Черное солнце, серебряное солнце

Второй раз я встретил двойника, когда война еще продолжалась, но было уже ясно, что эохи не вырвать для себя победу. Король не оставил преемника; несколько вождей объединились, чтобы продолжать войну — думаю, они, как все эохи, просто не могли отступить сразу, сила требовала выхода или гибели. Но их сила уже не могла пересилить удачу ителейн, к тому же с ителейн теперь была их Королева. Серебряное солнце сумерек и черное солнце стояли тогда в небе, день против дня — над полем, изрытым Червями, истоптанным копытами коней, исковерканным волшбой. Их свет не успокаивал меня, но словно требовал чего-то, и я отвечал на требование единственным известным мне способом: бросаясь в бой, как в волны моря. Мы с Червем продержались дольше всех из отряда, и сражались вместе. Он нес меня, как конь — всадника, а я разил противников с его спины криком, и ножами, и словом, и копьем. Да, знамя исчезло с древка, а само древко — тяжелое копье с наконечником тусклого металла — так и осталось у меня. Сразу после смерти Стража Полночи и гибели всех иаранн, его спутников и товарищей, знамя никто не искал; а потом о нем как-то забыли, за быстро сменяющимися событиями и новыми поражениями. Так что я оставил копье себе и в те дни вовсе его не берег — скорее уж оно меня, хоть я и плохой копейщик. Расчеты и союзы чужих вождей мало касались нас с Червем — мы искали выхода своей ярости и непонятному желанию, поднимавшемуся в нас от света двух солнц, и находили. Не брали мы в расчет силы врагов — и оттого часто побеждали в поединках. Не задумывайся, не страшись, если не уступил силе сразу - не уступай никогда! Так мы двигались по полю, среди боя, и сеяли смерть — бесполезно, но гордо. Двойник заступил нам путь и обнажил меч, а Червь вознесся над ним черной аркой — крепкий хитин чешуи, тысяча ножек, могучие жвала; и я, сразу за его головой, воздевший копье — уже знал, что не нанесу удар. Я сказал Червю «Этот — мой!», и Червь не ударил тоже, а высокой дугой протек над ним и опустился на землю — и в землю — за его спиной, прогрызая себе новый ход. Я же с высшей точки этой дуги спрыгнул вниз, к двойнику, чтобы встать перед ним, как он того хотел — потому что он, похоже, решил остановить беспечного злого бойца, не знавшего сомнений и ценности жизни, любой ценой. До смешного малой оказалась эта цена. Мы стояли друг против друга, и ителейн силился поднять меч. Снова я представил, что он, может быть, видит перед собой — драные черные тряпки поверх неизвестно чего — трудно разобрать очертания тела; спутанные, слипшиеся пряди волос, белая маска с черными дырами на месте глаз и узкой щелью на месте рта (так выглядит мой щит, и это последний предел моей личной защиты, и это верно для любого из Стаи). Копье в руках противника — тяжелое, страшное. А я видел темные волосы, узкое лицо без шрамов, серые одежды, тоже пострадавшие в бою. Руки, недостаточно сильные, чтобы нанести удар по двойнику; затухающая ненависть в глазах. Я усмехнулся — дернулся угол рта, поползла трещина по щиту - «Неужто ты до сих пор не понял». Знал ли я уже тогда, что именно он поразил Железного Короля, что он с малым отрядом сражался против его иаранн? Может быть. Неважно. Мы были двойники, и чувствовали сейчас одинаково — что вместе мы более целые, чем по отдельности. Печально для атакующего победителя, печально и смешно для побежденного, продолжающего безнадежное сражение — потому что все к тому шло: эохи не будет победы, нет земель под серебряным солнцем для эохи. Я повернулся спиной к двойнику и пошел прочь, не оглядываясь. Что делал он — мне неизвестно. Но в тот день, и в оставшиеся дни войны я в сражение более не вступал — чужие смерти и чужая сила уже не влекли меня. Так что своего ителейн, пожалуй, добился.