1
Луна уже опустилась за горизонт, погасив серебристый шлейф на водной ряби, и теперь бегущая тёмная вода почти сравнялась по цвету с плоским каменистым берегом. С востока надвигались низкие свинцовые тучи, подъедая тускнеющие звёзды одну за другой, ветер лениво скользил вдоль реки, путаясь в прибрежных кустах. Несколько тёмных фигур стояли по колено в холодной воде, похожие на причудливой формы каменных истуканов. Время от времени один из них оживал и с размаху наносил удар сверху вниз остроконечной палкой, после чего вытаскивал её с нанизанной рыбиной. Далее рыба по широкой дуге летела на берег, где куда более живые и подвижные фигуры её чистили, резали, заворачивали в широкие листья и клали на горячие шипящие угли. Лирэй в очередной раз втянул восхитительный запах, чувствуя, как рот наполняется слюной. В отличие от альтаран, он не умел рыбачить острогой, да и едва ли сумел бы различить в такой темноте скользящие у дна быстрые силуэты, поэтому расположился в отдалении с наскоро сделанной удочкой. Иверин то и дело с беспокойством вглядывался в противоположный берег, где за горизонт уходила череда мирно дремавших холмов, и дивился собственной наивности: отчего-то он полагал, что сородичей больше не увидит и будет служить советником, сидя в безопасности в Доме Огня. На практике оказалось, что князь не горит желанием делать подробные доклады о том, что произошло на поверхности, и предпочитает, чтобы Лирэй сам всё видел и слышал. А на этот раз и вовсе решил, что иверин обойдётся без него. Конечно, если бы за сделками приглядывал сам Раукхарт, Лирэю было бы куда спокойнее, но, по счастью, у него хватило выдержки не обратиться к князю с такой просьбой. Потерявший уважение своих сородичей айн надеялся, что рано или поздно приспособится к своему положению и перестанет чувствовать себя полным ничтожеством в присутствии инмерийцев. Или хотя бы привыкнет к этому чувству... Утешало лишь то, что Тьяра исправно давала о себе знать. Лирэй боялся, что, узнав о том, как к нему относятся в Инмери, девушка в нём разочаруется. Но на втором присланном ею письме красовался рисунок иверина с мечом и подпись «Лирэй Оруэн Ирр-Орлессан» – это письмо, как и первое, князь отдал Лирэю – и он тихо радовался тому, что Тьяра о нём не забывает и, кажется, не изменила к нему отношения, что бы о нём ни говорили в Даэн-Аскариане. Отряд, посланный на поверхность для обмена поделочного камня на провизию, состоял из воинов и работников-носильщиков, которым предстояло на обратном пути тащить её на своём горбу до самого посёлка. Старшей над носильщиками была мастерица Олья́на – крупная жилистая женщина, расторопная и рассудительная, которая в посёлке занимала очень ответственную позицию: заведовала съестными припасами. Командовать воинами поставили Корху́на – о нём Лирэй знал только то, что тот с самого начала был на стороне князя. Внешностью этот альтаран неприятно напоминал Кангура – такой же уверенный в себе и пышущий силой крепыш с маленькими глазками, над которыми нависали мощные полукружья надбровных дуг, но в нём эта уверенность не переходила в самодовольство и пренебрежительное отношение ко всем, кто стоял ниже по статусу или умениям. К новоиспечённому княжескому советнику Корхун относился ровно – особой симпатии не питал, но и унизить не старался. Лирэю в этой торговой миссии отводилась роль наблюдателя, который имел право вмешаться лишь в случае необходимости, и он искренне надеялся, что таковой необходимости не возникнет. Несмотря на то, что миссия была сугубо мирной, Корхун распорядился выставить часовых по периметру того клочка суши, на котором обосновались аурранцы. Договор договором, но на чужой земле они по-прежнему не чувствовали себя в безопасности. Лирэй, хотя и не стоял на часах, тоже поначалу бдил, но потом расслабился, отвлёкся, поэтому чуть не подскочил, когда справа раздался громкий всплеск и вопли возмущения. Он обернулся на звук и усмехнулся: кто бы сомневался, что альтараны и тут устроят потеху! Разъярённый Кенжит гнался за Ченхилтом, угрожая макнуть его в воду с головой и распугивая вместе с ним всю рыбу, отчего тут же дружно очнулись и заорали все «истуканы». Призывать их к порядку Корхун не стал, видимо, рассудив, что никакого ущерба от этого нет. Более всего альтараны ценили в других два качества: готовность помочь товарищу и умение как следует над ним позабавиться. Тем временем возмущённые испорченной рыбалкой аурранцы скрутили обоих буянов, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, с чувством отходили острогами и выкинули на берег обсыхать. На берегу те продолжили выяснять, кто кого первым окатил водой, но мастерица Ольяна, заправлявшая «походной кухней», пригрозила сунуть обоих мордами в костёр, если те что-нибудь снесут или растопчут, поэтому Ченхилт с Кенжитом поутихли и принялись сушить промокшие вещи, сверля друг друга хмурыми взглядами поверх костра и ёжась от холода на осеннем ветру. Лирэй снова закинул удочку в надежде, что рыба всё-таки вернётся. Однако через несколько минут сдался и двинулся на густой запах, который инмерийцы, наверное, могли бы учуять с того берега, если бы наконец соизволили появиться. Впрочем, они пока и не опаздывали, ночь лишь слегка выцвела, но позиций ещё не сдавала, а инмерийцы с товаром обещали прибыть перед рассветом. Иверин ухватил кусок запечёной форели, сжевал в мгновение ока и потянулся за вторым. Мастерица Ольяна не толькоумела вести учёт продуктам, но и отлично готовила. Лирэй не сомневался, что поделиться с инмерийцами аурранцы и не подумают: либо всё сожрут к их приходу, либо спрячут. Еда – это только для своих. Первыми «гостей» заметили часовые. Лирэй обернулся, прищурился, но далеко не сразу различил, как на том берегу Ойлы по щетинистому боку холма ползёт цепочка бледно-жёлтых огоньков. Когда небо отчётливо начало сереть, а ветер, словно бы проснувшись, принялся теребить одежду и пускать по воде уже не мелкую, а крупную рябь, караван из нескольких телег подошёл к берегу, и инмерийцы начали перетаскивать мешки на заранее заготовленные плоты. Переправились с завидным умением: несильное течение снесло их как раз настолько, чтобы причалить к нужному месту. Лошадей, разумеется, перевозить не стали. Командир отряда, темноволосый айн средних лет, внешне больше похожий на ксана, спрыгнул на аурранский берег первым. На его одежде красовалась эмблема Арр-Аскарианов, из чего следовало, что арл решил подать пример своим ирлесам и первым начать торговые отношения с недавними врагами. Вид этих самых врагов, рассевшихся как попало и ковыряющих в зубах рыбьими костями, айна, по всей видимости, убедил, что аурранцев можно не опасаться, и он дал отмашку, веля разгружаться. Вид мешков с провизией – зерном и овощами – вызвал у альтаранов радостное оживление, которое Лирэй не разделял, поскольку всё это ещё предстояло тащить до посёлка. Более того, иверину, несмотря на его особую роль, придётся взвалить один из этих мешков себе на спину, ибо ставить его, плохо знакомого с Дикими Пещерами, в охрану не имело смысла, а идти просто так, когда другие заняты делом, у альтаранов не одобряется. Можно, конечно, отговориться тем, что у Лирэя своя задача и он её выполнил, но на него будут смотреть косо, и у недоброжелателей появится повод его осудить. Всё это, конечно, распространялось только на аурранцев. Помогать инмерийцам они и не думали и с удовольствием наблюдали, как те, пыхтя и кряхтя, перебрасывали тяжёлые мешки с края плота на берег. Альтараны спорили о том, перевернутся ли плоты, пересчитывали мешки и не упустили случая безжалостно обсмеять какого-то беднягу, который поскользнулся и плюхнулся в воду. По счастью, он был слишком занят произошедшей с ним неприятностью, чтобы обратить внимание на то, что над ним потешаются. Запечённая форель к этому времени магическим образом куда-то испарилась. По счастью, приветствовать сородичей лично Лирэю было необязательно и даже, пожалуй, нежелательно, поскольку необходимость договариваться с предателем они могли расценить как оскорбление. Поэтому рассчитываться с инмерийцами за еду предстояло всё той же мастерице Ольяне, о которой князь отзывался как об альтаране достаточно толковой, чтобы не наломать дров по недомыслию. Сам же Лирэй стоял поодаль, стараясь не выделяться – насколько вообще может не выделяться светловолосый представитель одного из древнейших айнских родов среди толпы черноголовых аурранцев. На этот раз в числе прибывших не было ни отца Лирэя, ни ближайшего советника арла, ни эбенхемского ирлеса, ни даже ирра Кайрана. Видимо, обмен товарами с аурранцами они сочли событием слишком незначительным, чтобы почтить этот берег своим присутствием, что вызвало у Лирэя огромное облегчение. К своему стыду, он не был уверен, что у него достало бы выдержки иметь с ними дело без Раукхарта. Темноволосый иверин оказался единственным айном в отряде. Он представился Кье́нисом Ирр-Даэ́ри, держался холодно и отстранённо, но открытой враждебности не проявлял и с мастерицей Ольяной заговорил спокойно. Наверное, ему хотелось поскорее завершить неприятное и не слишком почётное дело и вернуться в Даэн-Аскариан. Пока тимиры разгружали плоты, невысокий ксан, из-за крупных передних зубов, маленьких глазок и большого носа похожий на бобра, установил прямо на берегу раскладной походный столик, а следом водрузил на него зажжённую лампу – одну из тех, которые стояли на плотах. Ксан оказался ювелиром-оценщиком, хорошо разбиравшимся в драгоценных и поделочных камнях. Он принялся перебирать то, что принесли аурранцы – выкладывал на стол, придирчиво осматривал, объявлял Ольяне стоимость и записывал свои расчёты на пергаменте. Лирэй, подойдя ближе, внимательно прислушивался к разговору, который шёл, как обычно на тэриинском. Иверин-оценщик ему не нравился – разговаривал с Ольяной свысока, как с полной дурой, не умеющей даже складывать числа, и наверняка её саму тоже немало раздражал. Она пока держалась спокойно, но Лирэй боялся, что терпение её в какой-то момент лопнет. Но, пока он пристально следил за основными участниками действа, неприятности подкрались совсем с другой стороны, и их иверин заметил лишь тогда, когда их стало слышно уже на весь берег. – Крысиный ублюдок! Щас я тебе так рожу разукрашу! – орал один из тимиров. Лицо его, угрюмое, с огрубевшей кожей, обширными щеками и похожим на картофелину носом, налилось кровью, даже уши покраснели. – Такой страшной, как у тебя, всё равно не выйдет, – во всеуслышание объявил Ченхилт, откровенно насмехаясь и гримасничая. И хотя говорили они на разных языках, но общий смысл понимали отлично, тем более что альтаран подкреплял сказанное недвусмысленными жестами и мимикой. Тимир, сжав кулаки, двинулся на обидчика. Товарищи даже и не думали его останавливать, видимо, полагая, что наглого альтарана следует проучить – а в том, кто именно был зачинщиком ссоры, сомневаться не приходилось. Чен, который явно того и добивался, бросился убегать от краснолицего, огибая группу аурранцев по кругу. Альтараны же повели себя самым обычным для них образом: принялись свистеть и улюлюкать, а также подбадривать обоих бегущих и упражняться в остроумии. Корхун, которому полагалось поддерживать порядок, веселился вместе со всеми, и Лирэй понял, что в это безобразие срочно пора вмешаться. – А ну хватит! – рявкнул он, подскочив к аурранцам и впервые за всё время сожалея, что при нём нет кнута, ибо это был именно тот случай, когда хлёсткий удар – по земле, разумеется, – действует на них лучше любого слова. Они всё же немного притихли – вероятно, удивлённые тем, что обычно сдержанный иверин повысил на них голос. Чен, сделавший полный круг, намеревался обогнуть и вставшего у него на пути Лирэя, но был жёстко схвачен и отброшен за спину. Тимир же, столкнувшись лицом к лицу с решительно настроенным айном, приостановился. – Примите мои извинения за неподобающее поведение этого аурранца, – отчеканил Лирэй на иверинском. – По возвращении он будет должным образом наказан за свою выходку. Тимир ещё какое-то время тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки, но спокойная речь подействовала на него отрезвляюще, и ярость сменилась раздражением. – Крыс теперь защищаете, да? – он скривился. – Предатель! Тимир сплюнул под ноги, развернулся и пошёл назад к плотам, гордо выпрямившись и более не обращая внимания на альтаран. Лирэй чувствовал себя так, словно плевок угодил ему в лицо. Тимиру не полагается разговаривать с айном так вызывающе. Но на отступника это правило, похоже, уже не распространяется. Лирэй развернулся к Ченхилту, снедаемый желанием как следует ему врезать – и за это унижение, и за то, что тот своей идиотской выходкой поставил под угрозу столь важную для клана сделку. Но Ольяна, неведомо когда успевшая подойти, опередила Лирэя и отвесила Чену звучную затрещину, от которой он пошатнулся и едва не упал. После чего, глядя на злого иверина и хмурую как туча мастерицу, он наконец сообразил, что сделал что-то не так, и виновато втянул голову в плечи. – Корхун, отведи всех вон к тем кустам, и чтоб к плотам близко не подходили! – скомандовала она. – А с тобой, – прищурившись, обратилась она к Чену, отчего тот совсем пал духом, – потом поговорим отдельно. Глава отряда тоже наконец понял, что невинная по альтаранским меркам забава грозила обернуться большими неприятностями, и что именно он должен был вмешаться первым, поэтому без возражений и вопросов погнал аурранцев куда велено. Мастерица Ольяна, кивнув, вернулась к ирру Кьенису и оценщику и тоже извинилась перед ними. На лице айна ясно читалось то, что он думает о манерах аурранцев, но вслух он ничего по этому поводу не сказал и извинения принял. А ксан презрительно хмыкнул и что-то проворчал вполголоса. Ольяна сделала вид, что не услышала, и Лирэй мысленно возблагодарил князя за то, что тот послал сюда эту умную женщину, а не ещё одного такого, как Корхун. Убедившись, что больше никто не собирается лезть на рожон, Лирэй позволил себе на минутку отлучиться в кусты по нужде, где его вдруг посетила весьма неприятная мысль о том, что взвалить мешок себе на спину предстоит в присутствии инмерийцев. К выполнению подсобных работ в подземном посёлке он уже как-то привык и перестал воспринимать их как унижение – поскольку воины-альтараны их таковыми не считали, но ирр Кьенис и его тимиры думали иначе. Позориться у них на виду Лирэй не хотел и теперь задумался, кого можно попросить взять его ношу до тех пор, пока инмерийцы не скроются из виду. Правда, причину такой просьбы совершенно не поймут уже альтараны, а потому могут отказать... Озадачившись этой проблемой, Лирэй не обратил внимания на хрустнувшую позади ветку, а в следующий миг ему на голову надели мешок и повалили на землю. Он отчаянно забился, раздавая пинки направо и налево, и даже в кого-то удачно попал, судя по глухому вскрику, но потом его ударили по голове так сильно, что сознание провалилось в темноту. Последняя его мысль была о том, что тащить мешок с зерном на виду у инмерийцев всё-таки не придётся...2
В затылке пульсировала тупая, ноющая боль. Казалось, что вся голова раздулась и вот-вот разорвётся, как перезревшая тыква. Болтающееся в неудобном положении тело протестующе болело и раз за разом обо что-то ударялось. Чуть вынырнув из забытья, Лирэй силился понять, что происходит. Он несколько мгновений непонимающе смотрел на проносящуюся в полуметре от лица жидкую грязь и мелькающие конские копыта, потом сообразил, что его оглушили и везут на лошади, положив поперёк седла. Его пронзило резкое, как удар кинжала, осознание того, куда именно его везут. В Инмери существовал только один айн, которому он нужен настолько, чтобы устроить похищение. На повороте Лирэя резко мотнуло, и он снова потерял сознание, а очнулся уже на привале, где его похитители остановились напоить лошадей – журчание ручья и тихое фырканье раздавалось совсем рядом. Иверин пошевелился, проверяя, в состоянии ли двигаться. Он лежал прямо на холодной земле, по счастью, хотя бы сухой. Руки и ноги были связаны, но мешок с головы убрали. Первым делом Лирэй схватился за пояс и обнаружил, что перевязь с кинжалами с него, конечно, сняли. Вокруг небольшой поляны стеной стоял лес, солнце едва поднялось над верхушками деревьев, скачка длилась недолго, так что тело ещё не превратилось в один сплошной синяк, зато голова болела отчаянно, до тошноты. Лирэй надеялся, что дальше ему позволят ехать самостоятельно, потому что иначе до Даэна довезут только труп, который останется лишь сжечь на погребальном костре – если, конечно, отступника и предателя удостоят этой почести. Но как же глупо Лирэй попался! Кто мог подумать, что не смирившийся с выбором сына ирр Ирдан решится на такое? Ведь нападение на аурранца, пусть и не альтарана, – прямое нарушение заключённого скланом Аурран договора. И с горечью ответил сам себе: «я мог». Лирэй прекрасно знал, что отец не привык отступать, но понадеялся на то, что теперь, после вступления в клан, никто до него больше не доберётся, что прежняя жизнь, со всеми её обязательствами и долгами, осталась в прошлом. Но род Ирр-Орлессан не желал отпускать своего отпрыска, настойчиво напоминая о том, что рождённый Ирр-Орлессаном им же и умрёт, что бы там ни возомнил о себе Лирэй. Воспоминание об аурранцах потянуло за собой следующую мысль, от которой его охватил настоящий ужас, заставивший на время забыть о собственном неприглядном будущем: что сделали альтараны, узнав о пропаже? Что если, не разобравшись ни в чём, набросились на инмерийцев, и торговая миссия превратилась в побоище? Представив размах возможных последствий, Лирэй едва не застонал вслух. С таким трудом достигнутое мирное соглашение могло в одночасье рухнуть, обернувшись новым витком приграничных стычек, и всё из-за одного-единственного упрямца, которого волнует только честь рода! И что будет в этом случае с Тьярой? Вернут ли её в клан или попросту убьют? Лирэй представил, как её волокут к виселице, и мысленно взмолился Аэссе – пожалуйста, пусть хотя бы Тьяра не пострадает! Иначе Лирэй никогда себе этого не простит... Тут к нему подошёл один из похитителей, в котором он узнал воина из отряда отца. Что ж, предположения оказались верны, хотя это ни в малейшей степени не утешало. Даже то, что Лирэю всё-таки позволили ехать верхом, а не поперёк седла, его мало обрадовало. Когда отряд вновь тронулся в путь, Лирэй пригляделся к светловолосому айну, ехавшему впереди на молочно-белой лошади, и вздрогнул, с первого взгляда его узнав: Элайн Оруэн Ирр-Орлессан. Вот, значит, кого отец отрядил привезти своего блудного младшего сына. Что ж, этого следовало ожидать: на старшего сына, гордость и надежду Ирр-Орлессанов, отец мог положиться как на самого себя. Посмотреть на брата Элайн ни разу не обернулся.3
Поначалу Лирэй ещё надеялся, что либо ему подвернётся случай сбежать, либо по следам отряда пойдут аурранцы и устроят этот случай сами, но чем дальше инмерийцы отъезжали от границы, тем меньше надежды на это оставалось. Лошади шли бодрой рысью, пешие альтараны не смогли бы их нагнать. К тому же бежать было некуда: по обеим сторонам дороги простиралась непролазная чаща, в которой было проще застрять, чем спрятаться. Только к вечеру чаща сменилась возделанными полями, и отряд заночевал в небольшой деревне, жители которой, с первого взгляда признав высоких гостей, тут же освободили для них один из домов, а спустя полчаса уже несли горячий ужин. Слышать вокруг иверинскую речь было непривычно; от неё Лирэй уже успел отвыкнуть, точно так же как отвык от нормальной крыши над головой, открытых пространств и верховой езды. Пленника за общий стол не посадили, привязали в углу, словно пса, вероятно, чтобы ещё больше унизить и показать, где его место. Но морить голодом не стали, и свою порцию еды иверин получил, впрочем проглотив её без аппетита. Приходилось признать, что о побеге можно забыть, к тому же его по-прежнему изводили самые ужасные предположения о том, что могло случиться после его похищения. Наступив на свою гордость, Лирэй спросил у одного из конвоиров, гнались ли альтараны за отрядом Элайна, но тимир лишь презрительно отвернулся, не удостоив пленника ответом. Позже, задав тот же вопрос другому воину, Лирэй убедился, что им приказано с ним не разговаривать. Едва ли от него хотели что-то скрыть – скорее, давали понять, что такое ничтожество как он не заслуживает ответов. А значит, новости он узнает не раньше, чем отряд доберётся до Даэн-Орлессана. Элайн и вовсе делал вид, что Лирэя здесь нет: взгляд брата равнодушно скользил по нему, словно по пустому месту. Младший Ирр-Орлессан не видел старшего брата давно, кажется, с зимы. И теперь изучал его, отмечая усилившееся с возрастом сходство с отцом: тот же горделивый профиль и прямой нос с тонкими ноздрями, та же резкая стремительность движений, та же манера отдавать короткие, сухие команды своим тимирам и недобро щуриться, если кто-то замешкался. Пристальный взгляд Элайн наверняка почувствовал, но ничем этого не выдал. Тоже отцовская выучка: ирр Ирдан при желании мог не замечать что угодно, будь то раздражавший его иверин или торчащая из собственного бока стрела. Вздохнув, Лирэй поудобнее устроился в своём углу и прикрыл глаза. В голове сразу же замелькали непрошеные воспоминания. Брат не всегда его презирал. Когда-то Элайн относился к младшему брату совсем иначе, и это был один из самых счастливых периодов в жизни Лирэя. К сожалению, продлившийся весьма недолго. Когда младшему Ирр-Орлессану исполнилось шесть, Элайн внезапно обнаружил, что от мелкого приставучего братишки можно уже не только отмахиваться, но и командовать им. Лирэй не имел ничего против, наоборот, он с удовольствием выполнял просьбы и приказы, радуясь всякий раз, когда удавалось быть полезным и особенно – когда старший брат его хвалил. Решив, что из малыша выйдет толк, Элайн позволил ему присоединиться к своему «отряду», куда входили дети айнов, служивших под началом у отца. Конечно, при условии, что братик будет беспрекословно слушаться, делать что ему велят, не хныкать и не жаловаться. Лирэй был невероятно горд и счастлив тем, что ему позволили участвовать во «взрослых» играх, и ради этого был готов терпеть что угодно. Взрослыми эти игры были, конечно, лишь с точки зрения Лирэя, но разница в четыре года возносила десятилетнего Элайна на недосягаемую высоту. Поначалу всё шло хорошо, но чем дальше, тем больше Элайн становился недоволен братом. При всей своей послушности, Лирэй то и дело вёл себя не так и делал что-то не то. Например, мог свободно болтать с девчонками о всякой ерунде, в то время как остальные мальчишки их не принимали всерьёз и относились к ним в лучшем случае снисходительно. Лирэй искренне не понимал, отчего так – ведь именно девочки подчас знали много такого, что от внимания вечно куда-то спешащих мальчишек ускользало. К тому же далеко не все из них были глупы, как считали маленькие айны. Но объяснить это брату так и не удалось. Также Лирэй не гнушался перекинуться парой слов с прислугой, особенно кухонной, – прекрасный способ получить в неурочное время свежий пирожок. Или узнать какие-нибудь интересные новости, чтобы потом пересказать их брату. Элайн, хотя и принимал их к сведению, но брезгливо кривился, полагая, что айну не к лицу водить знакомство с ксанами. Лишь много позже Лирэй понял, что с самого начала делал не так: все в «отряде» равнялись на Элайна, а Лирэй равнялся на самого себя, и именно это безмерно раздражало старшего брата, который не терпел никакого инакомыслия. Последней каплей в чаше терпения Элайна стал тот день, когда он задумал подкараулить и отлупить На́йлина, сына тимира, который осмелился в чём-то сыну ирра Ирдана возразить. Ничего ужасного мальчишке, в общем-то, не грозило, Элайн не имел привычки жестоко и изощрённо издеваться над жертвами, и урок должен был ограничиться расквашенным носом, синяками и купанием в жирной осенней грязи. Однако во время обсуждения вопроса о том, где именно лучше подкараулить Найлина, Лирэй неожиданно предложил перенести возмездие на завтра. Причину этого он как мог подробно попытался изложить. Дело было в том, что именно сегодня мать подарила Найлину новую праздничную одежду, которую мальчик немедленно надел, дабы похвастаться перед всем Даэном. Об этом Лирэй узнал от сестры Найлина, и от неё же ему давно было известно, что отец мальчика отличается вспыльчивостью, и за порчу новой одежды всыплет сыну так, что тот будет отлёживаться не один день. Однако объяснений Элайн и его друзья не дослушали и принимать во внимание чужие проблемы не хотели. Лирэй молча обиделся и всё равно поступил по-своему: предупредил Найлина о засаде. В итоге тому удалось избежать отцовского гнева, а вот для Лирэя этот поступок имел печальные последствия. Элайн вскорости обо всём узнал, причём, что самое обидное, от того же Найлина, который то ли случайно проболтался, то ли захотел выслужиться перед будущим командиром. В тот же день Элайн изловил младшего брата и с позором изгнал из своего «отряда», хорошенько поколотив, и с тех пор начал всячески преследовать и травить, так что следующие несколько лет Лирэй перемещался по Даэну как по захваченной врагами земле, нигде не чувствуя себя в безопасности. Для Элайна это было не столько забавой, сколько делом принципа, и потому младшего брата он преследовал со всем присущим ему рвением и усердием. Всё это закончилось лишь тогда, когда старший брат начал сражаться бок о бок с отцом и сопровождать его в поездках. Элайн решил, что теперь уже совсем взрослый, а взрослые друг друга не лупят почём зря, не макают головой в грязные лужи и не запирают для забавы в сарае на ночь в самый разгар зимы. Он вообще перестал обращать внимание на младшего брата, а, будучи в Даэне, почти всё свободное время посвящал тренировкам. Лирэй оказался в основном предоставлен самому себе и вздохнул свободнее, но уже обретённая репутация не позволила ему завести друзей среди молодых айнов. Все они по-прежнему равнялись на Элайна. Лирэй осознал свою ошибку и тоже пытался на него равняться, но время и возможность были безнадёжно упущены. Вынырнув из воспоминаний, Лирэй покосился на Найлина, который укладывался спать на скрипучей скамье, подложив под голову скатанный плащ. Из тощего, упрямого, вечно настороженного мальчишки получился справный широкоплечий воин со стальным блеском в глазах. Лирэй, конечно, никакой обиды за тот давний случай на него давно не держал. Но стоило признать, что всеобщее молчание его задевало неожиданно сильно. Иверин задумался, смог бы он точно так же обращаться с кем-то, как инмерийцы сейчас обращались с ним, и пришёл к выводу, что вряд ли. И с горькой усмешкой подумал, что поэтому, наверное, именно он оказался в роли изгоя, а не кто-то другой.4
Всю дорогу Лирэй изводился от неизвестности, так что когда впереди показались мощные бревенчатые стены орлессанского посёлка и островерхие сторожевые башни над воротами, он даже вздохнул с облегчением. Возможно, здесь наконец удастся что-нибудь выяснить. Иверин старательно гнал от себя мысль о том, что, возможно, всё плохое уже случилось, и воды Ойлы окрасились кровью – как иверинской, так и альтаранской. Маленький отряд без задержки миновал ворота посёлка, стражники отсалютовали оружием наследнику ирлеса, не удостоившему их даже лёгким кивком, словно они были частью ворот. Здесь конники поехали медленнее, кроме одного, который отделился от отряда и помчался вперёд – предупредить о возвращении ирра Элайна. Утоптанная до каменной твёрдости дорога, петляя, поднималась вверх, сначала мимо крытых соломой ксанских домишек, потом мимо добротных двухэтажных усадеб ирлинов к опоясывающей холм крепостной стене, над которой возвышались широкие двускатные крыши и резные башни Даэн-Орлессана. Все стены и башни были сложены из исполинских брёвен особой породы дерева, которое называлось железным и со временем, при правильной обработке, не рассыпалось в труху, а становилось прочным, как железо, и практически не поддавалось огню. Второй день моросил противный мелкий дождь, одежда неприятно отсырела, и Лирэй завидовал своим конвоирам, которые кутались в плащи и которым вода хотя бы не стекала за шиворот. Несмотря на плохую погоду, из домов выходили иверины, чтобы поглазеть на отряд или, метнувшись чуть ли не под копыта, убрать с дороги заблудившуюся курицу или гуся. За несколько дней пути Лирэй заново привык к дневному свету и теперь украдкой поглядывал по сторонам, испытывая странное, щемящее чувство безвозвратной потери. Он вернулся сюда как чужак, и никогда больше эти узенькие улочки и дворы, знакомые ему до самой последней канавы, не будут для него своими. Он вдруг понял, что не думает о смерти. Точнее, думает, но как-то отстранённо, как будто до сих пор не верит, что может вскорости отправиться на встречу с духом-прародителем. А между тем вполне может статься, что Лирэй едет прямиком на эту встречу. Ведь его могут осудить как предателя и приговорить к смерти. Стражи Даэна отсалютовали ирру Элайну с ещё большей торжественностью, и скоро отряд остановился у парадного крыльца, над которым на треугольнике крыши красовалась эмблема рода, выкрашенная зелёной краской. Сменить промокшую и грязную одежду Лирэю не дали, сразу же повели по широкой лестнице с резными перилами в зал на первом этаже, где орлессанский ирлес имел обыкновение встречать гостей. Из-за закрытых ставней в помещениях Даэна было сумрачно, пахло ламповым маслом и горьковатыми ароматическими травами. Отец уже ждал и, как всегда, выглядел безупречно даже в простой и свободной повседневной одежде. Он стоял прямо, сцепив руки за спиной, и бесстрастно наблюдал, как двое стражников бесцеремонно втолкнули в помещение младшего Ирр-Орлессана, закрыли двустворчатые двери и встали по обе стороны от них, и как Лирэй, сделав по инерции два шага, остановился и вызывающе вскинул голову, даже не подумав склониться перед ирлесом, как того требует традиция. Ирр Ирдан пристально разглядывал сына, не произнося ни слова, и его взгляд, ледяной, тяжёлый, промораживал комнату насквозь. Это красноречивое, полное значения молчание подавляло сильнее любых ругательств и обвинений. Оно длилось и длилось, так что Лирэю хотелось его разбить движением или словом, вырваться из этой тягостной неподвижности, которая уже становилась невыносимой, но он продолжал терпеливо ждать, сцепив зубы и глядя мимо отца на гобелен за его спиной, висевший над большим камином. Наконец ирр Ирдан спросил: – Значит, жить среди крыс тебе пришлось по душе? – холода в его голосе хватило бы, чтобы заморозить целое озеро. – Нашёл тех, кого ты достоин? Фраза, задуманная как издёвка, неожиданно напомнила Лирэю слова, сказанные ему во время ритуала вступления в клан: «Теперь, что бы ни случилось, ты останешься одним из нас». В памяти ясно встали лица тех, с кем он успел подружиться в аурранском посёлке, и стало легче – как будто легла на плечо чья-то дружеская рука. – Нашёл, – коротко подтвердил Лирэй. Тонкие, ровные брови отца чуть сошлись к переносице, в уголках глаз обозначились морщинки. – Следовало удушить тебя ещё в колыбели, крысёныш! – бросил он. Лирэй промолчал. То, что отец желает его смерти, давно не было для него новостью. Он устал и не хотел вступать в бессмысленный спор с отцом, который, как обычно, несмотря ни на что, добился своего. Мокрая одежда неприятно липла к телу, напоминая, что её хорошо бы сменить, хотя и неизвестно, позволят ли ему это сделать. Позади чуть скрипнули половицы, и Лирэй вспомнил, что двое стражников являются свидетелями их с отцом разговора, а значит, о сказанных здесь словах вскорости будет известно всему Даэну. Лирэй отнёсся к этому с равнодушием, удивившим его самого. Ирр Ирдан не стал размениваться на дальнейшие обвинения, упрёки и попытки воззвать к совести сына. – Лирэй Оруэн Ирр-Орлессан! Ты предал и опозорил своё имя и свой род, отказавшись выполнить свой долг и перейдя в услужение врагу. Отныне ты лишаешься права носить меч и родового имени. Теперь ты никто, безродный изгой, у которого нет ни родных, ни дома. Прежде эти слова Лирэя бы убили. Прежде он даже помыслить боялся о том, что его могут изгнать из рода, ибо это означало лишиться всего, что у него есть, всего, без чего он не мог представить своей жизни. Но сейчас Лирэй мысленно упрямо возразил: «У меня есть дом». Пусть он никогда больше не вернётся в подземный посёлок, но там о нём помнят. Что же до имени, то отец, сам того не подозревая, лишь сильнее сблизил сына с альтаранами, которые родового имени не имели вовсе и обходились одним личным. – Как скажете, ирлес, – ответил Лирэй без всякой интонации. – Уведите его, – распорядился ирр Ирдан, ничем не выдавая своей досады оттого, что сын своей вины не признал. А может, ему действительно было всё равно.5
Лирэй лежал на узкой кровати, заложив руки за голову, и смотрел в потолок, бездумно скользя взглядом по рисунку древесных колец и пятен от обрубленных сучков на досках, который он выучил уже практически наизусть. Поначалу иверин ожидал, что его будут допрашивать или судить – ведь законы Инмери он всё-таки нарушил, а значит, над ним могли устроить публичный суд в Даэн-Орлессане или в Даэн-Аскариане, в зависимости от того, как договорились бы между собой орлессанский ирлес и арл. Но про Лирэя как будто забыли, и через несколько дней он понял, что ирр Ирдан уже вынес окончательный приговор. Вместо ожидаемой подвальной клети его поселили в одну из гостевых комнат на втором этаже, с удобной мебелью, от которой Лирэй успел отвыкнуть. Кровать с подушкой в изголовье была застелена чистым бельём, на полу лежал аккуратный плетёный коврик, на маленьком столике для письма вместо письменных принадлежностей стоял пузатый зелёный кувшин с водой и такого же цвета кружка, а также разгонявшая полумрак свеча. Напротив кровати находился комод, а в углу – ведро с крышкой для отправления естественных надобностей. Сквозь узкое окно-бойницу, закрытое промасленным пергаментом, проникал тусклый дневной свет. Когда Лирэй в первый раз вошёл в комнату, на кровати его ждала стопка чистой сухой одежды. Похоже, горничным было приказано подготовить комнату для младшего Ирр-Орлессана, и они, как и полагается хорошо вышколенным слугам, обо всём позаботились. Альтаранскую одежду Лирэй сложил в сундук. О том, чтобы её забрать, никто не распорядился, а слуги не посмели этого сделать без приказа. Глупо, но Лирэю не хотелось, чтобы у него отобрали последние вещи, которые связывали его с кланом, даже если они ему больше не пригодятся. Больше всего было жаль кинжалов: он чувствовал себя виноватым оттого, что не уберёг княжеский подарок. Трижды в день приходил пожилой слуга, которого Лирэй прекрасно знал – замкнутый и хмурый старик по имени Ру́ппин, который обычно занимался всякими подсобными работами и редко попадался на глаза хозяевам Даэна. Руппин исправно приносил еду и выносил ведро, а по вечерам зажигал дополнительные свечи, от которых в комнате становилось ещё более тоскливо и уныло, чем в полной темноте. Ни на какие вопросы он не отвечал, отделываясь скрипучим «не велено говорить», и не задерживался в комнате ни на минуту дольше необходимого. Ничего лично против младшего Ирр-Орлессана старик не имел и отмалчивался, всего лишь выполняя данное ему распоряжение, но всё равно такое обращение царапало душу. Уходя, Руппин запирал дверь на засов. Снаружи его дожидался стражник – в комнату он не заглядывал, но по звуку шагов Лирэй определил, что к нему приходят двое иверинов, а не один. Как странно всё-таки было, перестав быть пленником у своих врагов, оказаться в плену в родном доме... Формально здесь с ним обращались не в пример лучше, чем у «крыс». Для них и гостевая комната Даэна показалась бы роскошью, а самое лучшее, на что мог рассчитывать аурранский пленник, – это жёсткий тюфяк и старое одеяло, и то это богатство свалилось на него отнюдь не в первый день. В Даэне кормили регулярно и сытно, в то время как в подземном посёлке Лирэй поначалу то и дело оставался без завтрака, обеда или ужина, в зависимости от настроения и забывчивости его «тюремщиков». Кроме того, орлессанцы не разменивались на мелочную месть, и пленника никто ни разу не ударил, если не считать дня похищения. А уж сколько раз иверин мечтал о том, чтобы альтараны оставили его в покое хотя бы на день! Сейчас, уже зная их достаточно хорошо, он понимал, что появление пленника стало развлечением, приятно разнообразившим суровый и довольно-таки скучный быт аурранцев. Пожалуй, хорошо, что он не понимал этого тогда и искренне верил, что над ним издеваются исключительно из ненависти к нему как к врагу, поскольку правда показалась бы ему в то время ещё более унизительной и обидной. Что ж, инмерийцы, напротив, отнеслись к Лирэю совершенно серьёзно и любезно предоставили его самому себе. И от этого уже на второй день хотелось лезть на стенку. Вначале он ходил из угла в угол и ждал – одновременно с тревогой и нетерпением – когда за ним придут. Но мало-помалу понял: не придут. И вообще он из этой комнаты живым не выйдет. При всём удобстве выделенного ему помещения, в нём имелась одна угнетающая деталь: железный крюк для лампы в потолке. Самой лампы не было, а крюк был. Добротно прилаженный к потолочной балке, он выглядел достаточно прочным, чтобы выдержать вес человеческого тела. Верёвки, правда, не предоставили, но прилагавшийся к одежде шёлковый пояс подходил даже лучше. Потом скажут: младший Ирр-Орлессан вернулся домой и удавился в своей комнате, не пережив позора. Исключительно правдоподобная история, усомниться в которой не придёт в голову ни одному инмерийцу. Конечно, напрямую никто этого Лирэю не говорил. Но белый шёлковый пояс – на таком в одной из айнских легенд повесился предатель, открывший врагу ворота Даэна. Не понять намёка было невозможно. К Лирэю никто не приходил, с ним не разговаривали, и эта стена всеобщего отчуждения ясно давала понять, что для всех орлессанцев он всё равно что умер. И всё, что ему осталось, – это довести дело до конца. На пятый день заточения им исподволь овладела апатия. Поначалу он ещё тешил себя надеждой, что князь потребует вернуть своего советника, и инмерийцы заставят ирра Ирдана выполнить это требование, но надежда эта таяла с каждым днём. Ирра Ирдана никто не осудит: все понимают, каково это, когда твой сын опозорил весь род и переметнулся на сторону врага. А князь не будет рушить с таким трудом достигнутое мирное соглашение из-за одного иверина. Если, конечно, это соглашение всё ещё в силе. Если же нет... Может быть, и впрямь гораздо лучше было бы, если бы князь выдал Лирэя ещё тогда, на встрече с арлом, потому что пока отступник жив, у айнов будет повод для недовольства. Но какие бы мрачные мысли ни одолевали Лирэя, ему больше не казалось правильным умирать такой отвратительной смертью. В конце концов, раз он уже и не Ирр-Орлессан больше, то с чего бы ему поступать так, как хочет отец? Если он так сильно хочет избавиться от негодного сына, то пусть выкручивается сам! Вот только что будет делать ирр Ирдан, поняв, что Лирэй отказался следовать задуманному сценарию? Этот вопрос в последний день мучил его даже сильнее, чем неизвестность по поводу отношений Инмери и Аурран, которой он уже извёлся до состояния, близкого к смирению с неизбежным. Намеревается ли отец держать сына взаперти до конца жизни? Или постарается ускорить этот конец? Лирэй знал отца достаточно хорошо, чтобы предположить второе – к тому же, один раз ирр Ирдан уже предпринял такую попытку, но ему понадобится помощник, ведь Лирэя нужно не просто убить, а скрутить и засунуть в петлю, да ещё и устроить так, чтобы никто ничего не заподозрил, иначе слухи рано или поздно выползут за пределы Даэн-Орлессана. Нужен надёжный ирлин, который выполнит приказ и ни при каких обстоятельствах не выдаст правды. Такой ирлин у ирра Ирдана был. И звали его Элайн Оруэн Ирр-Орлессан. Знает ли он о планах своего отца? Разделяет ли его ненависть? Сможет ли хладнокровно казнить брата – или вступится за него, если ирр Ирдан прикажет это сделать? Наверняка Лирэй знал только одно: сам он никогда не смог бы убить Элайна, даже если бы отец пообещал за это простить все прегрешения и вернуть меч и родовое имя. Элайн, несмотря ни на что, оставался Лирэю братом, и оттого поднять на него руку казалось немыслимым. Но старший сын ирра Ирдана, возможно, вслед за отцом уже вычеркнул младшего из списка родичей. Интересно, когда закончится время, отведённое пленнику на чистосердечное раскаяние?6
Когда скрипнул отодвигаемый засов, Лирэй сам не заметил, как вскочил с кровати. Старик Руппин ушёл с полчаса назад. Значит ли это, что время уже вышло? На миг иверина охватил совершенно животный ужас. До этого он думал о смерти отстранённо и полагал, что вполне с нею смирился, но стоило только вообразить, что его попытаются лишить жизни, как тело тут же отозвалось яростной готовностью сопротивляться. Но гость оказался совсем не тем, кого Лирэй ожидал увидеть. Нахлынувшая паника сменилась не менее сильной надеждой: появление этого айна могло говорить о том, что какую-то попытку вытащить своего советника князь всё же предпринял. Иначе с чего бы ирр Кайран, который взял на себя обязанности посредника в переговорах с аурранцами, появился в Даэн-Орлессане? Ирр-Айери выглядел несколько уставшим – под глазами залегли серые тени, отчего он казался старше своих лет. Возможно, он приехал сегодня утром и ещё не отдохнул с дороги, а успел только переодеться и привести себя в порядок. Ирлин окинул обитателя гостевой комнаты внимательным взглядом и лишь потом поздоровался: – Добрый день, ирр Лирэй. Могу я войти? – Конечно, входите. Голос после долгого молчания звучал хрипло. Лирэй прочистил горло, подумав, что одиночное заключение всё-таки сильно угнетает. Наверное, ещё немного, и он начал бы говорить сам с собой. Единственный стул он уступил гостю, а сам снова сел на застеленную кровать. Отсутствие второго стула подчёркивало, что узника никто не должен был навещать. Почему же тогда ирра Кайрана сюда пустили? И почему он по-прежнему обращается к Лирэю как к ирлину, словно не знает, что младшего Ирр-Орлессана лишили титула? Неужели советнику арла ничего не рассказали? Впрочем, неважно. Главное, что ирр Кайран не брезгует разговаривать с отступником, а значит, есть шанс выяснить, как обстоят дела у аурранцев. От близости столь страшивших его ответов Лирэя охватила дрожь. С момента его похищения прошло уже полмесяца, если не больше – за это время могло случиться всё что угодно. Но с вопросами он не торопился. Сначало следовало выяснить, с чем пришёл ирр Кайран, друг он или враг. Может быть, он вовсе не горит желанием вызволять орлессанского пленника, а, наоборот, считает, что здесь ему самое место. Ирр-Айери между тем удобно расположился на стуле с высокой спинкой, развернув его так, чтобы находиться лицом к лицу с собеседником. – Позвольте узнать, верно ли я понимаю, что вы сбежали? В первый момент Лирэй не понял вопроса. Если бы ему удалось сбежать, то его бы не было в этой комнате, но, к сожалению, его слишком тщательно охраняли в пути, не дав ни малейшего шанса на побег. Но потом он сообразил, что имеет в виду советник арла, и не поверил своим ушам. – Сбежал?! Так сказал о... – Лирэй запнулся, – ирр Ирдан? – По крайней мере, именно так я понял его слова. – Меня увезли силой! – Вот как? – на лице ирлина отразилось лишь лёгкое удивление, и это Лирэя обескуражило. Разве не должен был ирр Кайран возмутиться несправедливостью, учинённой ирлесом Орлессана? Но тот изучающе рассматривал опального айна, словно ожидая какого-то продолжения. Тут терпение и выдержка у Лирэя закончились, и он сбивчиво вывалил те вопросы, которые столько дней не давали ему покоя: – Что произошло после того, как меня увезли? Мне ничего не говорили! Аурранцы не... не напали на ирра Кьениса? Сделка не сорвалась? Между Инмери и Аурран по-прежнему мир? Выпалил и затаил дыхание, сцепив пальцы рук, чтобы скрыть их дрожь. – Это то, что вас больше всего волнует? – ирр Кайран удивлённо поднял брови. – Нет, аурранцы ни на кого не нападали, и соглашение, заключённое моим арлом и аурранским князем, по-прежнему в силе. Однако то, о чём я хочу поговорить, напрямую касается этого соглашения. Последнюю фразу Лирэй пропустил мимо ушей – его затопила волна облегчения. Неужели Аэсса услышала его молитвы? Он только сейчас понял, в каком страшном напряжении жил последнее время. Воистину, неопределённость – ужасная пытка. Но произошло чудо, и то, чего он так боялся, не случилось, слава Аэссе! Аурранцы и инмерийцы не подрались. Тьяре ничего не угрожает. Хотелось рухнуть на кровать и больше ни о чём не спрашивать, ибо самое главное Лирэй узнал, а всё остальное не имело значения – по крайней мере, так казалось ему в этот миг. – Ирр Лирэй? – окликнул Ирр-Айери собеседника, поняв, что тот не слушает. – Да, простите. Что вы сказали? Лирэй с силой потёр лицо ладонями и постарался сосредоточиться на беседе. Ведь не просто же так ирр Кайран приехал в Даэн-Орлессан – его привело какое-то дело. – Я говорил о том, – терпеливо повторил он, – что аурранцы недовольны вашим уходом. Аурранский князь требует, и весьма настойчиво, вас вернуть. Сердце Лирэя радостно забилось. Райк требует его вернуть! Значит, есть надежда отсюда выбраться! – Но ирр Ирдан и слышать об этом не желает, – спокойно продолжил Ирр-Айери. – Арр Инагис же, полагаю, на этот раз встанет на его сторону. Поэтому я предлагаю поступить иначе – и надеюсь на ваше содействие. И тут Лирэй окончательно понял, что напрасно рассчитывал на помощь ирра Кайрана. Похоже, он с отцом заодно, хоть и не знает о его планах в отношении сына. Подумать только, ведь когда-то Лирэй ирром Кайраном восхищался! А вот Раукхарт, помнится, сразу сказал, что Ирр-Айери ему не нравится, несмотря на всю его вежливость и обходительность. – И что же вы предлагаете? – уточнил Лирэй, не скрывая возникшей неприязни. – Вы объявите аурранцам, что приняли решение их покинуть и вернуться домой, в Даэн-Орлессан. Это лишит их князя повода для обвинений, поскольку, когда мы договаривались о вашем переходе к нему на службу, речь шла о том, что вы делаете это по доброй воле. – Вы шутите?! Предлагаете мне взять назад данное слово? – Вас это смущает? Лирэй изумлённо глянул на Ирр-Айери – и удивление сменилось горьким пониманием: вежливость его была всего лишь маской. Ирр Кайран презирает предателя так же, как и остальные, только не показывает этого, потому что хочет добиться сотрудничества. Иначе не ожидал бы от младшего – впрочем, уже бывшего, – Ирр-Орлессана, что тот, как флюгер, будет менять сторону в зависимости от того, куда дует ветер. А уж как бы удивился Райк, услышав из уст Лирэя, будто тот хочет вернуться к отцу! Неужели инмерийцы надеются так легко обвести князя вокруг пальца? Как глупо с их стороны его недооценивать! – Боюсь, у вас ничего не выйдет, даже если вы меня каким-то образом заставите, – Лирэй с вызовом усмехнулся. – Вот как? – Что бы я ни сказал, Райк не поверит, что я покинул клан по своей воле. – Райк? – переспросил Ирр-Айери, выгнув тонкую бровь. Лирэй мысленно постучался лбом о стену. Когда он уже наконец научится следить за языком? И тут же сам себе ответил – видимо, уже никогда. – Эр-Раукхарт, – сухо поправился он. – Он настолько хорошо вас знает? – полюбопытствовал Ирр-Айери, уцепившись за эту досадную оговорку. – Достаточно хорошо. По крайней мере, лучше, чем айны. И лучше, чем родной отец... Даже, пожалуй, слишком хорошо знает, но с этим Лирэй уже смирился. – Значит, это правда? Вы остались среди аурранцев добровольно? – Разве вы уже не спрашивали меня об этом и не получили ответ? – Вы выглядели так, будто вас заставили. – Это не так, – холодно ответил Лирэй. Настойчивые вопросы раздражали и злили. Соглашаться на оскорбительное предложение ирра Кайрана он не собирался и хотел, чтобы тот поскорее ушёл. Какое-то время Ирр-Айери задумчиво молчал, словно заново оценивая своего собеседника. – Почему вы ему служите? – спросил он наконец. Лирэй чуть усмехнулся – конечно, столь дикий для айна поступок никто из них понять не в силах. Но объяснять он не намеревался – уж точно не ирру Кайрану. Пусть думает что хочет. – Это вас не касается, – отрезал Лирэй. – Что ж, дело ваше, – ирлин пожал плечами. – Верно ли я понимаю, что вы отказываетесь помочь? В начале нашей беседы мне показалось, что судьба мирного соглашения между Инмери и Аурран вам небезразлична, но, возможно, я ошибся. – Вы не ошиблись. Но если всё так, как вы говорите, то соглашению ничего не угрожает. Князь не станет его нарушать из-за меня, вам не о чем беспокоиться. – Тут Лирэя посетила забавная мысль, заставившая его усмехнуться. – Впрочем, если у вас есть на примете какой-нибудь находящийся в немилости бедолага, то попробуйте предложить его аурранцам в качестве извинения. Прекрасный, знаете ли, способ избавляться от неугодных ирлинов. – Что вы имеете в виду? – Неважно. Вам ещё что-нибудь от меня нужно? – Вы уверены, что аурранский князь не станет настаивать на вашем возвращении? – Станет. Но воевать не начнёт. Ирр Кайран вновь помедлил, окинув Лирэя долгим взглядом, и сказал: – Что ж, надеюсь, вы окажетесь правы. Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. Но у порога обернулся и добавил: – Позвольте заметить, ирр Лирэй, что вы ведёте себя глупо. Вам стоило бы попросить у отца прощения. Возможно, он бы смягчился, узнав, что вы сожалеете о том, что сделали. Лирэй изумлённо уставился на ирлина, а потом искренне рассмеялся. – Извините, но я не сожалею и как-нибудь обойдусь без его прощения. – Ваше право, – ирр Кайран пожал плечами и, попрощавшись, вышел. После его ухода Лирэй сначала лёг на кровать, но потом не выдержал, вскочил и принялся мерить шагами комнату. От переполнявшей его злости звенело в голове. Значит, вот как они всё хотят представить? Что он сбежал от аурранцев? Сначала согласился служить князю – из трусости и желания сохранить свою жизнь, а потом точно так же, из трусости, сбежал в Инмери при первой возможности? От такого и впрямь можно повеситься... Остановившись, иверин с досадой пнул ни в чём не повинный комод, так что подпрыгнула крышка. Если бы Лирэй в этот миг удосужился посмотреться в зеркало, то заметил бы, что глаза его щурились и сверкали негодованием совершенно по-отцовски. От апатии не осталось и следа. Лирэй и сам пока не понимал, что именно будет делать, но был полон решимости испортить хотя бы последний, ещё не случившийся акт трагедии жизни младшего Ирр-Орлессана.