Тис и Черт

Иветт тяжело выдохнула и подняла голову, сощурившись от яркого дневного солнца. Из-за своей внешней идеальности и утонченности, а также любви к длинным юбкам и винтажным платьям, Иветт вовсе не создавала образ человека, который любил копаться в земле. Но реальность была такова — Ангхарад-младшая прекрасно обращалась с землей и могла превратить даже самые непригодные для посадки почвы в чернозем. Это можно было назвать магией — любое растение, посаженное ее руками, всходило за считанные дни; даже те деревья и цветы, на выращивание которых могли уйти года. И они росли годами, веками, пока Иветт этого хотелось, пока она поддерживала своих любимцев. Но стоило ей потерять интерес, как цветы, продержавшиеся дольше срока, рассыпались и ветер уносил их пылью. — Здесь не слишком хорошая земля, — внезапно раздался женский голос, и рыжеволосая подняла голову. Рядом с ней стояла пожилая рыжеволосая женщина в черном пальто. Она слабо улыбнулась девушке; один ее глаз был затуманен. — Вряд ли на ней что-то взойдёт. — Мы упрямее земли, — сказала Иветт, поднимаясь, и отряхивая свое светло-желтое платье. — А вы кто? — Я была горничной при прошлых хозяевах, — сообщила женщина. — Понимаете, дом старый, а они, как правило, капризны: есть определенные правила ухода за ним и… — Можете не распинаться, — перебила ее Иветт, снимая грязные перчатки и выставляя вперед руку. — Мы знаем, что вы умерли в этом доме, поэтому если вам так нравится играть роль горничной — ради Бога. Мы спросили кто вы, ожидая услышать ваше имя. Рыжеволосая женщина на секунду замолчала: Тейт Лэнгдон и Хармоны успели пустить слух, что с новыми хозяйками было что-то не так, но старый призрак и подумать не могла, что с ними все настолько не так. — Мойра О’Хара, — наконец представляется она. Иветт светло улыбается; со своими рыжими волосами и в этом ярком платье она выглядела как маленький лучик солнца, и ее улыбка лишь это подтверждала, но какие-то нотки приказов в ее голосе портили впечатление. — Чудесно, это все, что мы хотели знать. Как вы привыкли работать? — С понедельника по четверг, на Рождество беру отпуск. — Прекрасно, мы вас нанимаем. Мойра решила, что новые владельцы этой семьи какие-нибудь бывшие богачи, которые привыкли подобным образом обращаться с людьми. Кроме того, рыжеволосая была по-королевски утонченной, явно со вкусом стиля, а мелочи в виде небольших золотых серёжек и небольшого медальона из этого же металла намекали на материальную обеспеченность. И, конечно же, дьявол крылся в деталях: выпрямленная спина, плавные движения, несколько надменно-снисходительный взгляд. Так смотрят короли на тех рабов, которые внезапно завладели их расположением. — И кого же мы это нанимаем? Из дома вышла Дайона — женщина лет тридцати, одетая в серую майку и рваные черные джинсы, в тяжелых «снайперских» сапогах, волнистые русые волосы, красивое лицо и прекрасно сложенное тело. Мойра поразилась тому, насколько были непохожи мать и дочь. Кроме того, Дайона выглядела довольно молодой, а ее дочь — лет на восемнадцать, а переоденься в темную одежду, так ей можно было дать все двадцать. Общими были только темно-зеленые глаза. В руках у женщины был стакан с плескавшимся в нем янтарным виски; дочери она протянула чашку с красным вином. — Мама, это Мойра О’Хара, наша только что нанятая горничная и еще одна вынужденная жительница этого дома, — Иветт посмотрела на Мойру и представила свою мать. — Это Дайона Ангхарад, наша мама. — Иветт, будь повежливее, — Дайона слегка шлепнула дочь по пояснице и обратилась к рыжеволосой женщине. — Простите ее, мы часто встречаем призраков, но мало кто из них так же мил, как многие в этом доме. Мойра растерянно улыбнулась. Иветт иронично вздернула брови: Тейт был настолько бескультурен, что не ответил на ее вопрос касательно его смерти! — Когда вам будет удобнее приступить? — спросила Дайона, делая глоток из своего стакана. — Во вторник, но я все успею, — пообещала женщина. Дайона кивнула. — Не обижай тут никого, — сказала она Иветт. Дочь ей улыбнулась, и Ангхарад-старшая направилась обратно в дом, но потом ее голова высунулась обратно, и Дайона улыбнулась, как улыбаются новым домашним питомцам. ― Простите, а старуха ― это ваша единственная ипостась? Мойра удивленно свела брови на переносице, но, подумав, она слегка повела плечами, и по ее телу пробежала легкая дрожь, и перед матерью с дочерью предстала совершенно другая горничная ― не приятная, пожилая женщина, а молодая и сексуальная рыжеволосая девушка, стройная и красивая. Иветт с сомнением вздергивает бровь, но продолжает копаться в земле, а Дайона кивает и наконец-то уходит в дом. — Мама эстет, ― объясняет Иветт. ― Ей нравится окружение красивых людей, даже если она прислуга. Что же, по крайней мере, у нас будет стопроцентная уверенность в том, что горничная ничего не украдет, — теперь Иветт улыбалась одной Мойре. Допив залпом вино, Иветт протянула чашку горничной. — Не будете так любезны, отнесите на кухню? О’Хара, поддаваясь гипнозу темно-зеленых глаз, тоже улыбнулась и взяла пустую чашку, и направилась в дом. Иветт проводила ее взглядом, потом раскинула руки, потянулась и снова присела перед вырытой ямкой. Она опустила в него несколько семян тисового дерева, и одним движением закопала их; оставив руку в нескольких сантиметрах над землей, Иветт прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Прошло пару секунд, но вот из-под земли стал выбиваться небольшой росток, и вскоре он уперся в ладонь Иветт. Девушка улыбнулась и, погладив кончиком указательного пальцы маленький росточек, встала; оставив грязные перчатки на ступеньках задней двери, Иветт стала медленно обходить дом, ведя рукой по воздуху, словно перелистывая страницы. Взгляд ее остановился на беседке, и рыжеволосая направилась к ней. Прикоснувшись пальцами к дереву, Иветт прикрыла глаза. Она стояла так минут пять, прежде чем резко распахнуть глаза и повернуться к наблюдающему за ней Бену Хармону. — Земля — ненадежная могила, — произнесла рыжеволосая. — Она говорит, и говорит очень громко, если ее слышать. И земле плодородной не нравится, когда из нее делают тайник с трупами, — тут Иветт сделала паузу, а потом легкомысленно усмехнулась. — Но такая вредоносная земля как эта, — девушка присела и взяла небольшую горсть земли. — Ничего против не имеет. Мойра была права, — Иветт сжала руку, и земля посыпалась сквозь пальцы. — Плохая земля. — Ты нас видишь, — сказал Бен, будто и не услышав слова Иветт. — Ты и твоя мать. Как вы это делаете? — А твоя жена знает, кто похоронен здесь? — спросила Ангхарад, показав на беседку, а потом тихо рассмеялась. — Очевидно, ты и твоя семья немного взволнованы тем, что в вашу размеренную призрачную жизнь вмешались мы. Но, уверяю тебя, вас никто не станет тревожить. Продолжайте вести свою привычную жизнь, только не занимайтесь мастурбацией, оральными ласками и простым сексом в поле нашей видимости. Мы ненавидим порно, а мама вполне может вас сжечь. — Сжечь? Иветт улыбнулась и кивнула. — Она довольно капризная женщина. Ангхарад двинулась к Бену, двигаясь с какой-то особой кошачьей грацией, минула его и поднялась по крыльцу. Но внезапно остановилась и посмотрела на мистера Хармона: — Мы вас видим, потому что мы, моя мама и сестра — особенные. Но не стоит нас бояться, — Иветт подмигнула мужчине. — Так своим и передай. *** — Отвратительная погода, — выругалась Дайона, входя в прихожую и стягивая мокрую куртку. Она махнула рукой, и дверь бесшумно закрылась, щёлкнули замки. Иветт появилась в коридоре в голубом домашнем платье и протянула матери полотенце, которым та стала вытирать волосы. Иветт взяла куртку и встряхнула ее; с кожи слетела вся вода, и вещь мгновенно стала сухой, как и волосы Дайоны, которые она вытерла полотенцем. — Ну, познакомилась с нашими соседями? — спросила мать, проходя на кухню. Иветт двигалась за ней, бесшумно ступая по полу; Дайона указала на чайник, и тот начал закипать. — Да, — сказала Иветт, доставая из шкафов две чашки, сахарницу и маленький чайничек с заваркой. Чашки она держала в руках, все остальное само опустилось на гладкую поверхность стола. Иветт махнула рукой, и холодильник открылся, и на столе оказался слоеный торт; потом все из-за тех же движений пальцев дверь холодильника закрылась. — Помимо Мойры, Тейта, рядом с нами проживает прекрасная семья Хармонов — муж Бен, женщина Вивьен и их дочь Вайолет. Есть еще двое геев, они… — Нет, подожди, — Дайона выставила вперед руку, как недавно сама Иветт, и села рядом с дочерью за стол. — Я имею в виду соседей, как живых людей. Иветт удивленно вздернула бровь, а потом покачала головой. На ее губах снова застыла та мягкая, виноватая улыбка. — Живые скучные, — пожала плечами Малкахей. — Они все спешат, спешат, спешат… — Я тебя поняла. — А мертвым уже все равно. Они сидят и слушают тебя. Красота. Дайона громко рассмеялась. — Ты такая одинокая, моя бедная девочка. Иветт ничего не ответила. Она заварила крепкий черный чай, щедро налила в него молоко и села перед телевизором, слушая очередную нудную вечернюю болтовню диктора. Дайона ушла наверх, и Иветт выключила телевизор. Положив голову на спинку дивана, она прикрыла глаза, глубоко вдыхая и медленно выдыхая. Потому она медленно досчитала до ста, снова открыла глаза, осмотрела дом, будто ожидая, что что-то изменится. Встав, она сделала круг по комнате и остановилась напротив подоконника, где стояли горшки с завявшими цветами. Иветт недовольно щелкнула языком и уже было протянула руку, когда внезапно за ее спиной раздался голос: ― Ты не сможешь им помочь, ― Иветт развернулась и посмотрела на Тейта; тот стоял, засунув руки в карманы штанов, и взирал на Малкахей с каким-то интересом. ― Мертвому уже не помочь. ― Людям нет, ― согласилась Иветт и снова посмотрела на цветы. ― Но растения мы любим больше. Рыжеволосая протянула руку и возвела ее над цветами. Тейт недоверчиво хмыкнул, но подошел ближе, и тут увидел то, что уже успело поразить Бена Хармона: цветы мелко дрогнули и начали медленно поднимать темные бутоны цветов, возвращая себе привычный облик. Яркие, пышущие розы, гвоздики, орхидеи, их запах мгновенно заполняет комнату и кружит голову. Иветт довольно улыбается, разворачиваясь с несколько самодовольной улыбкой, и замечает, что Тейт смотрит на нее, не отрываясь. ― Что? ― Ничего, ― поспешно говорит Тейт, качая головой. ― Ты красивая, но как будто не живая. Иветт усмехается, и призрак вспоминает, какой красивой была ее улыбка в подвале, когда она играла с Бо, с призраком уродливого и недоразвитого ребенка. Неужели с ним ей было проще, чем с Тейтом? ― В мире есть такие существа как упыри, ― внезапно объяснила Иветт. Ее голос стал немного громче, напоминая голос настоящего человека, а не безразличный голос, который повторяет что «Абонент недоступен». Иветт прошла обратно и села на диван, закинув ногу на ногу. Кожа ее неярко блестела в приглушенном свете ламп. ― Мы с сестрой провели среди них слишком много времени и теперь застыли. Мы застыли точнее, а Джулия смогла жить дальше. Мы не знаем мира. Тейт задумчиво оттянул рукав своего свитера, подошел и сел на ковер, напротив Иветт, и посмотрел на нее снизу вверх. Одни из первых слов, которыми он мог охарактеризовать Иветт, были, пожалуй ― элегантная, сдержанная, утончённая, проницательная и воспитанная. Она выглядела, как молодая девушка лет шестнадцати, но ее поведение и манера держаться говорили о том, что в этом теле существует взрослая женщина, умудренная опытом намного больше, чем самые старые обители этого мира. В глазах Иветт рушились империи и извергались вулканы, при том что внешне она оставалась холодной и сдержанной. ― Я могу тебе помочь, ― Малкахей вопросительно изогнула бровь, будто говоря: «и каким же это образом». ― Хотя сам не очень хорошо ориентируюсь в современном мире. Иветт рассмеялась, прикрыв рот ладонью, и губы Тейта тоже тронула улыбка. ― Мы можем дать тебе возможность выходить, но ты это уже понял, ― Иветт хитро подмигнула. Щеки ее внезапно окрасились в яркий цвет, кожа стала менее бледной, она будто ожила. ― Тоже хочешь свободы? ― Мне невыносимо сидеть здесь, ― с пылом ответил призрак Лэнгдон. ― Ты понимаешь, какого это, быть запертой в клетке? Иветт слабо улыбнулась, и в ее зеленых глазах полыхнул похоронный огонь, на котором сжигали ведьм; огонь был такой силы, что Тейт едва ли не отшатнулся. Это пламя, даже запертое в глазах, сияющих изумрудами, казалось, может сжечь. ― Да, ― наконец ответила Иветт. ― Испанская инквизиция в 1483. Мы провели в камере почти три месяца, прежде чем сестра и мама бросили возможность вытащить нас законным путем и убили стражу. ― Жестоко, ― протянул Тейт, будто они говорили не про жестокое явление конца пятнадцатого века, а про домашний арест, под который девочку посадили из-за наговора младшей сестры. Тейт нетерпеливо поерзал на месте. ― Так мы договорились? Мы вместе выходим из дома, и я помогаю тебе исследовать мир, так? ― Так. Тейт удовлетворённо улыбнулся и пересел на диван к Иветт. Потянувшись, он взял пульт от телевизора: ― Начнем с просмотра новостей. Иветт скривилась: ― Ненавижу телевизор. ― Зря, там есть классные программы. Или были, ― Тейт усмехнулся. ― По крайней мере, мне нравилось смотреть их в период моей жизни. После школы, ― оглядев недовольно скривившуюся рыжеволосую девушку, Тейт с минуту подумал, не обращая внимание на какую-то мыльную оперу на экране. ― И тебе надо будет переодеться. Глаза Иветт снова полыхнули. ― Вот уж нет! ― Ты не можешь выглядеть как графиня. ― Могу. ― Тогда тебя посчитают странной. ― Не впервой. Иветт упрямо засопела, сложила руки на груди и откинулась спиной на диван. При этом она выглядела настолько холодно и высокомерно, что создавалось ощущение, будто она не сидит в собственном доме, а находится на приеме у королевы Англии. Все ее движения были преисполнены какой-то неуместной грацией, она мало напоминала тех девушек, которых видел Тейт. Не только в хорошем смысле ― да, Иветт была красивой, утонченной, но при этом высокомерие, которое она явно демонстрировала в каждом слове и в каждом движение, заставляли несколько смущаться. Будто никто не был достоин находиться рядом с ней. Тейт живо представил, как в его школе ее бы окрестили «Снежная королева». Пару минут они молча смотрели оперу, и по лицу Ангхарад сложно было сказать, нравится ей или нет. ― Ты больше не говоришь «мы», ― внезапно заметил Тейт, и Иветт перевела на него взгляд, слабо улыбнувшись. В некоторые эпохи в ряде стран полагается, чтобы монарх говорил о себе именно так: «Мы, Николай Второй…», «Мы, герцог Гессенский…». Связано это с множественностью титулов и представляло собой сокращённую форму фразы «Мы, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский…»: в официальной обстановке это было превентивным ответом на вопрос «кто ты и чем ты силён». Некоторые высокопоставленные дворяне, монархами не являющиеся, заводили ту же привычку — особенно на то время, пока находились в собственных владениях. Изначально именование на Вы/Мы появилось во времена римских триумвиратов и других сложных конфигураций высшей власти империи, когда один человек говорил сразу за всех действующих императоров, и обращались к нему соответственно. Потом подобная манера стала восприниматься просто как признак высокого социального статуса. ― Мне комфортно с тобой, ― сказала она. Кожа ее приняла приятный персиковый оттенок. ― Современные люди ужасны. Мертвые лучше. ― Значит, друзья. Тейт повернулся к ней, протянув руку, и Иветт с ухмылкой пожала ее. Щеки ее заалели, но едва ли она умела смущаться. ― Друзья.