Досягаемость

Питер просыпается рывком и не сразу понимает, где находится и что происходит. Несколько секунд уходит на то, чтобы осознать: он в своей комнате в штабе Мстителей, в котором все они живут уже долгие годы после крупной заварушки с Таносом. Ещё минута уходит на то, чтобы подчинить себе тело и отпустить судорожно сжатое одеяло. Пальцы неприятно ломит в суставах, и Питер морщится, садясь на постели и растирая лицо ладонями. Кожа под пальцами влажная от слёз, а в горле встал ком, мешающий дышать. Сердце только начинает выравнивать биение, и грудную клетку сотрясает неприятная дрожь. В ушах всё ещё эхом отдаётся писк приборов из сна. Судорожный взгляд мечется по собственным рукам, не скрытым пижамной футболкой. Все метки на месте. Множество женских имён покрывают светлую кожу. Чёрные, яркие, выделяющиеся. Питер шумно выдыхает и на мгновение жмурится. - Просто сон, - сипло выдыхает парень и кидает взгляд на часы. Электронная панель показывает начало пятого утра. Впереди выходные, и повода волноваться о недосыпе нет, но Питер всё равно раздражённо чертыхается. Он знает, что больше не уснёт. Только не после этих снов, напоминающих сюжетами американские горки, которые делают финальную остановку в комнате ужасов. Питер думал, что уже избавился от кошмаров. Конечно, иногда ему снились сны, оставляющие после себя чувство тревоги и потерянности под утро. Кому из Мстителей они не снятся даже спустя столько лет? Но одно дело, когда ты забываешь всё, что увидел во сне, и совсем другое, когда помнишь каждую деталь. Другое, когда всё, что ты видишь, произошло в реальности, но закончилось совсем по-другому. Смертью. - Пятница, - негромко зовёт Питер, загребая чёлку со лба пальцами и вскидывая взгляд на светящийся за окном город. - Что такое, Питер? - отзывается женский голос. Пятница звучит негромко и приятно, немного урчаще. Расслабляюще. Интересно, считывает ли она показатели по своей воле, подбирая реакцию под полученные данные, или это просто так совпало, что у Питера стучит в висках, а голос искусственного интеллекта звучит не звонко и чётко, а мягко и на октаву ниже? - Где сейчас Тони? - Мистер Старк у себя в мастерской. Вывести изображение? - Нет. Не надо. Я сам зайду к нему. Спасибо, Пятница. - Не за что, Питер. Питер поднимается с постели и ловит себя на мысли, что предложение Пятницы впервые не смутило его до покраснения ушей. Может, потому что перед глазами всё ещё мелькают жуткие картины его сна? Парень не уверен, но, вероятно, это так. Когда-то в прошлом Пятница нажаловалась Тони на его ночные блуждания из-за бессонницы и кошмаров. Сделала она это исключительно ради заботы, но отдуваться пришлось ему, разумеется. Открывать Тони душу не хотелось по многим причинам. Питер не хотел показаться слабым морально. Он не хотел показаться слабаком, который не может отпустить прошлое и смело идти вперёд. Он не мог рассказать о настоящих причинах своих кошмаров. Тони думал, это всё из-за войны с Таносом. Из-за временной смерти Питера. Из-за того, как много всего свалилось на парня вместе с Мэй после прошедших лет и возвращения в бытие. Питер подхватил удачно подкинутую мужчиной мысль и соврал, что ему снится, будто все вокруг вновь и вновь умирают на его глазах. Тогда Тони и дал ему особый доступ к Пятнице. По его просьбе при определённых обстоятельствах она могла выводить изображение других Мстителей на голограммный экран, если они находились в штабе, чтобы Питер видел их после своих кошмаров, живых и здоровых, и быстрее приходил в себя. Вот только правда в том, что снится Питеру вовсе не смерть Мстителей. Выбравшись из комнаты на жилой этаж, парень морщится от холодного пола под босыми ногами, но упорно идёт вперёд. Мелкие неудобства помогают справиться с затаённой паникой и успокоить себя. Сон. Это был просто сон. Кошмар. Сейчас Питер придёт в мастерскую и увидит Тони: живого и здорового. Может, он пьёт кофе и покрасневшими от недосыпа глазами смотрит в микроскоп. Может, под ритмичную музыку крутит бёдрами, подпевая и что-нибудь спаивая. Может, и вовсе тайком от Питера тестирует какие-нибудь примочки. Иначе с чего бы мужчина выпроводил его спать ещё до полуночи, хотя обычно пытался удержать рядом подольше? Сейчас же всего половина пятого утра. Вполне вероятно, что Тони даже и не думал ещё о сне. - Ещё и отчитает тебя за очередные ночные блуждания, - приободряет себя Питер и заходит в разъехавшиеся двери мастерской. Внутри горит только базовое светодиодное освещение, окрашивающее всё вокруг в тёмно-синий прозрачный свет. Никакая музыка не играет и вся техника отключена. Питер уже думает, что разминулся со Старком, когда замечает мужчину. Тот с удобством устроился на диване и, судя по спокойному выражению лица, видит десятый сон. Губы против воли растягиваются в улыбке, и Питер бесшумно подходит ближе. А после опускается на пол возле дивана, вставая на колени, и склоняется над Тони, осторожно опираясь о край дивана. Какое-то время парень просто любуется безмятежным выражением лица, а после переводит взгляд на некогда белую майку мужчины, всю заляпанную какой-то зелёной дрянью. Судя по запаху, что-то с растворителем в составе, и Питер обязательно выпытает у Тони, чем он тут без него занимался. Но пока что это отходит на второй план, и, задержав дыхание от волнения, Питер осторожно прижимается ухом к чужой груди. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. - Сердечный ритм мистера Старка в норме, - едва слышно информирует Пятница. Питер даже не вздрагивает. Он ожидал, что Пятница скажет нечто подобное, чтобы его успокоить. Когда парень из-за своего обмана получил доступ к следящему устройству штаба, то не собирался пользоваться своей привилегией. Но была парочка ночей, когда он просыпался, захлёбываясь немыми рыданиями и царапая свои руки в кровь в приступах, похожих на панические атаки. Не сразу удавалось понять, где кошмары, а где реальность, и Питер метался по комнате загнанным зверем, пока сознание не прояснялось и он не осознавал себя в пространстве. Подглядывать за Тони было ужасно стыдно и неловко. Питер чувствовал, что нарушает чужое личное пространство. Конечно, посреди ночи Старк ничем таким и не занимался, либо работая в мастерской, либо лёжа у себя в кровати и видя сны, но Питеру всё равно было неловко вот так пялиться на мужчину, и тогда он спросил Пятницу, может ли она считать пульс Тони и воспроизвести его аудиофайлом. Пятница смогла. Несколько ночей после Питер засыпал только под звук сердцебиения своего соулмейта. - А не должен? Питер дёргается и резко отстраняется, тут же сталкиваясь с совершенно не сонным взглядом карих глаз, на дне которых плещется беспокойство, нежность и лёгкая насмешка. Неловкость, смущение, стыд и робость давно стали привычны рядом со Старком, поэтому Питер нисколько не волнуется о своём запылавшем лице. Куда больше его волнует тот факт, что Тони не спал и знает, что делал Питер, и слышал, что говорила Пятница. В карих глазах читается очень много не заданных вопросов по этому поводу, и парень обречённо выдыхает. Охает, когда Тони замечает его босые ноги и затаскивает к себе под бок. Замирает всем телом, когда взгляд мужчины соскальзывает на его незакрытые, покрытые метками руки и наполняется чувством вины. Обмякает в крепких объятиях, когда мужчина берёт себя в руки и отрывает взгляд от заклеймённой кожи, давая понять, что не собирается в очередной раз заниматься самокопанием. Пока что. - Так что не так с моим сердечным ритмом, карапуз? И почему ты не в постели? - спрашивает Старк, притираясь подбородком о его лоб и крепко прижимая к себе. - И, пожалуйста, правду, а не очередные увиливания. Иначе я начну задавать вопросы Пятнице. - Не надо, - выдыхает Питер и прижимается лбом к ключицам мужчины, вдыхая запах тёплой кожи, машинного масла и почти совсем выветрившегося парфюма. Он знает, если мужчина спросит, Пятница всё расскажет о его кошмарах и выходках с аудиофайлами. Питер попросил её ничего не рассказывать об этом, и Пятница согласилась, но не он её создатель, чтобы запрещать передавать какую-либо информацию Старку. Пятница может о чём-то промолчать, если нет угрозы Старку и штабу в целом со всеми его людьми внутри, но обязана ответить, получив прямой приказ. Питер не хочет, чтобы Тони знал о том, что происходило в прошлом и происходит сейчас, потому что мужчина обязательно будет чувствовать себя виноватым, а парню этого не нужно. Но так же Питер понимает, что этого кота в мешке утаить не сможет, и лучше самому всё рассказать и постараться убедить мужчину в том, что сейчас всё хорошо. С метками на коже почти сработало и, как надеется Питер, сработает и с правдой о кошмарах. - Можешь не рассказывать сейчас, если не хочешь, - предлагает Тони, поглаживая его по пояснице, но Питер качает головой. - Нет. Разговор всё равно состоится, и я не хочу откладывать его в долгий ящик. Я... Мне всё ещё бывает неловко или страшно говорить с тобой о некоторых вещах, но не из-за того, что я не доверяю. Я просто не хочу, чтобы ты волновался обо мне. Ещё больше. Ты и без меня поводы находишь. Сколько бы я ни говорил, что всё хорошо, даже если это не ложь, ты всё равно не веришь. - Не понимаю, о чём ты, - хмыкает Тони. Но они оба знают, что понимает. Его взгляды на метки Питера вовсе не незаметные. Когда они в мастерской, Питер решил перестать париться в тёплой одежде и заодно показать мужчине, что на самом деле не стесняется многочисленных имён. Это действительно так, он не соврал. А вот Тони, когда пообещал ему смириться и простить самого себя, явно лгал. Может, ненамеренно. Может, специально. Питер знает только, что полгода уже прошло, а вина из глаз Тони никуда не делась, когда он видит его руки, не скрытые очередной толстовкой или рубашкой. К тому же, у Питера много обычных белых футболок, и ткань некоторых из них довольно тонкая. Чёрные буквы иногда тенями просвечиваются сквозь неё, и Питер видит, как вздрагивает каждый раз Тони, когда замечает тень «Вирджинии» на его груди или тень «Оливии» на боку. - Я соврал тебе, - признаётся Питер, закрывая глаза, и шумно вздыхает, как перед прыжком в воду. - О снах. О своих кошмарах. Мне не снилась смерть Мстителей. - Что же тебе снилось? - спокойно спрашивает Тони, поглаживая его по спине, и легко похлопывает по лопаткам, давая понять, что готов выслушать всё, даже если им придётся пролежать так несколько часов. - Твоя смерть, - признаётся Питер и на мгновение закусывает щёку изнутри, пытаясь болью прогнать вереницу воспоминаний из снов, тут же пронёсшуюся перед глазами. - Иногда я видел, как мы меняемся местами, и это ты рассыпаешься у меня на руках, а я ничего не могу поделать. Иногда я видел, как ты умираешь после щелчка. Ты просто... Ты оседал на землю, и я бросался к тебе, падал на колени, хватал за руки, судорожно пытаясь сообразить, как помочь. Только паника затапливала сознание, и всё, что мне оставалось, это смотреть, как жизнь гаснет в твоих глазах, устремлённых в небо. А потом... Потом стало ещё хуже, потому что мне начали сниться дни твоей комы. - И в них я уже не приходил в себя, - понимающе кивает Старк, вжимаясь подбородком в его макушку. Питер тут же сдвигается выше, утыкаясь лицом мужчине в шею и жмуря начавшие зудеть от подступающих слёз глаза. На словах всё так просто. Говорить о смерти. Говорить о том, что видел. О том, что чувствовал. Вот только нельзя сказать «мне было больно» и передать таким образом то, что разрывало на части. Нельзя сказать «страшнее всего было, когда ты находился в коме» и описать так хотя бы частицу своих эмоций. Питер помнит белые стены и стерильную чистоту. Помнит частную палату, напичканную техникой. Помнит широкую белую кушетку, больше похожую на постель. Помнит провода. Провода, провода, везде вокруг провода, подключённые к разным аппаратам. Трубки, подключённые к капельницам. Бинты на половине обожжённого тела. Помнит сначала со слов Хэппи, ведь к Тони никого не пускали, а после... После Питера тоже стали пускать. После случившейся у него истерики, вероятно, свидетельницей которой стала приехавшая к Тони Пеппер. Бывшую жену Старка пропускали к нему без проблем, как и Хэппи, и, наверное, она всё тогда поняла. Ну, ещё бы. Когда она приехала однажды поздним вечером, пробравшийся тайком в больницу заливающийся слезами Питер сидел на полу возле двери закрытого частного коридора, ведущего к палате Тони, в ужасе смотря на свои руки, покрытые множеством имён. Вот только они не были привычно яркими и сочными. Нет. Метки постепенно тускнели, сводя Питера с ума. Он был в ужасе, в панике, в отчаянии. Он был на грани, потому что знал: метки с кожи исчезают либо после первой близости со своим соулмейтом, либо из-за его смерти. Тони находился в коме, и врачи говорили, что всё хорошо, что состояние стабильное, а Питер слушал их и не верил, потому что бледнеющие метки на его теле вопили о том, что Тони не возвращается к свету жизни, а погружается всё глубже во тьму забвения. Пеппер тогда ничего не сказала испуганно уставившемуся на неё парню, не ожидавшему, что кто-то придёт. Она просто села рядом прямо на пол и крепко его обняла, позволяя уткнуться распухшим красным от слёз лицом себе в шею, пахнущую лёгкими сладковатыми духами, а на следующий день совершенно разбитому Питеру пришло сообщение от Хэппи, что у него теперь есть пропуск в палату Тони. С Пеппер они больше не пересекались, и возможности обсудить произошедшее у них не было, но Питер был уверен: она всё про него поняла. Не могла не понять. Но Тони ничего не рассказала, и Питер был благодарен. Это было только его дело и дело Тони. Он был рад, что Пеппер поняла, что не должна лезть не в своё дело, даже если Питер готов был отправиться вслед за Тони на тот свет. - Карапуз? - взволнованно зовёт Тони и отстраняется от него. - Эй... Тёплые пальцы вытирают катящиеся по щекам парня слёзы. Нависнув над всхлипывающим Питером, Тони принимается покрывать лёгкими поцелуями всё его лицо. Начинает со лба и висков. Проходится по скулам и подбородку. Легко целует в переносицу и под глазами, растирая сухими губами продолжающие катиться слёзы, и наконец, целует в губы, легко оттягивая нижнюю и прижимаясь ко лбу парня своим, заглядывая во влажные блестящие глаза. - Я здесь, помнишь? Я выжил. Всё хорошо, - напоминает Тони и крепко обнимает парня, вновь заставляя вжаться лицом в свою шею. - Я знаю, - загнанно шепчет Питер и жмурится до боли в веках, вцепляется так, что от неконтролируемой силы объятий Тони едва слышно стонет. - Я просто... Эти кошмары всегда такие реалистичные. Они очень, очень подробные. Я чувствую запах лекарств и бинтов. Я слышу писк приборов. Я слышу разговоры врачей, хотя не разбираю ни единого слова. А потом они начинают суетиться. Начинают звать кого-то на подмогу. Требуют покинуть палату и начинают выталкивать силой. Я пытаюсь добраться до тебя. Я кричу, чтобы они меня отпустили. Все приборы заходятся визгом. Кто-то говорит про сердечный ритм, и что сердце может не выдержать, а меня всё выталкивают, и я не вижу тебя, и метки на теле горят, блекнут, исчезают с дикой болью, а в ушах крики, и звон, и мои собственные рыдания. А потом всё вокруг становится белым, сливается в единое целое, и всё, что я слышу, это писк кардиомонитора, сливающийся в один непрекращающийся визгливый звук, когда твоё сердце перестаёт биться. - Но оно бьётся, карапуз, - успокаивающе напоминает Тони и притягивает трясущуюся ладонь парня к своей груди. - Чувствуешь? Оно бьётся. И я рядом. - Мне страшно, - признаётся Питер, смаргивая слёзы, и вжимает ладонь в подставленную грудь, стараясь прочувствовать каждый удар. - Не только из-за этих кошмаров. Я просто... Я просто понял, что ты не бессмертен. Что ты... Что неприятности... Раньше всё было так просто. То есть, просто не было никогда, но одно дело бороться с противниками на Земле и совсем другое, когда на Землю нападают из космоса. Что, если появится ещё один такой Танос? В этот раз мы можем не справиться. В этот раз мы можем погибнуть. В этот раз ты можешь умереть. Не впасть в кому и не стать причиной временной петли, которая всё вернёт на свои места спустя время, а умереть. Безвозвратно. Без шансов на возвращение к жизни. - Питер... - Нет, я... Просто дай мне сказать. Я признался во всём этом, и я действительно смотрел несколько раз на тебя после кошмаров. Я просил Пятницу включать для меня звук твоего сердцебиения. И до того, как ты узнал о том, что мы соулмейты. И после этого. Я... Пока ты был в коме, я столько всего обдумал. Столько всего себе навоображал. Я никогда... Я даже не ревновал к мисс Поттс, когда только её пускали в твою палату. Не думаю, что я вообще был способен ревновать тогда. Я смотрел на бледнеющие метки и молился всем высшим силам, какие только есть. Я был согласен на Луизу, Мишель, Жанет, Марию, Софи, Маргарет. Я был согласен на кого угодно рядом с вами, на любое из женских имён на моём теле, только бы они не блекли, теряя краски. Только бы они не отпечатывались на мне тенью приближающейся к вам Смерти. Я... Я... - Снова на «вы», - прерывает его шёпот Тони и трётся носом о щёку почти задыхающегося парня, всё продолжающего цепляться за него до синяков, которые обязательно останутся на боках и плечах. - Ты всегда переходишь на уважительное обращение, когда начинаешь сходить с ума и чрезмерно волноваться. Я понимаю, Питер. Правда. Я прошу тебя глубоко вдохнуть, выдохнуть и попытаться успокоиться не просто так. Если ты забыл, твоя смерть не была всего лишь кошмарным сном, после которого я мог вновь услышать твой голос и смех, увидеть улыбку и почувствовать тепло. Ты был мёртв, Питер. Целых пять лет. У меня было столько кошмаров, сколько тебе и не снилось. Раз за разом я видел твою смерть в самых разных и самых жутких вариациях. И у меня тоже был самый страшный кошмар. Один особенный. Тот, что не давал мне спать по ночам последний год той проклятой пятилетки боли от потери и отчаяния. - Что... Что за кошмар? - едва слышно спрашивает Питер, и Тони криво ему улыбается. - Ты винил в своей смерти меня. Ты говорил, что я не справился. Что не такой уж из меня и хороший вышел герой и кумир. Что я тебя не спас. Ты раз за разом рассыпался в моих руках, спрашивая: «За что?». После случая с паромом, когда я забрал твой костюм, я не соврал тебе. Я сказал, что твоя смерть ляжет на мои руки. Что если ты умрёшь в схватке с кем-то, кто тебе не по силам, это будет моей виной. Так и случилось. И неважно, что ты мог бы исчезнуть после щелчка, даже если бы сидел в школе за партой и внимательно слушал учителя. Важно то, что ты стоял в костюме Человека-Паука бок о бок со мной во время той битвы, а после умер на моих руках, превратившись в ничто. - Но... Но почему? Я бы никогда не винил тебя, ты же... Это... Не знаю... Глупо? Ты сам сказал, что я мог бы исчезнуть, даже если сидел бы в школе за партой, - качает головой Питер, обхватывая лицо мужчины ладонями, и закусывает дрожащую губу едва не до крови. - Почему именно эта вина? - Верно, глупо, - горько усмехается Тони и трётся о его ладонь и запястье щекой, будто кот. - Но проблема в том, что это так не работает, карапуз. Ты просишь меня не корить себя за метки на твоей коже. Ты просишь меня не корить себя за своё вынужденное одиночество. Ты просишь меня не злиться на самого себя за то, что отобрал у тебя тогда костюм и не прислушался к твоим словам. За то, что отмахнулся от тебя и решил, что всё не так критично, а когда станет критично, я и сам во всём разберусь, потому что ты всего лишь школьник, спасающий котят и переводящий пожилых леди через дорогу. Теперь вот даёшь понять, что мне не нужно корить себя за то, что ты целых пять лет был мёртв. Конечно, ведь я и остальные Мстители всё исправили, а для тебя и остальных погибших людей это был всего лишь миг в бесконечности. Но я не могу перестать винить себя. Не могу перестать думать об этом. Просто не могу. - Но я... - Нет, Питер. Мозг не компьютер. Его не выключишь. Как нельзя выключить и чувства. Представь, что Мстители отправились на очередную битву, а ты не смог поехать по какой-то причине. Представь, что мы там погибли. Что я погиб. Ты будешь винить себя. Что не был рядом. Что не помог. Что не спас. Ты будешь думать о том, что если бы был там, то всё изменил бы, исправил, защитил, прикрыл, помог выбраться. Ты бы не думал: «У меня были выпускные экзамены, а они все взрослые, это не моя вина». Ты бы думал: «Я мог спасти их, но меня не было рядом». Питер всхлипывает и тянет мужчину на себя, крепко обнимая и оплетая всеми конечностями, желая прилепить к себе ещё и паутиной для верности. Тони прав. Питер никогда бы не простил себе чего-то подобного, даже если бы умом понимал, что мог быть бесполезен или только мешался бы под ногами. Прав мужчина и в том, что мозг и чувства нельзя выключить, нажав на кнопку. Но от открывшейся правды всё равно больно. Что страшнее: видеть смерть того, кто выжил, или видеть умершего, что винит тебя в своей смерти? Питер не знает. Ему кажется, их с Тони боль резонирует в этот момент. Может, от того, что они оба знают о потерях близких людей слишком много. Может, от того, что их связь соулмейтов с каждым днём становится всё крепче, и сейчас идёт активация стадии взаимозависимости эмоциональности. Питеру это не важно. Он лишь жалеет, что не может забрать боль Тони, избавив того от тяжёлой ноши. Тони, судя по взгляду и залому бровей, жалеет в этот момент о том же: боль Питера ему из души парня не выскрести. - Тётя Мэй как-то сказала, что лучший способ замаливания своих грехов - отношение. Мы... Мы не можем изменить того, что произошло. Ты не можешь без содрогания смотреть на метки на моей коже. Я же считаю их едва ли не благословением. Когда они вновь налились цветом, а ты вышел из комы, я почти полюбил их. Я просто понял, что... Это твои следы на мне, Тони. Не следы этих женщин, не напоминание о том, что я не первый, и не доказательство моей ненужности. Это то, что есть на мне из-за тебя. Из-за того, что ты существуешь: мой соулмейт. И я счастлив. Счастлив, что ты жив. Счастлив, что ты мой. Никакие метки этого уже не изменят. Но также я никогда бы не винил тебя в своей смерти, травмах и ранениях. Никогда. Свою глупость. Свою неподготовленность. Свою самонадеянность. Я бы винил что угодно и кого угодно, но только не тебя. Но ты считаешь виноватым себя во всём, что произошло. Ты считаешь себя виноватым за каждый мой порез и синяк, и это я из тебя не выжгу. Как ты и не выжжешь из меня мои мысли о вине. Вот только мы не можем вечно купаться в боли и смотреть друг на друга щенячьими глазами. Вместо этого мы... Мы должны просто искупить свои грехи, и лучше искренности и доверия нет ничего. Ты рядом со мной, а я рядом с тобой. Мы вместе, и это самое главное. Это самое важное. Умрём мы или будем жить, но только вместе. - Снова говоришь такие умные серьёзные речи, карапуз. Всё никак не могу к этому привыкнуть, - мягко улыбается Тони и накрывает его своим телом, крепко обнимая и пристраивая голову на груди. - Может, ты и прав. Может, нам нужно попробовать отпустить это. Я просто... Я не могу не думать о том, что ты винишь меня в чём-то. Что ты считаешь, что твоя жизнь идёт наперекосяк из-за меня или... - Нет. Из-за тебя мою жизнь можно назвать жизнью в полном смысле этого слова, - обрывает его Питер, закрывая уставшие опухшие от слёз глаза и зарываясь пальцами в волосы мужчины. - Я никогда тебя не винил. Ну, разве что только после той истории с паромом. Ты сам меня проигнорировал, а потом из-за этого паром распался на две части. Но ты же его сам и починил, разгребая последствия своей ошибки, так что... Ауч! За что?! - За то, что ты был самонадеянным засранцем, - фыркает Тони, поглаживая место щипка на ноге парня. - И я никогда не смотрел на тебя щенячьим взглядом. Это твоя привилегия. - Весь в своего соулмейта, - едва слышно бурчит Питер. - И ещё как смотрел. Я видел пару раз. Тони всё равно слышит и беззвучно смеётся, притираясь ухом к грудной клетке парня. Сердце Питера бьётся ровно, чётко и немного глухо. Приятно. Мужчина может понять, что в этом нашёл его Паучок. Питер живёт, и Тони может это слышать. Ему доступен самый лучший в мире звук. Звук жизни его соулмейта. - Запиши, Пятница, - негромко просит он, приподнимаясь над провалившимся в сон Питером. - Хорошо, сэр, - отзывается та. Поднявшись с дивана и потянувшись, Тони подхватывает уснувшего парня на руки и направляется к выходу из мастерской. До этого разговора он понятия не имел, как переступить очередную границу их с Питером отношений, чтобы не слишком торопить события, но теперь слова вряд ли нужны. Старк уверен, что его карапуз очень смутится утром, проснувшись в постели мужчины, но всё равно несёт его в свою комнату. Искренность и доверие. Искупление грехов. Забота. Пора взяться за дело и позаботиться о своём мальчишке и избавить его от кошмаров окончательно. Для начала.

|End|