Меня это веселит, но бы только представьте — Инквизитор действительно может разгадать загадку Соласа, но, если смотреть реально на вещи, ты определенно должен быть не в себе, чтобы всерьез утверждать, что твой возлюбленный — Древний эльф или какое-то божество. Разум будет пытаться найти рациональное объяснение происходящему. Да, Риал знает, что Солас не совсем принадлежит этому миру, но почему именно она может судить только со своей стороны — почему она сама не принадлежит этому миру (другая раса, культура и даже магия).
***
Я проснулась раньше Соласа — мы были на маленьком островке в центре озера Лутий, — и довольно резко вернулась в свое тело после странной ночи блуждания по Тени. Впервые со времен ар лат ма (1) Солас не присоединился ко мне, хотя с моей стороны было бы эгоистично дуться на него за это, ведь в реальности одна его нога была перекинута через мою, а рука сжимала грудь, теребя мой сосок большим пальцем. Я высвободилась из его объятий, настолько крепких, что они и разбудили меня, и повернулась к нему лицом — Солас был хмур и озабочен чем-то. Лишенный одного утешения, он быстро нашел себе другое, положив руку на мои ягодицы, и я хихикнула, не сумев сдержаться. Будь это кто-угодно другой, я бы разбудила его, но я знала, что у меня должна быть веская причина, чтобы вытащить Соласа из Тени. Поэтому я просто провела пальцами по его лбу, стараясь разгладить образовавшиеся угрюмые складки на переносице. Я создала огненную руну под нами глубоко в земле, чтобы избавиться от холодной утренней росы, подвинувшись так, что голова Соласа оказалась у меня на груди. Солнце только что взошло и отбрасывало длинные тени на осыпающиеся руины Авварской долины вокруг нас, и я подумала, не в эти ли руины направился Солас. Мы с ним разделяли восхищение к Тирдде Яркий Топор, каждый из нас мог прочитать наизусть все шесть строф. Иногда, когда Солас считал момент подходящим, он входил в меня, шепча отрывки стихов: И дракон явился следом — нет спасенья от напасти... Я никогда не думала, что влюблюсь в ученого, кого-то, кто способен довести поэзию до страсти. Разумеется, такого не ждешь от долийца, но от придворного — вполне. И если вспомнить Халамширал, где я сама вошла в Зимний дворец, притворяясь кем-то другим, и все то время, что мы проводили вместе с Соласом там, то все более очевидным мне казалось то, чего не заметила тогда ни я сама, ни кто-либо другой — Солас тоже притворялся. Удивительно, как точно Дориан смог распознать в Соласе что-то иное, не принадлежащее ни городским эльфам, ни долийцам. И хоть он в итоге перевел все в шутку, сославшись на снежинки, но не сделай он этого, и нам бы открылась неизвестная сторона Соласа — он явно был из знати. Если не в эльфинажах или аравелях, то где еще эльф может найти убежище? В каждом дворце, замке, шато и в поместье лорда-собачника. Я увидела это скрытое преимущество в Бриале и Фенрисе: их умы и языки были куда острее их ушей, они хорошо разбирались в политике, бегло говорили на многих языках, прекрасно чувствовали тлетворное влияние власти, любили хорошее вино и свободу, и слишком гордились своими шемленскими любовниками. Солас же хорошо это скрывал. В домотканой ткани его одежд, в скудости его имущества, в босых ногах, а также шкурах, костях и хрустальных атрибутах шамана. Он прятался в заклинаниях, которые горели ярко и беспечно, в смирении эльфийского слуги в Халамширале — а ведь я никогда не видела его настолько уверенным, как в Зимнем дворце. Когда мрачные мысли посещали меня, я боялась, что Солас скрывает настоящего себя и со мной. Он скрывал свою правду достаточно хорошо, чтобы обмануть тех, кто привык смотреть на эльфов сверху вниз, но с ним я всегда была той, кто смотрел вверх, на него. Я думала, что спокойный тон его голоса — результат полученного им образования, и я видела в нем воспитание, культуру, которыми была окаймлена маска, что он всегда носил. У него были стопки книг на языках живых и мертвых, но ему никогда не было нужно обращаться к ним, чтобы помочь нам с переводом в полевых условиях, вдали от Скайхолда. Я чувствовала светскую утонченность в его мягком смехе и благородство в том, как он высоко держал подбородок — кто бы из городских эльфов сумел также? Несмотря на множество мелочей, которыми Солас окружил себя, выдавая себя за бродягу, он не принадлежал тому миру. Всю мою жизнь до Инквизиции я могла бы назвать бедной, что касаемо материального, и потому наши различия с Соласом казались мне пропастью, и порой мне было стыдно за себя. Например, когда мы лежали на чистых шелковых простынях, и мои грязные ноги резко контрастировали на фоне его светлых с розовыми ступнями, или когда Жозефина выбрасывала мои поношенные рубашки, но рубашки Соласа всегда тщательно штопали… Даже когда Солас удивил меня тем, что поедал пышные пирожные, лежа в кровати, а мне оставалось лишь притворяться, что я тоже наслаждаюсь ими, слишком вычурными и сладкими для эльфа, который не пробовал ничего слаще меда, слизанного с покусанных пчелами пальцев. Вся Инквизиция в шутку приняла его эксцентричность, но правда заключалась в том, что никому не было до этого дела. У нас были отступники на свободе, восставшие мертвецы, разрушенная войной Империя, Храмовники, контрабандисты лириума и Корифей на горизонте. Если один скромный эльф, кажется, знает слишком много, что с того? Шемлены предпочитали считать эльфов невидимыми; в Зимнем дворце никто даже не заметил, как нас убивали одного за другим. Пока Солас спал в моих объятиях, хмурясь в утреннем сумраке, я ломала голову над своей собственной теорией. Итак. Он родился в деревне на севере, возможно, его мать была фрейлиной тэйрны Кусланд в Хайвере, а отец — управляющим у банна Тревельяна в Оствике, если не у благородного принца Старкхейвена. Я не могла представить себе никакого другого положения его матери при дворе, чтобы назвать своего сына “гордость”. В благородном доме умный эльфийский ребенок с острыми ушами мог слушать, впитывать все, что преподавали для маленького лорда, и строить планы на будущее. Если он проявит многообещающие способности, то учить уже будут непосредственно его самого: верховой езде, стрельбе из лука, изысканным манерам и неторопливым беседам, чтобы скоротать время с учителем. В Тедасе не было лорда, который не ценил бы хорошо обученного эльфа — это было унизительно, и даже у меня это чувство пробиралось в самое сердце, так что я полагала, что только стыд удерживает Соласа от признания своего происхождения. Неудивительно, что он смягчился рядом с Сэрой, подбадривая Рыжую Дженни, когда та принялась подтачивать аристократию изнутри. Такая жизнь вполне объяснила бы его компетентность в бальных залах и на полях сражений, а также его изысканные манеры и утонченный вкус. Я представляла себе, как он сбежит, когда его сила разрастется так, что он более не сможет ее скрывать или, что более вероятно, когда его жажда знаний будет пресыщена тем, что он нашел у шемленов. Поэтому он искал убежище у долийцев, находя временный покой, быть может, любовь, или хотя бы просто того, кто согреет его постель. Поскольку Солас никогда бы не принял валласлин, его неизбежно прогоняли из кланов, и он снова скитался, пока его не принимал другой, чтобы все снова пошло по кругу. До того момента... Я слишком легко могла представить себе тысячу вариантов, в которых все эти обстоятельства в конечном счете доводят мага до чего-то столь темного, как хареллан. Был ли это несчастный случай или праведная ярость как та, которой он поддался, убивая тех магов в Диртаварене? Кошмар тогда в Тени мог бы просто назвать Соласа предателем, чтобы настроить Кассандру и других против него, но он выбрал эльфийский язык, что-то, что поймет долиец, что-то, что подорвало мою уверенность в себе в том числе. Но почему? О, боги, незнание хуже всего. Я крепче прижала Соласа к себе, его амулет из волчьей кости больно врезался в мою кожу.