Эта глава была так близка к тому, чтобы я ее удалила, потому что... просто потому. И все же вот она.
***
Воронья топь оказалась довольно мрачным местом, несмотря на суровую красоту кувшинок, плавающих в прозрачной воде. За день мы убили дюжину обычных виверн, нашли исчезающий Разрыв, закрыли его, и даже убили высшую драконицу, но снежный виверн ускользнул от нас. Я даже начала задаваться вопросом, был ли этот виверн на самом деле самым ужасным чудовищем, как предполагала Вивьен, или это просто был редкий вид? Мы как раз остались на ночь в лагере в топи, чтобы убедиться, что наши лошади будут отдохнувшими для обратной поездки в Скайхолд, когда снежный виверн наконец-то попался нам. Даже со льдом в зачарованном сосуде, который нам сделала Дагна, времени у нас было мало — помимо самой перевозки было необходимо, чтобы Вивьен успела вовремя сделать зелье из сердца снежного виверна. Но пока зверь стоял вдали от нас, сердце все еще было внутри него, живое. Мне не доставляло удовольствия наше задание, но я хорошо ориентировалась в Игре, чтобы понимать — помощь Вивьен окупится в будущем, и я смогу рассчитывать на ее преданность. Хотя бы на какое-то время. Вивьен и ее духовный клинок были силой, которую едва ли можно было остановить, и я не горела желанием потерять ее благосклонность, пока Корифей держал дракона за хвост. Так что, пока эти вопросы не стали более насущными, я взяла с собой Коула, Блэкволла и Соласа в рощу Гиланнайн, чтобы отыскать виверна. Я не собиралась брать с собой Соласа, он все больше и больше погружался в свои исследования, и мне было крайне неудобно отвлекать его от них. Кроме того, мы не были в Диртаварене с момента гибели его друга, и я не была уверена, захочет ли он помогать Вивьен даже косвенно. Но, когда я вбежала в ротонду, чтобы попрощаться, он прижал меня к стене и заявил, что я не могу так легко сбежать от него. Я помню, как бешено билось мое сердце при мысли о том, что Солас не может вынести и ночи без меня. “Мое время с тобой бесценно”, — сказал он тогда. И потому я притворилась, будто уговариваю Вивьен остаться в Скайхолде, чтобы она могла заняться всеми приготовлениями, а мы вчетвером отправились в путь. Проведя целый день, шатаясь по болоту, мы были очень близки к тому, чтобы сдаться. Я была по пояс в воде, осторожно ступая вперед — никогда не знаешь, что скрывает в себе стылая вода. Люди вряд ли бы могли оценить это ощущение, когда идешь босиком по земле или дну водоема, а под твоими голыми ступнями сотни поломанных костей, гнилое дерево и остатки руин, осыпавшихся в воду — все это говорило мне гораздо больше об этом месте, чем могли поведать обутые ноги. Эти ощущения делали историю реальной, сильной, настоящей, а не просто словами на страницах. Мерзкие вещи таились под поверхностью воды, без сомнения, но они не станут менее мерзкими, если я буду избегать их. Впереди меня Блэкволл беззаботно шел по болоту, но Коул и Солас с величайшей осторожностью пробирались сквозь мутные воды, оставляя после себя лишь легкую рябь, доходившую им до бедер. — Он такой высокий. Очень высокий. Никто не похож на него, моя Гордость. Я люблю его, я люблю его, я люблю его, — сказал Коул, и я покраснела до кончиков ушей. — Коул, — предостерег Солас. Коул склонил голову набок, ухватившись за какую-то новую ниточку, понятную только ему и Соласу. — Там была игра, но не просто игра. Ему обещали семью. — Где состязание — там страсть, Коул, а страсть помогает людям наделять смыслом простые вещи. — Почему они не помогли в конце? — Людям важно добиваться по-настоящему ценного своими силами. — Мальчику не дали то, что он хотел, — пожаловался Коул. — Дали, — сказал Солас. — У него появилась семья. — Ему дали новую. Он хотел старую. Я бы сделал лучше, — он почти надул губы. — Порой мудрость — это дать человеку то, что ему нужно, а не то, чего он хочет. Я вытащила из воды лист лилии и задумалась: неужели Солас и есть тот самый мальчик? Может быть, он участвовал в турнире и его продавали из одного благородного дома в другой? — Оу, а это еще что такое? Мои мысли были прерваны вмешательством Блэкволла, и я подняла глаза, чтобы увидеть статую, выступающую между листьями лилий. Блэкволл вытащил пропитанный водой дневник, который все еще было возможно прочесть только благодаря магии, которой были пропитаны страницы. Я пролистала его, посмеиваясь над орлесианским ученым, который назвал статую "сломанной собакой", хотя это явно был волк. Я была бы рада оставить эту проклятую вещь в покое, если бы не Коул: — Так много глаз смотрит снизу. На мгновение у меня перед глазами вспыхнуло воспоминание того дня, когда я впервые очнулась в Убежище: извивающиеся камни в тусклом болезненном зеленом свете, жгучая боль в ладони и три пары красных глаз, наблюдающих за мной из темноты. Я замерла, затем перевела взгляд на воду, где стояла статуя волка, воющая на Луну. Одно дело было просто уйти от статуи Фен’Харела, но совсем другое сделать это, когда дух сказал, что многочисленные глаза волка смотрят на нас. — Блэкволл, не поможешь мне? — Миледи? — Мне нужно вытащить эту штуку из воды, она слишком тяжелая. — Хорошо, давай попробуем. Я сделала шаг назад, освобождая место для Блэкволла. Он раскачивал камень в воде, освобождая его от грязи, затем резко поднял его на руки и выпрямился. — Только не говори, что мы повезем эту дворняжку в Скайхолд. — Нет-нет. Сюда, — сказала я, показывая Блэкволлу место, на котором раньше стояла статуя. — Можешь установить ее сюда? — Так? — Идеально. Я закрепила свой посох за плечами и положила ладони на разбитый камень, разводя их в стороны, чувствуя неровную поверхность. Я обнаружила остатки магии в этой статуе, оставшейся от какого-то давно умершего Хранителя, и потому я обратилась к ней, закатив глаза и взывая к песне камня, трещин в нем, сплетая эту магию со своей, заклинанием, которое я не использовала годами. Раздался неприятный скрежещущий звук и части камня соединились вместе. Блэкволл удивленно отступил назад, но статуя выдержала. Я прикоснулась лбом к камню, но не стала произносить энансал. — Не могли бы вы все просто… дать мне минутку? — Он хочет посмотреть, как ты молишься, — сказал Коул, и я усмехнулась, вполне уверенная, что у Соласа будет несколько замечаний, касаемо грамматики моих молитв, не говоря уже об их содержании. С другой стороны, “он” — это вполне мог быть и Блэкволл, Кассандра говорила, что Андрастиане с любопытством относятся к верованиям долийцев. — Даже, если так. Это касается только меня и Фен'Харела. Блэкволл откашлялся, прочищая горло, и возглавил отступление от моего имени. Когда они отошли на несколько ярдов, я наложила вокруг статуи заклинание духа, знакомую магию, к которой не прибегала с тех пор, как покинула свой клан, а затем воспользовалась моментом, чтобы убрать ползучий мох и коряги, сложенные у основания статуи. Я встала на цыпочки, чтобы поцеловать волчью шею — такое страшное подношение мог дать только Хранитель. — Na'durgen melava tel'enaste, ir abelas. Na'nan nadas, Fen'Harel, sa'vunin sahlin serannas, emma halani tu'sol (1). Удовлетворенная тем, что я соблюла все ритуалы, которые все еще выполняла в качестве Первой, я присоединилась к остальным на скалистом холме, где они сидели, потягивая зелье, восстанавливающее силы. Солас передал мне два флакона — зелье восстановления и лириум. — Кажется, я чувствую рядом артефакт моего народа, — сказал он, кивая в северном направлении. Я даже не была уверена, что он понял мой выпад; всякий раз, когда я делала что-то слишком долийское, все переворачивалось с ног на голову. Эльфы. Мой народ... Я откупорила пробку восстаналивающего зелья и выпила его залпом, содрогаясь от волны энергии, которая прошла через меня, но я сдержалась и не стала пить лириум. Солас ошибся: мои запасы маны были не так уж и малы. — Веди меня, харен. Расслабившись в энергии Завесы, я тоже почувствовала этот артефакт, и была огорчена, когда мы с Соласом шагнули вперед в идеальном унисоне. Было что-то комфортное и в то же время раздражающее в том, насколько синхронным он был с моими движениями, хотя в этот момент мог воспринимать меня как долийку, не являясь при этом долийцем. Конечно же, оказалось, что оскверненный артефакт находился в основании самого сложного святилища Фен'Харела, которое я когда-либо видела, — огромной каменной глыбы почти в половину длины большого зала. Я оставил Соласа активировать устройство, а сама поднялась по ступенькам и пересекла узкий пирс. В конце его стояли два воющих волка: один белый, другой черный. Между ними лежал каменный алтарь с чашами для воды и вазой с камышом. Через мгновение я почувствовала тепло Соласа у себя за спиной. — Здесь когда-то стоял элювиан, — сказал он, указывая на фигуру между волками. В самом деле, очертания строения идеально подходили большому элювиану Морриган, и я почувствовала прилив возбуждения, представив себе этот перекресток оживленным, как в древние времена. Я повернулась спиной к статуям, и спросила едва слышно: — Если бы мы уснули здесь, как ты думаешь, мы смогли бы вернуться назад в прошлое достаточно далеко, чтобы увидеть наш Народ? Солас покачал головой: — Я бы не советовал этого делать, слишком много беспокойных духов притягивается к этому месту. — Как ты думаешь, он приходил сюда? — Тот волк? — Или человек, — пожала я плечами, потянувшись назад, чтобы схватить камыш, как будто из колчана, а затем надеть его на невидимый лук. Я осторожно прицелилась в Соласа, улыбаясь. — Не думаю, что лапы справятся с фелассаном. — Я полагаю, это метафора, — сухо ответил он. — Ты говоришь совсем как матерь Жизель. Он рассмеялся: — Она мудрая женщина. — Пойдем, — сказала я, бросая камыш. — Давай найдем нашего виверна.