Сделай шаг

Дима Мелкая дрыхнет до вечера. Не буду её будить, так мило она посапывает, обнимая подушку. Ути-пути, моя девочка. Хожу по номеру, маюсь, не зная чем себя занять: в интернете посидеть или выйти прогуляться. Я сходил на ланч, а когда вернулся, она по-прежнему дрыхла. Да-а-а, не задалась поездочка, ничего не решили, всё обломалась, ещё и город не посмотрели. Я-то его уже видел, но Алёнка ведь здесь впервые. Да, она всю ночь не спала. Готовилась, чтобы быть для меня красивой, но для меня она всегда красивая. Это скорее был способ пустить пыль в глаза моим новым бизнес партнёрам. Жаль, что с лейблом не срослось. Ещё и матушка наяривает. Ненавижу её истерики, с трудом сдерживаюсь, чтобы не бросить трубку. Да мы с ней готовились, что если я поступаю – то бросаю всё и еду в Лондон. И всё равно нехорошо вышло, вот только-только с лейблом договорились, выпустили альбом, опять собрались группой, а тут приходит это оповещение: «Вы приняты на первый курс». Теперь придётся туда ехать хотя бы для того чтоб отчитаться перед матушкой. Под вечер неохотно бужу Алёнку: - Соня, вставай, - она просыпается, крутит головой и снова падает на подушку. - Ну, вставай же, - опять тормошу её. - Сейчас, мамочка, досплю и встану. - Вставай, у нас самолёт скоро. - Самолёт? – Опять поднимает она голову. – Так мы в Казахстане, я-то думала, мне это приснилось. - Давай в душ, я звоню водителю, едем в аэропорт. - Мы же не посмотрели город, - округляются разочарованные глазки Алёнки. - Посмотришь из окна мерседеса. Алёна такая шустрая, как же быстро она иногда принимает душ и красится. Через полчаса мы уже на улице. Нас забирает мерс и везёт в аэропорт. Всю дорогу до самолёта мы молчим, молчим и в самолёте тоже. Мы всё уже обговорили давно и нам сейчас в кайф просто помолчать. Алёнка держит меня за руку и улыбается, а я улыбаюсь ей в ответ. Я сейчас полностью погружён в свои мысли о Британии. - Я заберу тебя туда, - говорю я ей. – Как только сам обустроюсь, то за тобой приеду, - целую её в тыльную сторону ладони. - Ага, - послушно кивает она. Обожаю её за сговорчивость, обожаю её за послушность. И за то, что она всегда готова к любым приключениям. За то, что она молчит, когда надо помолчать, в отличии, от моей матери. Я же понимаю, что не всё ей нравится и не всё по душе. Иногда я прямо физически ощущаю, как она ломает себя, чтобы не сказать мне какую-то колкость и не выразить своё «фэ». Алёнка умет быть приятной. Понятно, что когда мы поженимся, это кончится. У меня есть женатые друзья, и они мне уже всё рассказывали. Что дальше идёт притирка, что придётся потерпеть. Но ради своей ласточки я готов терпеть сколько угодно. Любуюсь её профилем, когда она в окошко смотрит, её шеей, её ключицами, её скулами и разрезом глаз. Её внешность – это идеальное доказательство татаро-монгольского ига. Они явно пришли сюда, чтобы остаться в ней, хоть она на сто процентов русская. - Алён, - говорю. - Да, - поворачивается она ко мне и улыбается. - Я просто хотел, чтобы ты повернулась, хотел рассмотреть тебя получше. - Смотри, мне не жалко, - хлопает ресничками она. - Знаешь, сколько бы ты не красилась, но сонная ты намного красивее. Обожаю любоваться тем, как ты просыпаешься, как потягиваешься и открываешь глазки. Я прямо тащусь от этого. Алёнка смеётся и кладёт мне голову на плечо. Мы прилетаем, когда уже темно и город сияет фонарями. Я забираю свой БМВ на парковке, и я отвожу сначала Алёнку домой. Останавливаюсь у её подъезда, и мы долго-долго прощаемся, и всё никак проститься не можем. - Я тебе позвоню, - говорю ей я. - Звони, - улыбается она, – я буду сидеть и ждать твоего звонка. - И больше ничего не будешь делать? – Ухмыляюсь я. - Ну, ещё скучать буду, - говорит Алёнка. – Мы ещё не расстались, а я уже скучаю. Я крепок крепко её обнимаю и целую в щёчку, а после сажусь в авто и несколько минут сижу и смотрю. Жду, когда в её квартире загорится свет, и лишь убедившись, что всё в порядке выезжаю со двора. Я вижу какого-то парня, его лицо мне кажется знакомым, но я не успеваю поздороваться, я уже набрал скорость. Я еду домой, готовлюсь к экзекуции. Делаю глубокий вздох, и набирать свою мать: - Алло, мам, я в городе, - просто говорю я. - Ты где был, ты чего так долго?! Ты знаешь, как я волновалась!? – Дальше идёт бессвязный поток истерики. - Я сейчас на квартиру, собирать вещи. - Какие вещи, твои вещи давно собраны и стоят тут в чемодане. Едь сразу сюда. «Блин». Но делать нечего, похоже, придётся ещё один вечер провести в отчем доме. С другой стороны, она же моя мать. - Ладно, - вздыхаю я и кладу трубку. Надо принять успокоительное, желательно лошадиную дозу. Общаться с ней ни у меня, ни у папы нервов никогда не хватало. Хоть она и выглядит прилично, ещё и строит из себя культурную. Когда я подъезжаю к особняку, передо мной сами раскрываются автоматические двери и наш начальник охраны – Серго, встречает меня у дверей. - Добрый день, - здоровается он. Бывший мент уволенный за жестокое обращение с задержанным. По слухам, у него до сих пор наитеснейшие отношения со своими сослуживцами. По крайней мере, у его охранной фирмы никогда никаких проблем не было. - Привет, - коротко здороваюсь я. Не жму ему руку, нет у нас такой традиции. Видимо в кругах, где он общается не всем можно руку жать. Я отдаю ему ключи от своей машины, а сам хватаю сумку и захожу в дом. На пороге меня встречает мать: - Димочка, - лезет она ко мне обниматься. – Я так волновалась, как же я волновалась. - Ну, как видишь, со мной всё в порядке, выжил, - пытаюсь пошутить я, но судя по её реакции, делаю это не к месту. Если судить по её реакциям, то я ни единой вещи в своей жизни не сделал к месту, я вообще ходячее недоразумение, которое должно быть благодарно ей за то, что она меня наставляет. - Это не смешно, - строго говорит она. – Идём ужинать. В это время в дом заходит Серго и кладёт ключики от моего БМВ на полочку. - Элеонора, я поставил машину на хранение в дальний гараж. Завра отвезу Дмитрия на своей. - Спасибо Серго. Не поужинаешь с нами? - Сочту за честь. Что-то многовато времени находится этот Серго в нашем доме. Я бы уже что-то заподозрил, если бы точно не знал, что у матери с ним роман. Но я никогда не осуждал её за это, это же отец её бросил, ради молодой. А она всё-таки женщина в годах, ей одной оставаться совсем трудно. Да ещё и я дома не появляюсь. С другой стороны кто в этом виноват. Она постоянно орёт на меня и жизни учит. Любой из такого дома сбежит. Мы проходим в гостинную где расставлен обеденный стол, на котором выложены столовые приборы. У матери своя прислуга: женщина лет пятидесяти, молчаливая, полноватая, зато отлично знает этикет и хорошо готовит. За обеденным столом мы молчим. Да мы постоянно молчим. Но сегодня мать всё же затевает разговор: - Как там Казахстан, сынок? Чего ты туда ездил? Я не знаю что отвечать и отвечаю правду. - Ты же знаешь, мои дела связанный с музыкой. - У тебя опять был, как ты это называешь, концерт, с твоими дружками наркоманам. - Они не наркоманы, а планокуры, это не одно и то же, - пытаюсь я оправдать Ромку и Виталика. - Не смей перечить матери, в приличном обществе твой план это такой же наркотик, как конопля. - Ну как бы план это и есть конопля, - пытаюсь улыбнуться, но видимо улыбка в этом доме давно под запретом. Прислуга никогда не улыбается, а Серго в связи со службой в органах, видимо, тоже утратил умение это делать. - Ладно, сынок, прости, что повысила на тебя голос, - вкрадчиво говори она. – Ты же знаешь, как я отношусь к твоей этой музыке. - Мам, ну ты ж сама говоришь, во мне гены моего прапрадеда великого композитора, вот я и творю музыку. - Не называй то, что ты со своими дружками делаешь музыкой. И не ставь себя в один ряд с прапрадедом. Для начала получи образование, войди в высшее сословие, а после уже твори свою музыку, как настоящий композитор. - Мам, такую музыку сейчас никто не слушает, сейчас другие жанры. Думаю если бы великий Огинский жил сегодня, то он бы исполнял что-то на подобии того, что исполняю я. Или вообще стал репером. - Это Огинского никто не слушает! - Возмущается мать. – Серго поставь на проигрывателе его бессмертный полонез. Серго берёт свой телефон и начинает искать эту мелодию в своём плейлисте, а я оправдываюсь, я как всегда должен оправдываться. - Мам, ну я не это хотел сказать. – В этот момент Серго ставит полонез. Мне и самому нравится эта мелодия, но я зачем-то продолжаю что-то доказывать матери, хотя давно уже понял – ей ничего не докажешь. – Смотри, это исполнение осовременено, там только сама мелодия Огинского, а остальное аранжировка. - Так мелодия это же главное, в ней вся гениальность, чтобы и через века звучала твоя мелодия. - Да мне через века не надо, я-то сейчас живу, - отрезаю ножичком кусочек стейка, придерживая его вилкой. – Думаю, и Огинскому было не надо. Кому я что пытаюсь доказать, если честно. Мать не любит спорить, она любит, чтобы её слушали, и принимал всё за чистую монету. Ладно, будем слушать. - Сынок помни. Лондон, это столица мира. Вся элита человечества, отдаёт своих детей в Оксфорд. Тебя там будут окружать будущие министры, дипломаты, президенты, члены королевской семьи… - когда она говорит о подобном, будто сама возвышается до их уровня. Она просто бредит этим элитарным статусом. - Понимаешь, Оксфорд это входной билет на Олимп, ты станешь частью мировой элиты, независимо от страны, в которой ты захочешь остаться. - Думаю, я в Россию вернусь, - говорю я в пустоту. Но она меня не слушает, а Серго всё слушает, но делает вид, что не замечает. Хотя старые ментовские привычки в нём ой как сильны. В ответ на мою реплику мать пренебрежительно швыряет на стол вилку и встаёт из-за стола. Конечно её же убирать самой не надо, прислуга всё уберёт. - До завтра, сынок, спокойной ночи, - говорит она и уходит. - Спокойной ночи, - говорим мы одновременно с Серго, но первым всё-таки произносит эту фразу именно он. И мы с ним молча доедаем ужин, под тихую мелодию полонеза. Полночи я ворочаюсь, не могу заснуть. Позвонил бы Алёнке, да она-то уже поди, давно спит, умаялась со мной за вчера. А я же всё ворочаюсь и ворочаюсь в постели. Ещё и кровать здесь неудобная, вот всё в отчем доме не как у людей. Всё из-за приверженности матушки к какому-то девятнадцатому веку. Она видите-ли прочитала где-то, что нужно на твёрдом спать и матрас у меня натурально какой-то, подушки перьевые, из-за чего я иногда даже чихаю. Да она берёт всё качественное, просто архаичное под заказ, сейчас такого не делают. И дом весь скрипит. В коридоре тикают старинные механические часы с кукушкой. Надеюсь в Хогвадсе, или как его, Оксфорде, меня не будет окружать столько старины как в моём родном доме. Засыпаю я почти под утро, когда уже время просыпаться. На весь дом бьют часы, и я резко открываю глаза. Догадываюсь, что от недосыпа они красные, я же от силы три часа поспал. Смотрю в телефон, так и есть, уже шесть. Ковыляю в ванную. Зубы чистить, бриться, как-никак, в культурную столицу мира лечу. Туда, небось, небритых не пускают. Когда я выходу из душа, все уже готово. Матушка одета как на парад, будто она гостей встречает. Я даже не помню когда бы она по дому ходила в ночнушке. Всю жизнь она строит из себя леди. Даже Серго иногда появляется в тельняшке с полотенцем на плечах. Ну а я, видимо, не такой культурный, раз «имею наглость» ходить в трусах по собственному дому. «Когда у меня в гостях Алёнка была, я без трусов ходил и ничего». - Доброе утро, сын, - здоровается со мной матушка. - Доброе. – Говорю я, – привет Серго. - Здравствуй, – кивает мне начальник охраны. Не пониманию я вот эту привычку по утрам здороваться. Мы же все в одном доме живём. Но нет, всё равно каждое утро нужно поздороваться. А каждый вечер попрощаться. На завтрак у нас то, что у матери ассоциируется с Лондоном: прожаренные стейки, горячий шоколад, овсянка и яйцо всмятку. Надеюсь в Хогвардсе (Оксфорде) мне не придётся есть это каждый день. - Приятного аппетита, - желает нам мать, и мы принимаемся за трапезу. Всё по команде, как же всё запущено. В моём доме будет больше свободы и фастфудов. Прислуга видимо ночевала здесь, раз в 6:30 еда уже готова. Наконец мать первой нарушает тишину, чтобы дать мне напутствие перед дальней дорогой: - Сынок, Димочка, с тех пор, как ты родился, я всю жизнь мечтала про это день. Как ты поедешь в Лондон. Я столько сделала ради этого, лучшие преподаватели, лучшая школа. Я надеюсь, ты меня не подведёшь. - Постараюсь не подвести, мама, - говорю я, ковыряя овсянку, чтобы кусочек масла в ней побыстрее растаял и её можно было есть. Не хочу лишний раз расстраивать маму. - Пообещай мне, что приехав туда, ты не начнёшь трезвонить своим дружкам, пока не поселишься и не пройдёшь собеседование. - Ма, у меня же есть девушка, ей позвонить нужно будет, - начинаю объяснять ей. Но кого я обманываю, она меня никогда не слушает. - Хотя бы три дня! Пройдёшь там собеседование, определишься в корпус, - переходит на заговорческий шёпот. – Самое главное, в каком ты окажешься братстве. Это очень важно. Просто если ты приедешь туда, а мыслями будешь здесь, погружён в своих этих девушек и друзей-наркоманов, то и отношение там к тебе будут соответствующее. Я не хочу, чтобы ты стал там изгоем. Первое время, ещё до начала учёбы, самое главное это как ты себя поставишь, так потом и проживёшь. - Ма, ну ты же сама говоришь, что они там гуляют, бухают и курят твой ненавистный план. Вот чем они лучше наших дворовых гопников? - А тем, что это дети мировой элиты. Поверь не одно и то же вести разгульный образ жизни в компании будущих бомжей и лондонской аристократии. Луше сближаться и сдруживаться с детьми принцессы Дианы или Билла Гейтса, чем непонятно с кем по подъездам шариться. – Она снова замолкает, видимо полагая, что эти паузы делают её речь более значимой. – Ну всё сынок, пообещай, что хотя бы до собеседования ты не будешь звонить в Россию и Казахстан, и ни с кем тут не будешь общаться, чтобы побыстрее влиться в тамошнее общество. - Ну ладно, раз ты так просишь, - отодвигаю от себя пустую тарелку из-под овсянки. Я заставил себя её доесть, чтобы сделать маме приятно, как в детстве. Тарелку уносит гувернантка, а я принимаюсь за тосты. Но мать не замолкает. Видимо напутствие надо целиком проговорить, иначе, по её мнению, оно не подействует. - Пойми Димочка, я же тебе только добра желаю. Пусть ты не со всем согласен, но поверь, нужно там набираться культуры, наполняться ею, а не тащить отсюда всё это русское быдлячество. - Мам, мне нравится всё русское. - Так, - вспыляет она и опять в сердцах бросает вилку на стол. – Ты меня понял. У матушки при каждом упоминании России в позитивном ключе, будто крышу сносит. Она ненавидит и эту стану и этот народ. Хоть мне кажется, если ты так что-то ненавидишь, так уезжай. Но она зачем-то меня отсюда вытолкнуть хочет, видимо, чтобы я не дай Бог не зацепился тут, а благополучно перебрался в её любимый Брюссель или Лондон, или что она там ещё культурным местом считает, ту же Прагу. Но никак не Россию. А меж тем это в России она в собственном особняке живёт. Это в России отец заработал все эти деньги. Признаться, отцу здесь нравится, и уезжать он никуда не собирается, это матушка всё мутит и мутит. Ещё к этой польской фамилии прицепилась, всё время всеми силами подчёркивает, что она не русская, а полячка, хотя до женитьбы на папе у неё была вполне себе русская фамилия. Я просто для себя решил, что она с жиру бесится. Я не встреваю с ней ни в какие споры, живу своей жизнью, а она своей. Я даже квартиру себе снял, чтобы можно было в трусах по ней ходить, не есть английский завтрак по утрам, и водить к себе тёлок. Последнее здесь основное. Но обещание матери – это святое. Обещал, что поеду учиться, значит должен выполнять. Мама встаёт из-за стола и аккуратно вытирает салфеткой губы. И нет, чтобы использовать бумажные, она пользует кружевными и каждый день их стирает. - Удачной дороги, сын, Серго тебя подкинет в аэропорт, - отрешённо произносит она и уходит к себе. Я доедаю и иду чистить зубы. Это Алёнка меня научила. Она всё время их чистит, и липучки там разными и в стоматологии отбеливает. Но зато зубки у неё загляденье. Обожаю водить по ним языком, так приятно. Думаю об Алёнке и у меня прямо душа радуется, как будто всё вокруг расцветает. Я бы позвонил ей, но сейчас 6 утра, она-то явно спит. Ничего, доберусь до Лондона, и позвоню оттуда. «Ты же матери обещал никому не звонить, пока там не устроишься». Придётся нарушить обещание, хоть я и не люблю этого делать, но придётся. Или не звонить ей один день. А что делать, я же сам умру от скуки. От тоски засохну, ведь я уже по ней скучаю. Как представлю, что несколько дней проведу без её голоса, на стенку лезть хочется. «Будешь музыку свою слушать, там, где её голосок записан», снова улыбаюсь я. - Дмитрий, я жду вас во дворе, - строго произносит Серго и встаёт из-за стола. А у меня есть ещё пять минут, чтобы одному в тишине допить свой горячий шоколад с зефирками. Я не представляю, как привести в этот дом невесту, если это будет не какая-то лондонская принцесса, дочь короля или магната. Вот перед ней мать будет заискивать, её будет уважать. А Алёнку она с потрохами съест и на порог не пустит. Ещё орать будет: «Нет у меня больше сына!» Но всё равно, рано или поздно ей придётся принять мой выбор. А я свой выбор уже сделал. Достаю телефончик и просматриваю её фотки. Некоторые я удалить обещал, но они мне очень нравятся. - Дмитрий, - неожиданно обращается ко мне Серго, так что я вздрагиваю. – Уже время. Он стоит на пороге с моим чемоданом на колёсиках. - Да? – смотрю я на часы в телефоне. – Действительно. Блокирую телефон, выключаю и забрасываю его в чемодан. Теперь, до самого Лондона он мне не пригодиться. Всю дорогу до аэропорта мы молчим. Лишь тихо играет радо. Один раз я улыбаюсь, когда включается моя песня, но Серго я ничего не говорю. Он человек скрытый, и непонятно что из сказанного при нём может дойти до матери и в каком виде. Он довозит меня до самого пункта проверки документов и сам сдаёт мой чемодан в багаж. Протягивает мне паспорт-загранник, билеты на самолёт и пакет документов необходимых для того, чтобы устроиться в общежитие Оксфорда. - Тебя будут встречать в аэропорту Лондона и доставят до универа, а твои вещи будут ждать тебя уже в комнате, - инструктирует меня Серго. Догадываюсь, что это матушка попросила его проследить за тем, чтобы я нормально улетел. - Всё ясно, пока, - протягиваю я ему руку, слишком поздно вспоминая, что он не любит жать руки. - Пока, - после секундного раздумия, Серго пожимает мне руку. Надо сказать рукопожатие у него железное, у меня даже кости хрустят. Серго остаётся в фойе, а я иду на проверку документов. В этот момент объявляют посадку на мой самолёт. «Чёрт, даже в дьюти фри не успел. А я так хотел набухаться перед полётом».