1
Выстроившись в колонну и освещая себе путь факелами, тары углублялись всё дальше в подземный лабиринт, который называли Дикими Пещерами. Воины и работники – в общей сложности три или четыре десятка – шли вперемешку, с собой несли набитые инструментами мешки и держали оружие наготове на случай нападения подземных тварей. Факелы горели ярко и бездымно, в их свете тускло поблёскивали металлические бляшки, шипы, браслеты, цепочки и кольца, которыми тары любили украшать свои доспехи, по стенам плыли, кривляясь, гротескные тени. Первобытная тьма жадно смотрела из боковых отвилков и следовала за тарами по пятам. Но они не боялись: их было много, и они привыкли бросать ей вызов. Куда они шли – а главное, почему шёл с ними он сам, – Лирэй пока ещё не вполне понимал. После успешно отбитого нападения на Аурран как-то так получилось, что в последующие дни он помогал тарам наводить порядок в посёлке и разделывать туши ползунов. Почему он этим занимался, Лирэй и сам бы не смог объяснить; впрочем, он и не пытался. Двое юных стражей по-прежнему за ним приглядывали, но отношение их изменилось: хотя Келлухир старательно задирал нос, а Хаурайса смотрела обвиняюще, к этому добавилась толика уважения. Парень больше не цеплялся к Лирэю, и если приходилось что-то спрашивать или отвечать, то говорил ровно и сдержанно. Угроза, нависшая над кланом, аурранцев не сломила: никто не опускал рук и не впадал в уныние, и жизнь быстро вошла в привычное русло. Уже на второй день двое подростков, завернувшись в шкуру ползуна, развлекались тем, что внезапно выпрыгивали из-за поворота на тех, кому не посчастливилось проходить мимо. Из этой шкуры их довольно быстро вытряхнули, отлупили ремнём прямо на месте и отправили работать. Лирэй, ставший одной из жертв розыгрыша и испытавший массу разнообразных чувств при виде зубастого круглого рта, с которым едва не свёл недавно тесное знакомство, сочувствием к сорванцам не проникся – скорее, с удовольствием бы добавил от себя за неуместную шутку. Ворота посёлка снова стояли открытыми. Местоположение лагеря бескланников по первому же требованию указали принятые в клан изгнанники, и Эр-Раукхарт вместе с ними отправился туда вечером того же дня, когда произошло нападение. Как он поступил с теми, кто охранял лагерь, Лирэй не выяснял, но подозревал, что их постигла та же участь, что и прочих. По крайней мере, в клан никто из них не пришёл. Теперь, когда аурранцы больше не опасались засад в Диких Пещерах, все подземные охотники отправились на промысел. Вернутся ли аурранцы к грабежам или продолжат соблюдать условное перемирие и ограничатся охотой в пещерах, Лирэй не знал. Судя по всему, немедленный голод клану не грозил, поскольку в кладовых имелись запасы, но без собираемой с Делянки иффы они постепенно будут истощаться. Поэтому Лирэй поначалу предположил, что отряд, в составе которого он шёл, затевал большую охоту в Диких Пещерах. Прежде он бы заподозрил, что ему в ней отводится роль живой приманки, но сейчас подобной подлости от таров уже не ждал и предполагал, что ему, скорее всего, вручат лопату, хотя и непонятно, как он будет ею орудовать, если знахарка строго запретила в ближайшее время тревожить левую руку. Тары шли памятной Лирэю дорогой – той, которой его, перепуганного и едва живого после отравления, водили в первый день его плена. И в последующие два, пока не починили осточертевший всем тоннель, чтоб ему рух... простоять как можно дольше. Вот и огромная пещера, в которой, словно бездушные зрачки чудовищ, чернели отверстия тоннелей, полускрытые лохмами белёсого мха, из которых зябкий подземный ветер доносил запах какой-то тухлятины. Именно здесь иверин когда-то рассчитывал сбежать. И по этой же дороге брёл назад следом за мастером Гилжитом, потерпев неудачу, глупо упустив свой шанс, в полной уверенности, что жизнь его скоро оборвётся. Через несколько сотен шагов впереди показались ровные ряды опор и перекрытий, гладко обтёсанных и всё ещё пахнущих свежей древесиной, вид которых пробудил у иверина ещё больше неприятных воспоминаний. Сегодня ситуация как будто бы повторялась и в то же время отличалась разительно – хотя бы уже тем, что относился к ней Лирэй совершенно иначе. Утром за ним послала Мирайна – во всяком случае, так сказал парень, передавший иверину вместе с её словами кожаную кирасу длиной почти до колен. Без возражений, хотя и с некоторым неудовольствием, Лирэй оторвался от игры в кости и пошёл за провожатым. Вздумай Лирэй сопротивляться, мелкий, болезненного вида посыльный, в отличие от Орхайта, при всём желании не смог бы уволочь его за шкирку – скорее уж наоборот, сам иверин без труда поднял бы этого тара одной рукой. Но Лирэй сопротивляться не стал. Отчасти им, пожалуй, двигало любопытство. У ворот, куда его привели, собирался большой отряд. Воины были при оружии и в полном боевом облачении, а значит, они направлялись за пределы посёлка. Мирайна обнаружилась сразу – она распекала какого-то бедолагу. – Ты считать не умеешь, что ли? – возмущалась она. Совсем ещё юный парень, затылок которого едва доставал ей до носа, виновато втянул голову в плечи. В костлявом кулаке он сжимал горловину мешка, из которого торчали черенки лопат. – Так ты же сказала двенадцать, я столько и принёс. – Двенадцать альтаран! А лопат нужно больше. – Почему? – Потому что обязательно найдётся дуболом, который её сломает! Живо на склад и неси ещё пару! Не успеешь – будешь догонять нас в одиночку! Угроза произвела на тара впечатление: он умчался со всех ног, как ошпаренный, даже не обратив внимания, что число дуболомов и испорченных лопат в словах тары не совпало. Впрочем, ведь не исключено, что кто-то сломает две? Появление иверина большого оживления не вызвало. Кто-то покосился на него неприязненно, кто-то, наоборот, мимоходом поздоровался. Он хотел подойти к Мирайне и узнать, что тут происходит, но не успел: перекрывая общий гомон, прозвучал приказ: – Строимся и выходим! От этого голоса Лирэю немедленно захотелось сбежать, но было поздно. Беспорядочная толпа пришла в движение: выстраиваясь в колонну, она втягивалась в открытые ворота, словно разворачивающаяся змея. Один за другим вспыхивали факелы. Улучив момент, Лирэй спросил у оказавшейся рядом Мирайны: – Куда мы идём? – В Гадючник, – лаконично отозвалась она. Иверин пожалел, что вернул нож Кайну: название ничего хорошего не предвещало. – Зачем? – За лекарственными растениями. Иди уже! – Мирайна подтолкнула замешкавшегося иверина. – На месте всё увидишь. Вдаваться в подробные объяснения она явно не собиралась, взгляд её обеспокоенно метался туда-сюда по уходящей колонне – она проверяла, всё ли и все ли на месте. Худая фигура знахарки, вместо привычной шерстяной кофты затянутая в плотную кожу, неожиданно мелькнула впереди меж широких спин, но присутствие Руанны скорее тревожило, чем успокаивало. Возможно, она всего лишь намеревалась лично проследить за сборщиками, чтобы ничего не напутали и не набрали отравы вместо лекарственных растений. Но многочисленный и хорошо вооружённый отряд возглавлял Эр-Раукхарт, имевший обыкновение участвовать в самых опасных вылазках, а это наводило на мысль, что лекарственные растения будут отбиваться. Более того, и Полуночная Роза шла вместе со всеми, чего от неё Лирэй совершенно не ожидал, уверенный, что спутница князя будет ждать его дома, а не отправится в опасный путь вместе с ним. Она и оделась сегодня иначе: кожаный доспех с чёрными заклёпками не столько подчёркивал фигуру, сколько защищал её, а густые волосы были туго стянуты в узел на макушке, отчего женщина казалась ещё выше ростом и стройнее. Когда хвост колонны уже проходил через ворота, из бокового тоннеля вынырнул мелкий тар с двумя запасными лопатами и, не удержавшись, с разбегу влетел в одного из замыкающих, поддав ему черенками по спине. Как обычно, между тарами едва не завязалась потасовка, и разнять их Мирайне удалось не без труда. Иверину хотелось получить от неё более подробные ответы, но за пределами посёлка разговоры не приветствовались, – особенно, когда аурранцев вёл сам князь. Привлекать его внимание Лирэй не хотел, а потому решил с расспросами подождать. К тому же Мирайна права: скоро он сам всё увидит.2
Чем глубже спускались тары, тем более хищной и колючей становилась тьма подземного мира. До этого дня Лирэй с уверенностью полагал, что воплощением всего самого чуждого и противоестественного для жителя поверхности является тарский посёлок с его гнетущим полумраком, замкнутостью пространства и дикими порядками. Но теперь понял, что ошибался. Там, на верхних ярусах лабиринта, несмотря ни на что, мог поселиться пришелец с поверхности – так же, как когда-то поселились сами тары. Да и к жизни в их посёлке Лирэй худо-бедно приспособился. Чуждость же этих глубин поражала воображение и заставляла волоски на коже вставать дыбом от присутствия чего-то безымянного, незримого и недоброго, рассредоточенного по самому пространству, словно тысячи слепых глаз; чего-то древнего, что пребывало во тьме, не считая лет и не ведая солнечного и звёздного света, и не принадлежало обитаемому миру поверхности. Это место не предназначалось ни для Иверин, ни для Альтаран, и если и существовали те, кто мог бы назвать его домом, с ними Лирэй не хотел бы повстречаться. Нутро пещер, через которые пролегал путь аурранского отряда, густо оплетала странная подземная растительность – белёсая, полупрозрачная, с неопределённо-тёмными прожилками внутри. Одинаковые цветом, по форме растения разнились: одни – толстые, с сочными мясистыми стеблями, другие – тоненькие, похожие на цепкие клочья паутины, третьи – ажурные и жёсткие, как кованая железная решётка. Некоторые щетинились иглами длиной с ладонь, на кончиках которых поблёскивали прозрачные капли, другие тянулись в разные стороны пучками тонких усиков, на иных висели гроздья колючих или, наоборот, полностью гладких шариков, внутри которых что-то пульсировало или копошилось. Мимо одних растений тары шли без опаски, а другие обходили по дуге, держа дистанцию в несколько шагов – например, те, где на концах игл висели капли. Возможно, они были ядовиты. Проверять на собственном опыте Лирэй не хотел, и потому шёл след в след за тарами, наблюдал и запоминал. В зарослях непрерывно что-то шуршало: их населяли многочисленные ползающие и летающие насекомые, странные колышущиеся сгустки, похожие на студень, прыгучие иголки и прочие непонятные твари. Животные подземелья так же, как и растения, не имели окраски, и сквозь их покровы просвечивали внутренности. Некоторые существа тускло светились, пару раз иверин заметил проворно шныряющих у корней синьков – мелких, неярких и вынужденных добывать себе пищу самостоятельно, в отличие от раскормленных и ленивых поселковых. Растения и животные питались друг другом, причём хищников среди растений было едва ли не больше. Одни насекомые методично обгрызали стебли и усики, другие сами попадались в цепкие пасти-«цветки», которые раскрывались и снова схлопывались, заглотив добычу. В основном размерами обитатели зарослей не превосходили крыс и сами шарахались от идущего мимо отряда, прячась среди плотного сплетения стеблей или взмывая под потолок. Но встречались и более крупные твари, которые рассматривали таров как возможную добычу. В одном месте на них спикировали стремительные существа, похожие на помесь пауков и летучих мышей, но размером с лисицу. Они, словно перекрикиваясь друг с другом, широко разевали пасти с рядами иголочек-зубов и тёмными, как слизни, языками, но никаких звуков иверин не слышал. Безоружные работники, не дожидаясь команды, тут же опустились на корточки и закрыли головы руками, и воины, распределённые по колонне через равные промежутки с обеих сторон, принялись сбивать паукомышей меткими ударами. Замешкавшегося Лирэя тоже заставили присесть. Присесть – но не смотреть в пол. Запрокинув голову, иверин наблюдал за развернувшимся наверху боем: кнуты так и мелькали, ловко сшибая нападающих, но не сталкиваясь и не мешая друг другу. Бой продолжался от силы несколько минут, после чего поредевшая стая паукомышей признала своё поражение и отступила с беззвучными воплями, а отряд как ни в чём не бывало продолжил путь. Никто, кажется, не был ранен; иверин приметил только одного воина, который сокрушался о попорченном новеньком доспехе. К жуткому присутствию хищной тьмы Лирэй немного привык, но всё равно ему было здорово не по себе, и он старался держаться в центре колонны и не смотреть в темноту, где ему постоянно мерещились чьи-то глаза. Дорога в общей сложности заняла около двух часов. За это время на отряд нападали ещё дважды, оба раза аурранцы успешно отбились без потерь, если не считать немногочисленных царапин и укусов – не настолько серьёзных, чтобы из-за них задерживаться. Этим маршрутом тары явно ходили не единожды и прекрасно знали, чего ожидать от этой части Диких Пещер. При появлении подземных тварей никто не начинал бестолково метаться, паниковать и кричать. Безоружные работники полагались на воинов, а воины – друг на друга, и об эту сплочённость Пещеры раз за разом обламывали многочисленные зубы. Пройдя сквозь очередную вереницу пещер, щерившихся несчётными каменными оскалами и полных бесцветной и хищной жизни, тары наконец добрались до цели. Впереди, насколько позволял разглядеть свет факелов, простирались однообразные заросли, похожие на спутанные клубки змей, усеянных короткими по здешним меркам колючками – всего-то в полпальца длиной. Высотой растения доходили иверину примерно до пояса, а кое-где и до груди. Дальний край пещеры терялся в непроглядной тьме. Видимо, это и был Гадючник. Аурранцы принялись деловито втыкать факелы в ржавые кольца, вбитые в камень, наверное, ещё их предыдущим поколением, и тьма неохотно расступалась под натиском живого огня и деловитой суеты тарского отряда. Потревоженные чужим присутствием крайние ряды «змей», до того лежавшие смирно, дрогнули и принялись медленно, с тихим угрожающим шорохом разворачиваться в сторону таров. Воины под руководством князя выстроились в боевой порядок – цепью на всю ширину пещеры. За ними Мирайна точно так же, только в две линии, построила безоружных аурранцев, которым раздали стёганые рукавицы из множества слоёв ткани, длиною почти до локтя, и инструмент – лопату либо палку с крючьями. Углядев среди прочих приметную копну нечёсаных волос, Лирэй воспользовался перестроением, чтобы встать рядом с Огешем. Разговорчивый тар точно не откажется объяснить, что происходит. – О, и ты здесь! – восхитился Огеш, только сейчас заметивший иверина. – Гадючка – это и есть лекарственное растение, которое вы собираете? – спросил Лирэй. Огеш аж поперхнулся. – Нет, ты чего! Эта дрянь насквозь ядовита. То, что нужно мастерице Руанне, растёт дальше, за гадючкой. Просто туда иначе не подобраться. – Ясно. А с этим что делать? – Лирэй перевернул палку, рассматривая кривые и местами заржавевшие крючья. – Смотри, всё просто: сейчас охотники будут бить гадючку, те, что с лопатами – корчевать её, а мы, – Огеш помахал своей палкой, – оттаскивать её в сторону. Главное, без рукавиц за неё не хватайся. И вообще лучше сразу их надевай, мало ли что. Прозвучала резкая команда, и первая линия двинулась вперёд, воздух наполнили свист кнутов, отвратительное влажное хлюпанье полосуемой ими гадючки и воинственные выкрики, которыми тары подбадривали друг друга. Сам князь, разумеется, командовать предпочитал из середины цепочки, а рядом с ним виднелась могучая фигура Орхайта. Через несколько минут вторая линия взялась за лопаты. Третья всё ещё ждала своей очереди. – Получается, вы каждый раз выпалываете гадючку, чтобы добраться до нужных растений? – спросил Лирэй. – Почему не избавитесь от неё раз и навсегда? – Да мы бы рады, – Огеш страдальчески поморщился. – Но она разрастается быстро, как плесень, а лезет из боковых проходов. Там другие пещеры, и в них такие дебри, что нам не справиться. Рассказывают, что как-то раз, ещё при одном из прежних князей, сунулись, так за минуту чуть не весь отряд потеряли. Поэтому мы вычищаем гадючку только здесь, дважды в год. Жаль, огонь её не берёт, воды в ней много. Под ноги Огешу упала первая выкорчеванная гадючина, похожая на дохлую змею. Но корень у неё оказался тёмным и ветвистым. Тар ловко подцепил её крюком и потащил назад, ко входу в пещеру. – Ты осторожнее, – предупредил Огеш, вернувшись. – Они не сразу помирают. – Буднов подтверждение его слов, следующий выкорчеванный побег шевельнулся. – А шипы у них ядовитые, поцарапаешься – придётся раны обрабатывать, чтобы не загноились. Иверин кивнул. – Спасибо за предупреждение. Возможно, присутствие Руанны этим и объясняется. Она, конечно, в «прополке» не участвовала, ждала в безопасном месте под защитой резервной четвёрки. Свежевыкопанная гадючина попыталась схватить иверина за лодыжку, но он был начеку и придавил побег сапогом, а потом отволок ядовитую тварь в общую кучу, которая постепенно росла. Тройная цепь чистильщиков медленно, но верно продвигалась вперёд, туда, где заросли становились гуще и выше. Следом перемещалась и линия факелов – их втыкали на длинных шестах за спинами воинов и передвигали по мере необходимости. Под ногами то и дело похрустывали обломки хитиновых панцирей и суставчатых лапок, попадались высохшие шкурки и ещё какие-то непереваренные останки, к которым иверин старался не приглядываться. Изредка кто-нибудь шипел и вскрикивал, ужаленный колючками, и принимался рубить или копать ещё яростнее. Окидывая взглядом поле то ли прополки, то ли битвы, иверин невольно восхищался тем, как слаженно двигаются аурранцы: никто не забегает вперёд и не отстаёт, боковую дистанцию выдерживают строго, Эр-Раукхарту и Мирайне почти не приходится их поправлять. Сколько же они тренировались, чтобы достичь такой слаженности? Айны и тимиры тоже, конечно, умеют сражаться в строю, но всё же в их обучении основное внимание уделяется бою с одним или несколькими противниками. Айны – воины-одиночки, хотя иные стоят целого десятка. Но десяток таров, вставших плечом к плечу – это больше, чем десять таров по отдельности. Иверин довольно быстро приноровился к непривычному занятию и изо всех сил старался не отставать от соседей – было бы обидно получить от Мирайны замечание за то, что он всех задерживает. Впрочем, ему помогали: если ему случалось замешкаться с особо строптивой гадючиной, то либо Огеш, либо сосед с другой стороны – точнее, соседка, – брали на себя часть работы. В медлительности его никто не упрекал. Наоборот, Огеш с уважением отметил: – Ого, быстро учишься! Лирэй скромно промолчал, но в глубине души был доволен. Вдруг раздался предупреждающий крик, иверин вскинул голову и так и застыл на месте. Из гущи относительно безобидных коротких побегов выпростался настоящий гигант и принялся разворачиваться, кольцо за кольцом, словно огромная змея, угрожающе нависая над тарами. Он был так велик, что без труда коснулся потолка высотой в четыре иверинских роста, а толщину у основания имел в два обхвата. Едва только первая петля вздыбилась над зарослями, князь скомандовал отступление, и тары рванули назад – впрочем, рванули собранно, без паники, не побросав инструмента. И всё же троих эта тварь успела сбить с ног мощным взмахом, а одного обхватила поперёк туловища, стиснула так, что бедняга заорал, и поволокла в самую чащу. Убежать Лирэй не успел, но успел пригнуться, и пролетевшая над ним туша чудовища лишь взъерошила ему волосы. Потом он опомнился и помчался следом за тарами. Бросив свою добычу меньшим собратьям, гигантская гадючина вновь взвилась вверх, выбирая следующую жертву. Но аурранцы, к которым присоединилась и резервная четвёрка, уже подготовились к новой атаке: в ход пошли арканы с железными шариками на концах, которые взлетели навстречу твари. Силы в ней было немеряно – она, пожалуй, без труда утащила бы даже ползуна. Но арканы один за другим захлёстывали гибкий побег, и хотя первых, наиболее умелых и удачливых ловцов она проволокла по полу, поднять полтора десятка воинов уже не могла, и только ожесточённо дёргалась из стороны в сторону. Тары упирались изо всех сил, практически повисая на арканах. Когда чудовищу удавалось сбить кого-нибудь с ног, звучали крики и проклятия, но верёвки никто из рук не выпустил. Едва только гадючину спеленали, свободная четвёрка под командованием самого князя выстроилась атакующим клином и врубилась в заросли, нацелившись на основание гиганта. Следом за ними бесстрашно двинулась четвёрка корчевателей, сменившая лопаты на топоры. Впрочем, выигрыш в скорости получался не слишком большой: сталь плохо рубила вязкую и упругую массу, требовалось несколько ударов, чтобы отсечь побег. Мирайна тем временем собирала добровольцев, которые пойдут оттаскивать срубленную гадючку, расчищая путь для отступления. Прочим оставалось лишь наблюдать. Храбростью аурранцев в этот миг Лирэй не мог не восхищаться: хоть бы один дрогнул, испугался, отступил – но нет! Стоявший рядом с ним Огеш обеспокоенно произнёс: – Эх, сожрёт же беднягу!.. – Как? У неё же нет рта. – Ей и не нужно, она выделяет сок и заживо переваривает. Лирэй невольно отступил на шаг назад. Что за мерзкие создания водятся в Диких Пещерах? Как тары вообще ухитряются здесь выживать? – Не бойся, досюда она не дотянется, – утешил его Огеш в своей обычной манере. Иверин глянул на него со злостью и, не особо раздумывая, решительно двинулся за Мирайной. – Эй, ты куда? – донеслось следом. – Что я такого сказал? Лирэй не обернулся. Неужели они в самом деле думают, что он шарахается от какой-то травы-переростка? То есть, конечно, она внушала уважение своими размерами, но если уж тары её не боятся, то айн тем более не станет! Гигантская гадючина извивалась чуть ли не над головой, так что иверину всё время хотелось пригнуться, но позволить себе этой слабости он не мог. Державшие её тары кричали, хрипели от натуги и всячески желали ей сдохнуть, но позиций не сдавали. Не только успех, но и жизни передового отряда зависели от них: если не удержат эту тварь, то под ударом окажутся все. Князева четвёрка лихо продиралась сквозь ещё нетронутые заросли, кнуты так и мелькали в воздухе, вгрызаясь в колючие побеги. Рубщикам и уборщикам, шедшим по зачищенному коридору, приходилось теперь соблюдать осторожность: растревоженная гадючка извивалась и норовила дотянуться до тех, кто подходил слишком близко. Уборщики передавали отрубленные побеги по цепочке от одного к другому, чтобы не бегать туда-сюда, мешая друг другу. Мирайна тоже находилась в их числе – то ли в силу характера, то ли из-за того, что спутнице князя полагается быть в равной степени отважной. Один раз иверин заметил полный беспокойства взгляд, брошенный в сторону атакующей четвёрки: похоже, несмотря ни на что, Мирайна переживала за Эр-Раукхарта. Сам Лирэй находился в начале цепочки, прямо за спинами рубщиков, которых то и дело прикрывал, отбиваясь палкой, словно учебным мечом. Получалось у него настолько хорошо, что Мирайна, которая успевала следить за обстановкой и отдавать распоряжения, велела ему сосредоточиться на обороне, а оттаскивать отсечённые побеги предоставить другим. О нависшем над всеми чудовище Лирэй не то чтобы забыл, но опасаться перестал: им владела уверенность в том, что аурранцы справятся, удержат тварь столько, сколько нужно, и жалел он лишь о том, что в его руках палка, а не меч. Уж мечом-то он быстро порубил бы эту пакость! А палка её лишь отгоняла на время. Одна из гадючин извернулась и хлестнула иверина по руке. Стёганая рукавица защитила кисть и предплечье, но на незащищённом плече колючки легко пропороли ткань и располосовали кожу, словно раскалёнными лезвиями. Лирэй вскрикнул, но в общем шуме его вряд ли кто услышал. Раны жгло, но заниматься ими было некогда. Воины добрались наконец до основания гигантского побега, но, вместо того, чтобы его атаковать, с тем же упорством принялись прорываться дальше, и иверин понял, что их основной целью с самого начала было не чудовище, а тар, ставший его жертвой. Несчастный всё ещё барахтался и вопил, стараясь ползти навстречу воинам. Вероятно, его ещё можно было спасти, и аурранцы не собирались его бросать. К счастью, он находился не так уж далеко. Через несколько минут воины до него добрались, и крики стихли, перейдя в слабые стоны. Мирайна тут же скомандовала своему отряду возвращаться – помогать воинам больше не было необходимости. Мимо Лирэя пронесли спасённого тара. Его одежда превратилась в лохмотья, он был изранен, и вся кожа покраснела, будто его окунули в кипяток. А князева четвёрка взялась за чудовище. Как ни странно, именно кнуты лучше всего подходили для того, чтобы с ним бороться. Топорами тут, пожалуй, пришлось бы долго рубить, меч мог увязнуть, а кнуты оставляли широкие раны, из которых тёк белёсый сок, и сминали находящиеся внутри жилы. Гадючка забилась с удвоенной силой, но арканы держали её крепко. Вскоре кнуты повредили её сердцевину, и чудовище, не выдержав, надломилось и рухнуло, извиваясь и перекатываясь. На несколько мгновений Лирэй, наблюдавший уже из безопасного места, забыл дышать: показалось, что гадючина вот-вот придавит и князя, и Орхайта, и ещё двоих. Но тары оказались быстрее. Только после этого аурранцы огласили пещеру ликующими воплями, ничуть не смущённые тем, что воины удирали с поля боя излишне резво для победителей. Уйти медленно и с подобающим случаю достоинством не позволяла продолжавшая агонизировать гадючина. Кому именно принадлежала честь нанести решающий удар – князю или кому другому – иверин так и не сумел понять. Тары же выяснять этого не стали: судя по их виду, победителем себя чувствовал в равной степени каждый из присутствующих. Лирэю толика этого ощущения тоже досталась. Пусть он играл не главную роль, но теперь никто не скажет, что он испугался подземных чудовищ! Почуяв гибель своей предводительницы, вся гадючка пришла в неистовство, едва не выдираясь с корнями из почвы. Пещеру целиком заполнило грозное, яростное шуршание, словно шелест тысячи крыльев или шипение тысячи змей. Иверин сообразил, почему тары в первую очередь озаботились спасением своего товарища: после уничтожения гигантской гадючины его бы растерзали в считанные минуты. И ещё Лирэй понял, почему всем видам оружия тары предпочитают кнут. Прежде иверин привык, как и все айны, видеть в нём очередное неоспоримое доказательство тарской дикости и жестокости. Но, похоже, их главным врагом были не инмерийцы, а Дикие Пещеры. Не слишком сподручный против меча, щита и копий конницы, кнут в самый раз подходил для тварей, населяющих подземный лабиринт. Кнут позволял держаться от них подальше, не застревал в вязкой плоти, был достаточно гибок для того, чтобы сражаться в тоннелях, где для полноценного замаха мечом не хватало места, а также не мешал протискиваться в узкие лазы, которые порой попадались в пещерах. К тому же, сталь тары плавили не лучшего качества, зато волокна для плетения кнута – видимо, из местных растений, – делали очень прочные, их и мечом-то перерубить получалось не всегда с первого раза. Именно эти обстоятельства и диктовали выбор оружия, а вовсе не тарский характер. Даже странно, сколь многого в Инмери не знали о тарах. Лирэй привык верить, не задумываясь, в то, что говорил отец и прочие старшие айны – ведь они не могли ошибаться. А теперь получалось, что кое в чём – ошибались.3
Пока уцелевшая гадючка продолжала беситься, аурранцы отступили, чтобы перегруппироваться и перевязать раны. От гадючки досталось в той или иной степени чуть ли не каждому, но из строя никто не выбыл. Только тот несчастный, которого гадючка попыталась сожрать, лежал, перевязанный с ног до головы. Даже представить было страшно, каково ему пришлось – столько времени провести в путах ядовитого растения, которое собиралось переварить свою жертву, и не знать, успеет ли подмога. Руанна занималась только серьёзными ранами, прочие же обрабатывали сами аурранцы – промывали какой-то жидкостью из маленьких бурдюков, переходивших из рук в руки, и перевязывали клоками чистой ткани. При этом тары на все лады проклинали пакостное растение: нанесённые шипами гадючки царапины быстро воспалялись и опухали, и вдобавок жглись так, словно внутрь насыпали соли. Лирэй, следуя примеру окружающих, снял рукавицы и привесил их на пояс за специальные петли. После чего, предоставленный самому себе, замер в некоторой растерянности: с одной стороны, просить он не любил (тем более – таров!), с другой – Руанна строго-настрого запретила напрягать левую руку, грозя тем, что иначе кость никогда нормально не срастётся и будет болеть всю оставшуюся жизнь. Впрочем, много ли этой жизни у иверина осталось? Это соображение разрешило его сомнения, но едва только Лирэй взял повязку, как неслышно подошедший со спины тар сказал: – Садись, помогу. Лирэй вздрогнул и резко обернулся. – Я сам справлюсь. – И поговорим, – добавил князь со значением, отметая все возражения. Мысленно вздохнув, Лирэй присел на ближайший камень. Ну что ещё князю от него нужно? Надеется переубедить? Эр-Раукхарт помог иверину вытащить из рваного рукава опухшую, оплетённую неприятно багровеющими полосами руку и смочил тряпочку в резко пахнущей жидкости из бурдюка. Сам князь во время сражения, даром что плясал под носом у чудовища и рисковал чуть ли не больше всех, ухитрился не получить ни царапины, словно заговорённый. А может быть, дело было в том, что Орхайт грамотно его прикрывал. Такая верность и айну не зазорна... Лирэй поспешно отогнал крамольную мысль. – Объясни мне всё-таки, за что тебя так не любит отец? – поинтересовался князь. Иверин вздрогнул. Снова вопрос – как удар под дых. Почему князь каждый раз спрашивает то, чего Лирэй не ожидает?.. – За то, что я своего рода не достоин, – ответил он, чувствуя, как к горлу подкатывает горький комок. – За слабость. Говорить об этом ему совсем не хотелось, и кому другому он бы не ответил. Но Эр-Раукхарт всё равно уже всё знал. Знал и своими глазами видел, чего стоит младший Ирр-Орлессан... И Лирэй всё никак не мог поверить, что князь не презирает его за то, что он тогда, не помня себя, наговорил. – Что-то я сегодня не заметил твоей слабости, – произнёс тар. Он промокнул тряпочкой одну из царапин, и Лирэй не удержался от вскрика. Лекарство оказалось ещё более колючим, нежели гадючка. Или, может быть, боль причинял оставшийся на коже яд. – Ай!.. Вы же видите! – Вижу что? Сначала Лирэй бросил на князя недоверчивый взгляд: издевается? А потом сообразил, что тот его действительно не понял, ведь тары без стеснения морщатся, дёргаются, шипят и вскрикивают, костеря гадючку и Дикие Пещеры. И ничего плохого не видят в том, чтобы показать свою боль. – Вы просто другие, – пробурчал иверин. – Не айны? – уточнил князь. И снова – лёгкая, почти доброжелательная ирония. Этого Лирэй не понимал. Они же враги! При других обстоятельствах могли бы сойтись в бою. Правда, вряд ли иверин из этого боя вышел бы победителем... – Не... ай!.. Не айны. – И какие они, айны? – Гордые, решительные, бесстрашные! – выпалил Лирэй. И сник: про себя ли говорил? – Положим, гордости в тебе достаточно, – заметил князь, уловив его сомнения. Или на лице Лирэя они читались слишком ясно? – Что же до прочего, то в бой ты сегодня кинулся весьма решительно, хотя никто тебя рисковать не просил. То ли упрёк, то ли похвала. Иверин почувствовал, как теплеют кончики ушей. Но в самом главном согласиться с князем не мог. – А ещё айны ничего не боятся, никогда не сдаются, никогда не просят пощады и стоически переносят все выпавшие на их долю испытания. И лишения, и боль, и смерть, – отчеканил Лирэй, стараясь не выдать того, что собственные слова его ранят, как острым стеклом. – Зачем? – Что зачем? – Зачем вот это всё, что ты перечислил? Что на это ответить, Лирэй не нашёлся. Князь просто отмахивался от айнской доблести, как будто от чего-то незначимого! Когда он коснулся особенно глубокой царапины на плече, иверин вцепился зубами в левую кисть, чтобы не вскрикнуть. – Оставь руку в покое, тебя же Руанна просила. Лирэй со вздохом подчинился. – Что же до бесстрашия... – продолжил свою мысль князь. – Скажи, в каких сражениях ты прежде участвовал? Лирэй передёрнулся, вспомнив свой первый бой, за который ему было отчаянно стыдно до сих пор. Его первое настоящее поражение и, увы, не последнее. – Мы выслеживали вас... То есть таров... Альтаран. И я... показал себя не самым достойным образом. Князь наконец отложил в сторону бурдюк и принялся за перевязку, и Лирэй с облегчением перевёл дух. – Я думаю, твой отец ошибался, отправляя тебя преследовать альтаран, – произнёс Эр-Раукхарт. – На его месте я бы поставил тебя на оборону одного из ваших посёлков. Ты лучше всего сражаешься, когда у тебя за спиной стоит тот, кого ты решил защищать. Лирэй ошарашенно заморгал. Ему никогда не приходило в голову, что в одних обстоятельствах он может сражаться лучше, чем в иных. Что обстоятельства играли какую-то роль. Ирр Ирдан никогда ничего подобного не говорил! – Настоящий айн должен храбро сражаться в любом бою! – озвучил Лирэй прописную истину. – А настоящий командир должен знать сильные и слабые места своих воинов и ставить их так, чтобы каждый из них наилучшим образом соответствовал своей задаче, – парировал князь с той самой спокойной убеждённостью, которая каждый раз сбивала Лирэя с толку, заставляя видеть вещи по-новому. – Вы хотите сказать, что мой отец – плохой командир? – иверин нахмурился. Как может какой-то тар судить ирра Ирдана, одного из лучших айнов?! – Не лучший. И вдобавок – плохой отец. Пока потерявший дар речи иверин соображал, что на это дерзкое утверждение возразить, Эр-Раукхарт затянул последний узел и резко перевёл тему: – Как ты думаешь, твои сородичи согласятся продать нам зерно, если мир будет заключён? Лирэй напрягся. – Не знаю. Излишки мы обычно продаём кшииресцам. Да и денег у таров нет – ни своих, ни инмерийских. – Ты же понимаешь, что продовольствие я всё равно получу. Тем или иным способом, – произнёс князь, и Лирэю на миг стало не по себе: перед ним снова был враг, решительный, опасный и безжалостный. Чёрные глаза смотрели прямо, и в них клубились тени грядущих битв. – Я бы предпочёл мирный путь, – добавил Эр-Раукхарт, и пугающее ощущение рассеялось. – Ты подумал о том, о чём я тебя просил? – Нет. – Жаль.4
Отдохнув и подлечившись, тары взялись разрубать тушу чудовища и выкапывать его корень. Тут-то и произошло то, что предрекала Мирайна: одну из лопат сломали об корневище. Возились с ним, наверное, не менее получаса – оно было тяжёло, ветвисто и крепко сплеталось с корнями меньших гадючин. После этого зачистка Гадючника продолжилась в обычном порядке, единым широким фронтом. Часть таров обменялась лопатами и палками. Лирэй не возражал бы против того, чтобы сменить кого-нибудь из корчевателей, но рука не позволяла, так что он остался на прежней позиции. Только вместо Огеша, взявшегося за лопату, рядом стоял другой, незнакомый тар. Прошло ещё около двух часов, прежде чем вся гадючка была выкорчевана и уложена огромной кучей, и путь в следующую пещеру таким образом оказался полностью расчищен и безопасен. Также теперь можно было без помех рассмотреть, что творится в боковых проходах: там стеной стояли мощные заросли, состоявшие сплошь из таких же чудовищ, как то, которое сегодня с таким трудом удалось уничтожить. Кроме того, там что-то хрустело и чавкало – то ли питалась сама гадючка, то ли что-то питалось ею. Пожалуй, соваться к ней и вправду не стоило. Заглядевшись туда, Лирэй вновь почувствовал, как по коже побежали мурашки от ощущения непонятной жути, от присутствия чего-то чужого и неведомого, враждебного всему, что имеет отношение к лежащему на поверхности миру. В Гадючнике эта жуть ненадолго отступила: многочисленность таров и их шумная несдержанность служили против сил подземелья живым щитом: огонь против тьмы. Это незримое противостояние было тарам привычно настолько, что они едва ли обращали на него внимание. А вот Лирэй обратил, и подумал о том, что ни за что на свете не хотел бы оказаться здесь в одиночестве. Закончив самую сложную часть работы, тары устроили ещё один перерыв. Они сидели и стояли группами, отдыхая и обсуждая прошедший бой, из разговоров Лирэй уяснил, что гадючина-переросток была для них не в новинку: они вспоминали похожие случаи из прошлого и считали везением, что она выросла только одна. Как бы они стали справляться с двумя, воображение Лирэя представлять отказывалось. Иверин, устроившись подальше от всех, терзался сомнениями, которые всколыхнул в нём разговор с князем. Эр-Раукхарт не столько угрожал, сколько предупреждал о своих намерениях. И можно ли было его в этом обвинить, назвать подлостью или воинственностью желание накормить свой клан и не допустить голода, стремление выжить – и продолжать жить? Прежде Лирэй тоже думал, что тары – это досадный пережиток прошлого, от которого инмерийцы когда-нибудь избавятся, вот только этот пережиток существует уже сотню лет и не собирается исчезать, а напротив, намерен жить дальше, кем бы таров ни называли и что бы ни совершили когда-то их предки. И с ними придётся считаться. Вот только Лирэю-то что теперь делать? Либо он помогает князю провести переговоры – и становится предателем в глазах уже не только отца, но и всех айнов, либо остаётся в стороне – и смотрит, как тары возвращаются с добычей из инмерийских деревень. Это никто не назовёт предательством, за это никто не обвинит и, вероятно, даже не узнает. Никто, кроме него самого. Иверин вцепился рукой в волосы, чувствуя, как разрастается в висках тупая боль. Ну почему этот выбор встал именно перед ним? Если бы только он мог поговорить с ирром Дарриеном или с ирром Кайра́ном, попросить у них совета! Может быть, они бы пришли к выводу, что мирный договор – это в сложившейся ситуации наилучший выход, отдали бы Лирэю приказ, и тогда его действия не считались бы предательством... Впрочем, будь здесь ирр Кайран, он обошёлся бы без Ирр-Орлессана, ведь Кайран Ирр-Айери умён и вдобавок – хороший оратор, к нему прислушивается сам арл, и все переговоры с йеранцами поручают именно ему. А Лирэй – никто, просто неудачный сын великого воина, опозоривший своё имя айн, чьё мнение ни для кого ничего не значит. Кроме разве что аурранского князя, которому больше не к кому прислушиваться в том, что касается Инмери и инмерийцев, потому что здесь нет ни ирра Дарриена, ни ирра Кайрана, только ирр Лирэй... – Ты хорошо себя чувствуешь? – раздалось вдруг над головой. Иверин так глубоко ушёл в раздумья, что не заметил, как подошла Руанна. Рукава и подол её одежды были испачканы в крови, на лице лежала тень беспокойства. – Хорошо, – ответил Лирэй, – просто задумался. Чувствовал он себя, конечно, отвратительно, но знахарка тут ничем не могла помочь. Она вручила ему мешок для сбора растений. – Идём, покажу, что нужно собирать. Почти все тары уже ушли, огоньки факелов мелькали далеко впереди. Иверин послушно поплёлся за знахаркой, на ходу пытаясь извернуться и всунуть перевязанную руку в рукав, и вдруг ощутил какую-то нелепость происходящего. Ему ведь никто сейчас не угрожает расправой, но он всё равно берёт мешок и будет делать то, что ему скажут, вместе с тарами. Он живёт среди них уже полмесяца, даже больше, беспокоится за их жизни и готов им помогать совершенно добровольно. Его вдруг накрыло страхом: что произошло с его жизнью и кто он теперь? Может быть, он уже незаметно стал предателем? – Лирэй, не спи! Вот это рузянка, у неё нужно отрывать кисточки, аккуратно, не стряхивая пыльцу. Голос Руанны вернул его в реальность. Лирэй тряхнул головой и постарался сосредоточиться на её словах. Пятачок пола порос чем-то, похожим на траву, увенчанную длинными кисточками. Лирэй вцепился в одну, пальцы дрогнули и смяли её. Руанна неодобрительно цокнула языком. Иверин постарался сосредоточиться и выкинуть из головы лишние мысли, хотя и знал – всё равно они скоро вернутся. За Гадючником располагалась даже не одна пещера, а целая анфилада с колоннами, арками и каскадами уступов. Совсем рядом с иверином из трещины в скале бил источник с прозрачной водой. Во влажном воздухе висела смесь непривычных и резких запахов. Растительность покрывала пол и стены почти сплошным ковром, не очень пышным, высотой едва ли по колено, но довольно разнообразным. Часть растений – кто бы сомневался! – была ядовита, и Руанна советовала к ним не прикасаться, но хотя бы здесь не водилось хищных видов, способных сожрать иверина. Лирэй постарался думать только о кисточках, и на какое-то время это ему удалось. В середине дня сделали перерыв на обед. Тары расселись на выступах на разной высоте, которых здесь было множество, разделили между собой еду, не обойдя и иверина. Словно крестьяне на поле после жатвы – идиллическая картина, если не вспоминать, что за сено они косили с утра. И не думать о том, что эта мирная на первый взгляд компания может вскоре напасть на настоящих крестьян. Зашуршали мешочки с костями – похоже, заядлые игроки носили их с собой всегда и везде. Пещера скоро огласилась азартными криками. Право иверина отдыхать и есть вместе со всеми никто не оспаривал. Он выпил ледяной воды из ручья, оказавшейся неожиданно вкусной, и удобно расположился на плоском камне, привалившись спиной к мягкой растительной подушке. Он больше не чувствовал себя беспомощным пленником, которого каждый может ударить, а то и убить. Но если не пленником, то кем тогда? И что он будет делать, если узнает, что тары снова отправились грабить инмерийские деревни? Кого и как он сможет защитить? Ему остро захотелось стукнуться лбом об стену: тот выбор, о котором он пытался не думать, настойчиво лез в голову. «Но я не могу ему помогать! – в сотый раз объяснял он самому себе. – Айн Инмери не должен помогать врагу! Если я это сделаю, все узнают, и я буду в их глазах не просто трусом, но и предателем!» Но согласиться или возразить было некому. На сбор растений ушёл остаток дня. Это была кропотливая и довольно нудная работа, и, судя по тяжким вздохам и бурчанию, время от времени раздававшимся вокруг, она быстро осточертела не только иверину. Тары сейчас чем-то напоминали колонию трудолюбивых пчёл, с недовольным жужжанием собирающих мёд с цветов. От этого сравнения Лирэй чуть не рассмеялся вслух, уж больно это не соответствовало образу воинственного и коварного народа, но вовремя вспомнил, что и сам сейчас изображает такую же пчёлку. Одна золотистая пчёлка среди роя чёрных. Ну что за ерунда лезет ему в голову! Каждый из таров собирал только определённый вид растений, чтобы не пришлось потом сортировать содержимое каждого мешка. Руанна срывала какие-то чёрные шипы, ухитряясь ими не пораниться, время от времени проверяла состояние недопереваренного гадючкой тара и мимоходом ворчала на тех, кто собирал растения неправильно, не скупясь на замечания в адрес даже самых суровых воинов, которые кривились, но не спорили. Из этих растений, как иверин позже узнал, знахарка делала лекарства, которые помогали остановить воспаление при глубоких ранениях, от которого без лечения больной быстро сгорает в лихорадке. К концу дня у Лирэя окончательно разболелась голова, но ни к какому решению он так и не пришёл. Вряд ли князь понимал, чего на самом деле требует от Ирр-Орлессана. И вряд ли изменил бы своё намерение, если бы понимал.5
Когда тары покинули нижние ярусы Диких Пещер и растительность вокруг начала обретать пусть бледные, но хоть какие-то цвета, иверин невольно почувствовал облегчение: хотя здесь и сохранялись отголоски живущей внизу жути, но она была уже не так сильна и всеобъемлюща. А ворота посёлка и вовсе казались дверями родного дома. По крайней мере, там не растёт никакой ядовитой дряни, и нечто невидимое и чуждое не окружает тебя со всех сторон, нагоняя невыразимый ужас, от которого волосы шевелятся на голове. Как и все, Лирэй зверски устал и надеялся по возвращении как следует поесть и лечь спать, но надеждам его суждено было сбыться далеко не сразу. За воротами к Орхайту подошли двое охотников. Выслушав их, он велел Лирэю следовать за ними. Иверин слегка встревожился, когда они вновь покинули пределы посёлка, и всё же вообразить Орхайта, затевающего убийство, у него уже не получалось. Да и вроде бы не за что на этот раз. Дорога заняла около получаса, один раз на них напали какие-то твари, которых иверин раньше не видел и предпочёл бы не видеть и впредь, но Орхайт и охотники легко отбились. Наконец они вошли в длинную пещеру, которую делила пополам глубокая расселина. Дна её было не разглядеть из-за клубящегося желтоватого дыма, который, к тому же, вонял тухлыми яйцами. Возле её края стояли ещё двое таров-охотников, а у их ног кто-то лежал. Подойдя ближе, Лирэй понял, почему его сюда привели. Лежащий был мёртв и, судя по виду и запаху, уже довольно давно. Труп был сильно обезображен хищниками, но одежда и остатки светло-золотистых волос, заляпанных бурой кровью, не оставляли сомнений в том, к какому духу должна была отправиться его душа. – Его нашли охотники, – пояснил Орхайт. – Мёртв уже дней десять. Что скажешь – разведчик? Из ваших, этих, айнов? Опознать погибшего по лицу было невозможно, его покрывали глубокие раны. Задержав дыхание и превозмогая тошноту, Лирэй присел рядом с трупом и отогнул край одежды на левом плече. Татуировка уцелела. Погибший принадлежал к роду Ирр-Асталиан, а значит, судя по возрасту, это был ирр Тайлин, один из лучших разведчиков, герой последней военной кампании против Йерана, пробравшийся в одиночку во вражескую крепость, открывший ворота и тем самым сумевший принести Инмери победу. На его шее висел плетёный амулет – несомненно, подарок жены. Её Лирэй не знал лично, но говорили, что она очень сильно любит мужа. Точнее, любила... Иверин вполголоса произнёс напутствие, хотя и запоздавшее, для отлетевшей души, и поспешно поднялся. Его мутило. Отдышавшись немного, Лирэй ответил на вопрос Орхайта: – Да, это айн. Он тоже попал в ловушку? Один из охотников кивнул, и Лирэй содрогнулся, явственно вообразив, какая страшная это была смерть, – потому что сам чуть не погиб подобным же образом. И ещё вспомнились слова Марсы. Удастся ли душе ирра Тайлина найти путь к духу Иверин?.. Или так и будет его душа вечно скитаться неупокоенной по бесконечным тоннелям? Такая нелепая и злая смерть... Была какая-то чудовищная несправедливость в том, что Ирр-Орлессану, никчёмному и ненужному, удалось спастись, а во всех отношениях достойному айну, которому было ради чего жить, – нет... – Понятно, – деловито сказал Орхайт. – Значит, так князю и доложим. Скиньте его, и мы пойдём. – Его нужно похоронить! – запротестовал иверин. – Мы и так собираемся его похоронить, – пожал плечами охотник. – Вон там на дне. – Айнов сжигают на погребальном костре! – И что теперь, дрова на него переводить? Один охотник принялся отстёгивать ножны с кинжалом, второй заинтересовался амулетом и снял его с шеи погибшего разведчика. Нет, ничего делать для умершего они не собирались. Только ограбить. – Не трогай амулет! – не выдержал Лирэй. – С чего это вдруг? – вскинулся тар. – Это подарок его жены. – И что? – тар пожал плечами. – Сейчас-то он ему уже не нужен. Лирэй скрипнул зубами и промолчал. Амулет был очень красивый, сплетённый из стеклянного бисера, тонкой проволоки и цветных ниток, здесь таких не делают, у таров украшения грубее и проще. Охотник, наверное, хочет подарить его своей женщине. Но жена ирра Тайлина не для того его плела, чтобы он красовался на шее какой-нибудь черноглазой девчонки! Со стиснутыми кулаками иверин наблюдал, как тары скинули труп в дурно пахнущую расселину, словно какой-то мешок. Ирр Тайлин заслуживал совсем иного погребения, и Лирэй отчаянно жалел, что не в силах ничего сделать. Разве что самую малость... Он подошёл поближе к тару, как будто желая разглядеть, что находится на дне пропасти, резко выхватил амулет из чужой руки и зашвырнул его следом за телом – пусть хотя бы память о жене останется вместе с ирром Тайлином, который всю жизнь верно служил своей стране и не заслуживал того, чтобы упокоиться на дне вонючей ямы! Этого никто из таров не ожидал, и потому помешать они не успели. – Ты очумел, хорёк?! Я тебя сейчас самого туда скину! – заорал лишённый добычи охотник и набросился на Лирэя с кулаками. Отбиваться одной рукой от разъярённого тара было сложно, поэтому иверин тут же оказался на земле, и ему оставалось только закрываться от ударов, которые сыпались на него градом. – Хватит! – Орхайт оттащил вошедшего в раж охотника от недобитого иверина. – Да что этот хорёк себе позволяет?! – кипятился тар. Орхайт поднял Лирэя за шкирку и с угрозой произнёс: – Вижу, тебе всё-таки хочется посидеть ещё пару дней в темноте? Утерев кровь с рассечённой губы, иверин неожиданно спокойно сказал: – Почему бы и нет? Мне как раз нужно кое-что обдумать. – Ишь какой смелый стал! Но всё же, встряхнув разок напоследок, Орхайт его отпустил. Лирэй и раньше видел погибших соратников, но это было в порядке вещей, ведь для воина естественно рисковать жизнью и гибнуть в бою. Но когда один из лучших айнов Инмери бесславно упокоился на дне какой-то ямы, иверина словно молнией пронзило осознание того, что этой смерти могло бы не быть, если бы он, Лирэй, не отправился геройствовать, а вернулся и предупредил о ловушках. Тогда бы ирр Тайлин знал, чего опасаться, и не погиб бы так страшно. Или, возможно, ирр Дарриен больше не стал бы отправлять разведчиков. Но Лирэй тогда назад не повернул, потому что всё время думал только о себе: о том, что с ним будет, о том, достоин он или недостоин зваться Ирр-Орлессаном, похож или непохож на настоящего айна. Он называл себя защитником Инмери, но всё время только и делал, что спасался сам. И если ничего не изменится, то скоро в Эбенхеме вновь будут гибнуть ксаны, пытаясь защитить своё имущество, а инмерийцы будут штурмовать – нет, не посёлок, а Дикие Пещеры, и немало айнов и тимиров сгинут в дебрях лабиринта, прежде чем удастся добраться до тарских поселений – если, конечно, удастся. И если Лирэй в силах этому помешать, то пусть он лучше будет зваться предателем, чем знать о том, что вокруг умирают иверины и тары, которые могли бы жить, а он не сделал ничего, чтобы это предотвратить. Назад Лирэй шёл, не особенно задумываясь, исполнит ли Орхайт свою угрозу. Иверин уверенно шагал по тёмным тоннелям следом за своими врагами и думал о том, что потом его, наверное, всё равно убьют, но сейчас это отчего-то не вызывало привычного отчаяния.