***
Клуб стоял на том же месте. Ощущение дежавю мгновенно накрыло волной, от чего желудок скрутило в тугой узел, обжигая страхом внутренности. Вышибалы охраняли вход, у которого я стояла. Инстинкт самосохранения в дуэте с горькими воспоминаниями кричали о том, что пора бежать. Рош, один из амбалов, чьё имя я знала, но смутно помнила откуда-то, увидев мою фигуру, как-то неоднозначно мне кивнул. С одной стороны, будто приветствуя, как старую знакомую, но с другой, будто прося уйти. Его большие, едва чёрные глаза почти кричали на меня, но понять его я не могла. Да и не было у меня другого выбора. Лишь один — верный: сделать грязную работу и покинуть это место. Оказавшись в пустом клубе, я нервно дёрнула плечами и направилась по запомнившейся мне дорожке прямиком в пасть к серому волку. Напротив двери в кабинет Ковала я замерла. Поглощённая не просто страхом, а леденящим душу ужасом, я не могла заставить свой организм работать. Воспоминания врывались в разум без приглашения, от чего становилось тошно. Душевная боль казалась столь реальной, что тугой ком предательски поднимался из желудка и вставал точно в горле, предупреждая о том, что организм готов излить содержимое. Тяжело сглотнув, я приказала себе идти до конца и несколько раз постучала в дверь. За этой дверью творились разные вещи, многие из которых я видела, в некоторых участвовала, а о некоторых слышала по рассказам. Дверь распахнулась. Амбал номер два, со шрамом, заполнил дверной проем, сурово глядя на меня с высоты своего роста. — Что нужно? Я заметила, как напряжённо говорил охранник, и вдруг мелькнула мысль, что мне нужно бежать со всех ног. — Я пришла отдать долг за Луну Рейс. Подумав несколько секунд, охранник отошёл, пропуская меня в ловушку. Стоило двери с хлопком закрыться сзади, я снова погрузилась в прошлое, от которого стремилась сбежать. В кабинете все было на своих местах, только владелец не восседал в кожаном кресле за своим огромным столом, на котором любил «брать то, что его по праву». А по праву он хотел обладать всем и всеми. Вернуться сюда стало серьёзным испытанием для меня. И пока в клетке не появился лев, я могла думать о том, что пока справлялась неплохо. Из-за двери, в нише справа, доносились характерные звуки. Ковал брал. Я ощущала на себе тяжёлый взгляд амбала, стоявшего за моей спиной. От осознания этого кожа покрылась испариной, а во рту пересохло. Я опустила взгляд на ковёр. Узор завораживал, он был настолько изящным, что взгляд невольно цеплялся за мелочи. Искусство успокаивало, но тонкие острые иголки, впивающиеся в нервные окончания не давали забывать о том, где я находилась. Потайная дверь со скрипом отворилась и комнату наполнил запах ароматических свечей, сигарет и дорогого одеколона. Он здесь. Мне не нужно было видеть его, моё тело знало, что он в комнате. Паническая атака сдавила горло, но внешне я просто не могла пошевелиться. Слезы уже подобно яду подступали по протокам к глазам, но я дала себе слово держаться. «Я здесь для того, чтобы отдать долг», — успокаивала я себя. — «Я вышла, и мне нечего бояться». — Принцесса, — голос Ковала разорвал тишину комнаты. Его голос не был громким, но здесь и сейчас казалось, будто он усилен в сотни раз. Хрипотца впивалась в сознание. Вспышки из прошлого заморгали перед глазами. — Здравствуйте, мистер Ковал. Я принесла деньги за Луну, — произнесла я, доставая из сумки толстую пачку с деньгами. Я сделала несмелый шаг к столу, аккуратно положила деньги на крышку стола и снова поспешила отойти на безопасное расстояние. — Храбрый тигренок, — произнес он.***
Наркоман не просто горе в семье. Этот человек — полное разочарование. Такой член семьи непременно испортит все праздники и семейные посиделки. Я была такой. Теперь, смутно припоминая свое участие в Рождественском ужине, устроенным Эбби, я могу в этом признаться. Она, конечно, больше не созывала званых ужинов, куда приглашала своих коллег и других очень «выгодных» знакомых. Но и семейный ужин мог стать катастрофой. Стал таким. Однажды. Любое семейное мероприятие — каторга для подростка. Рождественский ужин — медленная смерть. Всё родственники непременно съезжались в наш дом, дарили никому ненужные дешёвые подарки, одаривали друг друга годовым запасом сплетен, съедали все блюда приготовленные золотыми руками… поваров из ресторана, где была заказана эта еда. Но даже в эти времена я находила минутку для истинной радости. В преддверии «званого ужина» даже Эбби, поддавшись духу Рождества, оставалась дома и наряжала елку. Раньше отец собирался на базар, который разбивали в центре города на площади, и покупал самую большую и пышную елку. Он приносил её домой, устанавливал рядом с камином, и, приготовив горячий шоколад и мармеладки, мы единственный день в году становились настоящей семьей, подобно тем, которые показывали в романтических фильмах или ситкомах. Папа надевал нелепый красный свитер с гномами Санта-Клауса, мама, так же поддавшись настроению, натягивала шерстяные носки с оленями и, собрав длинные волосы в неаккуратный хвост, увлеченно наряжала елку, распевая рождественские песни. Эти воспоминания ворвались в мое сознание и в то Рождество. Ранним утром я спустилась в гостиную в шортах и плюшевой кофте на пару размеров больше меня. Новой меня. Вены неприятно покалывало, напоминая о чем-то важном, что сделать было столь же необходимо, сколько дышать. Но игнорируя зов, я силилась вести себя нормально. Первый Канун Рождества без отца доставлял душевные страдания, но и их я старалась сдержать. В гостиной Эбби, подобно каменному изваянию, лишенному души, сверяясь с записями в ежедневнике, раздавала указания нанятому на один вечер персоналу. Молодые мужчины на стремянках терпеливо выполняли все указания, вылетающие изо рта самой Эбби Гриффин. Каждый миллиметр для этой женщины был значим, и она не уставала напоминать им об этом. — Миллиметр может стоить кому-то жизни в моей работе, — произнесла Эбби, вскидывая голову. — Думаю, что мишура, висящая на миллиметр левее, не убьет никого, — произнесла я, с улыбкой глядя на то, как преобразился дом. В этом месте больше не было того самого тепла, и в воздухе не витал аромат горячего шоколада, апельсина и корицы, но от чего-то на душе становилось чуть-чуть теплее. — Твои комментарии неуместны, Кларк. Завтрак на кухне, — с присущим ей укором в мою сторону, произнесла Эбби, не отрывая взгляд от плотно исписанных страниц ежедневника. — И тебе доброе утро, Эбби, — произнесла я, направляясь на кухню. Завтрак как обычно состоял из тостов со сгущенкой и кофе. Когда черная ароматная жидкость наполнила белую кружку с небольшим сколом, которую я так отчаянно любила, сердце неприятно защемило. Отец готовил «особенный завтрак». Стоял тут, в самом смешном фартуке в мире, с мордой Руфуса — оленя Санты, и напевал песню, слов которой так и не выучил, от чего пел обо всем, что видел. …«Наконец-то Кларк спустилась, фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла. Рождество почти случилось фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.» Улыбка не сползала с лица папы. Он пританцовывал, наливая горячий шоколад в белую кружку со сколом. «Папа в песне нет такого, фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла. Тосты, кажется, сгорели, фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.» Было просто невозможно не подпевать ему. Протянув руки к чашке, я тут же делала глоток обжигающего напитка и блаженно улыбалась. «Будешь есть сгоревший хлеб, Кларк, фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла. Потому что это Санта для тебя подкинул уголька. Раз над папой ты смеялась, фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла Без подарка ты осталась, фа-ла-ла-ла-ла-ла-лааааа»… Ароматы заполняли дом, и именно они будили меня в такое утро, а не леденящий душу голос Эбигейл Гриффин. Гости прибыли почти вовремя. Тетушки и дяди, кузены и их жены, орда маленьких детей и персонал заполнили дом, хаотично перемещаясь. Одни, ожидая официального приглашения за стол, рассматривали обстановку дома, лениво прогуливались, заглядывая в комнаты. Другие широко улыбались, чуть ли не кланяясь гостям и владельцам дома, лишь бы получить чаевые побольше. Дом гудел подобно улею. От какофонии голосов и рождественских песен, доносящихся из колонок по всему дому, мне кажется, стало куда хуже. Жажда подожгла вены и артерии, заставляя остро чувствовать перемещение крови по телу. Мышцы на руках и ногах бесконтрольно подергивались, напоминая о том, кто здесь главный. Заперевшись в своей комнате, я изо всех сил старалась отыскать хотя бы крошечную дозу, но мать постаралась на славу. Все мои заначки были найдены и уничтожены. И даже остаток нового препарата, предусмотрительно «хранившийся» под половицей, под моей кроватью, был обнаружен. Я знала это, но необходимость была так велика, что, окутанная истерией, ковыряла ламинат. Сломанные ногти саднило, а выступившая кровь испачкала все вокруг, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что двигала меня на «продолжение поисков». — Кларк, детка, мы скоро садимся, — прозвучал приглушенный запертой дверью и шумом детских визгов голос Эбби. — Классно, — крикнула я, — я буду. «Этот вечер нужно пережить. Мне нужна доза, нужна. Борода. Он…надо идти. Сейчас.» Мысли в голове перестали быть связными и доносились до разума лишь обрывками. Натянув джинсы и толстовку, я покинула дом единственным путем, который бы не заставил меня встречаться с лживыми взглядами и надоедливыми вопросами: «Как ты? Держишься?» Через окно. …Бандит встретил меня с хищной ухмылкой в тот день, восседая в своем обшарпанном кресле, в кабинете, которым являлся трейлер, пожизненно припаркованном в парке Артон на востоке города. Появившись на его пороге в том виде, в котором я перед ним предстала, он в тот же миг почувствовал невероятную силу и мощь, как и любой дилер, видевший перед собой сломленного, жаждущего, балансирующего на грани жизни и смерти торчка. И это всё точно описывало меня в тот момент. — Мисс Принцесса, — произнес он, вставая со своего места и направляясь к небольшому холодильнику, — у меня есть для тебя нечто невероятное. Почти Рождественское чудо. Когда склянка с голубоватой жидкостью блеснула в руках Бороды, я невольно вздрогнула. Организм в предвкушении завибрировал. Ломка будто на секунду отступила, ожидая, что вот-вот получит желаемое. — Сколько? — тихо спросила я, потому что на большее я не была способна. — Эту цену ты можешь себе позволить, — хищно облизнулся он. Длинный тощий палец коснулся моей щеки, убирая выпавшую из хвоста пшеничную прядь волос. — Я не буду спать с тобой, — пробурчала я, отыскав на задворках крупицы собственного достоинства. — Не горячись. Поверь, Ковал далеко не идеал. Четырнадцать раз и все, так? — А у тебя хорошая память. Тебе четырнадцати раз показалось мало? — глупо дерзить человеку, в чьих руках самая нужная мне вещь в этом мире, но глупая гордость, которая выборочно появлялась в моей жизни, заставляла держать удар. — Ууу, кто-то показал коготки, — протянул Борода, касаясь теплыми губами моей шеи. Большая рука опустилась на мое бедро, властно сжимая его через плотную ткань джинс. — В долларах, Борода, — произнесла я настолько твердо, насколько могла себе позволить, превозмогая боль. Прозвучало жалко. Я уверена. — Сотня, — промурчал мужчина. Было странно видеть его таким. Синяя Борода был вторым по влиянию в этом городе после Ковала, конечно, в основном потому, что был не просто «бизнесменом», но и «химиком». Я аккуратно достала стодолларовую купюру и сунула её в задний карман потрепанных временем джинс Синей Бороды. — Прибереги эту цену, — произнесла я, делая несколько шагов в сторону. — Только для тебя, Принцесса, — ухмыльнувшись, произнес он. … Рождественское чудо неспроста носило свое название. Каким бы отвратительным не был этот человек, «химиком» он был гениальным. Точно знал все пропорции, чтобы достичь результата. Мир преобразился в тот же момент, когда первая капля наркотика попала в вену. Жжение утихало, тошнота уступала место эйфории. Дорога до дома была легкой, окутанной дымкой и …тишиной. Голова чиста, мысли замолчали, а тело снова было подвластно мне. Все вокруг будто бы приобрело мерцающее свечение. Отовсюду слышались рождественские песни, запах выпечки и смех детей, и впервые меня это радовало. Я была счастлива за людей, за весь мир. Краски вокруг стали ярче, мир был четче и ближе ко мне. Домой я попала через дверь. Родственники собрались за столом и шумно обсуждали собственные достижения. Хвастались новой машиной и великолепным домом в пригороде. Непременно хвалили своих отпрысков за первый шаг, первый зуб (черт возьми, как можно хвалить ребенка за зуб? В этом нет его заслуги. Он просто вырос. Хвали природу и господа Бога, женщина), за криво раскрашенный рисунок и за езду на велосипеде. Эбби молча слушала. Привлекать внимание к дочери-наркоманке желание у нее вряд ли было, и я могла ее понять. — Дорогие гости, — произнесла я, оказавшись в гостиной, — рада Вас видеть. Эбби заметно напряглась, стоило ей увидеть меня. Она была опытным врачом. Ужасной матерью — почти слепой котенок, но очень хорошим доктором. За несколько мгновений просканировала меня и выяснила, что выражение «кто ищет, тот всегда найдет» — очень точно описывает целеустремленность данного пациента. — Кларк, какая ты стала взрослая и красивая, — запричитала тетка Анна, или Алла, или… Агата. Та-что-сует-двадцать-долларов-в-конверт. — А Вы все так же любите креветки. Знаете, за двадцатку их не купить, — со стороны казалось, будто я несла какой-то бред, если не знать о чем речь. А она знала. И ей было плевать. Всем было плевать на все и всех. Они пришли поесть. Ждали, волновались, что в этом году дура-Эбби не позовет их и им не удастся вдоволь набить свои животы. Жирдяй Рон точно бы явился даже без приглашения, иначе у кого ещё он стащит какую-нибудь вазу или цепочку, чтобы заложить в ближайшем ломбарде. И нельзя забыть о плодовитой Карле, с четырьмя детьми-погодками, которых она притаскивает сюда, чтобы специально оплаченные люди смотрели за её потомством, пока она от души заливает в себя дорогое вино бутылками. Никто из них не помог… тогда. Их не было рядом…тогда. Все они были нужны… Тогда. И эта сраная двадцатка была нужна как воздух…тогда. — Кларк приболела. Ты можешь идти в свою комнату, детка, — сдержанно произнесла Эбби. Она встала из-за стола, чтобы поскорее увести меня, но Рождественское Чудо не отпускало меня. И я была этому рада. Мне было хорошо. — Мне лучше, мамочка, — ответила я, занимая свободное место за столом. Сейчас я видела всех этих людей куда яснее. Психологи точно должны попробовать это «Чудо», чтобы понимать своих пациентов, а не забрасывать умными словечками из учебника второго курса университета или справочника «Психология для чайников». Каждый из этих смутно знакомых мне людей был окутан аурой отвратительного болотного оттенка. Лица были размытыми, будто влажным пальцем провели по свеженарисованному углем рисунку, да и видеть их я не хотела, мне было всё ясно. «Эбби, всё чертовски очевидно. Ты же не глупая, но зачем ты притащила их всех? Не думаю, что ты скучала. Не лги. Да и денег с них не стрясти», — размышляла я, с аппетитом поглощая содержимое тарелки: картофельное пюре, стейк и салат из морепродуктов. — А зачем вы, собственно, здесь? — спросила я с искренним интересом. Все молчали, только Эбби неловко кашлянула. Её взгляд впервые в жизни не приказывал мне заткнуться, а молил об этом. Впервые в гребаной жизни. — Где вы были, когда ваша помощь так была нужна? Когда в холодильнике не было еды совсем? Когда мать не появлялась дома из-за смен, которые она брала, чтобы нас не выселили из дома? Когда отцу стало хуже и были нужны деньги на химию? Когда на похоронах у могилы стояло лишь четыре человека, — я встала из-за стола и по-хозяйски шла вдоль стола. — Где были ваши сраные подарки? Ваши ублюдские лживые речи о том, как вам жаль? Какого хрена вы отсиживались в своих халупах, пока мы выкарабкивались из дерьма? И стоило нам подняться, как вы тут как тут. Ты, мудак Ронни, явился, чтобы поживиться. Я подошла к куртке, которая висела на спинке его стула и встряхнула её. Из кармана, ожидаемо, выпала золотая цепочка с кулоном. Я подняла её, и громко прочитала гравировку на кулоне: «Эбби от Джона с любовью». Все в комнате с наигранным укором воззрились на покрасневшего Рона. — Ты удивлена, мамочка? Разве не ты выкупаешь все эти вещи, когда он уходит? Ты придурок, Рон. У тебя не хватает мозгов сдать их в ломбард на другом конце города. Ты сдаешь их моментально. Я шла дальше. Эбби словно хищник наблюдала со своего места, готовясь кинуться на меня. — Карла, ради Бога, пользуйся уже презервативами, — выдала я, бросая мятую упаковку на стол перед ней, — Ты не справляешься. Только мучаешь детей, оставляя их на соседей, подруг, незнакомых людей в супермаркете. Я почувствовала боль в плече и сильный рывок, почти сбивший меня с ног. Терпение Эбби лопнуло, и, вскочив со своего места, она поспешила силой вывести меня из гостиной. — Вы трусы. Вы подлые и наглые. Вы отвратительные. Ублюдки. Меня тошнит от вас всех. Выродки. Убирайтесь вон из моего дома. К моему не удивлению никто из них не шелохнулся. Уставившись на содержимое тарелок, они ожидали пока меня выведут из поля их зрения, чтобы продолжить ужинать, как ни в чем не бывало. А Ронни смог стащить что-то менее ценное, но он хотя бы не остается с носом.***
Ковал излучал опасность. Думаю, что даже его бренный труп мог бы внушать страх в любого, кто на него взглянет. Мужчина подошел ко мне вплотную, нарочито нарушая мое личное пространство, потому что мог. По телу прошла дрожь, но я нашла в себе силы не отступить. — Ты снова будоражишь во мне былые чувства. Признаюсь, принцесса, в какой-то момент ты стала как все они. Пустышкой-наркоманкой, готовой на все за дозу, но теперь… ты снова моя Принцесса. Я с трудом сглотнула. Неуверенно подняв голову, чтобы встретиться с обжигающим взглядом дьявольски черных глаз. Толстый конверт с деньгами, который я неосознанно прижала к груди, кажется, был единственным барьером между мной и наркобароном. — Мистер Ковал, я принесла деньги за Луну. Здесь все. — Уверен, что так и есть, — он выхватил из моих рук конверт и небрежно, будто это был какой-то мусор, бросил его на поверхность стола, — но речь же не об этом. Дело в том, что ты сделала меня чересчур мягким. Обычно к этому времени Луна была бы мертва, но, благодаря твоему влиянию, я лишь назначу ей пени. Я знала, что он выбросит нечто подобное. Внутренности сжались до размеров горошины от ужаса. Когда Ковал наконец озвучил сумму «штрафа», вены болезненно завибрировали: — Хочу, чтобы ты попробовала новую разработку и поделилась впечатлениями. — Иначе? — шепотом спросила я. — Ты не поняла. Я хочу, чтобы ты это сделала. За здоровье Луны и её сестры… малышки Рейвен. Я бы получил её к себе в коллекцию. Думаю, она горяча в постели. — Не трогай Рейвен, — тихо произнесла я. Губы мужчины расплылись в ехидной ухмылке. Он кивнул, и амбал номер «два» в несколько шагов оказался рядом с нами, протягивая бархатную прямоугольную коробочку. Босс принял её из рук охранника и раскрыл передо мной, будто бы там лежало дорогое ожерелье или браслет, а не шприц, наполненный мутно-желтой жидкостью. — Я поухаживаю за тобой, — произнес он, грубо хватая меня за плечо. В своей манере, он «усадил» меня на диван и в ту же секунду я почувствовала себя грязной. Настолько отвратительно липкой, покрытой смогом, потом и стыдом. Горечь подкатила к горлу, а желудок неприятно заворочался, грозясь вывернуться наизнанку. Рядом с Ковалом каждый чувствовал себя отбросом, самым маленьким и ничтожным человеком на земле. Могла ли я противиться ему и его слову? Могла, пока не встретилась с ним лицом к лицу. Он был сильнее, был больше, был значимее. Его слова били сильнее любого хлыста, ведь смысл их вселял в меня самый сильный ужас. Ковал был аккуратен. Будто перед ним действительно сидел кто-то значимый, а не просто я, забывшая как дышать и существовать, попав в зону его всепоглощающей ауры силы. — Прошу Вас, — пропищала я. Убого, ничтожно, как и подобает мне. Но он был неумолим. — Это маленькая цена. Лишь попробуй и можешь идти. Я не держу и не прошу ничего. Просто вкуси, — тихо ответил он, перетягивая жгутом руку и едва касаясь пальцами кожи моей руки, в поисках вены. Когда тонкая игла блеснула в свете солнечных лучей, вены неприятно резонировали в предвкушении. Я, словно кролик, загипнотизированный змеей, наблюдала за тем, как игла проникала глубже в вену. Голос в моей голове вопил о том, что прямо сейчас он перечеркнет все то время, которое я была чиста. Ковал схватился за кончик жгута, резко дернул, и тот безвольно упал на поверхность дивана, так же безвольно, как и все окружающее его. Он коснулся указательным пальцем моего подбородка, заставляя поднять голову и смотреть ему в глаза. Те были черными, как ночь, как самая непроглядная тьма, подобно яду отравляющая, словно огонь, обжигающая, оставляющая уродливые следы на теле и в и без того исковерканной душе. Мутная, насколько я могла помнить, жидкость текла по венам, подобно самому сладкому меду. Перед глазами больше не тьма его злобных глаз, а мельчайшие частички жизни. Я чувствовала каждую венку, по которой растекалось тепло. Оно скапливалось внутри, в районе солнечного сплетения, а оттуда, как по названию, солнечными лучами по всему телу. Я четко осознавала кто я и где. Видела лицо и слышала обрывки фраз: грубый голос с хрипотцой, так красиво и властно. Теплые руки гладили мои плечи, а вокруг легкость и беззаботность. Приятно. Хотелось умереть. Такой счастливой, окрыленной и волшебной. Без мыслей в голове и боли на душе. Не помню почему боль была, а сейчас нет. Сейчас спокойно. Правильно. Точно, все правильно. А я, глупая, боялась. Как можно было бояться такого счастья? Теплое… движется вверх по ноге, забирается в меня. Заполняет меня, движется. Хрипотца ближе. Горячее дыхание в области шеи. Острые зубы на коже, и так приятнее стало. Хочу что-то делать. Хочу большего. Каждая нервная клетка, каждое окончание будто стало чувствовать все сильнее, в сотню раз. Не могу пошевелиться, не хочу. Пусть будет так как можно дольше. И где-то мысль мелькнула, что не так все. Быстро исчезла, как вспышка молнии. Удовольствие прошлось вниз по позвоночнику, собралось между ног, под теплом, под чем-то приятным. А следом растеклось по телу, заставляя подергиваться, стонать, цепляться… Больно…невыносимо больно. Во рту сухо, а голова раскалывалась так, будто кто-то бил её всю… все…время. Сколько прошло времени? Где я? Нет. Он… нет. Нет. Сука. Черт. Блять. Нет. Нет, Господи нет. Нет. Не может быть. Нет. Сука. Слабая сука. Нет. Нет. Паника мертвой хваткой вцепилась в горло, сдавливая сильнее. К физической боли присоединилась и душевная. Обида. «Я сделала это, чтобы Рейвен не пришлось. Она бы этого не пережила», — пытаюсь мысленно успокоиться, прийти в себя. Нужно уходить. Где бы я не была, нужно бежать. Домой. В душ. Со мной будет все в порядке. Я жива. Улица казалась мертвой. Тьму города рассеивали тусклые фонари. Я включила мобильник, и тот в тот же миг беспрерывно завибрировал от пропущенных звонков и СМС. «Рейвен меня убьет». Общежитие спало. Время ориентировочно едва перевалило за три часа ночи. Я старалась идти тихо, чтобы никого не разбудить. Тихонько, чтобы старая дверь не заскрипела, я проникла в комнату. Над её кроватью горел тусклый свет от ночника, освещая измученное лицо теплым светом. В руке она крепко сжимала мобильный телефон. Я прокралась к своей кровати и устало плюхнулась на нее. Когда вместо мягкого матраса, я наткнулась на что-то очень жесткое, то едва сдержалась, чтобы не завизжать. Когда нечто жесткое зашевелилось и вцепилось мертвой хваткой в мою руку, я зажала рот рукой. — Не кричи, Принцесса, — прошептал Беллами. Я машинально закивала. Быстро поднявшись на ноги, я старалась отдышаться. Блейк вскочил следом. — Где ты была? Мы тут с ума сходим, — шипел парень, склонившись надо мной, чтобы я могла лучше его слышать. Его кудрявые волосы растрепались. От него пахло им, и это заставило меня неприятно вздрогнуть. — По делам каталась, — шепнула я, притянув его голову чуть ближе к себе. Блейк удобно положил свои большие ладони на мою талию. — Пойдем, поболтаем, — заговорчески произнес он, касаясь, специально и случайно, губами моего уха. — Пойдем, — согласилась я. Так же тихо мы покинули комнату. В свете коридора Блейк очевидно уловил блеск моих глаз и расширенные зрачки. Он слишком долго смотрел в мои глаза. А я… слишком долго смотрела. Мне было нечего ему сказать и оправдать себя я никак не могла. — Презираешь меня? — спросила я. Блейк покачал головой. — А я презираю. Он молчал. Не говорил и слова, потому что не знал или боялся обидеть. — Пойдем со мной. Рейвен не нужно тебя видеть сейчас. — Куда мы пойдем? — Ко мне домой.