***
- Доктор Гордеев, я к тебе с официальным визитом, - Лена буквально ввалилась в кабинет друга, тут же скинула, ставшие за день ненавистными шпильки, и, не услышав ответа, чуть громче позвала, - Саш?! Хирурга в кабинете не наблюдалось, и, привыкшая чувствовать себя здесь как дома, Елена забралась с ногами на огромный диван, блаженно откинулась на подушки. Голова гудела, ноги и спина тоже. Лена на несколько минут прикрыла глаза, наслаждаясь тишиной, потом потянулась к мобильному, хотелось домой, но перед этим нужно было переговорить с Гордеевым о состоянии иностранных пациентов, проведать этих самых гостей и отзвониться шефу, а для этого нужно было выловить Сашу, или, на худой конец, Лерку, телефоны которых упорно молчали. Но позвонить Емельянова не успела - в кабинет с огромной чашкой кофе в руках зашел Джеймс. - Helen? - Явно удивившись, Уитсон сбился на родной английский, но, хитро улыбнувшись, тут же вернулся к русскому, - как прошел ваш день, НуПогадюка? - Ну... обыкновенный рабочий дурдом, - вымученно улыбнулась Лена и, не выдержав, почти буквально повторила утреннюю фразу иностранца, - у вас кофе, я тоже хочу, можно? - Обязательно, - ответил Джеймс и, взяв еще одну чашку, вышел из кабинета. Вернувшись после операции, Гордеевы едва сдержали смех - генерал Емельянова сидела в кителе на диване, на восточный манер поджав под себя ноги, и внимательно следила за Уитсоном, делая какие-то пометки в толстом ежедневнике. Американец же, не смотря на свое далекое от хрупкого телосложение, расположившись посреди кабинета на толстом, вытащенном из шкафа пледе, сидел на шпагате и, едва не касаясь пола подбородком, пытался дотянуться пальцам раскинутых в стороны рук до пальцев ног. - Джеймс??? - удивленно протянул Саша, пряча в голосе вихрь эмоций, - ты чего творишь? - Пушкин, это йога, - расслабленно отозвался с пола иностранец. - Нет, Лерка, я понял, это заговор, - все таки не выдержав, взвыл Гордеев, - мало мне индийского психа в нестерильном халате, так еще и этот черт какое-то шаманство разводит! - и, резко развернувшись, Гордеев вылетел из кабинета. - А раньше о мануальной терапии едва не с придыханием говорил... - бросила в пустоту доктор Гордеева. - Я что-то не так делать? - поднял на Лерку удивленный взгляд Джеймс, но подруга махнула рукой, прошла к холодильнику, достала хлеб, масло, сыр и, чуть морщась, ветчину и шпроты: - Нет, он просто устал и к тому же голодный, дай ему пару минут, успокоится и вернется. - All right? - Джеймс перевел недоверчивый взгляд на Лену, и, дождавшись ее спокойного: - Оf course, don't worry, - встал с пола. Гордеев, и правда, вернулся через пару минут с двумя чашками в руках - кофе для себя и чаем для Леры, улыбнулся, увидев приготовленные девушками бутерброды, буркнул под нос что-то подозрительно похожее на "извините" и снова вышел. - Ну, и на скольких медсестер ты наорал? - поинтересовалась Лера, когда муж вернулся. - На двоих, - тут же отозвался Саша, - но они сами виноваты, они... Чем провинились несчастные барышни, так никто и не услышал, кабинет утонул в дружном хохоте. Чай-кофе выпили, состояние делегатов злосчастного конгресса обсудили, самих пострадавших проведали, и Лена, прихватив с собой Джеймса, уехала домой, Гордеевы обещали быть немного позже. Осенние, даже предзимние сумерки мягко окутывали город, Лена отзвонилась шефу, потом Оксане, узнала, что нужно купить. Джип Андрея уверенно петлял по дорогам столицы, Джеймс, водитель со стажем, даже успел залюбоваться быстрой, но такой гладкой, почти профессиональной, ездой ПоГадюки, когда Ленка, лихо обойдя по встречке ехавшую перед ними мазду, повернула на манер полицейской машины в голливудских фильмах, с таким же разворотом остановилась и выскочила из машины, так и не услышав, как доктор Уитсон выругался на англо-русском наречии. Джеймс потом так и не сможет объяснить, каким образом Емельянова вообще могла заметить этого, жмущегося к оконному стеклу, малыша. Он будет называть это и материнским инстинктом, и чутьем профессионала-спасателя, и Божьей помощью, и просто удачей. Но тот абсолютно хладнокровный полицейский разворот и Елену, выскочившую пулей из машины, Елену, замершую коброй и вглядывающуюся в окно советской пятиэтажки, Уитсон будет вспоминать всегда. Емельянова простояла без движения около минуты, оценивая ситуацию и планируя дальнейшие действия. Выскочивший следом за ней иностранец едва сдержал рвущиеся вопросы, понимал, что сейчас решается что-то важное, что-то, от чего не ПоГадюку, не замминистра, а просто спасателя, отвлекать нельзя. И только когда Лена рванула вперед, бросив ему короткое "идем", Джеймс попытался выяснить, что произошло. В ответ Елена просто указала ему на одно из светящихся окон третьего этажа, в нем, сидя на подоконнике и колотя маленькими кулачками в стекло, плакал ребенок. Емельянова подлетела к подъезду, где в комплект к плачущему ребенку обнаружилась голосящая не своим голосом бабуля. Оказалось, что она выскочила на минутку к соседке, а малой захлопнул дверь: - А открыть он не сможет, - белугой ревела женщина, - он маленький, он не достанет, и сына нет, он, подкаблучник мягкотелый, в Питер со своей Мариночкой умчался, а сына они на меня бросили, плевать им, что бабка старая, что она уже и недоглядеть может.... Из соседней двери выглядывала еще одна женщина, видимо, та самая соседка, смотрела, не отрываясь, на Джеймса и тихо вставляла свои "пять копеек": - А она ему говорила, не пара она тебе, вертихвостка рыжая, так не же, чтоб мать послушать... - соседка говорила что-то еще, ехидненько бубня на фоне истерично причитающей подруги и доносящегося из квартиры детского плача. И тут Лена не выдержала, она понимала, что это непрофессионально, что пожилые женщины и так на грани срыва, что, будь она сейчас не такой уставшей, она бы себе никогда такого не позволила, но сдержать себя уже не смогла: - А ну тихо, - рявкнула девушка так, что подпрыгнули и вытянулись не только бабули, но и Джеймс. А дальше... дальше Уитсон только наблюдал, подчинялся и любовался, не понимая, как в этой хрупкой девочке может сразу поместиться два человека, одинаково заслуживающих уважения - знающий свое дело бывалый спасатель и генерал, способный не только взять на себя командование, но и позже, Джеймс чувствовал это, готовый понести ответственность за каждое свое действие, за каждый отданный ею приказ. Он смотрел и не узнавал ту уставшую, едва переставляющую ноги ПоГадюку, которая просила у него кофе два часа назад. - Значит так, - командовала Елена, - истерику свернуть, - и, глядя на трясущиеся губы бабушки, кивнула Джеймсу, - поможешь? - Но это же против правил! - И я рада, что ты это понимаешь. Джеймс кивнул, соглашаясь, и тут же спросил: - Как? - Что значит "как"? Ты у нас врач, друг мой! - наехала Лена и тут же осеклась, поняв в чем проблема, сбилась, "запрыгала" с языка на язык, - I'm so sorry, прости, я сейчас аптечку принесу, она в машине. -It's ok, don't worry, - улыбнулся Джеймс. - А вы, - озадачивая бабулек, вновь вернулась генерал Емельянова, - вы сейчас идете на четвертый и пятый этаж и выясняете кто дома, ясно? Бабули ушли, Елена подошла к окошку на лестничной площадке, открыла его, попыталась выбраться наружу и оглядеться, затем покачала головой и вместе с Джеймсом вышла на улицу, ребята достали из машины аптечку, веревки и карабины, достали шторм-костюм Романова. Лена, попросив мужчину отвернуться, переоделась в два счета. Костюм был ей откровенно велик, но девушку это мало волновало. Уитсон наблюдал, как Лена взяла в руки рацию и, выдержав паузу, будто перед прыжком, вышла на связь: - Ноль первый, прошу на прием, я - ноль пятый. - Ноль пятерка, слушаю вас. Я – ноль первый, - отозвалась рация, - Романов, что у тебя? - Это не Романов, это Емельянова. - Слушаю, Елена Евгеньевна. Что у вас? - Ноль первый, Пушкина, 18, третий этаж, ребенок, закрывшийся один в квартире и две истерящие бабули. Нужна лестница и психолог. - Обычного экипажа хватит? - Да, ждем. СК. - СК, - откликнулась рация.***
Вызов собственного позывного Романов не слышал. Снова дико болела голова, и он, измотанный треволнениями дня, выключил громкость и полудремал в машине, направлявшейся домой, когда извилисто выругался его водитель и резко затормозил. Романов дернулся, удерживаемый ремнем безопасности, распахнул глаза и спросил: - Ты чего? Приспичило, что ли? - Нет, Андрей Викторович, - испугано прошелестел мальчишка-водитель, отсеянный на экзаменах медиками, но уговоривший его оставить в службе хотя бы водилой, - там это, ваша машина, кажется. - Креститься надо, - выругался Андрей, понимавший, что стоять его машина тут не может. Отчаянно хотелось домой, в баньку, хотелось тискать детей, лениво пикироваться с Сашкой и вместе прикалываться над новым знакомым. А еще хотелось есть, точнее - жрать, запивая ужин крепким приторно-сладким чаем. Андрей аж застонал от предвкушения, но лениво оглянулся. И пулей выскочил из машины, пробормотав под нос что-то неразборчивое. На обочине сиротливо стоял его собственный джип, супруги в салоне видно не было. Андрей огляделся, доставая телефон, но позвонить не успел. Под раскатистые переливы сирены к ним подъехала еще одна машина со знакомой колеровкой на бортах. Отчаянно заболело сердце. Боясь думать, во что снова вляпалась его благоверная, Романов выдохнул только тогда, когда из салона выбрался совершенно спокойный Денис и весело произнес: - Ну вот, начальство нас снова опередило. Привет, Андрей. Где он? - Кто он, - хлеще Гордеева взорвался-таки Романов, - что тут, машу-вашу происходит? Где Ленка? Ответить Денис не успел. Емельянову, вывесившуюся на веревках с балкона четвертого этажа Романов увидел сам. Увидел и замер, нервно держась за ноющее сердце, перед глазами встали картины многолетней давности, картины, которые он не видел собственными глазами, но которые потом так часто ему снились - вот ребятам, теперь кажется, что таким юным и зеленым, не открыли в одной квартире, вот они навесились на этаж выше, вот полез Сашка, потом Валера... такая же советская пятиэтажка, тот же третий этаж... только в самодельной обвязке теперь не Валерка, а Лена... Прошипев что-то под нос, Андрей побежал к дому.***
...Ленка ни за что бы не решилась на эту авантюру, дождалась бы экипажа, но плач малыша, уже давно прерывавшийся истеричными вскриками вдруг сменил резкий неприятный звук и тишина. Рисуя в голове самые страшные картины, Ленка пулей взлетела на четвертый этаж, где ей почти мгновенно распахнули дверь. Испуганная молоденькая девчонка прижимала к себе младшую сестренку и огроманными глазищами таращилась на Емельянову. - Я похозяйничаю тут чуток, ладно? - протягивая девочке удостоверение, спросила Елена, осматривая поле боя. Снаряжения не хватало, пришлось импровизировать, и быстро. Навязав сложную систему страховки и самостраховки, Ленка перемахнула ограждение балкона, когда в комнату ввалился Джеймс. - Helen? - Не сейчас, черт, жди внизу, я скоро, - откликнулась Емельянова, начиная спуск на балкон третьего этажа. Появление Джеймса помогло перебороть дикий страх, продлившийся, впрочем, всего несколько секунд. И вот Лена входит в маленькую тесную квартирку. Уже не плачущий ребенок лежал на полу, Елена подавила естественный порыв броситься к малышу, и поспешила открыть дверь. Сейчас тут важнее было находиться Джеймсу, а не ей. За дверью обнаружился Романов. Злой, напрочь перепуганный, но такой нужный Романов. Впрочем, Андрея тут же отодвинул в сторону Джеймс - медик, не теряя драгоценного времени, кинулся к ребенку, а Лена позволила себе на несколько мгновений утонуть в бесконечном беспокойстве родных серо-стальных глаз. На нее как-то разом удушливой волной нахлынула усталость, на глаза навернулись слезы, которые она безуспешно попыталась скрыть, спрятав лицо на груди мужа. Лена почувствовала, как тяжелая рука легла на ее талию, собственнически прижимая ее к себе, словно бы Андрей пытался заставить себя поверить, что она жива и здорова, что ее, в отличие от Валерки, он не потерял... От Андрея девушку отвлек приглушенный всхлип кинувшейся к внуку пожилой женщины, ее соседка тоже дернулась было в квартиру, но была остановлена надежной рукой спасателя. - Джеймс, помощь нужна? - спросила Лена, подходя к Уитсону, ее тихий, уставший, но твердый голос каким-то чудесным образом перекрыл причитания бабули. - Нет, спасибо, - откликнулся медик, откупоривая нашатырь. Ребенок открыл глаза, пару раз моргнул, привыкая к свету, и хотел было разреветься, увидев незнакомых людей, но, заметив бабушку, немного успокоился, а потом и вовсе замер, изучающе глядя на Джеймса яркими синими глазенками. Сам Уитсон в это время успел проверить пульс малыша и затянуть манжет тонометра на тонкой ручке. Лена, пользуясь наступившей, пусть и относительной, тишиной, успела найти в аптечке валидол и валерьянку для бабушки. За окном раздалась сирена Скорой, и всего через пару минут Емельянова уже описывала произошедшее и переводила слова американца бригаде вызванных Романовым медиков. Еще минут через десять, удостоверившись, что все хорошо, ребята уже стояли в дверях, когда услышали донесшийся из кухни взволнованный детский голос: - Ба... А он что, шоколадный???