Варвары

от: Вивул Заммит кому: дорогой дневник локация: Цуг, Гельвеция дата: десять дней до операции «Миллениум»

      В темноте кабинета губернатора Гельвеции мы с Гриз Тиль делаем любовь вместо войны.       Если кто-нибудь решит заглянуть сюда прямо сейчас, он увидит приблизительно такую картину: девушка в зелёном вечернем платье читает корреспонденцию на чужом компьютере, упёршись локтями в стол и выгнув попу, а вывалившийся из декольте пацифик с металлическим звуком елозит по деревянной поверхности. Это Гриз. Позади неё стоит большой парень, облачённый в чертовски мохнатый костюм из крашеной козьей шерсти. Лицо парня скрыто недружелюбного вида оскаленной маской, в глазах которой горят демоническим красным китайские светодиоды. Из головы торчат козлиные рога. Он придерживает девушку за бёдра, двигая её вперёд-назад. Это я.       И нанизываясь на меня в очередной раз, Гриз говорит:       — Прикинь, универсальный пароль Карони — «РайкТильВосемьдесятДевять». Сестра оказалась права.       А я отзываюсь, надевая её до упора:       — Что означает «восемьдесят девять»?       Голос под рогатой маской звучит так, будто кто-то рычит из глубин унитаза. Гриз щёлкает по заинтересовавшему её адресу.       — Год их знакомства, я полагаю. Карони такой сентиментальный… ох.       Позвякивает пацифик — её новое украшение вместо ожерелья из валлийского дуба. Неужто Гриз и правда решила завязать с убийствами?       С высоты моей позиции хорошо видна её спина, грациозно выгнутая на фоне подсвеченного экраном стола. Тёмные волосы, собранные в пучок на затылке, так и нашёптывают: «Ты должен растрепать нас беспощаднейшим образом». Спасаясь от острого соблазна сделать это, я переключаю внимание на картинку за окном, где самая долгая ночь в году сгустилась над яхтами и чёрными водами Цугерзее. Ярмарочная площадь пылает кострами и ядовито-красными файерами, а в небесах над Цугом пролетает комета, предвещающая конец нашего мира. Вряд ли местным удастся напоследок подзаработать деньжат на приезжих: политический кризис и эпидемия маньчжурского гриппа изрядно проредили популяцию туристов по всей планете.       — Обожаю земли к северу от Альп, — признаётся Гриз. — Здесь празднуют Йоль и Рождество одновременно, и никто по этому поводу не парится.       Вокруг фешенебельного отеля происходят не менее занятные вещи. На моих глазах два таких же мохнатых и рогатых крампуса уводят под руки высокопоставленного военного: руки задержанного заведены за спину и скованы наручниками, прямо как у Гриз во время нашего незабываемого визита к Хорнигам.       Только сдаётся мне, что эти ребята вовсе не друзья. Третий крампус пригибает военному голову, помогая усесться на заднее сиденье поджидающего авто. Не слышу, но отчётливо могу представить, как задержанный говорит «измена», «предательство», «саботаж». Едва вся компания оказывается внутри, машина срывается с места и уносится вниз по обрамлённой наземными фонарями дороге, пуская снежный вихрь из-под задних колёс.       — Что там происходит? — Гриз одновременно копается в электронной почте губернатора Карони и двигает задницей мне навстречу.       Я засовываю за пояс колокольчик на цепи, дабы он не звонил при движениях. Отвечаю, крепче сжимая её талию руками в когтистых перчатках:       — Коллеги свинтили одного непослушного мальчика — легата и фашиста.       — Чёрт, щекотно, — жалуется Гриз. — Твоя шкура щекочет мне задницу.       Я и сам начинаю жалеть о том, что выбрал прикид крампуса-охранника вечеринки вместо предложенного Райк смокинга. Когда активничаешь в тёплом костюме из натуральной шерсти, пот струится по телу ручьями, словно ты облачился в персональную сауну.       — В стародавние времена, — просвещает Гриз, изучая объёмную таблицу из вскрытого письма, — когда новая власть только закрепилась в альпийском регионе, гельветы и ретийцы уходили на высокогорье вести партизанскую войну против римлян. Ночами они спускались из укрытий, нападали на фермы колонистов, крали скот и детей. Не исключено, что они действительно кушали этих самых детей из-за страшной голодухи в горах. В конце концов горцев усмирили, Альпы подверглись романизации, а исторический контекст позабылся, но матери ещё долго запугивали своих спиногрызов рогатыми демонами в звериных шкурах. На Рождество Санта-Клаус раздаёт добропорядочным детишкам подарки, а тех малолетних пиздюков, кто вёл себя плохо, крампусы закидывают в мешки и уносят в горы — варить похлёбку из их нежного мяса. Вот так реальные патриоты и становятся инфернальными сущностями… Забавно, ага?       А я только и могу вымолвить:       — Ага.       Возможно, когда-то эти ребята действительно наказывали детишек за всё нехорошее, но будем откровенны: в наши времена крампусами становятся прежде всего затем, чтобы анонимно лапать и лупить розгами туристок.       — Большинство богов, — говорит Гриз, — те же самые диктаторы по сути. А их святые — партноменклатура. Ты должен смиренно соблюдать установленные правила и терпеливо дожидаться прекрасного далёка, которое никогда не наступит. В противном случае отправишься на вечные муки в концентрационный лагерь.       Под прощальный перезвон выключающегося компьютера и всполохи разрывающих тьму фейерверков она рвано подаётся мне навстречу. Шумы далёкого уличного празднества смешиваются с влажными звуками в кабинете, и я говорю:       — Выходит, мы с тобой — слуги режима. Типа расстрельная команда Морриган.       Гриз издаёт смешок, переходящий в стон.       — О да, Вивул. Мы с тобой грёбаная расстрельная команда Морриган, которая карает всех направо и налево. Только воронья госпожа — не злобная диктаторша. Она следит за подопечными убивашками через монитор из уютненького офиса в горах Коннахта, дымит сигарой и попивает кофе с виски. — Обнаружив следы чьих-то ногтей рядом со своими, замечает: — Надеюсь, это не Райк была.       Усилием воли выскользнув из Гриз за мгновение до большого взрыва, я машинально кручу башкой, пытаясь обнаружить под потолком камеру, через которую нас может отслеживать Морриган.       — М-м, не оставляй улик, — обессилено просит Гриз, лёжа на столе.       Она немножко опоздала с предостережениями: снаружи громко лопаются фейерверки, а я уже финиширую во тьму под столом.       — Чёртов карфагенянин. — Усевшись на стол лицом ко мне, Гриз снимает рогатую маску и смахивает намокшие волосы с моего лба.       Некоторое время мы просто целуемся, уже не особенно опасаясь быть застуканными.       — Карони сказал, что у Дзанетто Бертолусси был дом в горах близ Кортина-д’Ампеццо… Что ты об этом думаешь? Неплохой вариант, чтобы скрыться на какое-то время от ока Ма-шесть. — В её направленных снизу вверх глазах проскакивают озорные искорки.       Гриз намекает, что я унаследую дом отца, и предлагает мне залечь на дно там? Вместе? Пока я перевариваю это потрясающее предложение, она спрыгивает со стола. Одёргивает платье и смотрит на часы.       — Идём, Вивул. Гости давно собрались.       Я ужасно боюсь сказать глупость в ответ, поэтому просто беру и ласково бью её хвостом-плёткой по попе. Гриз пищит от неожиданности.       В банкетном зале звучит живая музыка: скрипка, виолончель и фортепиано. Стоит нам туда спуститься, как Гриз тут же растворяется в великосветской толпе, оставив меня в компании своей старшей сестры.       Отель плотно заполнился гостями: здесь множество женщин в вечерних платьях, чьи шеи отягощены килограммами сверкающих побрякушек, и седовласых мужчин при бабочках; часы на их запястьях стоят дороже квартиры в панельном муравейнике на юго-западных окраинах Рима. Новая-старая элита Европы. Аристократия. Партноменклатура. На первый взгляд кажется, будто все эти дамы и господа просто забежали потусить к губернатору Гельвеции в перерыве между катанием на лыжах, спа, посещением бутиков Турикума и визитом на рождественскую ярмарку.       — В дни серьёзных кризисов светские вечеринки устраивают ради трёх вещей, — доверительно перечисляет Райк, приблизив ко мне замысловатую корону из волос. — Прощупать почву. Найти единомышленников. Организовать заговор.       Она идёт сквозь смокинги и жемчуга, обмениваясь вежливыми приветствиями. Подхватывает у юркого официанта бокал на тонкой ножке, наполненный ровно на треть. У камина, под рождественским венком, Макс Карони и пожилая леди в меховой накидке обсуждает смерть маршала Гуццони, используя словосочетание «этот прискорбный инцидент». Райк комментирует:       — В наших кругах не принято называть вещи своими именами. Чья-то насильственная смерть здесь — «этот прискорбный инцидент». Революция и война — «эта опасная ситуация». Силовой захват власти — «радикальное разрешение вопроса».       — ...Хайди, я тебя нашла, ха-ха! — Девица на высоченных шпильках семенит в нашу сторону, и я с трудом распознаю под слоем шоколадного загара Ивонн Ферчар.       Девушки натягивают улыбки до ушей и целуют сладкий воздух возле щёк друг друга, обмениваясь комплиментами по поводу потрясающего внешнего вида, нового цвета помады Райк и нового цвета кожи Ивонн. Раскрыв объятия, но так и не соприкоснувшись.       — Только что вернулась из Доминиканы, — рассказывает Ивонн. — Из-за болезни-которую-нельзя-называть отменили кучу рейсов, просто ужас. А в телевизоре ни слова правды о конфликте и эпидемии.       Райк покачивает головой, преисполненная наигранного сочувствия. Ивонн говорит:       — Эта чрезмерная цензура провоцирует ситуацию столь опасную, что даже я чувствую себя готовой к радикальному разрешению вопроса.       На минуточку, это та самая Ивонн Ферчар, с которой мы не далее как полтора месяца назад занимались фальсификацией результатов референдума в пользу дуче.       — Sed alia tempora, — разводит руками Ивонн. — Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.       Её длинный ноготь загадочно манит Райк поближе.       — ...Леон? — смеётся та в ответ на шепоток Ивонн.       Ивонн хихикает в ладошку:       — Леон — тот ещё хулиган. Со своим другом Рафаэлем Бертолусси подключается ко всеобщей новогодней вечеринке в Риме.       Потом Ивонн замечает подслушивающего через плечо Райк меня.       — Ого, здоровяк, а ты, часом, не ликтор? Давай, накажи плохую девчонку за крамольные речи.       Так и тянет как следует пройтись хвостом-плёткой по выпяченной заднице конъюнктурной сучки, но риск подвергнуться санкциям со стороны Гриз слишком высок.       — Надо поприветствовать бабулю и губернатора Карони, — кидает Ивонн, направляя туфли к Максу Карони и его собеседнице. — Ещё увидимся!       — Шепну по секрету, — говорит Райк, — что сегодня здесь собралась не только римская элитка. Андроник Комнин и его бородатый спутник прилетели на переговоры с Максом. — Поднявшись на цыпочки, она указывает подбородком через толпу. — Вот и они, кстати.       На моих глазах тёмный пучок скрывается за поворотом в сопровождении белобрысого затылка. Вдвоём они уходят в сторону уборных. Гриз и Андроник. На минуточку, тот наследный говнюк-принц-гомик, с которым она познакомилась в Лондиниуме. Будь я персонажем мультика, у меня бы сейчас пар из ноздрей пошёл.       Мои ноги сами собой несут тело туда, где только скрылась напарница. Моё воображение рисует одну неприемлемую картину за другой. Мои пластмассовые рога устремлены вперёд.       — ...Я понимаю, что мы не виделись два с половиной года, — произносит манерный мужской голос. — Но всё же это не повод идти за мной в мужской туалет.       — Лондиниум приказал Ма-шесть убить твоего отца. Ты знал об этом? — холодно спрашивает Гриз.       Расстёгивается молния. Парень шумно вздыхает.       — Если тебе так интересно — да, знал. Вернее, крепко подозревал. В любом случае судьба Европы для меня важнее недоотца, бросившего мать и сбежавшего на ту сторону Атлантики с твоей тётей... Словом, я не был «за», но и не возражал тоже.       Гриз молчит. Струя журчит о фаянс.       — Дай угадаю, ты считаешь меня кем-то вроде коллаборациониста. Это глупо, Гриз. Я не собирался и не собираюсь продавать Рим Британии... Но в этот тёмный час будущее Европы зависит в том числе и от нашей готовности искать компромиссы. Идти на уступки. Мы не можем вечно жить в состоянии холодной, и уж тем более горячей, войны с половиной мира. — Шипит вода. Ширинка застёгивается. — Отец и его команда — консервативные старики, они не понимают, чего на самом деле хочет молодёжь Европы. А я — знаю. Кто, если не я, должен быть императором нового тысячелетия. Императором будущего.       А Гриз вдруг говорит:       — Откуда пахнет травкой?       Я вторгаюсь в уборную за секунду до того, как зловеще спускается вода и отщёлкивается замок в одной из кабинок. Дверца впечатывается в стену с жалобным хрустом, открывая нам его.       С унитаза величественно поднимается единственный легитимный император Рима, Его Поехавшее Августейшество Мануил Комнин. Его костюм крампуса сшит из шкур рысей: стараниями зоозащитников такие перестали делать лет сорок назад. Карие глаза монарха горят пламенем преисподней. Сигарета с зелёным фильтром источает аромат марихуаны. Одним отточенным движением он выхватывает розги из бренчащего за спиной жестяного бидона.       — Ах ты пиздюк, — бормочет экс-император. Рычит: — Я. Правлю. Этой. Страной.       Гриз вовремя уступает ему дорогу, прижавшись к раковине. Андроник только и успевает опешенно спросить:       — Дедушка?       Андроник почти успешно отклоняется в сторону, но в последний момент каблуки лакированных ботинок скользят по плитке. Римский наследник громко прикладывается затылком о писсуар и рикошетом отскакивает на пол.       — Ох. — Гриз участливо склоняется над пострадавшим, уперев одну руку в колено, а другой придерживая бокал. — Ты как, жив?       — Господи Иисусе! — вторит ей Мануил Комнин, опускаясь на колени. — Не ушибся, Андроник?       Тот приподнимает голову, щурясь от света бьющей в лицо лампочки.       — Дедушка? — спрашивает.       Экс-император быстро и согласно кивает.       — Дедушка, — констатирует Андроник.       Затем переводит взгляд на Гриз.       — Синьорина Тиль? — спрашивает.       Гриз настороженно застывает, приоткрыв рот.       — Йоланда Тиль, — повторяет Андроник, и уголки его глаз становятся мокрыми.       Глаза Гриз округляются.       — Зачем? — всхлипывает Андроник. — Зачем ты украла папу? — Его губы жалобно дрожат. Горючие детские слёзы бегут по щекам, прокладывая дорожки до воротника белоснежной рубашки. — У тебя был синьор Занусси... Зачем?!       Набрав побольше воздуха, он выдвигает решающее обвинение:       — Ты кака!       Выпрямившись в полный рост, Гриз осушает бокал одним большим глотком.       — Прости, Андроник, — хрипло отзывается она. — Прости за всё.