Драбблы по Изгоняющему дьявола

—Ты почти опоздал, — сказал Маркус строго, но без злости: простая констатация факта. Потом развернулся на каблуках и пошел: стройный, почти тонкий в облегающем черном трико, с идеально прямой осанкой, — в угол танцевального зала. Там на полу стоял магнитофон. «Цок-цок-цок» застучали по полу каблуки его красных женских туфлей. — Я сплю? — Томас не мог отвести глаз от острых шпилек. Звуки нежной печальной музыки наполнили пустой зал. «Цок-цок-цок» — приблизились к нему туфли. — Это сон, — кивнул сам себе Томас и поднял взгляд, смотреть пришлось чуть выше, чем он привык, но яркие голубые глаза были точно такими, как он помнил. В груди болезненно сжалось, стало трудно дышать. Он очень давно не видел Маркуса. — Начнем? — развел руки в сторону Маркус и замер в приглашающем жесте. Такой хрупкий, такой сильный. Томас протянул ему свою ладонь, запоздало осознав, что тоже одет в трико и черную майку. Он почувствовал материал кожей. Стало жарко. Но каблуков на нем не было — обычные военные ботинки. Ладонь Маркуса была теплой, крепкой. Настоящей. Вторая, которая легла на спину — ощущалась почти горячей. У Томаса пошли волны мурашек по телу. Маркус притянул его в близкие объятия, улыбнулся краешком губ. Качнул бедрами вправо, влево, вперед. Томас выдохнул, выпрямился, копируя королевскую осанку Маркуса, перехватил его ладонь поудобнее. Они закружились по залу, глядя только друг на друга. Маркус прижимал его к себе все крепче, так, что они соприкасались от бедер до груди. Ноги двигались отдельно, легко передвигаясь: почти летали над паркетом. Томас чувствовал каждое движение мышц Маркуса животом, бедрами, грудью. Твердое, гибкое тело, теплая кожа. Он чувствовал каменный член, прижимающийся к его собственному возбуждению, и совсем не смущался этого. Чувствовал, что Маркус тянет его на себя все ближе. Чувствовал, как теплое дыхание щекочет шею. Раз-два, поворот, прогиб и его голова почти коснулась пола, а сильные руки держали легко и не давали упасть. Возбуждение пузырилось в теле, смешиваясь с восторгом, страхом и темным, глубинным ужасом от осознания — это их последний танец. Зал горел. Занимались шторы, плавились стекла, трескались зеркала. У Томаса загорелись ботинки. У Маркуса полыхала майка. В зале запахло паленым мясом. Пальцы Маркуса вдавились в его спину сильнее. Голубые глаза смотрели все также пристально, не отрываясь. За весь танец Маркус ни разу не моргнул. — Не бойся, — Маркус наклонил голову, зашептал эти слова почти губы в губы, — я держу тебя. У Томаса горели ноги и спина, он чувствовал боль от огня, сжирающую плоть, но только крепче стиснул ладонь Маркуса, вжался в него сильнее, пытаясь слиться в единое целое. У них горела кожа, волосы, одежда вплавлялась в тело. Мышцы оголялись, лопались тугими струнами сухожилия. Кожа стекала с лица Маркуса плавленным воском. Ребра оголились, и белые кости посерели, хрустнули от жара: под ними билось большое и сильное сердце. Они срастались открытыми грудными клетками: одно из ребер проткнуло сердце Томасу. Он выдохнул и вжался сильнее, с диким восторгом, ощущая часть Маркуса в себе. Огонь был везде: оранжевое пламя стало кроваво-красным и поглотило все кругом. А Маркус смотрел и смотрел на него небесного цвета глазам до последнего мгновения, до тех пор, пока они не лопнули и не потекли в глазаТомасу. — Маркус, — выдохнул имя Томас, прежде чем и его лицо рассыпалось пеплом. На последнем слоге имени Томас проснулся. — Ты в порядке? — Мышка настороженно смотрела на него с водительского места. — Да, — Томас облизнул губы. Протер лицо ладонью, вытирая пот. На пальцах осталась влага. В голове гудело. Сердце сильно билось. Странный был сон. Таких снов он еще не видел. Обычно — видения, часто — кошмары, редко — пустой сон без сновидений. Встречные машины мигали фарами как язычки пламени. Отвлекали. — Это парный танец, — прошептал Томас себе под нос. — Что? — переспросила Мышка, все еще напряженная. — Разворачивай, — Томас выпрямился на сидении, внезапно наполнившись нервной энергией, — разворачивай машину! Он вспомнил шепот губ в самый последний момент. — Нам нужно в Сиэттл. — Зачем? — Мышка уже выискивала, выглядывала где-бы развернуть машину: она привыкла к его снам. — Я не хочу опоздать.