Черная изморозь

Джек заперт в подвале. Конечно, тут он царь и бог и запертым себя чувствовать должен в последнюю очередь: у него есть почти все, что он попросит, и всё-таки, каждый раз, когда поворачивается в замке ключ, Джек тихо мычит колыбельную. Ему когда-то напевала ее мама. Когда-то, когда он был ещё там: у себя дома, совсем ещё ребенком, защищенным своей семьёй. Самым свободным. И свободу свою он продал за нежный взгляд серебряно-желтых глаз. Козмотис — Питч, Козмотисом его зовет жена и все остальные, а для Джека он Питч — то ли слишком хорошего мнения о чужом послушании и любопытстве, то ли слишком глуп, если считает, что Джек не сможет вскрыть старый, расшатавшийся замок, пускай тот и ключом не с первого раза открывается и закрывается. Не надо даже пользоваться своей магией: попросить Питча принести ему пару скрепок и нож. Если не получится вскрыть замок, Джек хотя бы вскроет вены. — Сиди тихо, — говорит Питч, как и всегда, прячет неаккуратный засос на ключице, оставленный случайно — такие случайности всегда выводят его из себя. Джеку вполне могло бы прилететь по его ухмыляющемуся лицу, когда он сделал это, и Питч почти замахнулся, но вдруг ударил по подушке рядом с его головой — Джек засмеялся. Питч оскалился почти ласково. Чертов псих. По полу над головой стучат босые детские ножки. Джек улыбается — это малышка Эмили вернулась с прогулки с друзьями. Он послушно затихает, откидывается на подушки исцарапанной спиной, и слушает, узнавая, что у девочки все хорошо, и ее никто не обижает. «Как здорово», — думается ему. Сегодня ночью он пойдет прогуляться. Ему вовсе не обязательно сидеть здесь постоянно, он волен идти куда и как хочет, и может прийти в этот дом гостем — супруга Питча примет его крайне радушно, если не будет ничего знать. Джек вспоминает, почему попросил Козмотиса запирать дверь на ключ. Он тихо мычит колыбельную, когда дверь открывается снова — странно, Питч не позволяет себе заходить к нему, если дома кто-то есть. А тут вот, вернулся. — Привет? — неуверенно зовёт его знакомый детский голосок. Джек замирает. Он быстро прикрывается одеялом, заворачивается в него, надеясь, что Эмили не успела ничего увидеть. Питч вышел из дома десять минут назад, и все ещё не вернулся. — Ты потерялся? — спрашивает она, включая свет, и Джек моргает, ослеплённый. — Да, — хрипит он сорванным голосом. — Я потерялся. Но я скоро уйду. Ты же не расскажешь маме с папой, что мы встретились здесь? Эмили качает головой. Джек скромно ей улыбается и получает не менее скромную улыбку в ответ. Однажды ночью, в самый разгар зимы, Джек вышел, чтобы нарисовать ей что-то красивое на окне инеем. Услышать восторженные детские крики по утру — и он их услышал. Эмили было десять, и с тех пор прошел год. Питч разбил ему губу тем же вечером. Хватал за волосы, шипя, чтобы Джек не смел приближаться к его семье: дочка целый день рассказывала про беловолосого мальчика у нее за окном. Девочка живёт на втором этаже. — Ты всегда поешь по ночам, — говорит Эмили, неловко ковыряет мыском красивого ботиночка камешек на полу. — Я слышу. Джек сжимает челюсти так сильно, что ходят желваки. Он действительно поет по ночам, но никогда не делает это так громко, чтобы было слышно даже в другом конце подвала, не говоря уже о втором этаже дома. Эмили необычная девочка. — Да, — признается он. — Это мое увлечение. Девочка кивает. — Я не глупая, Джек, — говорит она, а его дёргает, как от удара по лицу. — Я знаю, почему и что ты скрываешь под одеялом сейчас, и что мой папа делает с тобой. Джек смеётся. Крайне необычная девочка, хорошо. — Ты потерялся? — спрашивает Эмили снова, и голос у нее другой, по-взрослому серьезный. Джек облизывает пересохшие губы. — Да, — он улыбается совсем отчаянно. — Я потерялся. Джек заперт в подвале. Ключ он всегда держит в руках.