***
Позже выяснилось, что это была стая волков из соседнего леса. Прохожие, как сказал про них местный лесничий. На вечерней тренировке рыжий охотник вдребезги разнёс новенькое, только что из мастерской, деревянное чучело, на котором единицы отрабатывали постановку удара. За что и отправился снова на три дня в карцер, на хлеб и воду. И пропустил настоящий пир, какие нечасто бывали в Обители. Целый день всем подавали мясные блюда из свежей баранины и козлятины. На завтрак, обед и ужин.Белый
18 апреля 2020 г. в 10:19
Последний рейд был очень неудачным. Погибло много загонщиков: большинство в схватке, еще некоторых пришлось зачистить в целях профилактики. Погиб даже один из младших егерей.
Рыжий охотник в тот рейд не попал. Наверное, сыграла та самая «условная удачливость», про которую не раз с явным раздражением упоминал егерь. Почему с раздражением? Непонятно. Наверное, потому, что это был случайный фактор. На него нельзя было полагаться. Это было неправильно, это сбивало расчёты. А потому Охотник свою странную удачливость старался скрывать.
В этот раз он рассёк ладонь, когда собирал хворост в лесу. Толстая и суковатая сушина никак не поддавалась топору, он поспешил - и поранился. Довольно глубоко и болезненно, настолько, что пришлось идти к лекарю. Хотя он и пытался скрыть происшествие — подумаешь, царапина! Перебинтовал руку — благо чистую тряпицу и корпию каждый из них всегда носил с собой — и перестал обращать на раненую руку внимание. Такие мелочи не должны мешать выполнять задачу.
Вечером, сняв с руки грязную и заскорузлую от сукровицы повязку, он нахмурился: ладонь распухла и воспалилась. Это было неприятно и неправильно.
Лекарь Обители покачал головой и освободил рыжую единицу от тяжёлой работы, как и от выходов на охоту на ближайшие три дня. Поэтому он и избежал того фатального для многих рейда.
Обитель старательно зализывала раны, в ускоренном порядке переводя в загонщики совсем юных и недоученных, неопытных загонщиков — в охотники, а нескольких охотников стали усиленно готовить на роль помощников егерей. Но и обыденную, каждодневную работу никто не отменял.
Толку от рыжего охотника сейчас было мало, но без дела сидеть не полагалось никому. Праздность ведет к разброду и шатанию. Вызывает ненужные мысли. Расхолаживает и расслабляет. Именно поэтому пострадавшего от собственной глупости охотника отправили сначала в «холодную» на хлеб и воду, а после поставили присматривать за небольшим стадом овец и коз.
Загон для них был невелик и находился на некотором отдалении от самой Обители. Козы и овцы были существами не слишком нужными, отчаянно глупыми и находились в Обители на странном положении. Большой пользы от них не было, но за столом егерей предпочитали козье молоко.
Охотник слышал как-то краем уха и почему-то запомнил, что у кого-то из старших были слабые лёгкие, застуженные в далёкой-далёкой молодости. Хотя сколько лет на самом деле егерям — не знал.
Все они для рыжего охотника были невообразимо древними, не моложе сорока лет. Охотник не представлял, что может прожить так долго.
Но послушание есть послушание, и уход за мелкими копытными животными далеко не самое неприятное дело. Работа была несложная.
С утра выгнать небольшое стадо из загона под начало крупного умного кобеля с вечными репьями в хвосте и обгрызенным левым ухом.
Накосить травы для нескольких козочек с приплодом какой-то особой породы — им не позволялось гулять со всеми остальными, безродными животными.
Вычистить стойла, застелить их свежими опилками и прошлогодней соломой.
Вечером, когда пёс пригонял отчаянно блеющих коз и овец, их следовало закрыть в загоне, подождать, пока их подоят две младшие единицы, присланные с кухни, и помочь им отнести вёдра с молоком.
Доить коз ему не дозволялось, хотя этому в Обители обучались все в обязательном порядке.
Дел не много, и они не тяжёлые. При желании можно было даже поспать на краю луга, под развесистой лещиной с длинными тонкими ветками, опускающимися до самой земли.
На второй день, проснувшись, он с удивлением обнаружил, что спать больше не может. До возвращения шумного и суетливого стада оставалось еще много времени. И он впервые понял, что не знает, чем его занять.
Можно было тренироваться. Отработать не слишком дававшиеся удары левой ногой. Но слишком уж разморило его от неурочного дневного сна.
Слишком мирно было вокруг: добротные сарайчики с загонами и ведущими к ним расчищенными дорожками, темнеющий невдалеке лес, небольшой чистый пруд с деревянными мостками и всё это приправлено монотонным убаюкивающим жужжанием шмелей на маленьком клеверном лужке.
Из загона с особенными козами послышалось негромкое и какое-то очень нежное блеяние. Охотник несколько раз нагнулся в стороны, разминая застоявшиеся мышцы, и двинулся к загону — глянуть, не случилось ли там чего.
В небольшом, огороженном ивовым плетнём пространстве мирно жевали розовый клевер две взрослые козы с аккуратными острыми рожками и резво носились три белоснежных маленьких козлёнка. Все было в порядке.
Охотник сам не заметил, как облокотился на плетень, с непривычным интересом наблюдая за скачущими туда-сюда козлятами. А потом и вовсе зачем-то опустил здоровую руку по другую сторону плетня.
Опустил и чуть пошевелил пальцами. И замер: в его ладонь ткнулось что-то влажное и холодное, обдав лёгким ветерком тёплого дыхания. Охотник тихонечко рассмеялся — было щекотно. Он сам не ожидал, что так получится. А белый козлёнок боднул безрогим лобиком ладонь и требовательно мекнул.
Не отнимая руки от тычущегося в ладонь козлёнка, охотник зашарил забинтованной рукой в кармане: там оставалось несколько кусочков пресной лепёшки, недоеденной в обед.
Козлёнок слизнул раскрошенный хлеб, забавно притопывая ножками и щекоча жесткую ладонь шершавым языком. Охотник нерешительно потянулся к козлёнку, коснулся кончиками пальцев кудрявой чёлочки надо лбом, но тут игривый детёныш резко подпрыгнул на всех четырёх ножках, радостно боднул воздух и помчался рассказывать о происшествии своим сородичам.
К вечеру это крохотное событие забылось, стёрлось из памяти. Да и что такого произошло? Просто козий детёныш облизал ему руку. Обычное дело.
Но за завтраком охотник бездумно, сам не отдавая себе отчёта в своих действиях, сунул в карман половину лепёшки, а по дороге к загону сорвал несколько цветков с белыми головками. Кажется, они назывались ромашки. И чуть-чуть ускорил шаг.
«Своего» козлёнка он узнал сразу: тот, взбрыкивая на каждом прыжке, носился по загону.
Когда охотник остановился у плетня, козий детёныш, радостно мекая, подбежал к нему и остановился в паре метров, требовательно наклонив головку и топнув ножкой. Охотник протянул ему хлеб на раскрытой ладони. И потом ещё несколько раз подходил к невысокому плетню, ненадолго, на пару минут. Просто проверить, что Белый (так он назвал детёныша) жив и весел. Кстати, ромашки тот есть не стал, лишь пожевал один цветок и выплюнул. Зато позволил потрогать себя за крутой лобик и почесать крохотные бугорки зачатков рожек.
Шагая в Обитель, охотник опять с лёгкостью отбросил мысли о Белом. Думать о козлёнке было приятно, но это не должно было мешать. Иначе оно стало бы неправильным. А этого охотнику почему-то очень не хотелось.
Ритуал с лепёшкой продолжался ещё целых два дня. Белый совсем привык к человеку, смело подходил и даже подставлял голову и шею — на, почеши! И довольно жмурился. А охотник тихонько смеялся и дразнил козлёнка кусочками лепёшки, пытаясь заставить встать на задние ножки.
Третий день начался как обычно. Охотник быстро поел, сунул в карман обязательное угощение для Белого и споро зашагал к загонам.
Не дойдя до огороженных плетнём сараев, он понял: что-то не так. Слишком тихо было: не кричали дурные овцы, спеша на выпас, не гавкали две пёстрые собаки, живущие прямо в загоне и не ворчал их вожак, большой лохматый пёс с умными глазами.
Охотник почувствовал, как быстро стукнуло сердце и тут же замедлилось. Он уже знал — там опасно, а в таком случае следовало быть спокойным, собранным и готовым ко всему. Он глубоко втянул воздух носом, и ноздри чутко дёрнулись от запаха крови и страха. Хотя до загонов оставалось ещё с полверсты, но он понял: ему надо быть предельно осторожным.
Дальше он двигался быстро, но аккуратно. Он ещё не знал, что за противник ждет его, живой или мертвый, но это было неважно.
Первым, что он увидел, подойдя к стойлам, были дохлые собаки. Пять собачьих трупов. Удивление мазнуло где-то по краю сознания: почему пять? И почему три из них пепельного цвета? Бесшумно скользнув в тень ближайшего сарая, Охотник замер и прислушался, чуть наклонившись.
Совсем рядом дышало многоголовое существо, шумно и тревожно. Он распрямился и заглянул в небольшое оконце, с силой сжав веки на несколько секунд и сразу вновь открыв глаза, чтобы видеть в полумраке сарая.
В самом дальнем углу шевелилось что-то огромное и лохматое. В следующее мгновение он понял, что это сбившееся в одну кучу стадо овец. Они жались к самой стене и только громко дышали, похрапывая от страха. А посреди хлева неряшливой кучкой лежал большой коричневый пёс с окровавленной мордой, застывшей в жутком оскале. К выходу из сарая тянулся кровавый след, и у самой двери, вытянувшись во всю длину, лежала ещё она одна собака с пепельно-седой шерстью. Тоже мёртвая.
В это мгновение со стороны загона с особыми козами послышался шум борьбы, истошный вопль, полный смертельного ужаса, и следом жалобное затухающее блеяние.
Охотник метнулся к загону, в правой руке сам собой появился острый нож с костяной ручкой.
В загоне огромный серебристый зверь стоял над растерзанной белой козочкой. Он поднял на охотника глаза, с его светлой морды капала алая кровь. Зверь наклонил голову и чуть приподнял верхнюю губу, обнажая жёлтые крупные клыки. Раздался низкий утробный рык, и тут же из хлева появилось несколько зверей помельче, но с такими же окровавленными мордами. Они разом двинулись к нему, чуть ворча и сверкая фосфором глаз. Это были обычные волки. Не оборотни, не волколаки. Просто звери. Но их было много.
Охотник легко перемахнул через плетень и встал, чутко сторожа каждое движение зверей, растягивающихся в кольцо. Волки окружили его и остановились, словно не решаясь напасть первыми или просто ожидая команды вожака.
Старый волк несколько секунд смотрел в глаза человеку, оценивая противника, и решил, что этот уж никак не слабее того пса с разорванным ухом. Пёс дорого продал свою жизнь, но отступать было поздно — этот человек должен умереть. Или умрут остатки волчьей стаи.
Вожак молча прыгнул вперёд, пытаясь с ходу добраться до горла противника. Остальные волки одновременно кинулись на человека со всех сторон. Охотник крутанулся на месте, блокируя выпад вожака и одновременно хватая левой рукой одного из молодых волков за горло. Резкий рывок — и волчья гортань сплющилась под сильными пальцами, а зверь рухнул к ногам человека, захлёбываясь собственной кровью.
Второго он полоснул кинжалом по горлу, одновременно прыгая на спину третьего. Но тут же упал, сбитый с ног огромной тушей вожака. Волк и человек сцепились в смертельной схватке.
Охотнику казалось, что прошло безумно много времени, что матёрый волк тянулся и тянулся к его горлу, навалившись всем телом ему на грудь и не давая высвободить из-под своего веса правую руку с ножом, но самом деле вся схватка заняла меньше полминуты.
Нечеловеческим усилием он смог приподнять волка и, коротко замахнувшись, вогнал нож ему под рёбра — до горла ему было не дотянуться. Волк захрипел, в агонии пытаясь забрать врага с собой, но в следующую секунду обмяк и мешком свалился на землю, потому как охотник одним быстрым движением успел выскользнуть из-под уже мёртвого тела.
Он быстро поднялся на ноги и огляделся по сторонам: живых животных вокруг не было. Ни коз, ни волков. Но тут до его слуха донесся тонкий жалобный плач, очень похожий на детский.
Белого охотник нашёл забившимся под самую дальнюю кормушку. Он аккуратно вытянул беспрестанно плачущего козлёнка и замер в растерянности: весь правый бок детёныша был сплошной рваной раной. Шкура разошлась, и под ней подрагивали сизые внутренности.
Белый на несколько секунд перестал плакать и ткнулся лбом в ладонь охотника.
Глазам вдруг стало непонятно больно, из горла вырвался короткий то ли вскрик, то ли кашель. Словно охотник подавился воздухом и на короткое время ослеп.
Но это длилось всего один миг. Мир быстро обрёл обычную чёткость и логичность.
Твёрдая ладонь сжала рукоять ножа, и в следующую секунду лобастая головка козлёнка безвольно повисла на тонкой шее, а только что живые глаза потухли и почти сразу подёрнулись плёнкой.
Охотник встал с колен и молча вытер окровавленный нож пучком соломы.