Хижина Лаэрта

Молодые люди, задерживаемые скорее непогодой, чем дальностью расстояния, шли довольно долго. Шли молча. Наконец, поплутав по темным горным тропинкам, они остановились в виду горевшего невдалеке, на небольшой равнине, огонька. Это и был очаг в убогом жилище бывшего царя Лаэрта. Небольшой разговор, случившийся в этом месте… То есть… Эээ… Эх, любезный читатель! Мы не в силах, избегая ложного пафоса и фальши, рассказать вам, что произошло в ту минуту. Мы, конечно, приведем здесь небольшой диалог, но с чистой совестью напишем его кое-как, но отнюдь не из неуважения к читающей публике, а потому что: 1) не можем далее оттягивать написание этого фанфика; 2) совершенно точно знаем, что ничего подобного в действительности не происходило. Но сначала о том, чего не было. Леокрит (Мелантию). Пора. Пришли. Мелантий. Приказывай, правитель! Леокрит. Не жажда крови, лишь тяжелый долг правителя меня сейчас толкает на то, что каждый должен совершить, любовью лишь к семье своей влекомый! Вы знаете, я крови не хотел. Но подвергать опасностям жену и сына не имею больше права. Итака знала много тяжких смут, их пресекать – мой долг перед богами! Мелантий. Приказывай, владыка! Леокрит. Телемах! Приказывать тебе как твой отец, я в силу лет своих едва имею право. Но ты, как сын, сам должен отомстить за честь любимой матери-царицы. Телемах. Я… Мелантий. Возьми кинжал и в хижину ступай. Пускай отплатит дерзкий самозванец за ложь свою, за гнусный свой поклеп, что он сам царь наш без вести пропавший. Не он ли, сей безродный негодяй, осмелился смущать тебя речами о том, что он великий Одиссей, отец твой, избежавший мести моря? Не он ли и дружок его Эвмей тебя еще недавно убеждали напасть на сотню юных женихов, гостивших под твоим приветным кровом, и их коварно в битве умертвить? Телемах. О боги, что за жуткое злодейство! Мелантий. Но боги все же сберегли тебя! Как осрамился муж сей недостойный, когда пятнал великий царский лук своими неумытыми руками! Ты рассказал нам, понял ты тогда, что был перед тобою самозванец! Телемах. Но царь Лаэрт… Мелантий. Лаэрт, твой славный дед, от старости ума совсем лишился. Он добр и доверчив, наш Лаэрт. Его приют, убогое жилище когда-то превеликого царя, теперь доступен всякому бродяге. Что из того, что добрый господин свой делит кров с нахальным самозванцем? Телемах. О бедный, бедный дед! Мелантий. А мать твоя, мой юный господин! Ты помнишь, этот негодяй бесстыдный тебя тогда пытался убедить, что сам делил с царицей нашей ложе… Телемах. Молчи! О стыд! Мелантий. А кто мутил народ? Что россказням цена и небылицам? Ты знаешь цену смутным временам! Ужель сейчас покой и благодать, так долго избегавшие Итаку, покинут вновь отечество твое, разогнанные дерзким самозванцем? Телемах. Нет, не бывать тому! Мелантий. Тогда возьми кинжал, иди! Обнимет он тебя, отец твой ложный, коварством, лестью силясь заглушить сомненью предающийся рассудок. А ты его тогда – как хряк..! Леокрит (в сторону). О горе мне! На что же мы идем? А вдруг к отцу мы подсылаем сына – убийцей? О! О тяжесть этих мук! Но сын мой, сын, младенец, не рожденный еще покуда матерью своей… Ну, дальше вы поняли. Впрочем, повторяем, что ничего подобного в действительности и близко не было. А то, что было, мы, помня о нашей писательской слабости, даже и не пытаемся передать словами. Упомянем, однако, что Леокрит, которого мы пытались показать весьма достойным юношей, не был настолько малодушен, чтобы перепоручить решение проблемы самозванца (простите за такую циничную формулировку) своему неразумному пасынку, как ему, будем уж откровенны, не раз это предлагал Мелантий. К чести Леокрита будет сказано, что молодой царь поначалу мало его слушал. Ну, ходит тут какой-то бродяга, что из того? Подрался разочек с благородными молодыми господами, но, слава богам, сам тут же получил по заслугам и больше у дворца не вертится. А что он там болтает с Лаэртом, так до того и дела никому нет. Лаэрт и сам много всего болтает, да и ну его совсем. Так приблизительно рассуждал Леокрит, но только поначалу. Мелантий знал, что мнение молодого царя изменится. Знал он, что изменится и мнение молодого отца. И вот сейчас, в эту ночь, когда прекрасная Пенелопа должна была произвести на свет еще одного наследника, в эту ночь, когда жизнь немолодой роженицы, по словам честной нянюшки, не скрывшей это тревожное предположение, висела на волоске (а к тому же волоску было привешено и семейное счастье Леокрита и его виды на будущее) молодой царь решился на преступление, которое, как он вполне искренне предполагал, вполне оправдывалось заботами о семье и государстве. Но, пренебрегая советами Мелантия, царь Леокрит, вооружившись кинжалом, пошел к хижине Лаэрта один, а Мелантий и Телемах после недолгих переговоров (о которых, повторяюсь, нам ничего не известно) возвратились в охваченный суматохой дворец. В хижине Лаэрта тоже не спали, в чем и смог убедится подкравшийся к ней Леокрит, до которого сквозь ветер доносились обрывки беседы. Этот "реалистический" диалог, пожалуй, удался нам еще похуже "трагического", но... Но что поделаешь? - Кончено, теперь уже ничего не исправить. - Смирись. - Смирись! Тьфу, смирись! Зря я тогда тебя послушал, - недовольно возразил первый голос, обладатель которого, по-видимому, стал в сильном возбуждении мерить шагами свое невеликое жилище. - Смирись! Ну, и что получилось? – не унимался недовольный. – Я мог бы послать за подмогой к Менелаю, он-то уж меня бы признал, он-то уж всем мне обязан! Тогда бы мы разогнали этих жалких сопляков, тогда бы… - Тогда бы тебе пришлось воевать с их отцами. - И что? Разбили бы и их ко всем чертям и тогда… - И тебе хотелось так жить? - Как? А как жить иначе? Я воин… - Воин, потерявший свое войско… - А разве я хотел идти на войну? Этот мерзавец Менелай… - Который бы тебе непременно помог… - А ну тебя совсем! – заключил недовольный собеседник и, подводя итог дискуссии, чем-то от души треснул об пол. – Зачем теперь и говорить об этом? Пенелопа – чужая жена, жена этого сопливого мальчишки, а я жалкий бродяга и… - И совершенно свободный человек. Горький смех, который мы не будем приводить, используя невыразительные звукоподражания. - Свободный! Эх, дед, если это свобода, то хотел бы я сейчас оказаться в плену. Хотя бы и снова в твоем бывшем дворце! – присоединился к разговору третий голос, принадлежавший, вероятно, молодому человеку. - Молчи уж лучше! Мало тогда получил? – осведомился у него недовольный. - Да уж достаточно, папаша, больше не надо. Урок усвоил. Мог бы не портить мой нос. Кому бы я теперь с такой рожей… - Да что у тебя с рожей? Такой же слащавенький красавчик, каким и был прежде, Ктесипп, – с этими словами Лаэрт, видимо, потрепал его по щеке. – Рожа! Были бы руки, была бы голова! - Видимо у меня нет ни того, ни другого. С тех пор, как дело с Пенелопой не выгорело, отец и видеть меня не хочет. Лишил содержания, живи, мол, как знаешь. А чем жить? Если бы не нос, нашел бы еще сластолюбивую вдовушку… - Молчи, если не хочешь, чтобы тебе нос оторвали! - Успокойся, сын. Ты же знает, что этот мальчишка не столь противен, каким хочет казаться. - Раз ты, дед, хочешь казаться безумным, почему бы мне не казаться нечестивым? Только и остается, что казаться! Да и хватит звать меня мальчишкой, мне уже двадцать три года… - Да, Ктесипп, рановато тебе в твои годы уходить в хижину. Мне жаль… - Тебе его жаль, отец? Раньше сам рубил головы таким «мальчишкам», сам говорил… - Это и было раньше, Одиссей. В том то все и дело, что это было раньше… В хижине повисло неловкое молчание, которое было прервано сообщением Одиссея о необходимости срочно отлучиться по неотложнейшему делу (простите, любезный читатель). Одиссей вышел из хижины. «Пора! Или мой сын погибнет!» - решил Леокрит и, обнажив кинжал, набросился на соперника. Схватка… Впрочем, нужно ли описывать эту короткую и безобразную схватку? Нож у горла Одиссея, кулак у лица Леокрита, перекатывающиеся по земле тела, искры из глаз, рука Одиссея на шее молодого противника, трофейный кинжал в другой руке и… И ничего. - Что там за шум был? - Ничего, свиньи. - Тьфу, живи теперь всю жизнь в этом… - Ты не прав, Ктесипп. Вот уже через месяц-другой ты покинешь эту лачугу… - А я, я, отец? Я уже не покину ее никогда? Да вот сейчас я чуть было… А ладно! - Брось сердиться, сынок. Ты поступил так, как должен. Когда-нибудь и ты уйдешь отсюда. - В царство Аида? Нет, там я уже бывал, увольте! - Нет, не туда. Куда-нибудь, где ты будешь любим, где ты будешь счастлив. Наверное, и Телемаха возьмешь с собой. Ты ведь и сам рассказывал… - Да, рассказывал он! На остров одноглазого циклопа… - Молчи, юнец! Еще слово и поплывешь на остров безносых… - Тихо, сынок. Расскажи лучше про все по порядку. Ты говоришь, циклоп… - Давай, папаша, расскажи! - Эх, Ктесипп, жаль тебя не было там. Я бы с удовольствием скормил своему приятелю Полифему… Обеспокоенный Мелантий бежал от дворца к хижине Лаэрта. - Повелитель! Хвала богам! Царица… Ребенок… – начал он рассказывать молодому царю Леокриту, который, прихрамывая, плелся ему навстречу. Они успели вернуться до дождя. На следующий день бродяга, живший в хижине Лаэрта, умер. Вот так и заканчивается эта история. И заметьте, мы нисколько не утверждаем, что ее герои оказались на высоте положения. А если она вам не понравилась, помните, что вы всегда можете рассказать ее по-своему.