Варвары

от: Вивул Заммит кому: дорогой дневник локация: Рим дата: один день до операции «Миллениум»

      На площади перед Дворцом правосудия скопилось так много демонстрантов, что бутылке негде упасть.       Тысяч тридцать, а то и все пятьдесят — пёстрая биологическая бомба, заполонившая каменный мешок Пьяцца ди Гримальдо и примыкающие к ней улицы. Одни пришли поддержать дуче по собственной инициативе, других прислали в добровольно-принудительном порядке государственные учреждения. Третья и наименее унылая категория — внедрённые диверсанты из Замка святого Ангела. Мы относимся к последним.       На макушках многих лоялистов чернеют кепки «сделаем Европу снова великой» — наследие прошедших выборов. Как будто целая вечность прошла с дождливого ноябрьского вечера в спортивном зале старшей школы, когда я фальсифицировал результаты народного волеизъявления под руководством Ивонн Ферчар, а площадь ещё не была переименована в честь покойного дуче.       Главное событие сегодняшнего дня должно начаться с минуты на минуту: солнцеликая госпожа Ди Гримальдо появится на балконе второго этажа Дворца правосудия, чтобы сказать нам нечто важное.       — «Хуйца правосудия», — говорит Джиджи Виллани. — Грандиозный памятник коррупции столетней давности. У нас в Риме это сооружение называют «Хуец правосудия».       Огромная и стильная барокко-коробка цвета крем-брюле, как и всё в Риме. На балконе третьего этажа, прямо над сценой для дуче, вывешены в ряд флаги с фасциями. На крыше расправил крылья бронзовый орёл.       Небо над Римом такое ужасающе высокое, голубое и морозное, как будто мы оказались где-нибудь в Монголии. Десятки тысяч ртов выдыхают в него струи пара и бактерии маньчжурского гриппа. Разбросанные по площади пальмы смотрятся совершенно нелепо посреди разгула азиатской зимы.       — Есть! — делится радостью Джиджи, когда ему приходит смс. — В Чампино зафиксировали ровно минус пять перед рассветом! Суточный рекорд тридцатого декабря вынесен, следующей ночью замахнёмся на месячный.       Я даже рот не хочу раскрывать в этой ледяной преисподней. Просто наблюдаю за происходящим, скрывшись под тёплой паркой и шерстяной балаклавой.       Все въезды на Пьяцца ди Гримальдо перекрыты армейскими грузовиками и техникой карабинеров, а со стороны мятежного замкового парка — танками. В переулке слева можно обнаружить автобусы, которыми свозят на митинги сторонников власти.       Не прекращая продвигаться сквозь толпу, белая ушанка Гриз зловеще, с ноткой насмешки сообщает моему подбородку:       — Эти несчастные... Они такие серьёзные. Ещё не знают, что эта тусовка станет особенной.       Обтянутая беспалой перчаткой кисть Гриз совершает танцевальные движения, насмешливо указывая ни на кого и на всех манифестантов одновременно. Худая девичья спина в извечной кожаной куртке кажется сосредоточением мощи большей, чем все сторонники Франчески Ди Гримальдо вместе взятые.       Византийские близнецы с нами: бородатый Зак, не расстающийся с бейсболкой «Торонборгских Берсерков», и Зоя — идол уличной революции, чья нижняя часть лица скрыта платком в клетку. Рокко несёт знамя режима — красно-жёлтое, с тремя чёрными фасциями, а Джиджи — портрет Сильвио Ди Гримальдо на палочке.       Фальшивки.       Не доходя пару десятков шагов до памятника покойному дуче, Гриз останавливается. На фоне флагов, транспарантов и балкона, где за пуленепробиваемым стеклом вот-вот появится госпожа Ди Гримальдо, она поворачивается вполоборота и говорит, уперев руки в бёдра:       — И помните: ни слова лояльности к режиму.       Гриз не скрывает лица, не боится морозов и маньчжурского гриппа.       Прошлую ночь мы провели в нашей первой римской квартире в XV муниципии. Занимались любовью, пока гражданская война гремела по ту сторону запотевших окон. Потом Гриз курила, высунув длинную ногу из-под одеяла, а я чистил малютку Армалайт, согнувшись в свете настольной лампы, и вдвоём мы были похожи на персонажей комиксов. Секретных агентов или благородных авантюристов, замерших перед финальной схваткой за всё хорошее против всего плохого.       И вот, спустя каких-то двенадцать часов, я и Гриз Тиль стоим на Пьяцца ди Гримальдо. В самом сердце тирании, под прицелами камер и, очень даже вероятно, винтовок. На передовой учебников истории, если хотите. Злая германка, затаившийся карфагенянин.       — РАР-три будет транслировать митинг в прямом эфире на всю Европу, — говорит Гриз. Оглянувшись на позиции телевизионщиков в здании напротив, шёпотом добавляет: — Интересно, тот агент Ма-шесть ещё не разоблачён?       Тот парень, ответственный за легендарный мем про 149% проголосовавших на референдуме. Может, он будет транслировать также и сегодняшнее шоу... Кто знает, кто знает.       Наша команда забралась практически в первые ряды, однако установленные по краям площади экраны дублируют картинку и для тех зрителей, кто оказался слишком далеко. Каждый пришедший должен воочию увидеть и услышать диктатора Римской Республики — сиятельную дочь дуче.       Первым подходит к микрофону Чезаре Терни, префект Рима. Он вздымает раскрытые ладони, призывая народ к вниманию.       — Дорогие друзья! — Префект скрипит и стучит, тестируя выстроенную перед ним батарею микрофонов. — Дорогие друзья! Прошу вас приветствовать на этом многолюдном митинге верную продолжательницу дела Лидера Нации… патриота нашей великой родины… председателя Партии возрождения Европы… дуче Римской Республики… госпожу Франческу Ди Гримальдо.       Площадь взрывается овациями. Камера скользит по бесконечным народным рядам, демонстрируя партийные знамёна с фасциями и портреты Сильвио Ди Гримальдо, дрейфующие над головами, словно буйки на волнах. Участники митинга выдыхают дымовую завесу и смотрят на большие экраны, где показывают их, скандирующих и наблюдающих за собой. Со словами: «Хлопай Франческе», — Гриз заезжает мне локтем под рёбра.       Хлопая, замечаю, что слева от нас встали библиотечные работники с полным набором транспарантов. Среди них есть двое — парень и девушка, они защищали баррикаду в парке Адриана рождественской ночью. Я подмигиваю им, а они осторожно кивают в ответ.       Госпожа Ди Гримальдо приветствует ликующую паству, вздымая к небу изящные руки в кожаных перчатках. Воротник её красного пальто поднят, собранные в косу светлые волосы спрятаны внутрь. Вне зависимости от политических предпочтений необходимо признать: римский диктатор — огненная женщина. И я рад, что в число многочисленных талантов Гриз Тиль не входит чтение мыслей.       — ДУ-ЧЕ! ДУ-ЧЕ! ДУ-ЧЕ! — скандируют вокруг. Вытянутые в римском приветствии руки взлетают от сердца к солнцу.       Но где-то в глубине толпы, в самом чреве митинга мне чудится нечто иное: «Ком-нин, Джу-ли-а-на». Или не чудится?..       Небрежно жестикулирующая госпожа Ди Гримальдо представляет собой нечто среднее между кардиналом, дирижёром и регулировщиком дорожного движения. Выждав, пока народ чуть успокоится, она начинает:       — Дорогие друзья. Граждане Рима. В трудный для родины час я хочу поблагодарить собравшихся здесь патриотов и персонально префекта Терни, организовавшего этот грандиозный митинг.       Чезаре Терни раскланивается перед начальницей, стоя на балконе по левую руку от неё.       —ДУ-ЧЕ! ДУ-ЧЕ! ДУ-ЧЕ! — кричат многие глотки, но особого энтузиазма в лоялистских зарядах не слышно.       Правильные скандирования эхом отражаются от каменных стен Пьяцца ди Гримальдо, а незримые призраки площади тем временем нашёптывают: «Ком-нин, Ком-нин». Слышу, как Джиджи обращается к Рокко:       — …Восемь! Восемь лет в Риме не выпадал снег. Ты тоже ждёшь?..       Руки госпожи Ди Гримальдо успокаивают народ, будто она хочет сказать: «Чертовски ценю ваш порыв, но, если вы будете вылизывать мою великолепную задницу после каждой фразы, мы промёрзнем здесь до вечера». Колонки говорят сексуальным диктаторским голосом:       — …За прошедшие шесть лет мы преодолели много невзгод на пути к процветанию, укреплению независимости, истинного суверенитета и территориальной целостности нашего великого государства... И мы никогда не свернём с победного маршрута!       — ДУ-ЧЕ! РИМ! ДУ-ЧЕ! РИМ! — монотонно гудит народ.       Портреты покачиваются, ладоши хлопают, а какие-то несознательные призраки пищат:       — Ком-нин! Джу-ли-а-на!       И даже:       — Су-пер Йо-ли!       Вот теперь я уверен, что не чудится. В глубинах митингующего моря вспыхивает и утихает короткая потасовка, хлопает петарда, раздаётся свист. Нацеленная на балкон камера показывает, как брюнет в сером, прежде стоявший сзади и справа от Франчески Ди Гримальдо, делает шаг к дуче и что-то шепчет ей на ухо.       — Нация истекает кровью и потом, сражаясь с внешними и внутренними врагами. Сражаясь за величие и процветание Европы, — вещает госпожа Ди Гримальдо. — Поэтому я рада первой сообщить вам о специальном постановлении, принятом Сенатом сегодня утром: граждане, потерявшие работу во время действия режима чрезвычайного положения, получат единовременные выплаты, а поэтапное снятие особых ограничений начнётся сразу же после стабилизации обстановки в Риме.       — ДУ-ЧЕ! ДУ-ЧЕ! ДУ-ЧЕ! — оживляется дисциплинированная часть толпы.       — Ох уж эти особые ограничения, — говорит у меня за спиной Зоя. — В парикмахерскую сходить нельзя, а на фашистский митинг — пожалуйста.       Ладони госпожи Ди Гримальдо встречают восторги раскрытыми. Она продолжает:       — Кроме того, с первого января государственные пособия и пенсии будут увеличены на сумму от тридцати до пятидесяти денариев.       — C первого января? — переспрашивает Джиджи. — Но ведь папа говорил, что первое января не наступит.       «Бом, бом, бом!» — словно в подтверждение его слов воздух наполняется вязким перезвоном колоколов: ребята из Ватикана напоминают, что через тридцать семь часов Земля налетит на небесную ось. В задних рядах смеются и беззлобно посвистывают — даже лоялисты в курсе темы с концом света.       — …Защита государства — вот главная проблема, актуальная сегодня. Те люди, — указательный палец дуче презрительно направлен в сторону Замка святого Ангела, — хулиганы, варвары и бездельники, подстрекаемые иностранными державами. Внешние враги не могут спать спокойно при виде успехов Рима. Враги хотят лишить нас великих завоеваний национальной революции… Хулиганы, варвары и бездельники…       По людским волнам проносится протяжное «бу-у-у-у», перерастающее в «Джу-ли-а-на! Джу-ли-а-на!». Взрывается петарда, вспыхивает новая драка, и хрипловатый тонкий голос кричит из-под белой ушанки:       — Лучше быть хулиганом, чем диктатором!       Госпожа Ди Гримальдо замирает с пальцем, направленным на мавзолей Адриана. Злой и недоумевающий взгляд устремлён вперёд и вниз, в первые ряды, где между скучных подлиз ожил средь зимы оппозиционный комар. Все диктаторы — оригинальная Франческа и те, что смотрят с обрамляющих площадь экранов, — разыскивают призраков Пьяцца ди Гримальдо. Камеры тщательно фиксируют всё для будущей документальной хроники.       — Хулиганы, варвары и бездельники… — свирепо повторяет госпожа Ди Гримальдо.       — …Лучше быть хулиганом, чем диктатором! — я обнаруживаю себя выкрикивающим эти слова в унисон с Заком и Зоей. Рокко, толстяком Джиджи и парочкой библиотекарей. Хором с Гриз.       Люди вокруг нас испуганно разевают рты и округляют глаза, пока из партера доносится всё ещё нестройное, но задорное:       — Лучше быть варваром, чем ликтором!       Между флагами и лозунгами взмывает нелегальное нечто — это виселица, на которой болтается картонный человечек в малиновом берете парашютиста.       — Лучше быть варваром, чем ликтором! — орут удерживающие виселицу девушки. Они невидимы за сотнями добропорядочных туловищ.       А призраки с петардами тем временем запевают, пользуясь замешательством масс:       — Ла-ла-ла, лучше быть хулиганом, чем диктатором!       Всё новые и новые голоса отвечают им с разных точек площади:       — Лучше быть бездельником, чем прислуживать режиму!       — Провокаторы! Полиция, провокаторы! — Мужик в кепке «Сделаем Европу снова великой» разбрызгивает слюну, протискиваясь через работников метрополитена по направлению к Гриз.       Я отбираю у Джиджи портрет Сильвио Ди Гримальдо и с хрустом опускаю благородный лик дуче прямо агрессору на макушку. А Рокко тем временем извлекает из кармана ножницы и вонзает в середину флага. Ткань вокруг фасций рвётся по кругу.       — ЛА-ЛА-ЛА, ЛУЧШЕ БЫТЬ ХУЛИГАНОМ, ЧЕМ ДИКТАТОРОМ! — поют совсем близко.       — ЭЙ! ЭЙ!.. — надрывается госпожа Ди Гримальдо.       Изображение с наведённой на балкон телекамеры трясётся, словно при землетрясении.       Вырезав герб, Рокко поднимает над нашей компанией красно-жёлтый флаг Рима, свободный от символов режима.       — ЧТО ЗА ДЕРЬМО… ПРЕКРАТИТЕ! — вопит в микрофон префект Терни.       Раз! — и транспарант «С дуче до победного конца!» исчезает среди толпы, уступая место жуткому в своём великолепии флагу с корявой дырой в центре.       — ЛУЧШЕ БЫТЬ ВАРВАРОМ, ЧЕМ ЛИКТОРОМ! — отзываются чьи-то рты. Ещё полминуты назад рядом с виселицей чернели фасции, а теперь их сменили дыры, орлы и Капитолийские волчицы.       Франческа Ди Гримальдо пытается сказать что-то ещё, но вместо этого срывается на кашель.       — Мы все умрём! — восторженно вопят на левом фланге. Как минимум двое из этих людей надели маски чумных докторов.       Сторонники дуче утекают с площади ручейками, стремительно превращающимися в полноводные реки. Под вопли, ругань и треск рвущихся петард они устремляются в сторону моста через Тибр, срывая с себя кепки, отшвыривая выданные транспаранты и знамёна с фасциями. Всё, что было когда-то символом лояльности режиму, летит под ноги, чтобы быть растоптанным подошвами бегущих. Становится мусором истории. А призраки Пьяцца ди Гримальдо скандируют, наполняя морозный воздух клубами пара:       —КОМ-НИН! КОМ-НИН! ДЖУ-ЛИ-А-НА!       Партийные флаги опускаются, словно скошенные ядерным взрывом деревья. Вместо них в зимнее небо устремляются другие — дырявые и украшенные чёрными двуглавыми орлами династии Комнинов. Обгоревшие по краям, пробитые пулями и окроплённые кровью мучеников.       — Флаги наших отцов, Вивул. — Зак похлопывает меня по плечу. — Флаги наших отцов.       — Молодые люди. — Незнакомая бабуля дёргает мой рукав. — Я не поняла, а в какой момент проправительственный митинг превратился в оппозиционный?       Глаза старой синьоры за толстыми линзами очков — единственное, что видно над маской. Она по очереди смотрят на нас и, не дожидаясь ответа, роняет портрет Сильвио Ди Гримальдо на основательно уже загаженный асфальт. Будто бы случайно. Будто никогда его и не держала. Будто с ним пришёл кто-то другой. Доверительным тоном сообщает:       — Знаете, я ведь всегда любила императора.       На больших экранах мелькает Франческа Ди Гримальдо: бледное хищное лицо в последний раз оглядывается на охваченную безумием площадь, прежде чем похожий на агента АИСИ мужчина настойчиво берёт её за локоть и уводит прочь с балкона.       Операторы государственного телевидения продолжают бесстрастно фиксировать происходящее, и запечатлённая ими картина краха режима летит в прямом эфире на всю Европу и весь мир.       Мозолистые от строительства баррикад руки собирают разбросанные повсюду портреты и транспаранты в одну большую кучу, чтобы соорудить из них символический погребальный костёр. Зоя делает селфи на фоне этого коллективно-бессознательного взрыва.       Полицейские заграждения вокруг Дворца правосудия уже прорваны: люди в строительных касках и респираторах захлёстывают его, подобно приливу, устремляясь вверх по лестнице. На том берегу Тибра хлопают первые выстрелы, но, кажется, в Риме давно к ним привыкли.       Куча людей на краю площади кричит: «Армия с народом!». Это член экипажа одного из блокировавших парк Адриана танков вылез на крышу башни, извлёк магазин из карабина и потрясает в воздухе разряженным оружием.       Зелёная шестидесятитонная коробка пускает сизые торнадо из выхлопных труб, медленно двигаясь между пальмами к центру площади, и люди расступаются перед ней, как море — перед Моисеем. Возле памятника Сильвио Ди Гримальдо танк останавливается. Несколько демонстрантов тут же набрасывают на шею покойного дуче петлю из буксировочных тросов. Кто-то закрывает его грустное лицо красно-жёлтым флагом.       — Мы — варвары, — объявляет Гриз. — И этим гордимся.       Под свист и выкрики толпы статуя диктатора трагически скрипит, наклоняясь вперёд. Танк поддаёт газу, и мгновение спустя Сильвио Ди Гримальдо неуклюже заваливается на землю.       Если б это было кино, камера летала бы вокруг нашей шестёрки, снимая со всех ракурсов творящуюся кругом вакханалию. Зоя объясняет, перекрикивая возбуждённую толпу:       — Низвержение тиранов — это не просто «взял да снёс несколько тонн бронзы». Это особый обряд изгнания злых демонов прошлого. Ломая незаслуженно возведённый памятник какому-нибудь упырю, ты ломаешь собственные проблемы. Отправляешь в ад собственные невзгоды. Прокладываешь дорогу к будущему, которое обязательно будет светлым.       Знаете что? Если ваша вечеринка не выглядит так же, даже не думайте звать меня туда.       — Вертушка, — внезапно произносит Джиджи. — Слышите?       Госпожа Ди Гримальдо. Признаться, я уже и забыл о ней. «Вуп-вуп-вуп» — лопасти разгоняются на крыше Дворца правосудия. Ещё минута — и вертолёт проносится над тысячами голов, сопровождаемый оглушительным свистом танцующих на поверженном памятнике варваров. Сваленные на площади верноподданнические плакаты жалобно трепыхаются и скользят над асфальтом, словно пытаясь убраться отсюда вместе с дуче.       Гриз Тиль провожает её фирменным смехом — весёлым и злым. Моя принцесса хаоса.       Десятки варваров толпятся и скачут на захваченном балконе, свесив через перила продырявленные флаги, но мой глаз цепляется лишь за одно знамя — тоже красное, с чёрным руническим вороном и перекрещенными на его фоне мечами. Удерживающая флаг девушка слегка наклоняет голову и отдаёт честь, насмешливо зеленея глазами поверх натянутого до переносицы платка.       С того самого места, откуда четверть часа назад толкала речь Франческа Ди Гримальдо, мне салютует Пикси.