***
Полночь была далеко не таким тихим часом, как он предполагал; несмотря на то, что он прожил в Киркволле почти десять лет, его обязанности редко требовали присутствия в городе в столь поздний час, так что у него было минимум опыта общения с ночными гуляками. Скайхолд не был городом как таковым, но «Приют Вестницы» всё ещё был переполнен до отказа, музыка и смех раздавались в ночи, когда он настороженно посмотрел на дверь. Было немного холодно, ясное небо над головой являло собой блестящий гобелен, расшитый звёздами на чёрном бархате, без облачного покрова кажущийся глубже, насыщенней. Он потоптался на месте и засунул руки под мышки, сбитый с толку инструкциями Дориана, но полный решимости следовать им до конца. Он был одет только в простую хлопчатобумажную рубашку и пару старых штанов, а сапоги были достаточно поношенными, чтобы избегать луж во дворе, рискуя набрать воды, если швы не выдержат. Он не мог придумать ничего более непривлекательного, чем прыгать на месте посреди двора ночью, пытаясь стянуть мокрый сапог с замёрзшей ноги. Свечи в его кабинете догорали, показывая, что время близится к полуночи, но что, если он ошибся со временем? Что, если полночь наступила и прошла, а он просто не обратил внимания на медленное догорание свечи? Что, если Дориан перестал ждать его в отчаянии, перенасытившись его противоречивым настроением? Он прикусил язык и крепче обхватил себя руками, убеждая самого себя, что это от холода, а вовсе не потому, что он мог притвориться, что это просто утешительное объятие. Дверь в «Приют Вестницы» с грохотом распахивалась, когда весельчаки приходили и уходили, и каждый раз он чувствовал, что краснеет и отворачивается, пытаясь притвориться, что он не чувствует на себе любопытных взглядов. Честно говоря, он чувствовал себя полным идиотом. Пальцы скользнули к его глазам, когда он меньше всего этого ожидал, тепло чужого тела прижалось к его спине, а губы запечатлели поцелуй на его ухе. — Угадай кто. Он чуть не вздрогнул от первого прикосновения к своему лицу, но через мгновение расслабился от знакомого запаха, дразнящего нос, и веселья в голосе, щекочущего ухо. — Хммм, — протянул он, подыгрывая ему и делая вид, что глубоко обдумывает вопрос, откидываясь назад. — В Скайхолде есть только один человек, который станет подкрадываться ко мне в этот час, и это несомненно Гарахель, Герой четвёртого Мора. Фыркающий смех привёл его в восторг. — Южане, — сказал Дориан с притворным раздражением. — Вы любите своих героев, правда? — Ну, я люблю тебя, и ты был довольно героичен в последний год, так что… Да. Так и есть. Он почувствовал удивление, вызванное его словами, то, как у Дориана перехватило дыхание, и прежде, чем он рассмеялся, нерешительность уже исчезла. Руки соскользнули с его лица, и вместо них на глаза легла шёлковая лента. — Вот, — произнёс он, разворачивая Каллена и прикладывая ленту так, чтобы она плотно прилегала к переносице. — Не подглядывай. Я жду, что ты будешь хорошим мальчиком. Даёшь слово? — О, Создатель, — рассмеялся Каллен, благодарный за темноту, которая скрыла его насыщенный румянец. — Дориан, если кто-нибудь выглянет во двор и увидит, никто из нас этого не переживет. — Как ты, без сомнения, заметил, меня мало волнует, что обо мне думают другие. Я, скорее, даже надеюсь шокировать их, если у тебя когда-нибудь возникнет желание присоединиться ко мне в этом начинании. Он почувствовал, как шёлк скользнул по его коже, когда Дориан осторожно потянул ленту, разглаживая, и задрожал. — Я буду вести себя хорошо, — сказал он гораздо тише, чем минуту назад. — Для тебя. Он ощутил, как Дориан переплёл его пальцы со своими, мягко потянув в том направлении, куда ему было нужно. Было что-то возбуждающее в том, чтобы слепо идти за ним, доверив свою безопасность, дрожь волнения пробежала по его позвоночнику и животу. — Мне нравится, когда ты ведёшь себя хорошо, — пробормотал Дориан, слегка поцеловав его в губы, а мгновением позже послышался смешок, когда Каллен заскулил и попытался продлить поцелуй. — Но больше мне нравится, когда ты в отчаянии. — Это нечестно, — фыркнул он, осознавая, как раздражённо звучит. — Я никогда и не говорил, что честен, дорогой. Они шли, спотыкаясь, по Скайхолду, и Каллен очень быстро потерял представление о том, где они находятся. Дориан помог ему спуститься вниз, а затем подняться на несколько лестничных пролётов — он мог поклясться, что слышал лошадей, значит, они проходили мимо конюшен? — и он вздрогнул от облегчения, когда они прошли через дверь и оказались в тепле внутри замка. Он несколько раз терял равновесие, падая в объятия Дориана, и они хихикали, смеясь, как двенадцатилетние мальчишки, лаская друг друга гораздо чаще, чем было необходимо, чтобы исправить его положение после простого падения. Каллен почувствовал, как поднимается температура, когда они шли — или, скорее, когда он шаркал вперёд, а Дориан посмеивался над его неуклюжей походкой, осторожно ведя его вниз по очередному лестничному пролёту. Прохладный ночной воздух исчез, кожа стала почти влажной от жара, который казался неуместным в их холодной крепости. Его любопытство росло вместе со смутным предчувствием и опасением, что он недостаточно хорош для Дориана, что не может дать ему то, что он хочет… Он проглотил беспокойство и крепко зажмурился, когда Дориан наконец остановил его, установив с невероятной точностью, прежде чем убрать шёлк с глаз; мягкое прикосновение ленты, скользнувшей по его коже, заставило его снова вздрогнуть. — Ну, что? — спросил Дориан. — Впечатляет, правда? — Что… — Он наконец открыл глаза, моргнув, когда снова привык к свету, и застыл от удивления. Они находились в какой-то пещере, стены которой были украшены потрескавшейся мозаикой, которая когда-то, должно быть, была прекрасна, но сейчас выглядела немного потрёпанно. Это была не деревенская пещера, вовсе нет — всё это, казалось, было сделано очень терпеливыми руками, никаких сколов или неожиданных провалов в полу, по всему пространству тут и там были лужи, а пар мягко поднимался от поверхности. Все пространство было освещено чем-то похожим на сотни свечей, весело мерцающих и заставляющих мозаики сверкать, как расплавленное золото на стенах. Ближайший к ним бассейн был усыпан разноцветными лепестками, а слабые радужные разводы наводили на мысль, что вода залита каким-то маслом. На краю бассейна аккуратно лежала стопка до нелепого пушистых полотенец и пара халатов, а прямо у кромки воды стояло ведёрко со льдом, где охлаждалась откупоренная бутылка вина, и два хрустальных бокала наготове. Завершающим штрихом был поднос с едой размером с перекус, который, казалось, был приготовлен тем, кто никогда раньше не отвечал за приготовление собственной еды. Из всего именно это заставило его сердце подпрыгнуть к горлу, а губы задрожать. — Я… Что это? Где мы? — Это волшебная страна, где беспокойство и стресс исчезают, — торжествующе произнёс Дориан, звуча до смешного самодовольно. Его руки гладили плечи Каллена сзади, а губы пощипывали изгиб его уха. — Разведчики проводили стандартные обходы вокруг Скайхолда — ну, ты знаешь, чтобы убедиться, что Корифей не карабкается по стенам, а венатори не прокладывают туннели, как коварные черви — и нашли это место. После того, как все уверились, что пещеры не заполнены токсичным газом, что выпало на долю твоего покорного слуги — как самому талантливому учёному в этом замке, конечно — чтобы снова запустить эти устройства, чем я и занимался последние несколько недель, когда не тосковал по твоему отсутствию. Он замолчал, явно ожидая от Каллена какого-то бурного обожания, и, когда ничего не последовало, подался вперёд, чтобы заглянуть ему в лицо. — Ты… — Секунда, две, тишины, а затем, — о, нет, не плачь, ты не должен плакать, это совершенно противоположно тому, что я хотел. Каллен судорожно вздохнул, а губы его задрожали. — Прости, — сказал он, голос опасно дрогнул. — Просто… Никто никогда не делал для меня ничего подобного. — Ну, я тоже никогда даже не пытался сделать это для кого-то раньше, и, если ты будешь продолжать плакать, я буду считать, что проделал ужасную работу, и больше никогда не сделаю этого снова. Дориан обошёл его, повернув лицом к себе, и с его губ сорвался слабый отчаянный звук. — Аматус, — позвал он, его ладони скользнули вверх по рукам Каллена и поднялись, обхватывая его лицо. — Глупыш, почему ты плачешь? Первая слеза покатилась по его щеке, и Дориан моментально смахнул её. — Потому что я причинил тебе боль, — произнёс Каллен срывающимся голосом. — Я причинил тебе боль, а ты делаешь всё это для меня… — Каллен, — твёрдо начал Дориан, наклоняясь вперёд, пока лоб не коснулся его лба. — Я знаю, что ты не можешь простить себя, но мой выбор простить тебя был моим решением, а не твоим. Это должно было быть выражением моего прощения и моей… — Он на секунду запнулся, а затем нахмурился и бросился вперёд. — Моей любовью к тебе, ты, мягкосердечный засранец. Просто посмотри на всю эту романтическую чепуху, через которую я заставил себя пройти — я никогда, никогда не позволю Кассандре узнать об этом — потому что, очевидно, в какой-то момент за последние шесть месяцев для меня стало до глупого важно, чтобы у тебя были причины улыбаться и знать, что тебя ценят. Он обхватил его руками, притягивая ближе, пока сила объятия не стала захватывающей дух; Каллен уткнулся лицом в изгиб шеи Дориана, пытаясь не дрожать от напора эмоций в его голове и сердце. Дориан оставлял лёгкие поцелуи на его волосах, висках и скулах, когда мог дотянуться до них. В какой-то момент Каллен слегка подвинулся, достаточно, чтобы немного приподняться и потянуться к нему губами, когда губы Дориана опустились ниже к его щеке; поцелуй был медленным, страстным и пьянящим, пока они руками обхватывали друг друга. Он тихо ахнул, когда рука Дориана скользнула между ними, поигрывая со шнурками на его рубашке, давая пространство, в котором он нуждался, чтобы действовать. Судорожный вздох перешёл в стон от ловкого прикосновения его пальцев, кожа покрылась мурашками, несмотря на жар в воздухе, когда он позволил Дориану задрать рубашку достаточно высоко, чтобы ладонь прижалась к животу. Пальцы потирали дорожку светлых волос, которые восхищали его даже спустя столько времени, ниже пупка. Он был несколько ошеломлён поворотом, который принял этот день, скоростью, с которой всё развивалось, и, когда Дориан потянулся к шнуровке на его брюках, он схватил его за запястья, удерживая в неподвижности, пока сердце колотилось в горле. — Дориан, — отчаянно произнёс он, облизывая распухшие от поцелуев губы и стараясь не обращать внимания на то, как член начал увеличиваться в штанах от нарастающей страсти. — Я… Я не понимаю — что это?.. Что всё это значит? Кто мы друг для друга? — «Кто мы?», — спрашивает он. — Дориан усмехнулся. Однако держал руку неподвижной, прекрасно понимая, что Каллен ходит по острию ножа, не зная, в какую сторону упасть. — Будто это самый насущный вопрос вечера. Мы… Как он мог даже начать описывать то, что они собой представляли, что Каллен значил для него? Он был тем, кто стоял рядом, кто любил его, когда мир убеждал Дориана, что он не заслуживает любви. Каллен был тем, кто видел в нём добро, когда остальные видели лишь свечение и блеск, но ничего существенного. Казалось, прошла вечность с тех пор, как Дориан спас его от холода, затащив в укрытие и тепло, но Каллен спас его от чего-то худшего — он спас его от одиночества и страха. Он спас его от самого себя. Что же они такое друг для друга? — Мы… Так, хорошо, — твёрдо сказал он. — То, что между нами, правильно. Ты красивый, а я необычайно красивый, ты упрям, как мул, но храбр, как лев, и ты заставляешь меня… гордиться. Любить тебя и быть любимым тобой. Я никогда в жизни ни в чём не был так уверен, Каллен. Я люблю тебя. Я никогда подобного не чувствовал… Каллен смотрел на него, почти сияя от искренней нужды в нём и возвышенной, смиренной любви в его глазах, такой честной, страстной, что это пугало. — Я сделал тебе больно, — выпалил он, очевидно, не осознавая, как повернул руку Дориана, чтобы погладить большим пальцем бьющийся пульс на запястье. — Я сделал тебе больно, и я… Ты прав, я не могу простить себя за это. Я люблю тебя, Дориан, так сильно, что иногда это пугает меня, и я… — Он издал отчаянный звук. — Я не могу потерять тебя, — прошептал он. Невысказанное «никогда больше» повисло в воздухе между ними. Было больно осознавать, что Каллен несёт в себе столько вины за произошедшее между ними. Каллен не существовал, чтобы унимать его боль и беспокойство, он был сосредоточен на собственной боли, неуверенности и разочаровании; они ранили друг друга, и пришло время остановиться. Пришло время исцелиться и исцелить то, что можно, отпустить всё остальное, насколько это возможно. — Ты не потеряешь меня, аматус, — пообещал Дориан. Он осторожно высвободил руку из хватки Каллена и схватил его за пояс штанов, притягивая ближе. — Обещаю. Я никогда тебя не оставлю. — Когда Каллен прижался к нему, Дориан наклонился так близко, что пощекотал его губы своим дыханием. — Я тоже причинил тебе боль, насколько мне помнится, — пробормотал он. — А каким человеком я был бы, если бы намеренно оставил тебя наедине с этой болью? Я хочу сделать всё в лучшем виде, аматус, ты позволишь мне? Каллен не колебался ни секунды. — Да, — выдохнул он, кивая; нос коснулся носа Дориана. — Прошу, Дориан, да. Медленно, мучительно, пальцы Дориана проникли в его штаны и взяли член Каллена. Он был уже наполовину твёрдым, а после нескольких движений и вовсе стал толстым и пульсирующим в его руке. — Ммм, тогда нам, определённо, придётся снять с тебя эту одежду, — сказал Дориан, целуя Каллена в подбородок. — Тебе нужна помощь, Каллен? Дрожь желания Каллена была совершенно восхитительна. — Я сам, — ответил он, и Дориан грациозно отступил назад, предлагая ему раздеться. Он ещё не овладел искусством раздевания, как средством обольщения, и Дориан с трудом удержался от смеха, увидев, как неэлегантно очарователен он был в своей спешке, торопливо стягивая штаны и одновременно срывая рубашку. — Я готов съесть тебя прямо сейчас, — признался Дориан, когда Каллен стоял перед ним полностью обнажённым; его член торчал из копны белокурых кучеряшек, словно вызов. Когда он подошёл ближе, дыхание Каллена заметно участилось. — Залезай в воду, — предложил он, протягивая руку между ними и мучительно медленно проводя ладонью по его члену. Каллен задыхался, его кожа была слишком горячей и напряженной. Он нетерпеливо кивнул и, спотыкаясь, побрёл к краю ближайшего бассейна, неуклюже забираясь в воду и дрожа, когда тепло омывало его. Нет совершенно никакого изящного способа забраться в бассейн, решил он, и ему оставалось только надеяться, что Дориан не будет смеяться над ним из-за его невежества. Вода плескалась на уровне пояса, пока он нерешительно стоял в центре бассейна, оглядываясь в поисках полки или места, где можно было бы присесть. Дориан всё ещё стоял на краешке, полностью одетый, и Каллен нервно посмотрел на него. — Ты…? Ухмылка Дориана заставила его тихо застонать. — Я наслаждаюсь видом, — пояснил он беззаботно. — Но, полагаю, если ты настаиваешь… Он дотянулся до плеча, где богато украшенная брошь прикалывала цветной пояс поверх туники, и… Каллен почувствовал, как вся кровь отхлынула от лица, устремляясь к члену, когда вся одежда соскользнула вниз по телу Дориана, оставляя его совершенно обнажённым и держащим брошь с выражением притворного удивления на лице. Ткань собралась складками возле его ног. — О, Создатель, как неуклюже с моей стороны, — произнёс Дориан, отбрасывая брошь в сторону мгновением спустя, когда был удовлетворён реакцией Каллена. Он не спеша побрёл вдоль края бассейна к вину, повернувшись спиной к Каллену, а затем медленно наклонился, чтобы взять бутылку и оба бокала. Каллен нащупал позади себя бортик бассейна, совершенно уверенный, что, если голова его продолжит кружиться, он упадёт в обморок. Когда Дориан наконец выпрямился, изящно держа в руках оба хрустальных бокала, он показал Каллену правильный, изящный способ войти в воду. При других обстоятельствах его ухмылка привела бы в бешенство, когда он медленно спускался по ступенькам, которые теперь были видны под водой, до этого покрытые цветочными лепестками. Дориан заскользил к нему, вода неслась перед ним маленькими волнами, которые плескались о живот Каллена. Его кожа мерцала в свете свечей, будто он уже нанёс какое-то масло или косметику, чтобы заставить его сиять, как Бог. — Вина? – невинно спросил он, протягивая ему кубок и останавливаясь перед ним. Каллен проглотил волну возбуждения, из-за которой не хотел ничего, кроме как выбить бокалы из его рук и прижать его к себе. — Спасибо, — сказал он вместо этого, надеясь, что Дориан не заметит, как дрожит его рука, когда он потянулся за напитком. Они соприкоснулись бокалами в подобии тоста, тонкий хрусталь мягко звякнул; Дориан пристально наблюдал за ним, пока они пили, его тёмные, голодные глаза смотрели поверх края бокала. Вино было каким-то светлым, насыщенным и фруктовым, перекатываясь на языке, и вызвало ещё одну волну дрожи в нём, когда плеснулось в пустой желудок. Создатель. — Разве это не приятно? – спросил Дориан, ставя бокал с недопитым вином обратно на бортик бассейна и скользя к нему. Каллен поспешил сделать то же самое, обернувшись как раз вовремя, чтобы Дориан успел сесть в воду перед ним. – Так приятно и расслабляет, правда? Тёплая вода, достаточно места, чтобы подвигаться… — Да, — хрипло ответил он, дрожа, когда пальцы Дориана скользнули по его коже выше, голова откинулась назад со стоном, когда Дориан скользнул к нему в воде, его тело было горячим, скользким и пьянящим. Он обхватил руками его талию, притягивая ближе к себе — вода сделала его слишком лёгким, позволяя Дориану оттолкнуться от пола бассейна, а бёдра плотно обхватили Каллена, тот застонал, уткнувшись лбом в изгиб его шеи, и глубоко вздохнул, нетерпеливо обхватывая ладонями его зад и удерживая вес, чувствуя, как Дориан быстро втянул воздух от этого жеста. — Если ты будешь продолжать в том же духе, я вообще не смогу за тобой поухаживать, — сказал Дориан, и впервые его голос тоже задрожал. Их члены тёрлись друг о друга, заставляя застонать в унисон. — Ты делаешь это весьма трудным — каламбур, абсолютно преднамеренный — чтобы сосредоточиться, когда ты, ты продолжаешь отвлекать меня, аматус. Создатель, он так скучал по Дориану. Он скучал по его рукам, поцелуям, ощущению его кожи. Он скучал по стуку его сердца и по тому, как он всегда учащался, когда он подходил ближе. Дориан впился ногтями в лопатки Каллена — острыми в самый раз, чтобы обжечь, когда они вонзились достаточно сильно, чтобы оставить отметины на завтра, — и прижался лбом к чужому, целуя так, будто Каллен был оазисом в пустыне. Его голова кружилась, и он тяжело дышал; чувство вины удерживало его от того, чтобы броситься на него и добиться своего, поэтому он сопротивлялся желанию позволить своим пальцам погрузиться в ложбинку между ягодицами вместо того, чтобы размять напряженные мышцы, в то время как Дориан довольно демонстративно двигал бёдрами, дразня его. — Я не… — снова простонал он. — Я не хочу, — выдохнул он почти отчаянно, — я имею в виду, сделать всё ещё хуже. Дориан, я хочу… Кожу Дориана покалывало и натягивало. Он поднял голову, жарко и быстро дыша в губы Каллена. — Что? — спросил Дориан, его глаза были тёмными и одичалыми от похоти. Его пальцы переместились ниже, обхватив Каллена и потянув его так, чтобы он мог прижать их члены друг к другу одной рукой. — Ты не сделал ничего хуже. Скажи мне, чего ты хочешь, Каллен? Он закрыл глаза и застонал, когда рука Дориана мягко скользнула по их членам в дразнящем, неравномерном ритме, предназначенном только для того, чтобы соблазнить его, не перешагивая за грань. Его бёдра слегка двигались в такт руке, когда он задыхался. — Тебя, Дориан, всегда только тебя, — умолял он. — Мне всё равно, что мы… Мы можем быть кем угодно. Я просто хочу тебя. Чтобы тебе было хорошо рядом со мной. Если бы он был в дразнящем настроении, Дориан мог бы растянуть ласку, поглаживания, позволяя Каллену тянуться за его губами для поцелуя, плеснуть в него тёплой водой и насладиться смехом Каллена, когда они дрались бы, как дети, и развились, словно нимфы; но Дориан, какие бы грандиозные планы он ни строил, не был в настроении дразниться больше. Он жадно поцеловал Каллена, одной рукой крепко вцепившись ему в затылок, чтобы сохранить равновесие, а другой медленно водя ладонью по их членам; он должен был верить, что Каллен не потеряет терпение и не опрокинет его в воду, и, когда его бёдра напряглись при одной мысли об этом, Каллен застонал так восхищенно, что Дориан даже не был уверен, что будет возражать, если в конечном итоге он это сделает. По-видимому, он был ясновидящим, потому что, когда Каллен попытался восстановить хватку, он неуклюже завалился назад, задыхаясь от страха, стоило слегка погрузиться в воду. Дориан знал, что они там, где он хотел, и ослабил хватку, чтобы подтолкнуть Каллена вниз, на каменное сидение, вырезанное в бассейне. Встревоженный вскрик Каллена был быстро заглушен поцелуем, когда Дориан забрался к нему на колени, поставив свои по обе стороны от его бёдер на выступ. — Ты хочешь чувствовать себя хорошо, — произнёс Дориан. Он провёл большим пальцем по нижней губе Каллена, невероятно влюблённый в то, как тот выглядел, и в то, как его дыхание обдавало кожу, что подумал, что может сойти с ума. — Я заставлю тебя чувствовать себя хорошо, аматус. Он был словно во сне, его тело почти светилось в свете свечей, капли воды казались россыпью бриллиантов на золотисто-бронзовой коже. Его растрёпанные волосы падали на глаза, а улыбки было достаточно, чтобы Каллен остолбенел; губы припухли и покраснели от поцелуев, а глаза сверкали от желания, восхищения и счастья. Он был великолепен с его сверкающими серебристыми глазами и лукавой улыбкой, его руки были нежными и требовательными… и Каллен почувствовал, как его охватывают благоговейный трепет и любовь, недоверие, борющееся с головокружительным блаженством от того факта, что Дориан любит его. Он скользнул руками вверх по бёдрам Дориана, чувствуя головокружение от прикосновения и близости. — Я люблю тебя, — неожиданно выпалил он. — Я люблю тебя, — немедленно ответил Дориан. Его голос был грубым и полным эмоций. Когда он целовал Каллена, его поцелуй был мягче, с меньшим голодом и жаром, но он чувствовал, что каждая клеточка его естества, каждый дюйм тела были наэлектризованы. Взяв руки Каллена, он прижал их к камню, переплетая пальцы и прижимаясь к его коленям. — Я хочу тебя, — выдохнул он. Он целовал его глубоко, медленно, голодно и долго, выпивая его всего, пока не опьянел. Он заскулил, когда Дориан потёрся о него, их члены соприкоснулись, и Дориан воспользовался моментом, чтобы скользнуть языком по его губе, дразня его и разжигая жар, чтобы разгораться сильнее самому. Он чувствовал себя восхитительно уязвимым, когда Дориан крепко прижимал его запястья к краю бассейна, страстно желая, чтобы он взял инициативу в свои руки. — Я тоже хочу тебя, — сказал он дрожащим голосом, когда Дориан оторвался от него. – Я… Эта дверь… она открыта. Я хочу заняться с тобой любовью. Глаза Дориана расширились, и, к удивлению, Каллена, он откинулся назад и оглянулся через плечо… …назад, к настоящей двери. Каллен открыл рот, чтобы поправить его, но Дориан уже отвернулся, прижимая его губы к своим. — Пусть видят, — яростно прошептал он. — Пусть слышат, пусть приходят и смотрят, если хотят. — Дориан… — Возьми меня, — прошептал Дориан на ухо Каллену. — Я хочу, чтобы ты был внутри меня, аматус, и мне всё равно, кто об этом узнает. — Дориан! — О, Создатель. От этих слов его обдало волной жара, заставив застонать. — Я имел в виду… Я имел в виду метафорическую дверь. Дориан замер, и на мгновение Каллен не мог сказать, было ли выражение его лица крайним унижением или полным разочарованием. Удивительно, но, похоже, ни того, ни другого не было, когда Дориан рассмеялся и застонал, уткнувшись лицом в плечо Каллена. — О, чёрт побери, Павус, — рассмеялся он сам над собой, царапая зубами шею Каллена. — Я предпочитаю винить тебя за то, что ты до смешного красив, Резерфорд, и за то, что отвлекаешь меня, стоит тебе раздеться. Однако я остаюсь верен своим словам. Каллен вздрогнул, притягивая его к себе, и крепче прижался к губам Дориана, отчаянно целуя. Их откровенно сексуальные контакты можно было пересчитать по пальцам одной руки, и уж точно не было ничего подобного — Каллен никогда не сталкивался с такой мучительно восхитительной возможностью, как эта, даже с горсткой любовниц, которые были в его жизни до Дориана. Его член пульсировал между ног, потяжелевший и болезненно твёрдый, покачиваясь в воде и жадно реагируя на каждый намёк на контакт с Дорианом. Быть внутри него… Он нежно прикусил губу Дориана, почти нерешительно, когда позволил одной руке осторожно опуститься между ними, нежно сжать яички Дориана, прежде чем скользнуть под них к его заднице; пальцы пробежали вверх и вниз по чувствительной коже. Дориан застонал, звук эхом отразился от камня и тёплых губ Каллена. — Я не хочу причинить тебе боль, — сказал Каллен дрожащим голосом. — Я… Я буду нежен. Последнее, чего бы Дориан хотел — нежности. Он дрожал, такой горячий, что удивлялся, как это его кожа до сих пор не покрылась ожогами. Дориан зарычал ему в шею, облизывая, кусая и посасывая. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня, аматус, — прохрипел он. — Трахни меня, наполни и заставь меня кричать твоё имя. Каллен застонал и прижал трясущийся палец к Дориану, задыхаясь от непристойного звука, который тот издал, и его тепла. Он погрузился глубже, сначала на один сустав, потом дальше, выкручивая и сгибая палец так же, как это делал Дориан, и удивился тому, как Дориан заскулил и заизвивался на нём, пытаясь прижаться сильнее к его руке. Он облизал губы, тяжело дыша. — Ты хочешь ещё? — хрипло спросил он. Создатель, да, он хотел больше. Он хотел, чтобы Каллен погрузился в него, наполнил, открыл и никогда больше не оставлял пустовать. Он не мог сказать ничего более смелого, его голос дрожал от слова «да», и его мышцы дрожали от того, насколько сильным и уязвимым он чувствовал себя, говоря это. Он подрагивал, тяжело дыша и упираясь в плечо Каллена. Он не нуждался в большем ободрении, чем это, нетерпеливо вводя второй палец, покрытый маслами, скользящими по поверхности воды в бассейне; он задохнулся, когда Дориан откинул голову назад с почти гортанным стоном. Это было восхитительно эротично, то, как он двигался и скулил, вода омывала его кожу, оставляя дорожки, которые Каллен хотел проследить языком, его волосы свисали на прикрытые веки, а рот был раскрыт почти непристойно, пока он тяжело дышал, поскуливая. Он был видением, дико сексуальным и прекрасным. Каков был следующий этап подготовки перед тем, как заняться любовью? Дориан, казалось, всегда уделял ему чрезмерное количество времени, скользя пальцами и языком по нему, прежде чем смазать его маслом, которое заставляло его дрожать и извиваться. Принёс ли Дориан с собой масла или… вода облегчит процесс? Создатель, это, вероятно, было тем, что он должен уже знать, как быть разумным взрослым в сексуальных отношениях. — Дориан, — прохрипел он вместо этого, надеясь, что это не оставит его привязанным к какому-то нелепому неумелому рыцарю. — Ты…? …готов? Дориан мурлыкнул, его дыхание отчаянно сбилось, когда он сел на пальцы Каллена. Всё в нём требовало заменить руку Каллена его членом и скакать на нём, как на жеребуе, пока он не наполнится им, но он хотел убедиться, что Каллен полностью распален, прежде чем отпустить себя. Что же это будет за ночь, если он позволить себе лишь мгновенное удовлетворение? С тихим всхлипом — лишь слегка разочарованным, он всё-таки хорошо себя вёл — Дориан отодвинулся от него, целуя Каллена, когда увидел его обеспокоенный взгляд. — Ммм, ещё нет, — подразнил Дориан, изо всех сил стараясь сохранить остатки очарования и озорства, которые не были погребены под искренним энтузиазмом и добротой Каллена. — В конце концов, ты сдержал своё обещание быть хорошим мальчиком. И я хочу сдержать своё быть добрым к тебе. Мурлыкание ласковых слов «хороший мальчик» заставило его сильно вздрогнуть, как и прежде, и Дориан отложил эту крупицу информации на другой день. Момент был упущен так же быстро, как и возник, и Дориан едва не повалил его на край бассейна. Он приподнял Каллена и прижал к стенке, потянувшись вниз, чтобы обхватить его за бёдра и приподнять, чтобы он сел на бортик бассейна. Дыхание Создателя, это было непросто, и Дориан рассмеялся, уткнувшись Каллену в шею, когда услышал ответный дразнящий смешок. — Маги не приспособлены к поднятию тяжестей, а? — Да ладно тебе, — сказал Дориан криво улыбаясь. — Книги могут быть очень тяжёлыми. — Не сомневаюсь. Он поцеловал Каллена прежде, чем тот успел сделать еще какое-то умное замечание, смакуя его тихие стоны возбуждения и удовольствия, когда схватил рукой его член и медленно погладил. Он использовал язык, оглаживая его рот в том же ритме, что и рука на его ноющем члене, и любой смех, который мог бы зародиться в его груди, потонул в томном наплыве удовольствия. Дориану нравилось, как Каллен выглядел, когда доставлял ему удовольствие — нравилось ошеломлённое выражение его полуприкрытых глаз, движение губ, приоткрытых и дрожащих, то, как его кудри стали влажными от пота, так тщательно скрываемые от посторонних глаз большую часть времени, что это было похоже на его собственный маленький секрет, его личный Каллен. Ещё больше ему нравились тихие звуки, которые он издавал, всхлипы, стоны и вздохи, от которых, покалывая, горела кожа. Он целовал и кусал тело Каллена от губ до самого живота, оставляя маленькие красные отметины на его бледной коже, его собственный пульсирующий член скользил под водой, когда он переместился губами между бедер Каллена и прижался зубами к чувствительной коже. Каллен выгибался от каждого укуса, словно безмолвно умолял его о каждом следе, и Дориан был счастлив подчиниться. Дразня, он дышал на головку его члена, бросая взгляд на тело Каллена и ухмыляясь от отчаяния в его взгляде. — Не могу представить, чего ты хочешь сейчас, аматус. Каллен прикусил губу и застонал — нет, он не стонал, он хныкал, этот звук был таким беспомощным, таким нуждающимся, что Дориану показалось, что он опьянён. — Прошу! — хрипло прошептал Каллен, поколебавшись, и добавил: — Ты сказал, что я хорошо себя вёл. И вот снова — призыв к похвале. Дориан собирался повеселиться с этим в один прекрасный день… Дориан обхватил губами головку члена, проводя языком по щели, и слизнул жемчужную жидкость, собравшуюся на кончике. Он был хорош на вкус, и Дориан застонал, когда голова Каллена откинулась назад в отчаянном рыдании, и скользнул ртом чуть ниже. Он почувствовал биение пульса Каллена во рту и опустился вниз, жадно посасывая его. Был ли он когда-нибудь голоден больше, чем в этот момент? Дориан сомневался, что это вообще возможно; каждый малюсенький атом, каждая клеточка его тела, казалось, вибрировали. Его ногти впились в бёдра Каллена, когда он сосал его член, а глаза поднялись, чтобы наблюдать за любым изменением в изящном выражении его лица. Каллен отчаянно застонал, этот звук непристойно отозвался эхом в пещере и заставил его покраснеть ещё сильнее, когда собственные беспричинные вскрики отскакивали от них; невозможно было не любить его ещё больше за его самозабвенность, не тогда, когда Дориан склонился между его бёдер и смотрел на него, мокрый, с зачёсанными назад волосами, вода стекала по его великолепной груди, а его восхитительный рот содрогался от звуков, которые заставляли его собственный член напрягаться ещё сильнее. Он заскреб ногами по скользкому полу, одна из них уперлась в спину Дориана, чтобы притянуть его ближе. Он был таким горячим по сравнению с прохладным камнем, на котором сидел, и контраст между холодящим открытым воздухом и жаром от ног Каллена, когда они закинулись на его плечи, был восхитительным. С каждым размашистым дразнящим движением языка, всасывая, он двигался вверх и вниз с возрастающей скоростью, задыхался и стонал; звук становился выше, когда Дориан убеждал его откинуться назад, на локти, чтобы дать ему лучший доступ. Скользкий палец скользнул в него довольно незаметно, без предисловий или поддразниваний, и Дориан быстро приноровился к ритму рта, скользя внутрь и наружу. Дориан лизнул нижнюю часть члена Каллена, нежно проводя носом по нему, и взял яйца в рот, мягко потягивая. — Я люблю тебя, — прохрипел Дориан, снова целуя и покусывая внутреннюю сторону бедра Каллена, прежде чем вернуться к члену и заглотить его до самого горла. Теперь дыхание Каллена участилось, пальцы ног прижались к спине Дориана, голова откинулась назад, глаза закрылись, когда он попытался сосредоточиться на чём-нибудь, кроме плотного, влажного жара рта Дориана, обхватывающего его, или ловкого пальца, который трахал его в такт извивающемуся языку. — Я люблю… я люблю тебя, Дориан, — задыхаясь, проговорил он, вскидывая бёдра над камнем. — Я не могу… ах, я не буду… ах, стой, Дориан, ты должен остановиться, я не могу… — Он зарылся пальцами в волосы Дориана и оттащил от себя, всхлипывая, когда Дориан в последний раз не спеша провёл языком по головке его члена. — Мне нужна передышка, — пробормотал он, голос его дрожал; он несколько раз сглотнул, пытаясь подавить волну жара в животе. Дориан потёр внутреннюю сторону его бёдер, оставляя маленькие поцелуи, которые обжигали кожу. — Скажи мне, что тебе нужно, — произнёс он хриплым и грубым голосом, идущим глубоко из его горла. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо, аматус. Каллен нерешительно рассмеялся, его лицо покраснело. — Ты заставляешь меня чувствовать себя слишком хорошо, — сказал он, притягивая Дориана к себе, чтобы жадно поцеловать его, соскальзывая с выступа и притягивая в свои объятия. Он слабо сопротивлялся, слегка отталкивая его. — Дай мне минутку, — задыхаясь произнёс он, быстро пробираясь через воду, туда, где лежали сложенные стопкой полотенца. Он с минуту рылся в них, после торжествующе воскликнул: «Ага!» — и снова повернулся к нему с тёмной баночкой в руках. Каллен был безжалостно рад видеть, как дрожат его руки, когда он снял крышку и погрузил пальцы внутрь, вытаскивая их, покрытые густой, почти липкой субстанцией. — В воде она так легко не смоется, — объяснил он. — Умно, правда? В ответ он подтащил его ближе, прижав губы к своим, и забрал склянку из его рук, погружая свою руку в мазь. — Пожалуйста, — взмолился Дориан, уже не притворяясь спокойным. — Возьми меня, аматус. Я хочу тебя. Каллен нащупал выступ позади себя, чуть не свалившись в бассейн в спешке, и потащил Дориана за собой; они оба задыхались от смеха между поцелуями, когда Каллен почти растянулся на высокой каменной скамье, подтянув Дориана к себе на колени, когда сам поспешно сел. Он провёл свободной рукой вверх-вниз по его спине, притягивая вплотную к себе, стремясь коснуться везде и сразу — его бёдра особенно манили прикоснуться, скользя пальцами вверх, а затем к изгибу задницы. — Да? — снова поддразнил он, его рука скользнула между ними, чтобы прижать скользкие пальцы к дырочке Дориана. У него перехватило дыхание, и он крепче обхватил руками его шею. — Каллен, — прошептал он, прижимаясь к нему, отчаянно желая почувствовать его; ближе, теснее. — Трахни меня, — прорычал Дориан ему на ухо. — Не… не дразни меня, Каллен. — Кажется, у тебя никогда не было проблем с тем, чтобы дразнить меня, — выдохнул Каллен, погружая палец в задницу Дориана лишь раз, сразу же слыша, как рычание превращается в отчаянный скулёж. Но у него не хватало терпения продолжать в том же духе, и через мгновение он высвободил руку, вместо этого взявшись за свой член и прижав к нему, растирая смазку по всей длине. — Посмотри на меня, — хрипло сказал он, выжидая, пока Дориан прижмётся лбом к его лбу — его глаза были смутно безумными — прежде чем потянуть Дориана вниз, чтобы потереться членом между его ягодиц. Эти команды возбуждали его так сильно, что он был немного ошеломлён; иногда он забывал, что он, в конце концов, командующий силами Инквизиции. Его слова, его голос и его присутствие подстёгивали целую армию, так почему бы ему не трепетать, когда то же самое чувство появлялось в присутствии этого мужчины? Дориан был всего лишь человеком, безумно и отчаянно влюблённым в него, так почему он не должен дрожать, когда Каллен так говорит? — Аматус, — выдохнул он, его кожа покрылась восхитительными мурашками, в животе росло горячее напряжение. Он ещё крепче обхватил шею Каллена, тяжело дыша ему в рот. — Ммм, да, — прошептал он, его голос дрогнул, когда Каллен насмешливо подтолкнул его. — Да, возьми меня. Я весь твой. Каллен поцеловал его медленно, мягко и одурманивающе, посасывая верхнюю губу и проводя языком по обеим; это было намного более сдержано, чем он ожидал от себя, честно говоря, он так долго мечтал об этом моменте. Но он не хотел спешить или поддаваться нетерпению только для того, чтобы забыться на мгновение и всё испортить. Он хотел смыть боль от своих необдуманных слов и долгих недель разлуки; он хотел, чтобы это мгновение длилось вечность, или, по крайней мере, создавая воспоминания, которые будут длиться долго. Поэтому он целовал его долго, целовал до тех пор, пока у них обоих не перехватило дыхание, пока Дориан не задрожал в его объятиях, и Каллен был благодарен за то, что вода сделала его легче, за то, что он сидел, потому что у него была настолько лёгкая голова, что не осталось сил стоять. — Дориан, — прошептал он, целуя и выдыхая его имя в губы; он отодвинулся достаточно далеко, чтобы Дориан смог перевести дыхание. Его прекрасные серые глаза были ошеломленно открытыми и затуманены желанием, а тёмные ресницы трепетали. Он был необыкновенным человеком. — Дориан, — повторил он и, крепко держа свой член, осторожно притянул Дориана к себе, не сводя с него пристального взгляда и медленно входя в него. Рот Дориана приоткрылся, и через мгновение из него вырвался сдавленный всхлип; его пальцы впились в плечи так сильно, что Каллен застонал от этого ощущения. Он старался сохранять спокойствие, двигаться медленно и осторожно на случай, если Дориану будет больно, но он был так нетерпелив и отчаян, что хотел полностью погрузиться в него, хотел насытиться, удовлетвориться и погрузиться в него как можно глубже. Он потянул его вниз, и в тот момент, когда Дориан опустил бёдра, они оба вздрогнули, когда Каллен вошёл в него так глубоко, как только мог. Прошло мгновение, потом ещё одно, но между ними не было никакого движения. Дориан распахнул рот, как будто задыхался, но он просто застыл на месте. Каллен уставился на него своими потемневшими янтарными глазами, приоткрыв рот, а его волосы были такими растрёпанными, что в них можно было запутаться пальцами. Его поразило то, как сильно он его любит и нуждается в нём. И как был он потерян без него. Первое движение вверх-вниз заставило их обоих застонать, но Дориан был чертовски нетерпелив, ожидая большего. Он задавал ритм на собственных условиях, двигая бёдрами; ему не потребовалось много времени, чтобы потерять чувство потока, и вместо этого позволить страстному безумию поглотить себя. Дориан скакал на нём самозабвенно, не заботясь о том, какой шум они производили, видел ли кто-нибудь, каким злым или диким демоном он мог выглядеть в глазах Каллена. Его пальцы запутались в волосах Каллена, когда он подпрыгивал вверх и вниз на его члене, его тело медленно напрягалось, как идеальная пружина. Каллен застонал, прижав ладони к спине Дориана и прижимая его к себе. Он был совершенен, горяч и напряжён, когда скакал на нём, его голова кружилась, удовольствие поднималось горячим огнём всё выше и выше. — Дориан, — выдохнул он, покачивая бёдрами в такт этому отчаянному ритму. Он отстранился достаточно, ровно настолько, чтобы встретиться с его взглядом, и поднял руку, чтобы коснуться щеки. — Аматус, — сказал он, наблюдая, как глаза Дориана расширились от удивления, услышав нежные, ласковые слова. У него был ужасный акцент. Если бы он пошёл в Каринус и заговорил таким тоном, они бы улыбнулись ему своими милыми губами и рассмеялись, как только он бы оказался вне пределов слышимости. Но, конечно, сердцу Дориана было всё равно, с каким акцентом он говорит или как он произносит это ласковое обращение; всё, что его волновало — это то, что он произносит его, что Каллен любит его, что он произносит иностранное слово на незнакомом ему языке только ради него. Это было слово, которое он, как убедил себя сам, никогда не услышит, и его сердце было готово разорваться, услышав его от единственного человека, от которого его было услышать важнее всего. Дориан поцеловал его, почти пробуя слово на вкус, его губы покалывало под чужими губами. — Создатель, — выдохнул он. Он произнёс имя Каллена так, словно это была молитва, достаточно громко, чтобы оно эхом отозвалось в голосе. Его пальцы вцепились в кудри, потянув так сильно, что Каллен снова застонал. — Умоляю, — почти всхлипнул он, — Каллен, да. Он поцеловал его и рукой скользнул к затылку, прижимая к себе, и он поцеловал его так, словно от этого зависела его жизнь. Он не мог думать о жизни без Дориана, без его смеха, без его остроумных шуток, без его прикосновений. Вода выплескивалась и плескалась вокруг них, звук был почти порнографическим, и их стоны и всхлипы эхом разносились в каменной пещере, хором звуков, которые воспламеняли кровь. Жар волной поднимался в нём всё выше, его яйца поджимались, когда он приближался к краю, и он потянулся вниз между ними, чтобы взять член Дориана, где он тёрся о его живот, пытаясь подстроиться под всё более неустойчивый ритм Дориана, когда он водил рукой вверх и вниз по бархатистой твёрдости. — Аматус, — снова пробормотал он, слово всё ещё неуклюже вертелось на языке. Он усилил хватку, сжимая его член так, как нравилось ему самому. — Дориан, я хочу, чтобы ты кончил со мной. Дориан никогда не испытывал восторга от любовника до Каллена. Он никогда не чувствовал себя таким зачарованным и очарованным, как сейчас, глядя в глаза Каллена, чувствуя его дыхание на своих губах, а пульсацию внутри. Создатель, но он любил его. Когда оргазм нарастал в нём, чувствовалась восхитительная боль, почти острая под кожей и глубоко в животе. Он попытался что-то сказать, что-то вроде подтверждения или имени Каллена — хотя в тот момент он не был уверен, есть ли между ними разница, — но всё, что Дориан мог сделать, это скулить, стонать и скакать на Каллене быстрее, прежде чем выгнуть спину и плюхнуться в воду. Он всхлипывал имя Каллена, дрожа всем телом и прижимаясь лбом к его лбу. Освобождение Дориана — выражение уязвимой отчаянной радости в его глазах, то, как пальцы сжались в волосах, то, как его тело крепко и плотно прижалось к нему — достаточно, чтобы подтолкнуть Каллена к краю, и его имя едва слетело с губ Дориана, прежде чем он почувствовал, что кончает. Его ноги с силой вдавились в гладкие каменные стенки бассейна, бёдра дёрнулись вверх, и, когда Дориан прижался лбом к Каллену, он наклонился вперёд и поцеловал его, чуть всхлипывая, когда он глубоко погрузился в него и кончил. — Я люблю тебя, — простонал он, слова перетекли в стон, когда судороги удовольствия прокатились по телу. Дориан прижался лицом к горлу Каллена, осыпая его гладкую кожу крошечными поцелуями приоткрытым ртом. Он был наполнен им, всеми мыслимыми способами, и он не хотел двигаться, не хотел, чтобы между ними был хотя бы дюйм. Он сказал то же самое, тихое бормотание в раскрасневшуюся кожу Каллена, и тот рассмеялся, крепче обнимая его. — Te amo, — прошептал Дориан, и если Кален не знал, что означают эти слова, то понял, когда Дориан поднял голову и встретился с ним взглядом, когда он поцеловал его в губы и обхватил лицо руками. — Te amo, — повторил Дориан, его серые глаза были мягкими и ласковыми, как небо после шторма. «Или перед», — с тёплой дрожью подумал Каллен. — Я тоже тебя люблю, — сказал Каллен и, когда Дориан поцеловал его, прошептал его имя, словно молитву.***
Моя дорогая Мэй, Счастлив сообщить, у меня здесь много друзей. Так вот, мне кажется, я даже могу услышать твои подозрения отсюда, и я хочу, чтобы ты знала, ни один из них не связан со мной никакими финансовыми обязательствами. Я нахожу их общество весьма странным, чему ты, вероятно, не удивишься; к сожалению, я никогда не осмелюсь быть весьма популярным юношей и, осмелюсь сказать, до сих пор не скрываюсь, оставаясь на виду у всех, но у меня есть друзья, и они заботятся обо мне, как и я о них. Дориан сделал паузу в своём письме, думая о том, как Варрик потянулся к нему, хотя было бы проще оставить его наедине с одиночеством и упрямством. Он подумал о Наме, которая иногда приносила ему чай и закуски, когда он работал в предрассветные часы. О Соласе, который разделял с ним страстные споры и обсуждал магические теории, пока солнце не освещало небо, и он робко возвращался к своим книгам, краскам, паутине и прогулкам в Тени. О Вивьен, которая дразнила его, у которой, казалось, был острый, как кинжал, язык, но глаза были мягкими; которая спрашивала о нём, когда он боролся. О Коуле, который видел больше, чем говорил, а говорил больше, чем следовало. Но кто заглянул в него и увидел что-то хорошее и благородное, кто сказал ему продолжать попытки. Он обзавёлся друзьями, какими бы разными и странными они ни были, и он любил их. Есть один, с которым мне особенно нравится проводить время. К сожалению, должен сказать, что я очень привязался к этому человеку. Он ферелденец — и я чувствую твоё неодобрение по всей дороге от Каринуса, Мэй, молчи — и командующий силами Инквизиции. В конце концов, я никогда не верил в то, что мои амбиции будут меньше. Но он хороший человек, Мэй, и я… Дориан снова перестал писать. Он подумал о Каллене, замёрзшем, дрожащем, с бледными губами и красным от холода и ветра лицом. Он нуждался в тепле и чём-то ещё. В том, чего ни один из них не ожидал, но оба втайне жаждали: привязанность и близость. Каллен снял доспехи и доверился Дориану всеми хрупкими, уязвимыми и важными частями души. Он думал о Каллене, притягивающем его к себе, танцующим с ним в темноте, шепчущем на ухо ласковые слова, чтобы заставить его смеяться. Ночные кошмары, Тень и тьма стояли между ними, но ничто не могло разлучить их. Бездна поглотила его, а Каллен ждал — с другой стороны. …люблю его. Его зовут Каллен Стентон Резерфорд, и я люблю его. — И я люблю его, — с улыбкой произнёс Дориан.end