1
Лирэя разбудило чьё-то негромкое пение – сильный и нежный голос выводил печальную мелодию. Иверин неловко повернулся и охнул от неожиданно пронзившей руку боли. Пение смолкло, словно вспугнутая птица. Всё ещё толком не проснувшись, Лирэй откинул одеяло и сел, коснувшись ступнями мягкого, чуть влажноватого мшистого ковра. Поднялся, пошатываясь от головокружения и слабости, и выглянул в смежную пещеру. Вполоборота к нему, склонившись над столом, перебирала травы женщина – не знахарка, другая. Высокая, статная, с роскошными волосами, собранными в хвост и перевитыми в нескольких местах цветными лентами. Она резко обернулась, так что кончик волос едва не смёл пучок травы со стола, удивлённо вскинула брови, изящные, как силуэт птичьего крыла, но тут же высокомерно скривилась. Похоже, о новом обитателе лазарета она знала, оттого не слишком удивилась его появлению. Какое-то время Лирэй, заворожённый, откровенно на неё пялился, а незнакомка рассматривала его в ответ чёрными звёздами глаз. – Что, нравлюсь? – с насмешкой спросила она. Замешательство инмерийца её позабавило. Как и все тарские женщины, она носила штаны, а не юбку, и потрёпанные сапоги, зато покрой короткой кожаной туники отлично подчёркивал фигуру – более чем достойную того, чтобы её подчеркнуть. Туника и сапоги были расшиты круглыми бусинами из красноватого камня, широкий плетёный пояс стягивал гибкую талию. – Ты прекрасна, как роза из Полуденного сада, одарённая божественным поцелуем Аларэны! – выпалил Ирр-Орлессан, ни на миг не задумавшись, кому и где это говорит. Встреча показалась ему продолжением сна, в котором ничему не следует удивляться, – например, тому, что тягостный кошмар сменился чем-то более приятным. Изысканный комплимент и полный откровенного восхищения взгляд привёл в замешательство уже Розу. Она закаменела, ровные брови сошлись к переносице, глаза недобро блеснули. – Осторожно, хорёк. У Аларэны, кроме Полуденного сада, есть и Полуночный. Возможно, я из Полуночного, – холодно проговорила она. – Князь будет недоволен, если узнает, что кто-то заигрывает с его женщиной. От напоминания о князе Лирэй проснулся вернее, чем от ведра холодной воды. – Мои извинения, – буркнул иверин и вернулся на своё место, скривившись от боли в предплечье, которая, словно проснувшись вместе с Лирэем, становилась всё сильнее и сильнее. Мысленно одёрнул себя – не хватало ещё ухаживать за местными дикарками! Пусть даже и столь необыкновенно красивыми, как эта Полуночная Роза. Что она вообще здесь делает? Не отрядили же её присматривать за инмерийцем! И к чему эти угрозы, если первой заигрывать начала она сама? Лирэй надсадно закашлялся – от пещерной лихорадки страшно першило в горле, словно его начистили песком. Болела налитая тяжестью голова, изнутри обдавал жаром невидимый костёр, от мысли о завтраке становилось тошно. Словно бы подземный мир упорно стремился инмерийца добить – если не оружием или когтями, то пакостной местной болезнью. Иверин совершенно не представлял, на какое время суток пришлось его пробуждение. Раннее утро, поздний вечер? В тарском убежище ничего не менялось, синьки на потолках светили одинаково тускло и призрачно, словно одна нескончаемая ночь тянулась и тянулась, и Лирэй потерялся в ней, как в чёрном тоннеле. Странная встреча лишь ненадолго отвлекла иверина, и сейчас он снова со всей отчётливостью вспомнил и вчерашний разговор с князем, и всю безвыходность той ситуации, в которую угодил. Ирр-Орлессан скрючился на своём ложе и устало закрыл глаза.2
Второй раз подняться с тюфяка его заставило желание сходить по нужде. Полуночная Роза уже ушла, что Лирэя одновременно и обрадовало, и разочаровало. Со здешним устройством отхожего места он познакомился ещё два дня назад, и оно произвело на него неизгладимое впечатление, в очередной раз доказав, что тарский посёлок отвратителен, как сами тары. Нужник представлял собой яму с перекинутыми через неё мостками, на дне которой росло... нечто. Охранник, который привёл туда инмерийца, любезно объяснил, что растение практически всеядно, причём под всеядностью отчётливо подразумевалось, что и инмерийцем оно тоже с удовольствием закусит. Лирэй видел, как сюда же сбрасывали всякий мусор, вроде объедков и обрезков шкур, и как к ним подползали тяжёлые плети побегов. Ограждениями на мостках тары не озаботились, и мерзкая тварь к каждому тянула хищные усики, – к счастью, недостаточно длинные, – с недвусмысленным желанием заполучить праздничный обед вместо помоев. Как тары ухитрялись безбоязненно над ней ходить – и по нужде, и вообще, – в голове у Лирэя не укладывалось. Ближайшая из этих ям располагалась недалеко от лазарета. Какое-то время пришлось подождать, пока мостки освободятся – Лирэй не желал проверять, достаточно ли его ненавидят, чтобы скинуть вниз и посмотреть, сумеет ли он добраться до ступенек. Вернувшись, он обнаружил, что сегодняшние неприятности ещё только начинались: оказалось, что он не единственный обитатель лазарета – точнее, той его части, которую Руанна вчера назвала Лёжкой. Из-за ширмы, сильно хромая, поднялся ещё один больной – худой, прозрачно-бледный, с перевязанной головой и чёрными синяками под глазами. Всклокоченные, неровно обрезанные волосы стояли торчком над повязкой, на которой с одной стороны проступало бурое пятно. Вначале на лице тара отразилось крайнее изумление, а потом он метнул на иверина такой яростный взгляд, что тот шарахнулся назад. – Ты что тут делаешь?! «Только соседа мне не хватало...» – с тоской подумал Лирэй. Он лихорадочно огляделся вокруг в поисках чего-нибудь, чем можно отбиваться или что можно швырнуть, потому что тар попёр вперёд, живо напомнив иверину того воина, который когда-то чуть его не убил, но тут вошла Руанна, неся котелок с водой и чистые повязки. – Доброе утро! – поздоровалась она. Значит, всё-таки утро. – Что здесь делает хорёк?! – хриплым, каркающим голосом потребовал объяснения тар. – Угомонись, он в посёлке по воле князя, а здесь – по моему разрешению. А тебе, Хильва́н, я ещё не разрешала вставать! – срезала его знахарка. – Сядь! Тот неохотно послушался, но продолжал зло коситься на инмерийца. По всей видимости, Хильван получил ранение в том бою, о котором докладывали князю, очнулся только сегодня, и потому встреча с инмерийцем стала для него полной – и неприятной – неожиданностью. Знахарка подошла к тару, взяла за руку, слушая пульс. – Как твоя голова? – спросила она. – На шее, – буркнул тот. – Ясно. Дай гляну. – Да что там глядеть-то... – проворчал раненый, но позволил себя осмотреть. Пока знахарка обрабатывала раны и меняла повязки, Лирэй мрачно думал о том, что будет, когда она уйдёт: у Хильвана, возмущённого соседством инмерийца, явно чесались кулаки. Самой драки иверин не боялся, но для него расклад выходил в любом случае неудачным. Проиграет – будет ходить весь в синяках на потеху тарам, а то и вовсе сляжет на несколько дней, побьёт раненого – знахарка разозлится и прогонит из лазарета, а Орхайт только обрадуется поводу водворить инмерийца обратно на Площадь, куда возвращаться Лирэй не имел никакого желания. После Хильвана Руанна подошла к иверину. – А твоя рука как поживает? – Хорошо, – Лирэй мужественно улыбнулся. – Почти не болит. Спасибо. На самом деле рука здорово ныла, но выглядела лучше, чем вчера. И рана – там, где кость разорвала кожу, – не гноилась, что свидетельствовало о том, что обработали её со знанием дела. Закончив перевязку, Руанна принесла ещё одну кружку со вчерашним отваром и проследила, чтобы иверин выпил его до дна. Убедившись, что больные идут на поправку, она ушла. Инмериец и тар остались наедине и как по команде уставились друг на друга. – Инмерийское отродье! – прошипел воин, поднимаясь вопреки строгому наказу знахарки лежать смирно. – Всё из-за вас! – Из-за нас?! – вспыхнул Ирр-Орлессан. – Это вы всегда нападали первыми! Он отступил за ширму и приготовился опрокинуть её на тара, который неумолимо приближался. Он был на голову выше иверина, но худоба тара примерно уравнивала их в весовой категории. – Первыми?! Вы загнали нас в пещеры, где нечего жрать, и считаете, что мы тут должны смириться и подохнуть с голоду?! – Что? – от неожиданности Ирр-Орлессан замер. – Подохнуть с голоду?.. А... а месть? – Сейчас отомщу, – мрачно пообещал воин. Лирэй опомнился и со всей силы толкнул ширму. Хильван отскочил, но не рассчитал силы: ранение в голову и, вероятно, сотрясение мозга, сказались на его координации. Воин запнулся, не удержал равновесия и растянулся на полу, стукнувшись головой об угол одной из сваленных на полу ширм. Вторая, которую опрокинул иверин, рухнула сверху. Удар вроде бы получился несильный, но тар закатил глаза и тяжело застонал сквозь зубы. Вставать он не торопился – похоже, драка окончилась, едва начавшись. Лирэй чувствовал себя немногим лучше – у него кружилась голова, по телу разливалась мерзкая горячечная слабость. Он с опаской приблизился, готовый в любой момент отшатнуться, если упавший внезапно очухается. Но воину, видимо, хватило и слабого удара по голове. Его лицо приобрело совсем нездоровый зеленоватый оттенок, и иверин испугался, как бы тот не отправился к духу своего народа, или куда там отлетают души умерших таров, раньше времени. Как бы тогда самого Лирэя не прикончили за убийство, пусть и невольное. Он оттащил в сторону ширму, гадая, не пора ли бежать на поиски знахарки, которая, как назло, ушла не только из Лёжки, но и из смежной пещеры, иначе бы сама прибежала на шум. Но тар оказался живучим. – Встать... помоги, – выдохнул он сквозь сжатые зубы, не открывая глаз. Лирэй от такой просьбы сначала опешил – по его разумению, тару надлежало до последнего вздоха стараться вцепиться инмерийцу в глотку, не говоря уже о том, что просить врага о помощи – последнее дело. Наверное, тар был не в себе и ему стало совсем худо. Лирэй нерешительно протянул руку, не вполне уверенный, что тар не притворяется и не намерен за неё дёрнуть, увлекая противника вниз. Хильван с кряхтением поднялся, пошатываясь, Лирэю пришлось почти тащить его на себе до тюфяка, на который воин рухнул, тяжело дыша. А потом самому едва не рухнуть следом и пережидать нахлынувшую болезненную слабость вкупе с острым ощущением абсурдности происходящего. – Я схожу за Руанной, – сказал иверин, когда в глазах перестало темнеть. – Не надо, – тар скривился, как от зубной боли. – Пройдёт. Лирэй хмыкнул, сообразив, что Хильван тоже опасается знахарки, которая не постесняется отругать его за нарушение постельного режима и бессмысленную драку. Некоторое время оба молчали, потом иверин уточнил, не столько из любопытства, сколько из желания убедиться, что тар не испустил дух: – Значит, вы грабите, чтобы добывать еду? – А ты как будто не знаешь! – фыркнул тар с закрытыми глазами. – Нет. Мы думали, вы мстите нам. За поражение. Тар открыл один глаз, посмотрел на инмерийца недоверчиво. – Какое поражение? – В войне. – А. Ну и за это тоже. Хильван снова прикрыл глаз и устало замолчал. Лирэй осторожно присел рядом, с беспокойством вглядываясь в худое, заострившееся лицо. Если прежде в призрачном свете голубых жуков-синьков воин походил просто на покойника, то теперь смахивал на покойника несвежего. Звать Руанну или не звать? Объясняться с ней по поводу внезапного недомогания Хильвана Лирэю хотелось не больше, чем самому тару. Но постепенно зеленоватый оттенок с его лица сошёл, и дыхание выровнялось, как у спящего, поэтому иверин решил обойтись без участия знахарки и вернулся на своё место. Было немного досадно, что победа получилась быстрой и какой-то нечестной, случайной. Неизвестно, как повернулось бы дело, если бы Хильван не ударился головой. Лирэй предпочёл бы победить по-настоящему, собственной ловкостью и силой, а не за счёт чужой слабости, но повторять ради этого драку не желал. Знать бы ещё, как поведёт себя тарский воин, когда очнётся. Признает ли себя проигравшим и оставит инмерийца в покое, набросится ли снова с оскорблениями и кулаками или затаит злобу и возьмёт реванш позже, когда иверин потеряет бдительность? Вскоре пришла ученица знахарки – та самая девочка с косичкой, которую иверин уже видел вчера. Внешне она совсем не походила на Руанну – плотная, пухлощёкая, с круглым мягким подбородком – но походку, манеры и выражение лица старалась копировать у наставницы, даже пояс с кармашками носила точно такой же. По счастью, она всего лишь принесла поесть, а на Хильвана только мельком взглянула, но ничего по его лицу не заподозрила. В отличие от Каурьена, которому как-то удалось увильнуть от неприятной обязанности, девочка не видела ничего зазорного в том, чтобы носить еду инмерийцу. Посуду она поставила аккуратно, а не брякнула оземь, только бусы из цветных камешков глухо стукнули о край кружки. В кожу на руках ученицы въелись пятна того же цвета, что и у наставницы. – Спасибо, – сказал Лирэй. Девочка серьёзно кивнула и ушла. Как и наставница, Лирэя она не боялась. Впрочем, откуда бы у неё взяться страху? Ведь инмерийцы не нападали на её посёлок среди ночи, не грабили, не убивали близких на её глазах. Лирэю не давало покоя сказанное Хильваном – что на поверхность, на инмерийские земли их гонит не злоба, не жажда наживы, а голод. Ирр-Орлессан никогда не задумывался о том, чем питаются тары в подземельях. Собственно, он вообще не думал о том, откуда берётся продовольствие: на стол в Даэн-Орлессане всегда подавали свежие продукты, и во всех деревнях, где его отряду случалось останавливаться, орлессанцев кормили достойно. Вокруг деревень колосились поля, зеленели пастбища, на которых паслись коровы, козы и овцы, а у таров ничего этого не было. Но откуда-то бралось вяленое мясо, лепёшки, сухари... До Лирэя только сейчас дошло, что «честно отработанная» им еда отчасти являлась краденой, и это открытие хорошего настроения ему не прибавило.3
Через несколько часов проснулся Хильван – зашевелился, с трудом повернулся на бок, обхватил руками голову, но не застонал. «Гордый как айн», – подумал Ирр-Орлессан и тут же устыдился неуместного сравнения: крыса не может походить на айна. В бой Хильван больше не рвался, но и оставить инмерийца в покое не пожелал. – Как ты сюда попал, хорёк? Значит, Лирэй предположил верно: Хильван ничего не знает о поимке инмерийского разведчика. Но говорить с таром у иверина не было ни малейшего желания. Жар у него к этому времени сменился ознобом, и Лирэй зябко кутался в одеяло. – Ты язык, что ли, проглотил? Лирэй снова промолчал. – Отвечай, когда тебя спрашивают! – на этот раз в голосе прозвучала угроза, Хильван начал подниматься, явно намеренный выбить ответы из инмерийца силой, если понадобится. Сон пошёл воину на пользу: он двигался увереннее и уже не пошатывался. Лирэй от всей души пожелал тару шарахнуться головой ещё раз, но без участия иверина. Сколько можно нарываться? Нет, Хильван на айна совсем не похож, потому что ни один уважающий себя взрослый айн в вульгарный бой без оружия, в просторечии именуемый мордобитием, не ввязывается. В крайнем случае отвесит затрещину, что уже считается серьёзным оскорблением. Звать на помощь Руанну иверин тоже считал ниже своего достоинства. Но тут ему пришла в голову другая мысль: если рассказать Хильвану о себе всё то, что тарам уже и так известно, не развяжется ли и у него язык? Вдруг удастся выведать что-нибудь полезное – например, тайный короткий путь наружу? Конечно, вести беседы с врагами айну тоже не следовало, но это правило Лирэй нарушил уже столько раз, что и не сосчитать. Поэтому он кратко поведал, как последовал в Дикие Пещеры за тарским отрядом, отстал от него, свернул на охотничью тропу, не заметил ловушку и чуть не расстался с жизнью. Хильван выслушал с интересом и без малейшего сочувствия и красочно описал, как именно погиб бы инмериец, если бы та тварь, на которую ставили ловушку, наткнулась бы на него раньше охотников, которые отправились с утра собирать добычу. От этого рассказа ко всем неприятным симптомам пещерной лихорадки прибавилась тошнота. – А сюда тебя для чего притащили? – спросил Хильван. – Ваш князь хочет пригласить инмерийцев на переговоры и обещает меня им вернуть, если они придут, – неохотно ответил Лирэй. – Хорошая идея, – подумав, отозвался Хильван. Иверин кинул на него неприязненный взгляд – конечно, для него, тара, хорошая, просто отличная. Зато Хильван, как и ожидалось, подобрел, и Лирэй решил, что настала его очередь задавать вопросы. – А что случилось с тобой? Против его ожиданий, воин запираться не стал и поведал о нападении, произошедшем где-то в Диких Пещерах, в месте, которое тары называли Вонючей Пропастью. Противник превосходил его отряд числом и занял выгодную позицию заранее, и если бы не зоркий глаз и острый слух одного из шедших впереди разведчиков, весь отряд там бы и полёг. Но тары успели отступить почти без потерь, серьёзно ранены оказались двое – тот самый востроглазый разведчик и Хильван, который полез его вытаскивать. Вытащить-то вытащил, но до посёлка тащить пришлось уже его самого. Спасённого с перебитой ногой Руанна уже отпустила, в Лёжке задерживались лишь те, за кем требовалось постоянно присматривать. – Кто на вас напал? – спросил Лирэй. – Бывшие шанарранцы, как и я. Изгнанники. Но вместо того, чтобы попроситься в другой клан, эти мерзавцы обосновались где-то в нижней части Диких Пещер и грабят своих же. На лице Хильвана читалось осуждение – мол, как можно до такого опуститься. Ирр-Орлессан несколько мгновений молчал, переваривая полученные сведения. – Подожди-подожди, ты хочешь сказать, что здесь живут не все тары? Шанарра́н – это другой клан? И ты пришёл оттуда? – Ну да. Вы там что, наверху, даже этого не знаете? Не замечали, что доспехи по-разному сделаны? – Нет. Честно говоря, инмерийцам никогда не приходило в голову разбираться в тарских доспехах. Всех убитых просто сваливали в кучу и сжигали, а останки закапывали. Хильван посмотрел на Лирэя как на идиота. – Да какая разница? – попытался оправдаться тот. – Все одинаково разбоем занимаются. Как выяснилось из дальнейшей беседы, в Диких Пещерах скрывается не один, а несколько посёлков, в каждом из которых обитает клан под предводительством своего князя. Они давно поделили между собой подземную и наземную территорию, но между соседями порой случаются стычки и даже настоящие маленькие войны. В мирное время кланы живут обособленно, в дела друг друга не вмешиваются, иногда обмениваются товарами и принимают изгнанников из других кланов. Здешний клан, а также посёлок, называется Аурран. Таким образом, тот, кого иверин считал тарским князем, на самом деле всего лишь князь аурранский. Эти общие сведения шанарранец вывалил, не таясь, но, когда Лирэй попытался выведать, сколько всего кланов и где именно расположены посёлки, доказал, что за языком всё-таки следит. – Не слишком ли ты любопытен, хорёк? Может, тебе ещё сказать, сколько в каждом из них воинов? Лирэй постарался скрыть недовольство, но от Хильвана оно не ускользнуло. Что ж, зато шанарранец проговорился о том, что тарских кланов несколько, точно так же, как и ранее иверин про разведчиков: в полной уверенности, что противнику эти сведения хорошо известны. Прежде, чем иверин снова открыл рот, Хильван предостерегающе произнёс: – Ты, хорёк, своими вопросами уже достал. – Меня зовут Лирэй! – огрызнулся иверин, которого обращение «хорёк» тоже изрядно достало. – Лирэй Оруэн Ирр-Орлессан. Хильван присвистнул. – На кой тебе такое длинное имя? Пока выговоришь, язык сломаешь. – У всех инмерийцев есть личное и родовое имя. Это у вас оно одно, как собачья кличка! – А ты, значит, породистый щенок? – не остался в долгу шанарранец. – А третье имя откуда? Иверин поморщился, но ответил. – Оруэн – почётное имя ветви рода. Его удостаиваются лишь немногие. Когда-то мой предок Оруэн Ирр-Орлессан отличился на войне и получил право присоединить своё имя к родовому. С тех пор все потомки ирра Оруэна носят его имя. И ко мне, между прочим, тоже полагается обращаться «ирр Лирэй». – Ирр? Что это значит? – «Ирр» значит «меч», – не без гордости пояснил Ирр-Орлессан, на миг преисполнившись прежнего чувства превосходства перед безродными тарами с их разбойничьим, бесчестным оружием. Но воин тут же его срезал: – Так меч-то у тебя забрали. Лирэй досадливо скривился, но отвечать ничего не стал. Тару, лишённому всякого представления о родовой чести, всю жизнь промышляющему грабежами, не понять, что, с мечом или без, Ирр-Орлессан остаётся Ирр-Орлессаном, айном Инмери. Шанарранец тем временем осторожно пощупал голову, потом с досадой произнёс: – Проклятье, забыл спросить у Руанны, что там с бескланниками. Из-за тебя, между прочим! – сердито попенял он. – Я-то здесь при чём?! – опешил Лирэй. – Ты меня отвлёк! Хорёк недобитый! – Я?! Не ты ли первый отвлёкся на драку? И если хочешь знать, то после возвращения твоего отряда ваш князь сразу же собрал собственный и ушёл из посёлка. Только вчера вернулся. Хильван тут же встрепенулся и подался вперёд. – Вернулся? Нашёл их лагерь? – Понятия не имею. – Тьфу, пользы от тебя... – За что их выгнали из клана? – рискнул продолжить расспросы Лирэй. – С князем нашим не поладили. Ну, то есть уже не моим... Хильван умолк, задумавшись. – А тебя за что? Это предположение воина покоробило. – Меня не выгоняли! Я ушёл сам. – То есть как? Разве можно? Просто взять и уйти? – изумился Лирэй. – Почему нельзя? – удивился в свою очередь воин. – У нас вон один в прошлом месяце ушёл, потому что в девчонку здешнюю влюбился. Живут теперь вместе, – тар отчего-то вздохнул. Лирэй недоверчиво покачал головой – ну и порядки! Ирлин уходит только в том случае, если ирлес ему позволит – или выгонит. Изгнанника может взять под покровительство другой род, но такое случается редко, потому что достойных айнов не выгоняют, а недостойный никому не нужен. Также ирлина может призвать себе на службу арл, если ирлес, которому ирлин служит, согласится его отпустить. Но уйти самовольно ирлин не может. Отступника никакой род не примет, более того, по закону ирлес имеет право такого ирлина казнить, если поймает. А у таров, получается, можно свободно ходить из клана в клан? И как на таких воинов рассчитывать, которые сегодня здесь, а завтра им что-то не понравилось, и они ушли? Впрочем, что взять с дикого народа... Разговор на этом увял. Лирэй утомился бороться с лихорадкой и отдыхал, закрыв глаза и ни о чём не думая. Позже маленькая ученица Руанны заглянула в Лёжку, убедилась, что оба больных не спят, и принесла обед для каждого. Тар к этому времени ожил и к тому же расчесал спутавшиеся волосы и заплёл их в косицу на макушке, сразу приобретя строгий и собранный вид, и в целом перестал походить на покойника. Лирэй решил наконец выяснить, как тары определяют время, а заодно узнать, умеет ли девочка разговаривать, поскольку до сих пор ни одного слова от неё не слышал. – Как тебя зовут? – Марса, – ответила та и немедленно спросила: – А тебя? – А меня зовут Лирэй. Скажи, как ты узнаёшь, какое сейчас время суток? Девочка посмотрела на него испытующе, словно взвешивая, стоит ли он ответа, и объяснила: – По свечкам. Вон, смотри, на ней отметки, – она указала на горевшую у входа тонкую длинную свечу. Теперь иверин вспомнил, что видел такие свечки уже не раз, но не придавал значения нанесённым на них рискам. – Вот эта означает смену дневной стражи, эта – окончание дневных работ, а эта – пора спать. – Значит, сейчас снаружи середина дня? – уточнил Лирэй. – Середина ночи, – поправил Хильван. – Охотники выходят ночью, а не днём. Значит, у таров всё наоборот – спят днём, а бодрствуют ночью. И сейчас там, наверху, звёздное небо... Лирэй вспомнил, как пахнет свежестью ночной воздух в сосновом лесу, и неслышно вздохнул. – Глупый хорёк, – добавила Марса, состроив серьёзную мину и важно глядя на инмерийца с высоты всех восьми или около того лет своей жизни. – Не знает, как посмотреть время. В её устах это прозвучало не обидно, а забавно. Она не вкладывала в прозвище уничижительного смысла, а всего лишь подражала взрослым, поэтому всерьёз принимать её слова Лирэй не стал. – Мы определяем иначе – по солнцу и звёздам, – пояснил он. Потом сообразил, что девочка никогда не видела неба. – Солнце – это... – Я знаю, что такое солнце и звёзды, – огорошила его маленькая тара. – Ты думаешь, мы совсем глупые? Что на это ответить, Лирэй не нашёлся. По его мнению, дети в этом посёлке были не то чтобы глупые, но чересчур самоуверенные и невоспитанные. А взрослые – и того хуже... Когда Марса ушла, Хильван вполголоса повторил, в точности копируя её интонации: – Глупый хорёк. И фыркнул, откровенно потешаясь над инмерийцем. Вот это уже звучало оскорбительно! Но реагировать на дурацкие тарские подначки Ирр-Орлессан пока не научился. Конечно, если бы он по-прежнему носил оружие, а Хильван был ксаном, то сейчас острие меча упиралось бы в его горло, и ксан извинялся бы, стоя на коленях. Но оружие у иверина отобрали, бросаться в драку из-за насмешки, будто мальчишка, айну не подобало, поэтому Лирэй выбрал гордое молчание. Глупые или умные, а хорьки в противостоянии с крысами пока выигрывали. Вечером – или утром, если считать по солнечному времени, – навестить Хильвана пришли какие-то его то ли друзья, то ли родственники, то ли боевые товарищи. Мозолить им глаза и нарываться на неприятности Лирэй не хотел, поэтому отгородился ширмой. Из разговоров он узнал, что найти лагерь изгнанников так и не удалось, поэтому по Диким Пещерам теперь ходят только усиленные отряды, а ворота посёлка будут закрыты до тех пор, пока с бескланниками не разберутся. Иными словами, если бы Лирэй намеревался собрать всё необходимое для побега и прорваться через ворота ночью, то об этом можно было бы забыть. Увы, сейчас из-за болезни иверин был слишком слаб, чтобы уйти куда-то дальше ворот, даже если бы они стояли открытыми и не охранялись. Ирр-Орлессан страшно жалел о том, что не может доложить обо всём, что удалось выяснить за эти дни. Ирр Гирем был бы рад узнать и про охотничьи ловушки, и про упреждающие знаки, и про кланы и внутреннее устройство тарского посёлка. Быть может, даже замолвил бы словечко за Лирэя перед ирром Ирданом...4
Поздно вечером – то есть ближе к тому времени, когда догорала свеча, – в опустевшую Лёжку кто-то тихо вошёл – так тихо, что Лирэй не услышал шагов, а о новом госте узнал лишь тогда, когда он, – а точнее, она, – подала голос. – Здравствуй, Хил! Давно не виделись. В мягких, вкрадчивых интонациях иверину померещился острый оскал. – Чего тебе? – грубо спросил шанарранец. – Пришла узнать, не забыл ли ты о нашем... уговоре. – Не здесь, – оборвал её воин. – Выйдем. Иверин осторожно выглянул в просвет между краем рамы и шкурой. Хильван и его странная знакомая покинули Лёжку, но не через смежную пещеру, где большую часть времени находилась либо Руанна, либо кто-то из её учеников, а через «заднюю дверь» – узкий и неудобный лаз с другой стороны, который Лирэй прежде считал тупиком. Женщину он успел увидеть только со спины. Поверх нижней рубашки она носила длинную тунику из волчьего меха, украшенную волчьими же хвостами, а волосы были заплетены во множество косичек. Высокому Хильвану спутница доставала только до плеча. Следовать за ними и подслушивать разговор Ирр-Орлессан, разумеется, не стал, хотя слабая искра интереса в нём вспыхнула. Хильван скоро вернулся один, и стало ясно, что лаз не оканчивается тупиком, а соединяется с посёлком. Первым делом воин с размаху ударил кулаком по ширме, так что деревянная перекладина хрустнула и надломилась. Похоже, незнакомка его не на шутку разозлила... Спрашивать, чего она добивалась, и тем самым провоцировать вспыльчивого воина иверин не стал. Какое дело Лирэю до неприятностей какого-то тара? Своих хватает.5
Вскоре после ухода незнакомки Марса пришла поменять свечку с отметками времени и пожелала всем доброй ночи. Но обоим больным не спалось. Лирэй чувствовал себя разбитым, в груди жгло, предплечье дёргало и крутило так, что сон, несмотря на болезненную усталость, не шёл, а у Хильвана, наверное, раскалывалась голова, и он раздражённо ворочался с боку на бок. – Давай в кости сыграем, что ли, – проворчал он наконец. – Всё равно не спится. Ты умеешь? – Умею, но не буду, – отрезал иверин. Одного раза ему более чем хватило. Но Хильван обладал вдесятеро большим упрямством, нежели все работники мастера Гилжита вместе взятые, и в конце концов Лирэй со вздохом подсел ближе, убедившись, что тар от него всё равно не отвяжется и как бы опять не начал буянить. Мешочек с костями нашёлся здесь же и, видимо, предназначался для того, чтобы больные не скучали. Лирэй, как обычно, проигрывал, хотя уже и не с таким разгромным счётом, как прежде, и старательно запоминал новые фигуры. Хильван скидок на неопытность противника не делал и безжалостно заставил проигравшего инмерийца принести ему воды из смежной пещеры, которая, как выяснилось, называлась Травником. Потом иверину пришлось сбегать на кухню и добыть что-нибудь пожевать, благо дорогу он запомнил. Эта вылазка закончилась для Лирэя тем, что его вернул бдительный ночной страж, поставив пару новых синяков и едва не вывихнув вторую руку, но Хильван подтвердил, что инмериец разгуливает ночью по его распоряжению, а не с какими-то недобрыми намерениями. Из этого Лирэй сделал вывод, что гулять ночью по посёлку стоит осторожно, а, может быть, не стоит вовсе. После второй партии силы у шанарранца закончились и он лёг отдыхать, отгородившись ширмой и предоставив иверину убирать разложенные кости. Лирэя по-прежнему беспокоила рука, но он лежал тихо и считал жуков на потолке. Синьки переползали с места на место, иверин то и дело сбивался со счёта и начинал заново. В конце концов боль в руке немного поутихла, Лирэя начало клонить в сон, но тут прошуршали чьи-то лёгкие шаги, и он открыл глаза. – Хил! – прошептал женский голос. Сначала Ирр-Орлессан решил, что недавняя посетительница вернулась ещё раз напомнить о сделке, но быстро убедился, что ошибся. – Мира! Зачем ты пришла? – вполголоса откликнулся Хильван. – Узнать, как ты. Ты столько времени не приходил в себя, я тревожилась. – Да всё со мной в порядке! – проворчал воин. – Хил, ты мне лжёшь. Руанна от тебя три дня не отходила. Я боялась, что ты можешь... не очнуться. Ширма загораживала обзор, но глубокий низкий голос, в котором звучала печаль, иверин узнал – Полуночная Роза, подруга князя. Так вот к кому и зачем она заглядывала утром! Отнюдь не на хорька полюбоваться, а справиться о состоянии раненого. Что же до тайного ночного визита, то на этот раз речь о сговоре совсем иного толка: похоже, красавица изменяет князю с пришлым шанарранцем. Вот уж чего Лирэй точно знать не хотел! – Но теперь-то я очнулся, – возразил женщине Хильван. – Послушай, Мира. Не приходи сюда. Тебя могут увидеть. И хорёк этот тут спит: Руанна взялась его выхаживать. Хильван на пылкого влюблённого не походил, но, с другой стороны, был бы равнодушен к женщине – гнал бы совсем другими словами. А Мира уходить не хотела. – Ну и пусть себе спит, – сказала она. Лирэй оказался перед сложным выбором. Он услышал уже гораздо больше, нежели хотел бы знать, но если он и дальше будет притворяться спящим, то рискует стать свидетелем ещё более откровенных слов или действий. В конце концов он со вздохом произнёс: – Прошу прощения, но я, к сожалению, не сплю. В следующее мгновение в его горло упёрлось острие кинжала. – Если хоть кому-то проболтаешься, что Мира́йна приходила... – прошипел ему в ухо Хильван, вдобавок сдавив глотку иверина второй рукой. – Да зачем мне? – прохрипел Лирэй, жалея о своём благородном порыве и чувствуя, как шею щекочет стекающая капля крови. – Какое мне до вас дело? – Не убивай его! – Мирайна бросилась отбирать у своего возлюбленного кинжал, случайно надавила на закатанное в лубок предплечье, и Лирэй взвыл от боли. – Тихо! – Больно же! – сдавленно простонал Лирэй, пытаясь вывернуться и отвести шею от лезвия и одновременно уберечь руку. – Нельзя его убивать! – втолковывала рычащему шанарранцу тара, сражаясь за кинжал. – Раукхарт же спросит! Наконец ей удалось завладеть оружием, и Лирэй сел, закусив губу и прижимая к груди руку, в которой пульсировала обжигающая боль. Полуночная Роза возвышалась над ним, похожая на ожившую статую богини Аларэны, даже в голубоватом сумраке лицо её, обрамлённое растрепавшимися волосами, дышало жизнью и огненной красотой – идеальная пара для предводителя клана. Хильван, хотя и подходил ей по росту, рядом с ней смотрелся невзрачно, как сухая коряга рядом с прекрасным цветком, и странным казалось, что она предпочла его куда более представительному и влиятельному князю, однако Лирэй имел уже достаточно опыта, чтобы понимать, что выбор женского сердца непредсказуем. – Что ты хочешь за своё молчание? – холодно обратилась Мирайна к иверину. – Я не стану заключать сделку с хорьком! – взъярился Хильван, вновь хватаясь за кинжал. – Чтобы вы перестали калечить мне руку! – огрызнулся Лирэй. Она болела так, словно её сломали заново. – Мне ничего от вас не нужно! С какой стати мне на вас доносить? Это подло. – Хорошо. Допустим, мы тебе поверили, – голос Мирайны был по-прежнему полон сомнения. – Но если хоть кому-то расскажешь... – То я тебе кишки на голову намотаю! – угрожающе закончил Хильван. – Договорились, – устало согласился Лирэй. Он хотел добавить, чтобы устраивали свои встречи где-нибудь в другом месте, но тар всё ещё сжимал кинжал, и иверин благоразумно промолчал. Хильван и Мирайна попрощались сдержанно, не желая показывать свои чувства инмерийцу, и женщина ушла. Воин скоро уснул, утешенный визитом дамы своего сердца. У Лирэя же рука болела совершенно невыносимо, и он так и пролежал до утра, не сомкнув глаз. В основном мысли его возвращались к Полуночной Розе, образ которой, одновременно огненный и холодный, запомнился ему во всех подробностях, и где-то в глубине души кололо неуместное сожаление о том, что сердце красавицы уже не свободно. Кто она – расчётливая обманщица или жертва обстоятельств? Яркая и опасная Полуночная Роза была достойной парой для сильного и решительного властителя клана. Но стала ли она его спутницей добровольно? Лирэй слишком мало знал о том, как у таров устроены отношения между мужчинами и женщинами, чтобы делать предположения. Заключала ли она с князем какое-то подобие союза, имеет ли возможность его разорвать и хочет ли? Быть может, ей выгоднее считаться княжеской спутницей? Или у неё нет выбора? Князь едва ли обрадуется, что такая красавица предпочла ему другого, и может отомстить – ему, ей или обоим. Но тайна её, скорее всего, рано или поздно вылезет наружу, потому что тары живут кучно, кто-нибудь да заметит, что Мирайна крутится возле лазарета и интересуется здоровьем пришлого воина. Под утро Лирэю пришло в голову связать два визита разных женщин к Хильвану и предположить, что тайна наружу уже вылезла. Женщина, разговор с которой так взбесил Хильвана, могла угрожать ему оглаской их с Мирайной отношений и что-то с него требовать за молчание. Следом Ирр-Орлессана осенило, что он и сам мог кое-что потребовать, воспользовавшись предложением Полуночной Розы, – например, заставить Хильвана организовать побег из тарского – точнее, аурранского, – посёлка. Мелькнувший лучик надежды заставил его встрепенуться, но от заманчивой идеи Лирэй, хотя и с огромным сожалением, в итоге отказался. Во-первых, он уже объявил, что ему ничего не нужно взамен, а айну не пристало брать свои слова назад. А во-вторых, пользоваться чужими чувствами и чужой бедой действительно подло. С утра от Руанны, конечно, не укрылись тёмные круги под глазами иверина, да и заново опухшая рука говорила сама за себя. Лирэй солгал, что неудачно повернулся во сне. – Что-то ты такой неудачливый, – проворчала знахарка, но укоризненно покосилась при этом в сторону Хильвана. Тот, не желая ни лгать, ни говорить правду, презрительно отвернулся, словно демонстрируя, что не хочет иметь никакого отношения к соседу-хорьку. Руанна тщательно прощупала иверину предплечье, потом резко нажала, и что-то со щелчком встало на место. Лирэй устыдился своего громкого вопля и едва не прикусил язык. Сейчас бы лекарь Ирр-Орлессанов прочитал ему длинную нотацию о приличествующей айну стойкости и мужественности перед лицом любых испытаний. Руанна же только предложила пожевать ещё корешков, которые обладали бодрящим и притупляющим боль эффектом. Потом Лирэй снова остался один на один с Хильваном, но тар больше с ним не разговаривал.