Больны друг другом

      Голова мерно гудела, иногда особенно неприятно простреливая в висок, а разноцветные пятна плясали в абсолютной темноте перед глазами. Тело было каким-то ватным, ощущения казались дурацкими и неправильными. Я не чувствовала ничего, но в тот же момент, казалось, чувствовала все — пересохшие губы, горло, сведенное в спазме, затёкшие руки, связанные в чертовски неудобном положении. Ногам было как-то особенно тяжело и я не могла никак ими пошевелить. Стало страшно и мгновенно подкатившую панику пришлось усмирять едва пришедшем в себя сознанием — со мной все в порядке. Я просто неизвестно где, неизвестно в каком положении, и неизвестно, что со мной будет дальше. Из плюсов было только то, что я относительно невредима (пока) и в целом жива (тоже пока). А ещё могу думать, хоть и не так быстро и ловко, как мне бы того хотелось.       Из горла донесся уж совсем какой-то жалкий стон, когда я попыталась пошевелиться. Вышло у меня откровенно погано, пятая точка лишь смогла донести до меня, что находится на чем-то не очень мягком, но и не совсем твердом. Судя по анализу, и впивающейся мне прямо в ногу острой спиральке, я сидела на матрасе. Было не слишком твердо и вполне удобно — значит я была не на полу, а, скорее всего, на кровати или диване. Под головой был скатан какой-то валик — наверняка подушка. Перед тем как совершить следующие потуги в познании окружающего мира, пришлось прислушаться. Было тихо, но даже из доносящихся звуков можно было что-то уловить.       На стене, где-то не так далеко, висели часы. Явно не электронные — с тикающим механизмом — а потому относительно бесполезные. Дату не посмотришь, хотя по ощущениям я в отключке провела не так уж и много. Далее — едва слышимый шум воды, что греется в бойлере. Специфический звук, его вряд-ли с чем-то спутаешь, особенно когда прожил с таким сам несколько лет. Значит, кто бы то ни было или в доме, или куда-то отошел не так давно. В остальном в помещении тишина, за окнами тоже. Мы не в городе?       — Эй? — голос мне едва подчинился. Нижняя губа треснула, чертовски першило в горле и хотелось пить, сознание все ещё было противно вязким — очевидно накачали чем-то седативным, чёрт. — Эй!       Никто — к счастью? — не откликнулся и я откинула голову на валик, скосив взгляд на, привязанные в изголовью кровати, руки. Пальцы, подчиняясь мне, пошевелились, но это не принесло ничего, кроме боли. Нужно было включить голову — и как можно скорее. Первое, и самое важное, убивать меня, скорее всего, не собираются (по крайней мере сейчас), иначе сделали бы это сразу и уже спрятали тело, а значит с ситуаций вполне можно работать… ну, ладно.       По ощущениям прошло минут сорок, когда я окончательно выдохлась, пытаясь усесться на кровати поудобнее, в итоге лишь истерев запястья веревками почти в кровь. Тело и ноги стали поддаваться мне лучше, видимо активность помогла разогнать остатки транквилизатора, и чуть-чуть прочистила мозги. Я уже дошла до размышлений об отце и Ганнибале, о том, что, скорее всего, меня ищут, ведь ни телефона, ни ключей от машины, у себя в карманах, или где-то рядом, я не видела, а значит доктор Лектер, так не дождавшись меня в опере, уже уведомил отца о пропаже. По крайней мере в это хотелось верить.       За окном явно светало, стрелки часов едва перевалили за десять утра. Хорошо… значит меня похитили около восемнадцати часов назад. Хоть какая-то крупица информации, однако «зачем» или «почему» все ещё оставалось непонятным. Осмотр комнаты ничего не дал — вокруг не было ни личных вещей, ни чего-то, что могло бы рассказать о личности владельца. Обычная деревянная хижина в лесу, не охотничья, а просто хижина, в которых часто отдыхают семьей: мягкие подушки на диванчике, что стоит неподалеку перед камином, небольшая кухонька, что находится тут же, большой шкаф для вещей и почти незаметная дверца, что явно ведет в туалет. Не дом, а деревянная коробка: прямоугольная, с одной лишь комнатой и единственным выходом — двойной деревянной дверью с мутными окнами. Наверняка здесь есть подвал, но, скорее всего, вход расположен на улице… вот и еще один плюс: я не в подвале, а на кровати. Ура.       Мой мыслительный процесс был прерван звенящей связкой ключей, которой неясная фигура, что я могла видеть отсюда, открывала дверь. А теперь главное отключить эмоции и включить мозг, бывший агент Грэм, и, что самое важное, не умереть до того момента, как меня кто-нибудь обнаружит. Дверь наконец-таки отворилась и предо мной предстала та самая девушка-брюнетка, ради помощи которой я остановилась на дороге.       Сейчас она выглядела немного по другому: тонкое пальтишко и длинный шёлковый шарф она сменила на плотную охотничью куртку с меховым воротом, а на ногах, вместо легких ботинок, виднелись крепкие и теплые берцы. В руках девушка держала охапку дров и топорик, что качался на петельке у нее на запястье. Она тряхнула головой, словно собака, отчего снежинки, что путались у нее в волосах, капельками упали на деревянный пол.       — Ты уже очнулась! — произнесла она с широкой улыбкой, проходя внутрь. Входная дверь захлопнулась и девушка сгрузила топор и дрова на пол к камину, вновь оглянувшись на меня.       — Да, — ответила я, продолжая наблюдать за незнакомкой. Почему-то она не давала мне покоя и вовсе не из-за того, что двинула меня чем-то по голове, а после притащила к черту на куличики, привязав к кровати. Я ещё раз бегло оглядела помещение и поняла, что меня смутило в кухне. Там не было миски для собаки. — А где твой пёс?       Девушка отчего-то хохотнула, будто бы я выдала первоклассную шутку, и, обойдя диванчик, подошла к моей кровати, присев рядом. Я лишь придвинула к себе колени, будучи готовой ударить её в любой момент и побороться за свою жизнь лишнюю минуту, но брюнетка лишь склонилась ближе и аккуратным движением заправила мне прядку за ухо.       — А ты всё о блохастых волнуешься, Грэм, — протянула она с какой-то ностальгией и улыбнулась. — Как и всегда. Нет у меня никакой собаки, нашла бродягу — так и знала, что ты на это купишься. Точно мимо «дамы в беде» с собачкой не проедешь. Вся в отца.       Я отчего-то дёрнулась, будто бы меня током ударило. Отчего-то замутило, в голове вспыхнули картинки университетской жизни, а я нахмурилась, отчаянно пыталась вспомнить, где и у кого я слышала такой томный и мечтательный голос. Девушка, тем временем, наклонилась ещё ближе, опаляя губы своим дыханием, и пробежалась тонкими пальцами по моему лбу и затылку, где наверняка наливался цветом синяк. Лицо её было сосредоточенным и с тенью какой-то жалости, когда она коснулась губами моего лба и отстранилась, заглядывая в глаза.       — Ты, наверное, меня и не узнаешь, — она подцепила пальцами мою прядку и притянула ближе к себе. Я отчаянно пыталась вспомнить имя, но в голове был пустой лист. — Ты, однажды, мне очень помогла. Обратила внимание тогда, когда всем остальным было плевать… жизнь спасла, иначе этот придурок Чарли точно меня, рано или поздно, до смерти забил, — девушка смешно нахмурилась, отчего по моей спине пробежал холодок узнавания. — зато как смешно получилось, не правда ли? Теперь его тело даже не пытаются найти… я постаралась на славу.       — Чарли…? — пролепетала я, и тут, до меня наконец-то дошло.       Перед глазами встала тонкая девичья фигурка — тогда у неё были длинные русые волосы, за которые её мудак-парень любил дёргать по поводу и без. Чарли Крэмор был тем ещё ублюдком-абьюзером, не заслуживающий ничего, кроме хорошей взбучки и, желательно, нескольких лет за решеткой. Сейчас события той вечеринки, которую закатил кто-то из старшекурсников, припоминались очень смутно, но я хорошо помнила, как сорвалась на помощь хрупкой девушке, что пыталась вырваться из цепких рук парня, вздрагивая от каждого резкого движения. Тогда я наговорила хлестких вещей и чуть было не сорвалась в драку, кое-как остановленная Робертом ведь, глядя на девчушку я отчетливо видела себя и родителей, что никогда не стеснялись поднимать руку на меня или друг-друга, и понимала, что не могу позволить чтобы кто-либо ещё проходил через такое унижение. После было много алкоголя, слез, салфеток и спальня девочки, чей брат закатывая вечеринку, переливающуюся огоньками от гирлянд.       — Тори…? — вырвалось у меня шёпотом. Я уставилась на девушку совершенно по-другому, наконец-то узнавая, а она засияла и коснулась к моему лицу холодными ладонями, прямо как тогда… давно, коснувшись своими губами моих. Её поцелуй сейчас не был на вкус как горечь от водки и слезы — сейчас он был как хвоя и соленый металл… кровь.       — Я знала, что ты вспомнишь, Стэйси… ты всегда была лучше, чем они все… всегда понимала меня… — словно в исступлении зашептала брюнетка, коснувшись своим лбом моего, оказавшись совсем близко. Её тёмные и глубокие зеленые глаза переливались изумрудами, искря каким-то безумием. — Я знаю, что ты уже получила мой подарок, оставить его у тебя дома было так уж и трудно, — я выдохнула, осознав, что убийца Роберта сидит прямо передо мной. — Но…       Девушка слегка замялась, как-то кокетливо, и снова оставила поцелуй на моих губах. Каждый раз, она задерживалась на мгновение дольше, будто бы пробовала, а я лишь думала о глазах Ганнибала и его поцелуе, что забирали без остатка.       — Чарли — он особенный, — продолжила Тори, улыбаясь. — Я специально сберегла его… для тебя, моя дорогая Стэйси. И я обязательно покажу его, ведь впереди у нас так много времени вместе… правда здорово?       Она засмеялась, словно ребенок, и я выдавила из себя улыбку, слегка толкнув её своей головой.       — Конечно… здорово… моя милая Тори.       Часовая стрелка оглушила, словно выстрел. За окном начался снегопад.