Тис и Черт

Кубики показывают в сумме число двенадцать, и Иветт двигает фигурку по доске «Подземелья драконов». — Так как ты умер? — спрашивает Иветт Тейта, который сидит напротив неё. Сегодня рыжая в бледно-голубом платье, доходящем до щиколоток, а волосы у неё собраны в высокий тугой хвост. Они оба сидят на полу; Иветт передает Тейту кубики. — Я устроил массовую стрельбу в своей школе, — рассказывает Тейт. Иветт заинтересованно поднимает бровь. — В 1994 году меня застрелили в доме полицейские. А почему вы решили жить здесь? — Мы предпочитаем жить в домах, где есть что-то сверхъестественное, — объясняет Иветт, смотря как Тейт передвигает фигурку по ярким квадратикам. — Почему? — спрашивает Лэнгдон, внимательно смотря на рыжеволосую своими тёмными глазами. — Вы — ведьмы? Иветт смеется, демонстрируя ряд идеальных белых зубов. — Нет, Тейт, мы не ведьмы, — сквозь смех отвечает она. — Мы многим сильнее их. Я и моя мама. А моя сестра Джулия сильнее нас обеих. Иветт встаёт и берёт со своей тумбочки фотографию, после чего протягивает ее Тейту. Призрак берёт её и внимательно смотрит: на фотографии была изображена уже знакомая ему рыжеволосая — правда, тут она была в синих бриджах и белой блузке, а рядом с ней стояла шатенка, одетая практически так же — почти идентичные бриджи, только вместо светлой блузки — чёрная майка. Они вдвоём сидели на ступеньках какой-то лачуги и смотрели в камеру, и обе выглядели спокойными. — Это мы в Орадур-сюр-Глан, — пояснила Иветт, присаживаясь на своё место. — Французский посёлок, жители которого были расстреляны немецкими оккупантами во времена Второй мировой войны. В каждом уголке планеты можно найти интересные и необычные явления природы. Вопрос в другом: чего хочется больше — красоты, завораживающей дух, или всё-таки экстремальных приключений? Тейт понимающе улыбается и протягивает фотографию обратно. Иветт одним лёгким движением машет рукой, и рамка опять возвращается на своё место на тумбочке. — Твой ход, Тейт, — говорит Ангхарад и улыбается. — Она мне не нравится, — заявляет в это же время Вайолет родителям внизу. Вивьен и Бен отрываются от книг, что до этого читали, и смотрят на дочь. — Почему? — интересуется женщина. Рядом с ней в колыбели лежит новорождённый мальчик. — Они кажутся весьма милыми. — Они нам угрожали, — напоминает Вайолет, которая кажется находится в нескольких шагах от нервного срыва, который наверняка закончится тем, что она что-нибудь разобьёт. — Дайона и Иветт всего лишь хотят, чтобы мы соблюдали правила приличия, — спокойно поясняет Бен. Ему тоже сначала слова Иветт показались угрозой, но, переосмыслив, их он понял, что требования девушки были обоснованы — кому хочется зайти в собственную ванну и найти совокупляющихся там призраков? Кроме того, их жизни никто не мешал — Дайона и Иветт были вежливы, чаще ограничивались короткими приветствиями, но женщина ещё могла завести разговор с кем-то из обитателей дома и с пониманием относилась к их посмертным срывам. Даже Нора Монтгомери признала новых жительниц «утонченными и воспитанными». Иветт же общалась только с Тейтом и теми несчастными жителями дома, кто был помладше — Борегар, сгоревшие девочки Ларри Харви. С более «старшим» поколением призраков она старалась не контактировать, и только с Мойрой могла вести долгие задушевные беседы, хотя было видно, что горничная её немного побаивается. От Иветт и ее матери действительно иногда бежали мурашки по позвоночнику, но ничего более. Они не давали повода себя бояться. Лишь иногда могли смотреть на призрака долгим, колючим взглядом, точно волки перед броском. — Дело часом не в Тейте? — внезапно мягко спрашивает Вивьен. — А причем тут Тейт? — насупилась девочка. Мистер и миссис Хармон синхронно усмехнулись. — Ну, Иветт, кажется, проводит всё свободное время с ним, — сказал Бен. — Не знаю, может быть, тебя это… задевает? — Хотите сказать, что я ревную? — агрессивно спросила Вайолет. Её родители промолчали, но их выразительные взгляды лишь больше распалили юную мисс Хармон. — Ничего подобного! Тейт мне безразличен, с ним покончено! — Ну, тогда ты можешь перестать цепляться к Иветт, — спокойно сказал Бен. Вайолет вспыхнула и вылетела из комнаты, шаги её затихли где-то в коридоре. Вивьен и Бен устало выдохнули, а потом младенец в кровати захныкал, и женщина перевела взгляд на него. ― Ужасно, когда дети становятся призраками, ― заметила вошедшая в комнату Дайона, держа в руках пакет с продуктами в руках, а ещё два зависли в воздухе за её спиной. Вивьен вздрогнула и прижала к себе младенца крепче, но миссис Ангхарад понимающе улыбнулась ей. ― Иветт была плаксивым ребенком. Но у меня была Джулия, чтобы её успокоить. ― Джулия ― ваша старшая дочь? ― спросил Бен, и женщина ему кивнула. ― Должна приехать со дня на день, ― сообщила Дайона и прошла на кухню, громко стуча толстыми каблуками своих сапог. Малыш на руках миссис Хармон снова начал кукситься, и Вивьен переключила своё внимание на него. Дайона бесшумно, быстро и довольно ловко управилась со своими пакетами ― и мать, и дочь имели звериный аппетит, тем, что они накрывали себе на один только завтрак, можно было накормить сотни голодающих. Да и если опускать то, как они богато обставили дом, который тоже стоил недешево, какую одежду покупали, насколько натуральными выглядели камни в их украшениях ― всё это буквально кричало о большом состоянии, о неприлично огромных суммах денег. Кроме того, Бен случайно наткнулся на письма из разных благотворительных фондов ― Ангхарад спускали миллионы на спасение детей в Африке, пожертвование в различные детские дома и тому подобное. О том, как можно зарабатывать столько денег и как, Хармон предпочитал не думать. Дайона метнула на него быстрый взгляд, но её внимание довольно быстро переключилось на ребёнка на руках Вивьен. ― Очаровательный малыш. Позволите? ― Вивьен замешкалась, бросая нервный взгляд на мужа, и Дайона, заметив это, тихо, но весело рассмеялась; ребёнок замолчал, внимательно глядя на живую женщину. ― Не бойтесь, я не ем детей, у меня две прекрасные дочери, и обе целые, ― миссис Хармон колебалась еще немного, а потом передала ребенка Дайоне. Та весьма ловко взяла малыша, так что сразу становилось понятно, что она ― мать нескольких детей, настолько спокойна она была. ― Oh, quel beau bébé, ― пробормотала она над малышом, медленно раскачиваясь. ― Простите, что вы сказали? ― поинтересовалась Вивьен. Дайона только собиралась было перевести, как внезапно в комнату неслышно вошла Нора Монтгомери. Она мягко улыбнулась и пояснила: ― Она сказала, какой прекрасный малыш. У вас прекрасное произношение. ― Благодарю, миссис Монтгомери, ― ответила Дайона, и Бен снова зацепился за это: мать и дочь довольно быстро перестраивались от одного типа общения на другое, когда можно было говорить современно и свободно, а когда ― более витиевато и вычурно. ― Никто из вас не знает, где моя дочь? ― обратилась она к присутствующим. ― В своей комнате. С Тейтом они играют в какую-то настольную игру, ― оповестил Бен, и на лице Ангхарад появилось какое-то нечитаемое выражение, хотя так и застыла белозубая улыбка, обращённая к сыну Хармонов, который смотрел на женщину во все глаза и больше не плакал. ― О, Тейт. Прекрасный мальчик. Даром, что немного психопат. Спасибо, мистер Хармон, ― она не заметила, или сделала вид, что не заметила, как по лицу всех присутствующих пробежала едва заметная тень, и женщина аккуратно передала ребенка матери. ― Миссис Хармон, прошу. Дайона вежливо кивнула присевшей на диван Норе и уже было направилась наверх, как внезапно её остановил робкий вопрос Вивьен: ― Простите. Может, это будет нетактичным вопросом, однако… почему ваша дочь говорит про себя «мы». Дайона улыбнулась. Улыбнулась такой улыбкой, что Бену захотелось попросить её больше никогда так не делать. ― Издержки времени. И метафора контроля, ― ответила она и направилась к комнате дочери. ― Я в полном восторге от них, ― сказала Нора, широко улыбаясь. Хармоны переглянулись: Вивьен не ответила, переведя взгляд на ребёнка, а Бен задумчиво кивнул в какой-то прострации и туманно ответил: ― Да, они зачаровали здесь каждого, судя по всему. Дайона поднялась наверх и, достигнув двери в комнату дочери, коротко постучалась. Иветт откликнулась сразу, прервав себя на полуслове. ― Входи, мама. Дайона зашла в комнату и вежливо улыбнулась. ― Извините, что отвлекаю. Обед будет готов через десять минут. ― Хорошо. ― Тейт, вы принимаете пищу? ― уточнила Дайона ради вежливости, хотя Тейт прекрасно понимал, что о призраках они знают больше самих призраков, поэтому дал соответствующий ответ, которого от него ожидали. ― Нет, миссис, благодарю. ― Пожалуйста. Иветт, сегодня на ужин заглянем к нашей соседке через дорогу. Надо начать знакомиться и с живыми. ― Да, мама, ― тут же ответила Иветт, и Дайона, кажется, осталась довольной. ― Ну, больше не отвлекаю. Она вышла, закрыв дверь, и Иветт снова повернулась к Тейту. На несколько мгновений её волосы колыхнулись в воздухе, свет из окна упал на них и на красивое лицо, бросая блики на её худое лицо, кончики её тонких пальцев казались алыми, будто обагрёнными кровью. ― Что значит, «и с живыми»? ― поинтересовался Тейт, кидая кубики и переставляя фишку. Он недовольно цокнул языком, попав на клетку «Дракон обжег вас, вернитесь в лазарет на две клетки назад». Теперь Иветт оставалось выкинуть четыре, чтобы победить. ― В большинстве мест, где мы останавливались, всегда были призраки. С вами так заговариваешься, что забываешь о живых, ― она сжала кубики в руке и начала трясти. ― Где-то сто лет назад мама решила, что нам с сестрой нужно общение настоящих людей, а не только их душ. Мы выиграли, ― удовлетворённо заметила девушка, выкидывая необходимое число. На её лице мелькнула слабая улыбка. ― Ещё партию до обеда? Тейт кивнул, усаживаясь по удобному. Они переставили фигурки драконов на «Начало пути», и Иветт, как победительница, первая кидала кубики. ― Сколько тебе лет? ― спросил Тейт, и Иветт улыбнулась. Она кинула кубики, и те в сумме показали «восемь». Девушка передвинула свою фигурку, выполненную в виде синенького дракончика. ― Много. Настолько много, что спрашивать об этом неприлично в двадцать первой степени. А тебе? ― Я родился в 1977, ― ответил Тейт, давая Иветт возможность самой сосчитать и перехватывая её кубики. ― А сейчас 2014. Ты хорошо сохранился, ― заметила Иветт, и Тейт улыбнулся ей в ответ лёгкой, мальчишеской улыбкой. ― А когда родилась ты? ― но Ангхарад лишь с лёгкой улыбкой покачала головой. Она была очень красивой, и при этом ― невообразимо красивой, когда улыбалась. ― Снова неприличный вопрос в двадцать первой степени? ― Ага, ― подмигнула Иветт. Дайона улыбнулась, смотря на то, как дочь, будто маленькая девочка, осматривает своё отражение в зеркале. Призраки ― неутолимый источник энергии. В силу происхождения, и Дайоне, и её дочерям, приходилось останавливаться в местах, которые могли бы их напитать. Эмоции, последние воспоминания, проклятья ― все это имело смысл. Люди могли погибнуть, если из них взять слишком много, а призраки почти не замечали, как их энергия истощалась, и в один момент могли растаять, даже не заметив это. Джулия и Иветт считали это гуманным ― таким образом можно было подарить покой тем, кто по каким-то причинам не мог его обрести. Но для жилья всегда приходилось выбирать места вроде этого: несколько призраков. Деревни-призраки, места массовой гибели. Там можно было жить едва ли не столетиями, постепенно насыщаясь, и потом существовать с людьми какое-то время. Но жизнь никогда не была идеальной. Рождение, которое делало Иветт и Джулию особенными, их же уничтожало, выедало, как кислота изнутри. Без душ они истощались, становились камнями, кожа их приобретала белый оттенок. Дайона не была обычной женщиной, но в первую очередь она была матерью, всегда была матерью. А здоровье детей превыше всего, семья превыше всего. И эту мысль она внушала своим дочерям каждый раз, когда только можно было. И Дайона хотела верить, что они это понимают. Если общение с мальчиком-призраком по имени Тейт Лэнгдон позволяло Иветт насыщаться, делать её более живой, то она была готова благодарить Небеса за его смерть. Иветт, в отличие от Джулии, никогда не умела копить энергию душ, все время отправляя её во вне без какой-либо пользы, поэтому и пожирать души младшей дочери нужно было чаще. Но Дайона любила их обеих, без оглядки, без какой-либо причины. Просто любила. Кем бы они ― и она ― не были. ― Ты готова? ― Да. Дайона подошла ближе к дочери, поправляя ворот красивого, винтажного платья. Иветт была умной девушкой, любила и отлично разбиралась в камнях, поэтому на сегодняшнюю встречу с соседкой выбрала украшения из розового кварца, спокойного и милого камня. ― Помнишь, что я тебе говорила? ― спросила Дайона, глядя на дочь в отражение большого зеркала, где они обе отражались в полный рост. ― Да. Я должна быть милой, улыбаться. ― Ещё? ― Быть вежливой, внимательной. ― И главное ― не говорить «мы», ― Дайона резко сделала шаг, отгораживая Иветт от зеркала, сжимая её плечи, и внимательно взглянула в тёмно-зелёные глаза, так похожие на её собственные. ― Солнце моей жизни, прости, я загоняю тебя в рамки. Но по-другому нельзя. ― Я понимаю. Ты ― моя мать. Ты всегда желаешь мне только добра, ― тут же откликнулась рыжеволосая, повторяя эти слова легко и просто, как знакомый с детства стишок, как заученную с младенчества молитву. Как и многие другие природные явления, на протяжении всей истории человеческой цивилизации во многих культурах Солнце было объектом поклонения. Солнце — одна из звёзд Галактики Млечный Путь и единственная звезда Солнечной системы. Говорят, что рыжие ― «поцелованы солнцем», и Дайона Ангхарад верила, что это правда. Иветт Малкахей была её солнцем, красивым солнцем с яркими огненными волосами. Как правило, рыжие люди рождаются с бледной кожей и многочисленными веснушками по всему телу. Мифы говорят о том, что они либо самые злые, либо самые сексуальные существа на планете. Благодаря мультсериалу «Южный парк» стало популярным высказывание о том, что у рыжих нет души. Однако, у них есть много достоинств. Родиться рыжим — это скорее не проклятие, а везение. Иветт Малкахей не была «поцелована солнцем» ― у неё не было ни одной веснушки, лишь идеальная, белая кожа. Но её мать говорила, что весь поцелуй солнца и огня ушел в её волосы. Рыжеволосые всегда привлекали к себе повышенное внимание. О них ходят мифы и легенды. Их многие любят, а некоторые боятся. ― Нашу соседку зовет Констанс Лэнгдон, ― напомнила Дайона, когда они с Иветт выходили из дома. В руках девушки была большая серебряная тарелочка с фруктовыми домашними кексами. ― Лэнгдон? ― переспросила Иветт, дождавшись, пока мать закончит; у них в семье было не принято перебивать Дайону. ― Она мать Тейта? ― Да. Но не говори о нём, она может не знать о Доме-Призраке. ― Что сомнительно, ― заметила рыжеволосая, но послушно кивнула, и её мать довольно улыбнулась. Дайона любила, когда её девочки поступали так, как она хотела. Дайона первая постучалась в дверь соседки, из-за двери раздалось радостное «Иду-иду», и дверь открылась. Иветт вежливо улыбнулась. Перед ней стояла немолодая, но довольно симпатичная женщина со светлыми, красиво уложенными волосами. ― Миссис Лэнгдон, ― поздоровалась Дайона. ― Прошу вас, зовите меня Констанс. Проходите, не стойте, ― Констанс улыбалась, и, кажется, была рада проявленному к ней вниманию. ― Вы как раз вовремя. ― Очень. Позвольте вам представить, моя младшая дочь ― Иветт. ― Рада с вами поздороваться, ― улыбнулась девушка и протянула блюдо хозяйке дома. ― Мы принесли фруктовые кексы, надеюсь, вы их любите. ― Чудно. Путь на кухню лежал через гостиную. Иветт осматривалась с вежливым интересом, как вдруг взгляд её зацепился на иконах, стоящих над каминной полкой. Девушка остановилась, рассматривая их, а потом повернулась к Констанс. — Это изображение Архангела Михаила? ― Да. А вы верующие? ― поинтересовалась женщина. Дайона бросила на Иветт предупреждающий взгляд, который для хозяйки дома остался незамеченным, и коротко ответила сама: ― Да. ― Да, мы крайне близки к религии. Я бы сказала, что это наш стержень, ― улыбнулась Иветт, и миссис Лэнгдон довольно кивнула, хотя её улыбка слегка померкла. ― Как это прекрасно, ― ответила Констанс со странной интонацией, значение которой Иветт пообещала себе раскрыть чуть позже; поняв, что слишком долго держит гостей в коридоре, Констанс снова вернулась в лучину заботливой хозяйки. ― Проходите. Я заварю чай, вы любите бергамот? ― Любим. Иветт, ― позвала Дайона, заметив, что дочь смотрит на лестницу, странно щурясь, сжимая и разжимая пальцы. Рыжеволосая вздрогнула и посмотрела на женщин с вежливой, извиняющейся улыбкой. ― Простите. У вас очень красивая гостиная, и дом довольно милый. ― Спасибо. Констанс прошла на кухню, а Дайона, когда Иветт с ней поравнялась, вопросительно изогнула бровь, но девушка лишь неоднозначно покачала головой. За обедом Констанс Лэнгдон сначала говорила о себе. Констанс родилась и выросла в Вирджинии, но переехала в Лос-Анджелес, мечтая стать актрисой. В то время в фильмы начали включать сцены с обнаженными людьми. По утверждениям Констанс, она не хотела обнажаться перед камерой, и поэтому «упрятала свою мечту в шкаф». Она была замужем за мужчиной по имени Хьюго, который изменил ей, и она ушла от него. ― Он умолял меня вернуться, но когда я отказалась, застрелился, ― заявила Констанс, улыбаясь. Иветт тихо хихикнула в кулачок. Констанс этого не заметила, однако Дайона метнула в дочь предупреждающий взгляд. «В пятом псалме говорится Богу: «Ты погубишь говорящих ложь» ― вспомнила Иветт. Констанс похоронила четырёх детей: два мальчика и две девочки, но имя называет только одно ― Аделаида. Умерла восемь лет назад, последняя потеря Констанс Лэнгдон. «На данный момент» ― почему-то думает Дайона и внутри хмурится от неприятного предчувствия, а дочь быстро отводит внимание от матери. ― Говорят, особо тяжелая скорбь родителей по своим детям длится пять лет, ― вспомнила Иветт цитату кого-то из философов. ― Моя дорогая, ― ответила ей Констанс. ― Скорбь родителей по своим детям длится вечность. Иветт ничего на это отвечает, и Констанс переключается на них, расспрашивая о жизни. Дайона рассказывает историю о погибшем в аварии супруге, о том, что он оставил им приличное наследство, но она с девочками переехала сюда, подальше от воспоминаний. Джулия пока что осталось там, чтобы закончить с учёбой, а Иветт перешла на дистанционное обучение. Констанс сочувствует утрате, говорит несколько уже знакомых фраз и приглашает их попить чай в гостиной. ― Мне нравится твой стиль, ― говорит она Иветт, внимательно рассматривая винтажное светло-голубое платье с кремовыми кружевами. ― Очень красивое платье. ― Благодарю вас, ― улыбается Малкахей, пока миссис Лэнгдон поглаживает её по плечу, проверяя ткань на ощупь. ― Сейчас такое почти не купишь, ― задумчиво говорит Констанс, опуская руку. ― Неужели ты шьёшь сама? ― Да. ― Ты должна сшить кое-что для меня, ― улыбается женщина, на несколько секунд накрывая своей рукой руку Иветт. Электрический ток будто пробежал по всем жилам внутри Иветт, неприятно обжог, но девушка не отдёрнула руку. Констанс сама быстро убрала её, и Иветт светло улыбнулась. ― Обязательно. В общей сумме, они разговаривали около двух часов, после чего Дайона засобиралась домой. Констанс, улыбаясь, приглашала их зайти как-нибудь ещё, и Ангхарад ответила тем же ― пусть соседка зайдёт как-то на чай. Иветт, шагая чуть позади матери и соседки, напрягала все возможные чувства внутри себя. Что-то было не так, и это «что-то» было совсем рядом. Если в Доме-Призраке энергия читалась легко и свободно, и Иветт могла узнать о судьбе каждого из вынужденных жильцов, то в этом доме её словно душили. Чувство, на самом деле, было отвратительное. И внезапно её отпустило. Отпустило в тот момент, когда за её спиной раздались сначала легкие шаги, которые Дайона и Констанс услышали не сразу, но для Иветт они заглушили все на свете, а потом робкий голосок: ― Бабушка? Дайона и Констанс развернулись быстро, но Иветт не спешила. Она будто примерзла к месту, превращаясь в ледяную фигуру самой себя, да и честно — это было бы то, что она хотела бы сделать. Что угодно, лишь бы не он, не сейчас, еще слишком рано. Даже когда Констанс, стремительно побледнев, пошла к мальчику, Иветт не сдвинулась с места. ― Кто это? ― с любопытством спросила Дайона, подходя к дочери, но улыбку адресуя ребенку за спиной Иветт. Ребенку, на которого рыжеволосая боялась даже взглянуть. ― Ах, это мой сын! Мой малыш. ― Ваш сын? Голоса матери и соседки доносились как сквозь толщу воды, как звук из сломанного телевизора. Она не хотела, не хотела смотреть на этого ребенка, она уже его боялась, но чувствовала спокойный взгляд, направленный на её спину. Иветт медленно повернулась, но нарочно смотрела не на мальчика, а впилась глазами в Констанс. Женщина побледнела, её глаза бегали от Иветт к матери, а руки сжались на малыше так, будто она хотела вжать его в себя, чтобы спрятать от чужих глаз. ― Да, младший, ― солгала она, Иветт поняла это сразу.― Его зовут Майкл. Поздоровайся, Майкл. ― Здравствуйте. И только снова услышав его голос, Иветт нашла в себе силы взглянуть на него. Это было сродни человеку боящемуся высоты, взглянуть вниз с Эвереста. Бесспорно, он был ангельски красив. Он улыбался, у него были по-детски пухлые щечки. Светлые волосы красивыми кудрями лежали у него на голове, а голубые глаза казались небесными безднами. И вместе с тем Иветт внезапно остолбенела. Всё изменилось в тот момент, когда девушка увидела этого ребенка. Она знала кто он такой, зачем пришел в этот момент, и почувствовала, что всё изменится. Он как будто не из этой вселенной. От него шла аура разрушения. Понятное дело, что девушка испугалась. Ей было страшно. Да, ребёнок интриговал, но в то же время пугал. Казалось бы, ничего не происходило, но девушка дрожала. Она не могла ни сдвинуться с места, ни даже отвести от него глаза. Он был похож на дьявола, вот что пронеслось в голове у Иветт. Был похож на ангела, и вместе с тем ― был дьяволом. Казалось, что в нем скрыта вся тьма и безысходность этого мира. «Дьявол красив, ― внезапно вспомнила Иветт старое высказывание. ― Не забывайте, когда-то он был любимцем Бога, самым красивым из всех». ― Здравствуй, Майкл, ― прощебетала Дайона, и по натянутой, слишком широкой и неестественной улыбке на лице матери, Иветт поняла, что и она обо всем догадалась. ― Простите, если бы мы знали, что у вас ребенок, не задерживались бы у вас допоздна. ― Глупости, я всегда рада гостям, ― улыбнулась Констанс, хотя Иветт поняла, что эта женщина со светлыми волосами, так похожими на волосы Майкла, предпочла бы не видеть соседок несколько дней. Или вообще их не видеть. Кажется, мама обменялась с миссис Лэнгдон немного скомканными прощаниями, но Иветт этого уже не слышала. Её решительно взяли за плечи, развернули и направились домой. Казалось, даже после того, как за ними закрылась дверь, Иветт продолжала ощущать на себе довольный взгляд ребенка. Будто он нашёл давно потерянного друга. Или увидел кого-то знакомого. Лишь в доме, когда за ними хлопнула собственная дверь, рыжеволосая девушка сорвалась с места и, громко стуча каблуками, понеслась в свою комнату. ― Иветт! ― крикнула Дайона, но за дочерью не последовала, а так и осталась стоять внизу лестницы, поджав губы. Оказавшись в своей комнате, Малкахей громко хлопнула дверью, провела по ней рукой, чтобы никто точно не зашел и не подслушал, и схватила телефон. В списке контактов было только два номера ― Дайона и Джулия, и именно на второй поспешно нажала девушка. Пальцы её немного тряслись. Один гудок. Два. Три… ― Алло? ― сонно отозвалась девушка по ту сторону телефонного провода. ― Иветт, у меня время два часа ночи, ради архангела… ― Хорошо, что ты лежишь, иначе упадёшь, ― сказала Иветт. ― Собирайся и досыпай в поезде или в машине. ― С чего бы это? ― У нашей соседки живет Антихрист. И предупреждаю вопросу: тот самый Антихрист, который Враг Рода Человеческого, Разрушитель Царств, Ангел Бездны, Великий Зверь, имя коему Дракон, Князь Мира Сего, Отец Лжи, Порождение Сатаны и Владыка Тьмы. В трубке молчали. Долго молчали. Иветт начала уже переживать, как Джулия тяжело вздохнула и, видимо, закопошилась в кровати, поднимаясь. ― Постараюсь быть к утру, люблю тебя, пташка. ― И я тебя, кошечка. И Джулия отключилась. Иветт положила телефон на стол, осела на кровать и закрыла лицо руками. Храни любовь в сердце своём. Жизнь без неё подобна бессолнечному саду с мёртвыми цветами.