1
Изогнутая костяная игла неаккуратно дырявила светлую ткань – то ли дело тонкие иглы искусных инмерийских портних, которые ухитрялись штопать так, что и шва не видно. Но Лирэй, разумеется, был не в том положении, чтобы жаловаться на неудобство. Ирр-Орлессану стоило огромных усилий переступить через принципы и попросить у Руанны иголку с ниткой, чтобы починить рваную рубаху. Поначалу Лирэй рассчитывал обойтись без штопки, но, развернув скомканную ткань, убедился, что надеть её невозможно: знахарка, не желая протаскивать сломанную руку через рукав, разрезала его до самого ворота. Что избавило иверина от лишних мучений, но зато позже поставило перед сложным выбором. В Кодексе Айна сказано, что просить врага ни о чём нельзя. И прежде это казалось Ирр-Орлессану правильным, ведь попросить – значит проявить слабость и дать повод себя унизить. Но при этом Лирэй всегда представлял айна, который готов с достоинством принять смерть, не умоляя о пощаде, или молча страдает от тяжёлой раны, ничем не выдавая своих мучений, и это поведение представлялось ему по-прежнему единственно верным, позволяющим не уронить своей чести. Но если речь не о смерти и мучениях, а всего лишь о швейных принадлежностях? Лирэй долго колебался, но в итоге решил, что ходить в драном тряпье или вовсе без оного тоже не очень-то достойно. Руанна, вопреки его опасениям, принесла нужное без лишних вопросов, не увидев в том ни слабости, ни повода для насмешки. Отчасти Ирр-Орлессана утешало то, что его сомнительный поступок обошёлся без свидетелей: Хильван счёл себя достаточно здоровым, чтобы уйти, несмотря на настойчивые уговоры знахарки отлежаться ещё пару дней, а больше в клане за последние дни никто тяжело не захворал. И Полуночная Роза тоже больше не приходила – ни пока Хильван ещё находился под присмотром знахарки, ни, тем более, после. Двое суток со времени знакомства с ней и её вспыльчивым кавалером иверин провалялся в горячке, и весь следующий день тоже прошёл впустую – болезнь высосала все силы, иверин лежал пластом, и даже поход до нужника превращался в подвиг. Сегодня Лирэя особенно сильно мучали кашель и жжение в груди, и голос больше походил на хрип – обычные, по словам знахарки, симптомы пещерной лихорадки – но всё же он уже достаточно оправился, чтобы вновь основательно задуматься о своём положении, и теперь на его душе, казалось, лежала вся тяжесть горной гряды, укрывающей подземный лабиринт. Первые дни походили на кошмарный сон и вспоминались будто подёрнутыми дымкой. Разум не был готов к такому повороту событий и отказывался принять происходящее. Легко поверить, когда что-то непоправимое и страшное случается с каким-нибудь незнакомцем, и очень сложно – когда оно случается с тобой. Такой несправедливости просто не могло произойти с Ирр-Орлессаном! Он должен был избежать всех опасностей и вернуться домой, а не застрять в подземельях на неопределённый срок, став пешкой в чужой игре. Но постепенно под напором обстоятельств разум сдался и признал очевидное. Сейчас Лирэй уже не испытывал того леденящего, выворачивающего наизнанку ужаса, как в первый день, и всё же в одном кошмар был милосерднее яви – в самой его сути всегда скрывается надежда на пробуждение. Окончательно поверив в то, что всё это происходит с ним на самом деле, Лирэй лишился этой призрачной надежды. Пусть явь, в которую он угодил, хуже иного кошмара, но теперь иверин отчётливо понимал – пробуждения не будет. Мало что для айна настолько унизительно, как попасть в плен, куда Ирр-Орлессан, к тому же, угодил самым нелепым и обидным образом – в беспамятстве, не имея возможности сопротивляться. Если бы он потерял сознание от полученных в бою ран, поражение не было бы таким позорным, но он даже не вступал с тарами в бой! Уже за одно это все будут считать его трусом. И как будто этого мало, сегодня Руанна упомянула, что добытчики – так тары называли тех, кто разбойничал в Инмери, – отловили какого-то мальчишку-иверина и передали ему оружие Лирэя вместе с приглашением на переговоры. Знахарка, наверное, рассчитывала приободрить инмерийца, но получилось ровно наоборот – известие стало для него ещё одним ударом, выбившим его из с трудом обретённого хрупкого равновесия. Иверин словно бы падал в пропасть – а она становилась ещё глубже. Он с болезненной ясностью представил, как меч попадает в руки кому-нибудь из айнов, и тот озадаченно хмурится, не находя эмблемы рода на привычном месте, и понимает... До сих пор Ирр-Орлессану удавалось скрывать ото всех изъян своего меча, пряча его под плащом или накидкой, или отворачиваясь и уходя – от тех, с кем мог бы завязать дружбу. Словно незримый барьер, эта отсутствующая гравировка стояла между ним и прочими айнами, и как бы Лирэй ни старался держаться с ними на равных, в глубине души никогда себя равным не чувствовал, словно был в нём фатальный, непоправимый изъян – а может, и в самом деле был, ведь не зря же Ирдан Оруэн Ирр-Орлессан всегда оставался недоволен Лирэем. Отсутствие родовой эмблемы на мече – знак того, что отец не считает сына достойным рода... Воспоминание о дне совершеннолетия до сих пор отзывалось в душе Лирэя острой болью и обидой. В тот день младший Ирр-Орлессан с замиранием сердца ступил в Зал Славы, готовый, как и полагается, принять айнское оружие из рук отца. Ирр Ирдан находился в зале один, что удивило Лирэя – он ожидал, что отец соберёт всех айнов в Даэне, и лишь позже понял, почему тот предпочёл никого не звать. Орлессанский ирлес, гордый и непреклонный, стоял посередине зала, в точности на выжженной на паркете эмблеме, заключённой в круг. Свет из распахнутых по летнему времени окон струился сквозь его золотистые волосы, едва тронутые сединой, и вдребезги разбивался о резкие, словно высеченные из мрамора, черты лица. Лирэй приблизился и опустился на колени, от волнения у него пересохло в горле и он боялся, что забудет нужные слова, хотя и затвердил их накрепко. – Ты достиг совершеннолетия, сын, – холодно сказал ирр Ирдан. – Пришло время вручить тебе меч, которым ты будешь сражаться во славу рода Ирр-Орлессан и Инмери. Ты получишь то оружие, которого достоин. Лирэй с благоговением, бережно принял меч в простых строгих ножнах из рук главы своего рода, без запинки проговорил освящённые вековыми традициями слова благодарности и принёс клятву верного служения. Но внезапно пальцы его, сомкнувшиеся на рукояти, не нащупали обязательной для айнского меча эмблемы. Выкованный орлессанским кузнецом, он был остёр и прочен, но ничем не отличался от оружия любого тимира, воина-ксана. Меч-пустышка. Не поверив пальцам, младший Ирр-Орлессан обшарил рукоять глазами, убедился, что ошибки нет, и вскинул на отца растерянный и полный недоумения взгляд, всё ещё не в силах поверить, что тот мог поступить настолько жестоко, но отец на него уже не смотрел – ушёл не оборачиваясь, оставив сына наедине с подарком и обманутыми надеждами. Стоя в коленопреклонённой позе, Лирэй застыл, неловко держа в подрагивающих руках оружие, которым нельзя не то что гордиться, но и показать никому без стыда, и не знал, что делать дальше. Совершеннолетие – самый важный день в жизни каждого юного айна, день, когда он получает настоящее оружие и отныне считается взрослым, полноправным представителем рода, о чём и свидетельствует узор на стали. Младший Ирр-Орлессан не рассчитывал, что отец отдаст ему под командование отряд, как Элайну, но надеялся хотя бы услышать доброе напутствие, получить подтверждение, что отец всё ещё в него верит. Но ирр Ирдан с присущей ему бескомпромиссностью указал Лирэю на то место, которое он заслуживает. Знаменательный день, которого он ждал с таким нетерпением, был безнадёжно испорчен, и над будущим Лирэя, над всей его радостной и трепетной готовностью хранить и приумножать честь рода и служить своей стране повисла гнетущая и тревожная тень. Снаружи, во дворе, шелестели на ветру вековые дубы, доносились радостные визги играющей ксанской малышни, и солнечное пятно медленно ползло вдоль отмечающих время черт на полу, а Лирэй потерянно думал о том, что совершеннолетие случается только один раз в жизни, и второго такого дня у него не будет никогда, и в то время, как для каждого айна это одно из самых счастливых событий в жизни, Лирэй будет вспоминать его со стыдом... В конце концов он тяжело поднялся и поспешил в свою комнату, ссутулившись и стараясь ни с кем не встречаться взглядом. За окном раздалось ржание и стук копыт – ирр Ирдан уезжал из Даэна вместе с ирром Элайном, словно бы подчёркивая, что, как и прежде, ирру Лирэю рядом с отцом и братом не место. Отправив младшего сына на поиски тарского убежища, отец дал ему возможность проявить себя и заслужить настоящий, айнский меч. Но Лирэй не только не выполнил задание, но и «отличился» так, что хуже не придумаешь... Теперь все, от арла до самого последнего ирлина узнают, что младший сын ирра Ирдана попал в плен и лишился оружия, и о мече без эмблемы узнают тоже. Может быть, отец и не хотел огласки, но Лирэй всё испортил... А исправить это уже нельзя. Оружие покинуло подземелье, и рано или поздно попадёт к айнам. Иверин затянул последний узел, с трудом оборвал конец нити, которая оказалась на удивление крепкой, и надел рубаху. В ней он почувствовал себя чуточку увереннее – её сшили дома, в Даэн-Орлессане, и её украшала эмблема, говорившая о том, что Лирэй, несмотря ни на что, всё ещё принадлежит роду Ирр-Орлессанов. В Травнике кто-то отчаянно ругался и на все корки честил каких-то ползунов – вероятно, подземных тварей, которые его ранили. Поэтому Лирэй воспользовался вторым выходом из Лёжки, которым ушла женщина, требовавшая от Хильвана выполнения уговора. Иверин и сам не знал, что ищет, но не мог больше оставаться наедине с гложущими его мыслями и воспоминаниями. Он должен найти выход из этой подземной ловушки! Внутренний голос едва слышно нашёптывал, что всё это бесполезно и что если даже Лирэй вернётся, то уже ничем и никогда вину перед отцом и родом не загладит, но Ирр-Орлессан прилагал все усилия, чтобы этого голоса не слышать. Иначе просто не имело смысла жить.2
Как и ожидалось, узкий лаз вывел Лирэя прямиком в освещённый синьками извилистый тоннель, однозначно говоривший о том, что иверин всё ещё находится в пределах аурранского посёлка. Снаружи над лазом был высечен ровный треугольник – такой же, какой Лирэй уже видел не раз, углом вверх. Похоже, тары отмечали им каждый вход и каждую развилку. На полосатых стенах, напоминавших слоёное тесто, некрасивыми, свалявшимися клубками что-то росло, пол имел небольшой уклон вправо. Оба конца тоннеля терялись в неизвестности за поворотами. Поколебавшись, иверин выбрал левое направление, которое уходило вверх, и тем самым давало хотя бы иллюзию приближения к выходу. Но тоннель становился всё темнее и скоро кончился – дальнейший путь преграждала толстая железная решётка, а за ней проход был плотно завален камнями. Тупик. Такой же основательный, как тот, в который уткнулась жизнь Лирэя. А ведь до свободы, возможно, всего несколько шагов... По крайней мере, до свободы от унизительного тарского плена. Ирр-Орлессан подошёл ближе, провёл рукой по толстым, покрытым ржавчиной прутьям, очертания которых едва проступали во мраке, подёргал, но тщетно – решётка не сдвинулась ни на волосок. Нет, лёгкого пути ожидать не стоит, тары запечатали свой посёлок на совесть – вручную, без инструмента ничего не сделать, иначе зачем нужны охраняемые ворота? Мастер Гилжит говорил, что все тоннели ведут изнутри горы наружу, значит, если выбрать верное направление, то рано или поздно выйдешь наверх. Вот только какое направление верное? Лирэй уже достаточно насмотрелся на подземные ходы и знал, что они опускаются и поднимаются самым непредсказуемым образом, а потому уклон на одном из участков ещё ни о чём не говорит. Так что неизвестно, что ждало бы иверина на той стороне – путь наверх или неведомые глубины подземного лабиринта. Постояв ещё немного возле тупика, Лирэй неохотно повернул назад, но в лазарет не пошёл, а миновал его и отправился дальше, с трудом подавив приступ кашля – не хотелось быть услышанным. Иверин понимал, что рано или поздно на кого-нибудь наткнётся, но, поскольку он нужен тарам, за свою жизнь можно пока не опасаться. Впрочем, кое-кому лучше вовсе не попадаться на глаза – например, тому самоуверенному воину в увешанной металлическими кольцами тунике, который считал, что инмерийца нужно уморить голодом. На пол шлёпнулся крупный светящийся жук и зашевелил лапками, силясь перевернуться. За прошедшие дни к их копошению над головой Лирэй уже попривык и не вздрагивал всякий раз, когда один из них неожиданно падал. Иверин хотел было пройти мимо, но потом, повинуясь внезапному импульсу, подобрал его и посадил обратно к сородичам, среди которых он тут же затерялся. Если бы кто-нибудь так же помог самому Лирэю... Светящиеся жуки, которых тары звали синьками, образовывали на потолке чёткие извилистые линии, говорившие о том, что кто-то совсем недавно их кормил и нарочно фигурно размазал корм. Подобную «живопись» иверин уже наблюдал в Лёжке пару дней назад, когда вооружённые длинными палками подростки, хихикая и толкаясь, рисовали на потолке кошмарную рожу с улыбкой от уха до уха. Руанна потом здорово ругалась, но подростки успели сбежать до её появления. Около суток синьки придерживались контуров рисунка, потом снова расползлись. Тоннель, подтверждая непредсказуемость подземных дорог, резко устремился вверх, щербатые ступени вывели к крестообразной развилке. То ли мастер Гилжит ошибался, то ли тоннели шли к поверхности окольными путями, петляя и путаясь. Лирэй вновь упрямо выбрал подъём и двинулся к черневшему впереди круглому входу в какую-то пещеру. Но тут его остановили – и совсем не так, как он ожидал. Из-за поворота на него с визгом налетела ватага детей, совсем мелких, не старше шести лет, чумазых, в длинных рубашках и потрёпанных кожаных сандалиях, некоторые сжимали в кулачках игрушечные деревянные кинжальчики. Десяток тарят, ни один из которых не доставал иверину даже до пояса, окружили Лирэя со всех сторон. – Стой, белый враг! – выкрикнул мелкий мальчишка с пучком волос на макушке, подкрепляя свои слова тычком деревянным кинжалом иверину в бедро – самую высокую точку, до которой позволял дотянуться его рост. Иверин замер, словно утёс посреди чёрного озера. Прежде он никогда не видел совсем маленьких «крысят», да и никто из ныне живущих инмерийцев не видел, потому что, понятное дело, в набеги их не брали, отчего казалось, будто тары сразу появляются на свет взрослыми безжалостными разбойниками. Никакой реальной опасности тарята не представляли, но столпились так плотно, что Лирэй опасался, двинувшись с места, кого-нибудь из них случайно опрокинуть. – Сдавайся! Сейчас мы будем тебя грабить! – другой мальчишка, как две капли воды похожий на первого – даже штаны порваны в тех же местах, – тоже нацелил на иверина острие деревянного кинжала. Круглолицая девочка, постарше и повыше ростом, возразила с неожиданной рассудительностью: – Но мы не можем его ограбить – у него ничего нет. Мальчики посмотрели на неё недовольно и обиженно – надо же было испортить игру! – но аргумент был весомый. Они призадумались, одинаково нахмурившись и сопя от усердия. Совсем мелкий тарёнок – непонятно, то ли девочка, то ли мальчик – принялся сосредоточенно ковырять грязными ногтями прошитую на отвороте правого сапога эмблему Ирр-Орлессанов. Лирэй осторожно отступил на полшага в сторону, думая о том, как бы теперь отвязаться от этого «крысиного выводка». Бегать от них по посёлку не входило в его планы. Впрочем, плана-то у него как раз никакого и не было, и вместо досады проклюнулось любопытство: что они придумают? Мальчишка, выполнявший роль вожака малолетней шайки заявил: – Тогда мы возьмём тебя в плен! – Боюсь, вы опоздали, – ответил Лирэй, невесело усмехнувшись. – Ваши старшие родичи уже меня поймали, и я у них в плену. На чумазых лицах отразились настолько неподдельные обида и разочарование, что Лирэй сжалился и добавил: – Но я от них сбежал, потому что за мной плохо следили, а вы проявили похвальную бдительность и перехватили меня прежде, чем я успел добраться до выхода и напасть на стражей. Эти слова вызвали у малышни бурю восторга, и, глядя на них, Лирэй и сам невольно улыбнулся. Предводитель шайки вновь наставил на иверина кинжал и спросил, стараясь выглядеть грозно: – Так ты сдаёшься, белый враг? Похоже, слово «хорёк» тарёнок то ли не знал, то ли забыл. – Сдаюсь, сдаюсь! – по-прежнему улыбаясь, Лирэй выставил перед собой здоровую руку ладонью наружу. – Вас много, а я один, мне с вами не справиться. Вообще-то у Ирр-Орлессана, как и у всех в семье, волосы были не белые, а имели тот особенный оттенок, схожий с цветом солнечного луча в зимний день, который без всяких эмблем и татуировок выдаёт чистокровного потомка древнего айнского рода. Но для черноволосых таров, наверное, всё, что не чёрное, то белое. По-настоящему белой у них даже седина не была: с возрастом они обзаводились серебристо-пепельными прядями – в отличие от айнов, у которых прожитые годы начисто вымывали из волос цвет, оставляя их снежно-белыми. Пока Лирэй размышлял об этих отличиях, между детьми разгорелся бурный спор о том, куда вести захваченного инмерийца. Прислушавшись к ним, он осознал, что порыв, заставивший его уйти из лазарета, иссяк. В самом деле, что он надеется найти или сделать? Его не сторожат именно потому, что из посёлка ему некуда деваться. От лежащей наверху Инмери его отделяет огромная толща скальной породы, источенная временем, водой и, если верить мастеру Гилжиту, гигантскими «червями». Да и не прорваться туда через ворота в одиночку, без оружия, а здешние стражи едва ли спят на посту даже ночью – не при таких «соседях», которые обитают за пределами посёлка. Пожалуй, лучше вернуться назад, пока он, в самом деле, не встретил кого-нибудь из тех, кому инмериец в тарском посёлке стоит поперёк горла. Как бы заставить увлёкшуюся малышню проводить пленника в лазарет? Разыграть болезнь? Тут и разыгрывать не нужно – иверин без всякого притворства разразился кашлем, ещё больше обдирая нещадно саднящее горло. Тем временем тарята решили вести пленника на склад, упоминание о котором Лирэя заинтересовало. Возвращаться сразу в лазарет всё-таки не хотелось – это означало бы признать бесполезность и бессмысленность сегодняшей вылазки. Почему бы не выяснить, что тары хранят на складе? Вдруг всё-таки удастся найти способ сбежать из аурранского посёлка? Тогда понадобится кое-что с собой взять в дорогу. Поэтому иверин не стал переубеждать тарят и позволил бойкой и самоуверенной ватаге повести себя куда-то наверх, не без интереса за ними наблюдая. Они не походили на детей-иверинов – ни на пугливых, как дикие зверьки, ксанов, ни на воспитанных и почтительных ко взрослым айнов. Мальчики и девочки были одеты одинаково, и отличить их друг от друга, кроме как по голосам, удавалось не сразу. Они одинаково галдели, пихались, размахивали игрушечным оружием, и девочки ни в чём не уступали мальчикам. У инмерийцев дело обстояло иначе: дети разного пола воспитывались по-разному, по-разному одевались и стригли волосы, особенно сильно разница проявлялась у айнов, где мальчики готовились стать воинами, а девочки – хранительницами домашнего очага. Кроме того, айнским детям прививались хорошие манеры и сдержанность. Тарятам же, похоже, само понятие воспитания было чуждо – настоящая дикая орда, неуправляемая и свободная. Неужели никто из взрослых за ними не следит? Оказалось – следили, да не уследили. Они не прошли и пары десятков шагов, как их догнала запыхавшаяся женщина, похожая на Руанну, но постарше, в зелёной шерстяной накидке, расшитой серебряными нитями – тоже, надо думать, инмерийской, краденой. Следом показалась ещё одна тара – она прихрамывала на левую ногу и потому отстала, зато при себе имела полный комплект оружия. Наверное, из-за хромоты она больше не могла полноценно сражаться, поэтому теперь присматривала за детьми. Женщины воззрились на процессию с изумлением, а Лирэй почувствовал себя неловко, словно застигнутый за чем-то предосудительным. – Что здесь происходит? – резко спросила вторая тара, схватившись за кинжалы. – А ну-ка отойдите от него! Дети наперебой принялись объяснять, что поймали сбежавшего пленника и теперь ведут его на склад и собираются там сторожить, чтобы больше не убегал. «Что за чушь?» – явственно читалось во взглядах, обращённых на иверина. Лирэй пожал плечами и виновато улыбнулся, стараясь не делать лишних движений, которые могли бы быть истолкованы неверно. Потом в глазах первой, безоружной тары зажглась искра понимания. – А, ну хорошо, молодцы, – похвалила она детей. – На склад, значит? Ведите, мы вам поможем. Женщины переглянулись, пришли к какому-то молчаливому взаимопониманию, которое вызвало у них коварные улыбки, и иверин с резко проснувшейся тревогой понял, что правила новой игры ему не понравятся. – Возможно, мне стоит вернуться в Лёжку? – осторожно предложил он. – Зачем? Ты же, наверное, погулять хотел? Вот и погуляешь, – сказала тара, не торопясь убирать оружие в ножны. – Иди впереди, чтобы я тебя видела. Лирэй медленно кивнул, бочком выбрался из толпы детей, которые по-прежнему липли к его ногам, но вместо того, чтобы подчиниться, рванул назад, благо до лазарета было недалеко. Но не успел пробежать и пары шагов, как гибкий конец кнута захлестнул его сапог. Это произошло так неожиданно, что иверин потерял равновесие и растянулся на полу, едва успев выставить вперёд правую руку. – Сола! – ахнула женщина в инмерийской накидке. – Что ты делаешь? – Так я его даже не ударила, – воительница пожала плечами. Иверин поднялся и бросил на неё полный неприязни взгляд. Ощущение собственной беспомощности, подзабытое за время пребывания в Лёжке, нахлынуло с новой силой. Если бы только у него было оружие! Кодекс Айна запрещает бить женщин, но для таров уже давно сделали исключение, и хоть поднять руку на Руанну Ирр-Орлессан не сумел бы, вот на эту – совсем другое дело. – Иди вперёд, я сказала! – повторила женщина, которую подруга назвала Солой. – Шагом, а не бегом. Больше упираться Лирэй не стал, понимая, как это ни унизительно, что победителем в этот раз ему не выйти. Пошёл, как и велели, вперёд, в то время как женщины предусмотрительно держались позади на расстоянии нескольких шагов, а тарята, которым всё представлялось игрой, весело скакали вокруг, словно горные козлики, и то и дело били иверина деревянными кинжалами по ногам. Оставалось надеяться, что тары-наставницы не заставят детей пытать пленника или ещё что-нибудь в этом духе. Склад, как и все прочие до сих пор виденные иверином части посёлка, за исключением тоннелей, представлял собой естественную полость, промытую когда-то водой в толще горных пород, размером примерно с обеденный зал Даэн-Орлессана. Здесь было так же влажно и холодно, как на Площади, а над входом, высеченный в камне, чернел неизменный треугольник. Вокруг в беспорядке громоздились ящики и корзины, кое-где валялся впопыхах кинутый инструмент – молотки, кирки, зубила, лопаты. По бугристым рыжевато-бурым стенам сновали тонкие многоногие насекомые, а всю дальнюю стену украшала роскошная паутина, хозяин которой с достоинством, сопоставимым с его размерами, удалился в тень при виде гостей. Лирэю велели сесть на свободном пятачке между корзинами и коробками и никуда не уходить. Хромая Сола, которую дети называли полным именем – Солья́ра, по-прежнему не спускала с него глаз, в то время как вторая женщина, Оста́на, извлекла откуда-то целую бухту верёвки – тонкой, но, как он позже убедился, прочной, сплетённой из волокон какого-то подземного растения. – Руки! – потребовала она. Иверин послушно вытащил левую руку из перевязи и протянул вперёд обе. – Смотрите внимательно, – обратилась женщина уже к детям, которые столпились вокруг. – Сейчас мы будем учиться связывать пленника, чтобы он от нас не убежал... После короткой демонстрации тарята по очереди принялись повторять показанный приём, старательно пыхтя. Им не хватало силы, чтобы туго затянуть узлы, но они сами, без подсказок взрослых, быстро приноровились действовать в парах: каждый хватался за один из концов верёвки и тянул в свою сторону, наваливаясь всем весом. Сольяра с интересом наблюдала за уроком, удобно устроившись поодаль на большом ящике, и иверин не сомневался, что стоит ему заартачиться, как она тут же вмешается. Отчасти утешало то, что могло быть и хуже, и иверин удивлялся тому, что Остана действовала без излишней жестокости. Возможно, даже часть кожи на запястьях останется... Хромая Сольяра наверняка проявила бы куда меньше деликатности, но она к иверину не приближалась, поскольку это могло бы уравнять их шансы. Более всего Лирэя мучила нелепость всей ситуации, и он отчаянно жалел, что вообще ушёл из лазарета. В конце концов он смирился со своей участью и, наблюдая за очередной парой учеников, мрачно заметил: – Узел получился слабый. Дети с новым усердием потянули за разные концы верёвки. – Молодцы, теперь всё правильно, – Лирэй тяжело вздохнул. Остана весело фыркнула. – Может, ты и без нас справишься? – С радостью избавлюсь от вашего общества. На этот раз фыркнула Сольяра, но, понятное дело, уходить женщины не стали. Лирэй не сомневался, что убедил бы тарят себя освободить, но воспитательницы, к сожалению, разделяли его мнение. Глядя на эту практически неуправляемую ораву, Лирэй дивился, как из них получаются способные подчиняться приказам члены клана. Но в глубине души им завидовал: у него никогда не было подобной свободы, а начиная с семи лет, он постоянно терпел издевательства старшего брата, который к тому же настроил всех сверстников против него. Так что чаще всего Лирэй играл в одиночестве и с тоской смотрел, как брат и его друзья вместе играют в войну, охотятся на дворовых кур или забираются на крышу. За это им, конечно, влетало, но Лирэя это не радовало: он предпочёл бы разделить наказание с ними, чем скучать одному. Потихоньку урок беспокойным и подвижным тарятам наскучивал. Они то и дело отвлекались и норовили затеряться среди мешков и ящиков, словно расползающиеся из корзинки котята, но Сольяра следила за ними, и с ловкостью, выдающей долгий опыт, возвращала беглецов или окриком, или за шкирку – не забывая, впрочем, при этом краем глаза следить за инмерийцем. Однако, видя ослабевающее внимание своих подопечных, женщины решили завершить урок. К его окончанию иверин был не только связан по рукам и ногам, но и туго примотан к высокому сталагмиту – видимо, чтобы не уполз, как гусеница. Только сломанное предплечье Остана пощадила и не стала перетягивать. Но крепко стянутые запястья и лодыжки уже начали опухать. Женщины одобрительно осмотрели результат стараний своих учеников. – Молодцы, – подытожила Сольяра. – Теперь ваш пленник никуда не денется, а мы с вами пойдём поиграть во что-нибудь другое. И ответила на невысказанный вопрос Лирэя: – А ты тут посидишь, чтобы шлялся поменьше. Самая мелкая и тихая девочка напоследок вдруг осмелела, вскарабкалась иверину на колени и ловко оттяпала немалую прядь волос извлечённым откуда-то крохотным настоящим и острым ножиком. Женщины посмотрели на ошарашенного иверина и дружно расхохотались. Оставшись один, Лирэй криво усмехнулся самому себе. Ну что ж, до склада он добрался, дело за малым – выбраться с него...3
От попыток освободиться самостоятельно Лирэй быстро отказался: петля из крепкой и скользкой, как шёлк, верёвки от каждого движения всё туже затягивалась на шее. А не двигаться не получалось – жжение в груди то и дело разрасталось и извергалось мучительным приступом кашля, сотрясавшим всё тело. Сначала иверин надеялся, что пара воспитательниц-укротительниц кому-нибудь доложит о неожиданной встрече, но время шло, и он понял, что ждёт напрасно, что самоуправство у таров – обычное дело, и если кто за Лирэем и придёт, то исключительно случайно, и неизвестно, с какими намерениями. Предположение оказалось пророческим лишь наполовину. Бесшумно возникшая в арке входа тара была Лирэю незнакома, и о её целях оставалось только гадать, но сама она при виде него не выказала ни малейшего удивления – а значит, в точности знала, кого и в каком виде здесь найдёт. Среднего возраста, с коротко остриженными волосами, неприметная и невысокая, с быстрым внимательным взглядом и нечитаемым выражением лица, она направилась прямиком к иверину, и по скупым и точным движениям, по тому, как непринуждённо, будто не заметив препятствия, она перебралась через груду мешков, ничего не задев и не толкнув, Ирр-Орлессан сразу угадал в ней отличного разведчика, умеющего перемещаться ловко и скрытно, возникать из ниоткуда, точным движением перерезать горло часовому и исчезать в никуда. И оттого Лирэй сразу почувствовал к ней неприязнь. В отличие от Руанны, никогда не покидавшей подземелья, или даже воина Хильвана, который, по его словам, возглавлял четвёрку подземных охотников, эта женщина, так же как и Орхайт и сам аурранский князь, не единожды выбиралась на инмерийские земли и охотилась на иверинов, а не на лесную дичь. Уверенность в собственной неприкосновенности сразу пошатнулась, и Лирэй настороженно следил за тарой, гадая, что она предпримет. Она молча полюбовалась на пленника, но ни добивать, ни развязывать не спешила, а присела рядом, извлекла из ножен кинжал и подбросила, перевернув и ловко поймав сначала за кончик лезвия, потом за рукоять. Лирэй наблюдал за ней с возрастающей тревогой. – Поговорим? – спросила тара. – О чём? – осторожно уточнил он, не рискуя играть в молчанку. – Как думаешь, ваш князь придёт на переговоры? – Арл, – поправил иверин, скривившись: сравнение арла с князем резануло слух. – Нашей страной правит арл. – Да без разницы, – тара пожала плечами. – Я спрашиваю, придёт или нет? – Ты мне угрожаешь? – прямо спросил Лирэй. На бесстрастном лице мелькнуло удивление. Тара перестала подбрасывать кинжал. – Нет. Думаю, развязать тебя или сам выпутывайся. Иверин немного расслабился – похоже, он неверно истолковал её манеру вести беседу. Но симпатией к ней не проникся. И не понимал, какого ответа она ждёт. – Не знаю, – сказал Лирэй, решив не угадывать. – Я не советник арла. – И не знаешь, что думают твои сородичи? – Знаю. Они думают, что вы – разбойники, грабители и мерзавцы, и вас всех давно пора перебить, – не сдержался Лирэй. Он хотел добавить «как обнаглевших крыс», но прикусил язык. Но тара не озлилась, а спокойно уточнила: – И ты тоже так думаешь? Ещё несколько дней назад Лирэй, не медля, искренне бы воскликнул «Да!», но сейчас ему вспомнилась Руанна и её ученики, и «да» получилось каким-то неубедительным. «Таких как ты – точно», – мысленно добавил он, но проверять предел терпения обладательницы кинжалов, не имея возможности даже пошевелиться, ему не хотелось. – Значит, ваш... арл не придёт? Лирэй забылся, попытался пожать плечами и болезненно поморщился – верёвка немилосердно врезалась в кадык. – Сказал же, не знаю! – просипел он, вытягивая шею в попытке протолкнуть сквозь неё побольше воздуха. – Может быть, они захотят убедиться в том, что я жив. На это Ирр-Орлессан отчаянно надеялся и столь же сильно этого боялся – настолько, что представлять эту встречу его воображение отказывалось. На несколько мгновений тара задумалась, потом всё же подцепила один из узлов кончиком кинжала – со знанием дела подцепила, так что на горле и дыхании это не отразилось. Значит ли это, что она услышала то, что хотела? Или она всего лишь не желала оказаться последней, кто видел инмерийца живым и кому в случае чего придётся докладывать об этом князю? Тара распустила несколько узлов, освободив иверину опухшие и лишившиеся чувствительности кисти и избавив от угрозы удушения, и ушла, предоставив ему далее развязываться самостоятельно и самостоятельно же гадать, что значил этот разговор и будет ли у него продолжение.4
Скрыть своё неудачное «приключение» от Руанны Лирэю не удалось. Во-первых, она заметила его отсутствие, во-вторых, следы верёвки от её внимания тоже не ускользнули, а в-третьих, встречу инмерийца с тарятами и всё, что за этим последовало, ей в красках расписала зашедшая поболтать знакомая, и оттого у Лирэя возникло неприятное подозрение, что его обсуждает и над ним потешается весь аурранский клан. Руанна, хотя и ни в чём его не упрекнула, но решила, не иначе как в отместку, что он уже достаточно здоров, чтобы не нагружать Марсу лишней заботой и самостоятельно ходить в пещеру-кухню, которую именовали попросту Котлами. Иверин запоздало сообразил, что, возможно, подставил добрую знахарку перед Орхайтом, ведь Лирэя оставили в Лёжке без надзора, фактически под честное слово и под её ответственность, и хотя состояние здоровья позволяло ему не только ходить к Котлам, но и сидеть на привязи на Площади на радость всем желающим бросить в него камень, но знахарка его не выгнала – просто закрыла глаза на то, что инмериец по-прежнему обитает в её лазарете. Похоже, в аурранском посёлке попросту не существовало запираемых помещений, пригодных для содержания пленников. Ни одной двери, кроме створок ворот, Лирэю пока не встретилось. Неудачная вылазка отбила у него желание исследовать посёлок, где всякий, похоже, полагал, что имеет право сделать с иверином что угодно в меру своей фантазии, и на этот раз ему, в общем-то, повезло. Ведь хромая воительница никаких увечий ему не причинила и едва ли собиралась убить – скорее всего, ей, как и самому иверину, не пришло в голову, что из-за кашля он может задушить сам себя, а следы от верёвок сошли довольно быстро. Возможно, ту женщину, которая задавала вопросы про арла, отправила всё-таки одна из воспитательниц, и на складе Лирэй провёл лишь несколько часов. В любом случае, он вернулся в лазарет своими ногами, хотя и пришлось их для этого долго растирать, восстанавливая кровообращение. Как ни странно, его так никуда и не переселили. Но в тот же вечер явился Орхайт и в своей обычной, крайне грубой манере, как следует приложив об стену, предостерёг иверина от новых прогулок, пообещав лично спустить с него шкуру, если его ещё раз поймают там, где ему быть не положено. Честно говоря, в этот момент Лирэй здорово испугался: угроза княжеского помощника звучала очень убедительно. И это стало второй причиной, по которой блуждать по посёлку ему расхотелось. От нечего делать иверин целыми днями упражнялся в том, чтобы наощупь доставать из мешочка определённую кость – так, как это умели делать местные игроки, – и даже достиг в этом некоторых успехов. Это было лучше, чем думать о предстоящей встрече с айнами и отцом. В Котлы иверин приходил позже всех, когда опоздавшие торопливо дожёвывали последние куски. Основное блюдо к тому времени оказывалось уже доеденным, кухонные работники драили пустые котлы, и Лирэй довольствовался какими-нибудь остатками и обрезками, которые, впрочем, заправлявший тарской кухней повар, которого называли мастером Гунна́ром, не жалел и выдавал без ограничений. Их иверин сразу уносил в Лёжку, и только если оставались суп или каша, садился в укромное место подальше от входа, укрывшись за клубами пара, который тут вился постоянно, и быстро съедал свою порцию. Присутствие инмерийца многих раздражало, и он старался не привлекать к себе внимания. Питаться в Котлах иверину не нравилось. Из расщелины в самой нижней части пещеры, над которой варили и запекали еду, исходила тухлая вонь – не то чтобы сильная, но с непривычки отбивающая аппетит. Тарам она совершенно не мешала, они-то за свою жизнь к ней принюхались, иверин же ел здесь с удовольствием только единожды – когда до этого голодал двое суток. В этот раз Лирэй пришёл ужинать ближе к полуночи по аурранскому времени, но ему всё равно не повезло: возле самого входа расположилась припозднившаяся компания воинов, немногочисленная, но шумная. Иверин нерешительно замер на входе, разглядев среди присутствующих того самоуверенного воина, который несколько дней назад спорил с мастером Гилжитом, – тот сидел лицом ко входу. До иверина донёсся обрывок фразы, встреченный дружным хохотом: – ... вели его до склада, как блеющую от ужаса овцу! – Он, наверное, с перепугу принял игрушечные кинжалы за настоящие! – хмыкнул воин. Замечание было встречено очередным взрывом смеха. Лирэй сделал шаг назад, но было поздно – его заметили. Вот, значит, что о нём говорят? Что он испугался детей? «Может быть, мне следовало их избить или передушить?» – зло подумал иверин, но вступать в вульгарную перепалку было ниже его достоинства. Кто они такие, чтобы Ирр-Орлессан перед ними объяснялся? Но уйти сейчас значило дать им новый повод для насмешек. Ладно, пусть смеются. Сжав зубы, Лирэй упрямо прошёл к оставленному, видимо, для этой компании котлу, стараясь держаться спокойно и независимо. Шесть пар чёрных глаз неотрывно следили за его перемещением, и под этим настойчивым вниманием Лирэй с трудом удерживался от того, чтобы не ускорять шаг. Он чувствовал себя дичью, которая пришла к водопою и за которой лениво наблюдают хищники, и уже жалел о своём решении вступить с ними в молчаливое противостояние, потому что они явно не собирались молчать, и, к тому же, среди них обнаружилось удивительно много знакомых лиц, и это Лирэю особенно не понравилось. Во-первых, молодой воин в меховой безрукавке и с вплетёнными в волосы косточками, который получил знатный нагоняй от князя из-за упущенного разведчика и поплатился своим командирством. Во-вторых, невзрачная воительница с острым взглядом, которую интересовала реакция арла на предложение о встрече. В-третьих, ещё одна женщина – лица её иверин прежде не видел, но готов был поклясться, что именно она приходила к Хильвану – узнал по причёске из множества косичек и волчьим хвостам на тунике. И каковы шансы, что вся эта компания собралась здесь случайно? Первый из говоривших, высокий воин с коротким ёжиком волос, под которым виднелся кривой шрам, и с ожерельем из волчьих клыков, добавил: – Потому что он трус и до смерти нас всех боится. Лирэй вздрогнул, как от удара, и чуть не опрокинул чашку себе на штаны. Это уже даже не злая шутка, а расчётливое оскорбление, на которое невозможно не ответить. Иверин аккуратно положил черпак обратно в котёл, поставил миску на пол и только после этого, выпрямившись и стараясь, чтобы голос не дрогнул, произнёс: – А вам, чтобы не бояться меня, нужно собраться хотя бы вшестером? – Вот как ты заговорил... – протянул Стриженый. – А мы думали, что, встретив патруль, ты тут же наложил в штаны и сдался. – Вам прекрасно известно, что именно случилось в Диких Пещерах. А Стриженый, возможно, и вовсе был непосредственным свидетелем. Самого его иверин точно прежде не видел, но голос казался смутно знакомым... «Брось, Орхайт! Тебе же тоже не нравится эта затея.» Надежда на мирный исход таяла с каждым мгновением. Лирэй старался говорить спокойно и не провоцировать воинов, но уже понял, что лучше бы было сюда вовсе не соваться. Пусть князь и не велел убивать заложника, но поиздеваться и избить его это им не помешает. Руанна потом его же и обвинит – мол, зачем нарывался. – И хорошо бы ты там и сдох! – бросил немолодой воин, которого Лирэй про себя поименовал Жадиной – за то, что тогда пожалел для иверина миску похлёбки. – А теперь ты шляешься по нашему посёлку, жрёшь нашу еду, пьёшь нашу воду... – Гажу в ваши ямы... – не удержавшись, пробормотал Лирэй. Можно подумать, он напросился погостить. – Слышь ты, хорёк! – уже с неприкрытой угрозой гаркнул Жадина, поднимаясь и хватаясь за кинжалы. – Ты у меня сейчас прямо здесь обгадишься! – Да он трус и не будет драться, – лениво заметил Стриженый. Он сохранял хладнокровие и наблюдал за происходящим с интересом сытого хищника. Будь у него хвост, кончик его сейчас бы подрагивал. Жадина был старшим из всей компании, но верховодил здесь, без сомнения, Стриженый. Разжалованный из командиров воин – кажется, его звали Дхай, – усмехнулся: – Интересно, все иверины такие трусы или нам повезло встретить самого трусливого? Лирэй снова стиснул зубы. Нашли слабое место и теперь бьют по нему. Подначивают, чтобы напал первым. – Не буду драться, потому что не хочу, – Лирэй постарался, чтобы голос звучал твёрдо, но он всё равно дрогнул, и хищники это прекрасно расслышали. В одном Стриженый был прав – Лирэй действительно боялся этих шестерых, которые отчего-то инмерийца ненавидели. А поскольку у него, в отличие от них, не было никакого оружия, то, если он на одного из них нападёт, получится не драка, а избиение. Скулить от боли у ног скалящихся мерзавцев – нет, доставлять им такого удовольствия Ирр-Орлессан не желал. Он двинулся в сторону выхода – плевать на еду, в следующий раз поест, – но так просто убраться ему не позволили. – А ну стой! Раздался свист кнута, который хлестнул по камню рядом с сапогом Лирэя. Он замер. Кажется, ответ его не имел значения, и тары собирались, несмотря ни на что, следовать заранее заготовленному сценарию. Бежать бесполезно – Лирэй прекрасно знал, как хорошо тары обращаются с кнутами, и не сомневался, что, попробуй он рвануть к выходу, как кнут обвился бы вокруг его ноги, и его вернули бы уже куда более унизительным способом. Ирр-Орлессан медленно развернулся лицом к противникам. Ситуация отвратительно напоминала ему то, как в детстве старший брат, бывало, натравливал на него свою ватагу. Сначала они доводили Лирэя насмешками, припоминая ему все его слабости и слёзы, а когда он от обиды на них бросался, валили на землю и избивали – не до переломов и увечий, конечно, брат головы никогда не терял и другим не давал, – до тех пор, пока Лирэй не начинал плакать и просить их прекратить. Только тогда брат уходил, оставляя Лирэя валяться на земле, и потом он подолгу щеголял пёстрыми синяками. Позже он научился не поддаваться на провокации и уходить, пока можно, какие бы гадости про него ни говорили, но следом и брат свою тактику усовершенствовал и ставил своих ребят так, чтобы отрезать пути к отступлению, и рванувшего прочь Лирэя либо ловили за шкирку, либо ставили подножку, и потом всё равно избивали. Сейчас, похоже, с ним собирались проделать нечто подобное. – Вы хотите, чтобы я дрался с вами без оружия? – уточнил Ирр-Орлессан, со всем презрением, на которое был в этой ситуации способен. Словно получив сигнал, тары проворно вскочили и рассыпались полукругом, очерчивая невидимую арену и заодно отрезая путь к отступлению. Дхай вышел на середину и приглашающе щёлкнул кнутом, выбив из пола веер каменной крошки и облако пыли. Всё правильно, у него к инмерийцу личные счёты, и весьма серьёзные. Есть за что ненавидеть. – Ну почему же? – Стриженый издевательски улыбнулся. – Мы тебе и меч дадим. Ксайда́на, дай ему оружие! Значит, всё-таки поединок. Это Лирэя удивило – он не ожидал от таров даже малого намёка на честные условия. А Ксайдана – это та, которая приходила к Хильвану. На инмерийца она смотрела, зло прищурив чуть раскосые глаза. Красивая и хищная, она чем-то неуловимо напоминала Стриженого и внешностью, и манерами. В то время как вторая женщина, стоявшая поодаль от всех, сохраняла бесстрастный вид, только в глубине глаз таилась лёгкая усмешка. Ксайдана швырнула к ногам Лирэя тряпичный свёрток. Осторожно присев и не отводя взгляда от таров, иверин поднял его и развернул. Внутри лежал меч без ножен – старый, затупившийся и наполовину ржавый – вот вам и честные условия! Но всё же Ирр-Орлессан поднял оружие, – лучше такое, чем никакого, – и вышел на середину, встав напротив Дхая, отчётливо понимая, что шансов практически нет. Не потому, что противник сильнее, а потому, что тупым мечом не перерубить кнута, а без этого приблизиться к тару на достаточную для удара дистанцию едва ли получится. А ещё у Дхая два кинжала, а у Лирэя нет доспехов и рука на перевязи, и если удар придётся по больному предплечью, бой можно считать оконченным. Дхай напоказ поигрывал внушительными мускулами, движения были плавные и быстрые, рука уверенно держала кнут, губы растянулись в ухмылке. Молодой воин, не сомневавшийся в исходе боя, снова щёлкнул кнутом у ног своей жертвы, словно приглашая к игре. Только игра ли это? А что если эти тары на самом деле собираются его убить, вопреки приказу аурранского князя? Лирэй запоздало сообразил, что они готовились к этому бою заранее. Знали, что он приходит поздно, и дождались его, где-то нашли меч, чтобы получился поединок, а не убийство, и расчётливо провоцировали иверина, чтобы он сорвался и сам полез в драку отстаивать свою честь. И мастер Гуннар подозрительно вовремя куда-то исчез. То ли его отослали, то ли он был заодно со Стриженым и его товарищами и сам ушёл, чтобы не стать свидетелем. А потом все дружно подтвердят, что инмериец затеял поединок сам, а его гибель – несчастный случай. Лирэй поудобнее перехватил меч, оценивая баланс и благодаря богов за то, что сломал левую руку, а не правую. Когда-то это было хорошее оружие, но теперь оно превратилось в ржавую тупую железку, которой даже кожаную одежду не разрубить. Насколько быстро закончится бой, зависит от намерений тара. Если Дхай хочет поиграть с жертвой и развлечь зрителей, то бой затянется. Если просто убить – то иверин, продырявленный кинжалом, будет мёртв через несколько минут. Но сдаться и просить пощады Ирр-Орлессан не мог. К тому же, он прекрасно понимал, что пощады не будет, и никакие просьбы от издевательств не спасут. Дхай начал бой без предупреждения. Лирэй в последний момент перепрыгнул через метивший по ногам кнут и почти сразу низко пригнулся, пропуская его над собой в обратном движении. – Хорошо скачешь! – хохотнул Жадина. Следующие несколько замахов слились в одну сплошную атаку – казалось, вокруг иверина бешено вьётся дикая змея. Лирэй отбил её мечом, перекатился по полу, пересчитав спиной все выступы на нём, вскочил и обнаружил, что змеиная атака оставила кровавую полосу на здоровой руке. Содранную до мяса кожу жгло как огнём. Больную руку он как-то ухитрился уберечь, хотя противник метил в неё. Следующие две атаки стоили Лирэю ещё одной полоски кожи, но теперь он убедился, что Дхай всё-таки намерен с жертвой поиграть. Кнутом незащищённому противнику можно нанести куда более серьёзные травмы, но тар ограничивался такими, чтобы иверин продолжал держаться на ногах. В очередной раз поднявшись, Лирэй ощутил спиной усилившийся жар и понял, что ударами Дхай заставляет его отступать в одном и том же направлении. Он гнал иверина к расщелине, над которой подвешивали котлы! Лирэя прошиб холодный пот. Насколько там глубоко, иверин не знал, но, судя по исходящему оттуда жару, смерть будет мучительной... Зрители тоже перемещались вслед за поединщиками, чтобы ничего не упустить, и каждую удачную атаку встречали насмешливыми репликами. Только Стриженый наблюдал молча, со спокойным интересом, довольный тем, что всё идёт по плану. Следующий выпад был обманным – легко уклонившись, Лирэй тут же со всей силы получил возвратным движением. Кнут хищно облизал бок и спину, содрав очередную полоску кожи, и чуть не свалил иверина с ног. Лирэй вскрикнул, заслужив ещё одну язвительную фразочку от Ксайданы. А в следующий миг кнут обвил ногу, и иверин плюхнулся на спину, неловко взмахнув мечом. Попытался обрубить кнут – бесполезно, клинок слишком затупился! – извернулся и изо всех сил лягнул приблизившегося противника по колену свободной ногой. Дхай выругался и на миг замешкался, Лирэю чудом удалось выпутать ногу и вскочить. Они снова стояли друг напротив друга. Теперь в глазах тара зажглась злость – кажется, он рассчитывал на лёгкую победу и не ожидал встретить отпор. И всё же Дхай своей цели почти достиг. Лирэю казалось, что он стоит спиной к огненной стене, пышащей жаром. Пот заливал глаза. Иверин не мог отвлечься и оглянуться, но боялся, что, сделав ещё пару шагов назад, запнётся о низкий деревянный бортик и полетит вниз. И зрители, и поединщики были так увлечены, что не заметили новых действующих лиц. – Что тут происходит?! – рявкнул князь, столь неожиданно появившийся из паровой завесы, что Лирэй едва не подскочил и не выронил меч. Но гнев клавы клана был обращён не на него, а на Стриженого. Позади князя стояли ещё двое – донельзя изумлённый мастер Гуннар и Орхайт, чьё лицо из просто хмурого стремительно становилось свирепым. – Наш гость набросился на Дхая, и ему пришлось защищаться, – спокойно ответил Стриженый. Ирр-Орлессан с шумом выдохнул сквозь сжатые зубы. Чего-то такого он и ожидал. Но понимал, что ему никто не поверит. Однако князь, похоже, своих аурранцев знал неплохо. – Сайдана́р! Я велел заложника не трогать! Не рассказывай мне сказки о том, будто вы всей толпой не смогли отобрать у него меч! В пещере повисла тишина. Двое буравили друг друга взглядами, и Лирэй понял, что угодил в эпицентр давнего противостояния, в котором инмериец был лишь очередным поводом для того, чтобы скрестить невидимые клинки. Обо всех прочих присутствующих князь и Стриженый в эти мгновения забыли. Лирэй всё ещё не рисковал сдвинуться с места. Дхай, хотя и опустил кнут, но в любой момент мог воспользоваться тем, что противник решил, что угроза миновала, и сбить его с ног. Спину здорово припекало, и иверин не знал, сколько шагов отделяют его от края. – Я твоего хорька не трогал, – с достоинством ответил Сайданар. – Но я хочу, чтобы ты знал, что далеко не всем по душе то, куда ты ведёшь клан. – И всё же клан веду я, – в голосе князя прозвенела сталь. – Ты ведёшь его потому, что убил своего брата! – резко сказал Сайданар. – Если бы прежний князь был жив, он бы не позволил притащить сюда белобрысого ублюдка! И никогда бы не опустился до того, чтобы вести переговоры с хорьками! Не дожидаясь разрешения, Сайданар стремительно направился к выходу, и за ним последовали его товарищи. Дхай на ходу ловко свернул кнут, прицепив его обратно к поясу, и перед тем, как уйти, одарил иверина хищным оскалом. Последнее слово осталось за Сайданаром. – Это уже чересчур, – процедил сквозь зубы Орхайт, глядя ему вслед. Лирэй утёр рукавом текущий в глаза пот, сделал несколько шагов вперёд и только тогда оглянулся: расщелина была совсем рядом. Опоздай князь на пару минут, и было бы поздно... Несмотря на жар, от осознания того, как близко подобралась смерть, у иверина стучали зубы. Странно только, что князь и Орхайт появились так своевременно. Едва ли они так поздно ужинают. Может, кто-то увидел, что происходит в Котлах, и позвал их? И кто бы это мог быть? В этот момент на иверина наконец обратили внимание. – Отдай оружие! – потребовал Орхайт. Иверин послушно приблизился и медленно протянул меч рукоятью вперёд, всем своим видом показывая, что неприятностей ему уже хватило. Он боялся, что и ему сейчас достанется, хотя он-то на этот раз ни в чём не был виноват и никуда не лез, а оружие был вынужден взять для самозащиты. В детстве, когда он приползал домой, весь в синяках и ссадинах, ему в первую очередь доставалось за порванную одежду, а уж если в таком виде он попадался на глаза отцу, тот говорил лишь что-нибудь вроде «Как мой сын намерен защищать Инмери, если он не способен защитить даже себя?» Поэтому отцу Лирэй старался не попадаться, но это далеко не всегда удавалось. К лекарю он тоже не ходил, сам промывал ссадины и синяки водой и прикладывал листики целебных растений, которые во множестве росли во дворе Даэна. Орхайт осмотрел лезвие и хмыкнул. – Откуда взял? – Мне его дали. Я не хотел драться, – с вызовом сказал Ирр-Орлессан. Князь тоже подошёл ближе – его заинтересовал меч, – и Лирэй инстинктивно отшатнулся. Тар мельком осмотрел исполосованного кнутом иверина с ног до головы, и на его лице отразились досада и раздражение. – Ступай к Руанне, – только и сказал он. С трудом веря в то, что его просто так отпустили, Лирэй не заставил упрашивать себя дважды.5
Руанна при виде иверина только руками всплеснула. – Да тебя вообще хоть на ненадолго можно выпустить из Лёжки?! – По крайней мере, на этот раз рука не пострадала, – Лирэй криво усмехнулся. – Зато пострадало всё остальное! Снимай одежду! Ты подрался, что ли? – Меня не спрашивали, хочу ли я драться. Пока знахарка обрабатывала его раны, иверин рассказал ей о том, что случилось в Котлах. Он так и не понял, поверили ли ему, что в поединок он ввязался не по своей воле. – И зачем ты повёлся на их насмешки? – ожидаемо проворчала Руанна. – Ясно же было, что у них кулаки чешутся! – Я не повёлся, – возразил Лирэй. – Я хотел уйти, но они не позволили, потому что собирались меня убить. – С чего ты взял? – Они нарочно пришли в то же время, когда и я. Заранее принесли меч. Провоцировали на то, чтобы я напал первым. Они хотели обставить дело так, как будто я погиб в поединке, который сам же и начал. Руанна ничего не ответила, но и не возразила, и на её лбу залегла хмурая складка. В Травник заглянул ученик знахарки и вытаращился на иверина, забыв о своём решении подчёркнуто его не замечать. – Ч-что случилось? – спросил Каурьен. – Кто-то слишком заигрался, – сказала Руанна с явным неодобрением. – Сходи-ка к Тайлуре и попроси у неё рубашку. Эти лохмотья уже никуда не годятся. Прежде чем иверин успел запротестовать, она метко швырнула рваную окровавленную ткань в огонь. Лирэй беспомощно уставился на остатки рубашки, которую всего пару дней назад с таким старанием чинил. Вот и ещё один кусочек Инмери у него отняли. Провалиться бы этому Стриженому со всеми своими прихвостнями в огненную расщелину! Каурьен закусил губу, на лице его отразилась внутренняя борьба, потом он всё-таки кивнул и ушёл. Снова оставшись наедине со знахаркой, Лирэй спросил: – Это правда, что князь убил своего предшественника? – Где ты это слышал? – Руанна помрачнела. – Так сказал их главарь, Сай... как его там... – Сайданар? Лирэй кивнул. – Я не знаю, – неохотно сказала Руанна. – Сайданар так говорит, но у него нет доказательств, и ни у кого нет. Тебе-то что? Тебя их дела никак не касаются. Лирэй неопределённо пожал плечами и не стал спорить – Руанна явно не желала обсуждать эту тему. Но мысленно с возмущением возразил – уже коснулись, да ещё как. Впрочем, учитывая личность аурранского князя, кровавому и бесчестному способу получить власть удивляться не стоит. И Сайданар этот ничем не лучше. И из-за того, что эти двое друг друга ненавидят, Лирэй – разменная монета в мелочной грызне за власть – сегодня чуть не погиб. Всё-таки не зря таров хотят уничтожить – если таковы их вожаки, то ничего иного они и не заслуживают. Ученик знахарки принёс не только рубаху, но и нечто вроде короткого суконного кафтана, который в посёлке носили многие тары. Одёжка была явно ношеная, но без дыр и чистая, ткань рубахи напоминала льняную. Облачившись в неё поверх многочисленных повязок, Лирэй почувствовал себя странно и неуютно – словно ещё одна невидимая ниточка привязала его к этому месту. Сумеет ли он вырваться?