимбом из фонарей, и при виде Его Поехавшего Августейшества тёмно-синий парень благоговейно опускается коленями на мокрый асфальт. Стягивает с головы пилотку, словно узрел чудо. Со стороны это выглядит так, будто господь спустился на землю одетый в спортивный костюм adidas. Сцена, достойная быть изображённой в Соборе святого Петра. Вытянутые руки карабинера устремлены к владыке. В них — авторучка и развёрнутое удостоверение. И Мануил Комнин награждает его размашистым автографом.       Мы с Вивулом наблюдаем за происходящим, зачарованно отвесив челюсти.       — Европейцы, — он возвращается к машине с назидательно поднятым указательным пальцем, — помнят и уважают истинного императора. Газуй, венецианец.       Приблизительно на середине тоннеля Андроник принимается хныкать по новой. На сей раз из-за еды. Он клянчит у Вивула покушать, используя обращение «синьор Занусси», а тот демонстративно игнорирует его просьбы до тех пор, пока Андроник не осознаёт ошибку и не называет его «синьором Бертолусси». Только тогда Вивул соглашается:       — Было бы неплохо, кстати. Я так и не успел перекусить на губернаторской вечеринке.       На южной оконечности Готардской кишки бетонное оранжевое небо вновь становится иссиня-чёрным и высоким. Вивул сворачивает с трассы напротив светящегося аквариума придорожной забегаловки. В тени перегоревшего фонаря глушит мотор. За исключением единственного пикапа парковка идеально пуста. Я говорю:       — В Гельвеции чрезвычайного положения пока нет, но всё равно — держите ушки на макушке. Мой император, вы с нами?       Мануил отрывает взгляд от экрана лишь затем, чтобы сразу залипнуть обратно.       — Нет. У нас, базилевсов, ночной фастфуд не котируется.       Ясненько. Вивул уводит Андроника внутрь кафе, а я, оглядевшись по сторонам, достаю из багажника винтовку и протягиваю её в окно прикладом вперёд со словами:       — Вот вам малютка Армалайт, мой император. Возникнут проблемы — мочите всех.       — Это я могу, — с воодушевлением соглашается Мануил. — Честный бой! Жёсткая борьба! Мочи! Ступай, деточка, я прикрою ваши попки.       Как ни крути, а присутствие в команде благожелательно настроенной высокопоставленной особы может быть чертовски полезным.       Кроме трёх девушек лет восемнадцати, приехавших, очевидно, на том пикапе, других посетителей в столь поздний — или ранний — час в забегаловке не наблюдается. Дефилируя по центральному проходу в куртке, платье и ботинках, я понимаю, насколько подозрительной выглядит наша компания даже в отсутствие Мануила Комнина.       — Синьор Занусси принесёт покушать. — Андроник сучит ногами под столом, обильно облепленным жвачками с тыльной стороны. — Он хороший. А ты плохая.       Даже не собираюсь его переубеждать. Просто сижу на изуродованном порезами и застарелыми пятнами диване, запустив руки в карманы.       — Вот увидишь — синьор Занусси тебя бросит, — продолжает Андроник. Выудив из носа козявку, он кидает её в меня. Та не долетает. — И папа тебя бросит. И останешься ты одна, старая и никому не нужная.       Сдуваю козявку на его часть стола. Трудно сказать, какой из двух принцев хуже — до писсуара или после. Первый был хоть и коллаборационистом, но всяко более приятным собеседником.       Телевизор в кафе неожиданно показывает германский свободный канал: «Леопард» катится мимо ликующих толп, и среди облепивших танк повстанцев я распознаю косу Перниллы. Бороду Дага и ушанку Юсси. Выстроившиеся вдоль дороги люди кричат и размахивают руками. Кто-то даже стреляет в воздух из трофейного римского оружия. Картинка с другой камеры: стайка детей яростно бомбардирует снежками огромное пафосное граффити с Сильвио Ди Гримальдо, нарисованное на стене префектуры. Объявившиеся чуть позже повстанцы принимаются расстреливать нарисованного дуче из винтовок. Летит кирпичная пыль, неистовствующая под стеной собака лает то на портрет, то на его экзекуторов.       Вивул продолжает зависать возле касс, ожидая, пока будет собран заказ. Закреплённый неподалёку от его головы телик вырубает новости и принимается бубнить прогноз погоды. Дрейфующий на запад сибирский антициклон принёс аномальные морозы в центральную часть Европы, говорит ведущий. Его дыхание накроет Северную Италию, где в последние дни уходящего года резко похолодает и сформируется снежный покров. В Риме возможны заморозки.       Девушки за дальним столиком продолжают беззаботно смеяться, склонившись в кучку и поедая сэндвичи. Похожая на турчанку смуглая девица в чёрной толстовке сидит к нам спиной, а её рыжая и белокурая подруги — боком. Должно быть, школьницы едут в Гельвецию на рождественские каникулы. Хотя и странно это — отправляться в путешествие в разгар эпидемии и острого политического кризиса. Вивул отчаливает от кассы с полными подносами. Когда он проходит мимо школьниц, смуглая девица оборачивается.       Тут Андроник неудачно запускает в меня новой козявкой, и я вынужденно отвлекаюсь, чтобы продемонстрировать ему язык и вытянутые средние пальцы.       Что происходит между школьницами и Вивулом за эти несколько мгновений, я не знаю, но совершенно чётко вижу, как напрягся мощный подбородок. Как играют желваки. Как блестят в предбоевой лихорадке красивые ореховые глаза. Мимика девушек за его спиной меняется как по мановению волшебной палочки: их лица, секунду назад беззаботные, теперь отображают только ненависть, перемешанную со страхом. Кажется, будто кто-то поставил сюжет на паузу, и можно услышать только ускоряющийся стук сердец.       — Прямо сейчас, — цедит Вивул, — ты сгребёшь Ника и упадёшь на пол.       Именно так я и поступаю. Краем глаза успев зафиксировать, что рук блондинистой и смуглой девиц больше не видно. Рыжая расстёгивает рюкзак, и в раскрывшемся отверстии появляется ствол пистолета-пулемёта P90. И Вивул. Вивул с разворота зашвыривает поднос в их сторону, параллельно выхватывая «Беретту» Аттилы Орбана. Всё это — за миг до первого выстрела.       «Бах!» — пуля бьёт в турчанку, догоняя в полёте картошку фри и брызги молочного коктейля. Не уверена, в плечо, шею или грудь она попала. Факт попадания — последнее, что я вижу перед падением. Схваченный Андроник верещит, отправляясь на пол забегаловки следом за мной.       Вивул неожиданно ловко для своей комплекции переваливается через диванчик. Пригибаясь за импровизированным укрытием, он ещё трижды стреляет вслепую поверх него. «Там-там-там!» — пистолет-пулемёт рыжей девчонки стрекочет в десятке шагов от нас. Пули с хрумканьем вонзаются в диван, слишком слабые для того, чтобы пробить его насквозь.       На какое-то время звуки стрельбы стихают — так бывает, когда участники пытаются понять, что вообще они устроили. Просто ради самобичевания: я поступила как легкомысленная дура, когда оставила пистолет в бардачке; от штык-ножа в ботинке сейчас проку немного.       Кто-то из противниц — вероятно, турчанка — хрипит и булькает. Две другие возбуждённо перешёптываются. А потом со стороны парковки бьёт по ушам хлёсткая очередь малютки Армалайт: «ПЛАМ-ПЛАМ-ПЛАМ!». Одна из девиц вопит. Взрывается мириадами осколков стекло, и хрустит искалеченная пулями мебель.       Впервые с начала перестрелки я выглядываю из укрытия: блондинка повисла, переломившись через спинку дивана, и кровь из разодранного пулями туловища ручьями стекает на пол. Кроссовки рыжей безжизненно торчат из-за дивана носками вверх. Прежде чем Вивул всаживает в турчанку очередную пулю, её пистолет успевает выстрелить куда-то в противоположную от нас сторону. Винтовка с парковки также смолкает.       Вся вспышка ярости заняла секунд двадцать, от силы тридцать.       Несмотря на кучу поразивших её пуль, турчанка ещё жива. Нелепо дёргает ногой и лезет пальцами в рану, словно пытаясь понять, насколько всё плохо. В восемнадцать лет мы не очень-то верим в смерть, даже если она грозит подстеречь нас за любым поворотом.       — И что, всё?.. — недоверчиво спрашивает она у подошедшего Вивула. — Как глупо вышло… Заканчивай.       Озерцо крови растёт под телом турчанки, смешиваясь с кровью её напарницы и разлитым молочным коктейлем Андроника. После эпизодов вроде этого выражение «кровь с молоком» приобретает несколько иной смысл. Вивул заканчивает выстрелом в голову.       — Её звали Эргюн, — говорит он, массируя переносицу. — Номер Семь-Семь. А других — Сирша и Аврора. Мои однокурсницы. Ёбаная коммандер О'Фии, ёбаная Ма-шесть, ёбаный Лондиниум. Будь они прокляты все.       Вот как. Я их не знала даже. Может, и видела где, но забыла. Оно и неудивительно: последний год я провела с группой Кирана в Сирии. Не помог Эргюн Семь-Семь счастливый номер. Знала наверняка о нашем с Вивулом дезертирстве и захотела отличиться. Уничтожить предателей. Сколько импульсивных девчонок и мальчишек нашли смерть в своей первой операции?       — ...Дедушка! — это пронзительный Андроник голосит со стороны парковки.       И как я могла забыть про нашего спасителя? Андроник тормошит лежащего ничком дедулю, и мы с Вивулом спешим к ним через разбитое окно, игнорируя двери.       В отличие от своей убийцы, Мануил Комнин наверняка умер сразу. Экс-император лежит, устремив взор невидящих глаз в затянутые тучами небеса. Его отросшую после побега из ломбардской лечебницы бороду легонько колышет ветер, острое худое лицо выглядит удивительно умиротворённым, словно он отправился на небеса с чувством выполненного долга.       Турчанка и греческий император убили друг друга. Какой печальный символизм.       Вивул опускается рядом: поднять с асфальта винтовку и закрыть покойному веки. По очереди смотрит то на Андроника, то на меня. Да, Вивул, не атакуй Мануил девиц с тыла — и кто знает, чем бы закончилась для нас эта дурацкая стычка. Покойтесь с миром, мой император.       — Быть может, Мануил Комнин действительно был не лучшим императором. — Вивул будто озвучивает мои мысли. — Но он погиб, защищая свой народ. А это уже что-то да значит.