***
― Как посидели? ― спросила Дайона из гостиной, едва Иветт переступила порог. Девушка скинула неудобные узкие туфли, купленные вчера, и с удовольствием прошлась босиком по тёплому дереву. ― Вы быстро. ― Джия осталась играть в солдатиков с Антихристом, ― проинформировала Иветт. Слабая улыбка дрогнула на её губах, но Дайона её не увидела ― она сидела в кресле спиной к дочери и читала какую-то книгу. ― Придёт вечером. А мне ещё надо зайти и узнать, что Констанс хочет, чтобы я ей сшила. ― Мило, ― коротко откликнулась женщина. ― А ты чем будешь заниматься? ― Привезли всю нашу библиотеку, думаю, книги надо начать раскладывать по местам, ― Иветт пожала плечами и, дождавшись согласного кивка матери, отправилась наверх. В их прошлом доме были маленькие комнаты, совсем как каморки, зато там был огромный зал и огромная библиотека. Оттуда Иветт привезла самые дорогие книги, самые любимые, и теперь она должна была расставить их по местам. Вещи Джулии, мало распакованные, всё ещё лежали у неё в комнате, но сестра не рисковала трогать её вещи. Библиотека в этом доме была немного меньше, но куда уютнее. Сюда же принесли пианино Иветт. Девушка окинула взглядом почти десять больших коробок и вздохнула ― надо было раскладывать. ― Тебе помочь? ― услышала Иветт голос позади, и слабая улыбка дрогнула на её губах. Она повернулась и посмотрела на Тейта; напряжённый и хмурый, тот стоял, облокотившись о дверной косяк, и сосредоточенно наблюдал за девушкой. Иветт слегка тряхнула рыжими волосами и слабо улыбнулась ― сил сегодня почти не было. ― Была бы не против, ― Малкахей повела плечами. ― Книги разложены по коробкам в алфавитном порядке, поэтому постарайся не путать их. ― Я понял, ― бледные, по-девичьи полные губы Тейта растянулись в улыбке. Он подошёл к одной коробке, открыл её и стал аккуратно вытаскивать книги, стараясь не нарушать порядок. Иветт занялась другой коробкой. Пару минут в библиотеке было тихо, как и во всем доме, а потом Тейт как-то неуверенно поинтересовался. ― Вы были в гостях у нашей соседки? ― Да, ― усмехнулась Иветт, подхватила стопку книг и, будто что-то примеряя, оглянулась на книжные полки; наконец выбрав, по её мнению, наиболее подходящее место, девушка поставила туда книги, поправив корешки и ласково огладив едва ли не каждую. Потом, не поворачиваясь, сказала. ― Я знаю, что Констанс ― твоя мама, а Майкл ― твой сын. ― Я даже не сомневался, ― кинул Тейт, но по его позвоночнику прошла дрожь. Сам не понимая почему, он хотел утаивать это от Иветт как можно дольше. Если про Констанс он рассказал бы позже, то про Майкла… маленького ублюдка, который убивал птиц и мелких животных, принося их своей бабке как трофеи, как предупреждения о чём-то, он предпочёл бы молчать как можно дольше. Но Иветт о нём узнала. Причём узнала что-то такое, о чём не знал даже Тейт ― не то чтобы его сильно интересовал Майкл, но Малкахей с сестрой узнали о нём что-то выходящее за рамки понимания даже призрака. Тейт одновременно и хотел и боялся узнать, что это было. ― И как тебе? ― стараясь казаться безразличным, спросил Тейт. Иветт тихо хихикнула. ― Весьма неплохо, ― склонила голову рыжеволосая. ― Твоя мать весьма… гостеприимная женщина. А с Майклом я почти не общалась. ― Но что-то же вас привлекает? ― спросил Лэнгдон, и Иветт обернулась на него. Её глаза предупреждающе сверкнули. ― Что такого в моём старом доме? Иветт раздумывала над ответом какое-то время, будто рассчитывая, что можно сказать Тейту, а что ― нет. Она не знала, был ли в курсе «отец», что сын является Антихристом, скорее всего нет, но к чему тогда такая реакция? Иветт не понимала ― она весьма тепло относилась к каждому ребёнку, даже если не любила их. Дети представлялись ей чем-то вроде живой игрушки, или долгоиграющего домашнего животного. Можно побаловаться с ним несколько раз, когда приходишь в гости, или встречаешь на улице потерявшегося малыша, но на большее рассчитывать не стоило. Иветт не любила детей и не планировала когда-то быть матерью. Как-то раз заведя об этом разговор, Малкахей узнала, что Дайона тоже не хотела больше детей ― Иветт и Джулию она обожала бесконечно, любила больше жизни, но понимала, что хотя бы на ещё одного ребёнка её не хватит. У неё были во всех отношениях идеальные дочери, и если бы новый малыш хоть в чём-то уступал ― Дайона не смогла бы его любить. Она была матерью только для двух девочек и на этом поставила точку. Из всех членов немногочисленной семьи Ангхарад разве что Джулия подходила для того, чтобы когда-то стать матерью ребёнка. Джия была ласкова с детьми, вроде как любила их и даже как-то задумывалась о том, чтобы родить ребёнка ― не обязательно любить отца, просто найти красивого и здорового мужчину, от него забеременеть и родить ребёнка для себя. Для себя и своей семьи. И желательно девочку. Но отношение Тейта всё равно смущало и сбивало с толку. Что такого было в Майкле, что могло напугать призрака? Точнее, было много чего, но может Иветт что-то упустила? ― Эмоции, Тейт, ― улыбнулась Иветт. ― Мы же тебе объяснили. Чем больше эмоций, чем они живее, тем лучше нам. Насыщение не только физическое, но и эмоциональное. ― Я иногда забываю, что вы губки для чувств, ― засмеялся Тейт, и Иветт тоже улыбнулась. ― Это действительно настолько важно? ― Если рядом с нами не будет чужих эмоций, чужой энергетики ― мы выпьем сами себя и превратимся в жалкие тени, ― грустно объяснила Иветт. ― Даже неуязвимые не безупречны. Тейт слабо улыбнулся подруге и снова вернулся к разбору книг. В какой-то момент Лэнгдон раздражённо пыхнул, пытаясь сдуть прядь волос со лба ― в комнате было немного душно, несмотря на то, что в комнате не было окон, чтобы солнце не повредило дорогие книги. Иветт кинула быстрый взгляд на парня и слегка дунула в воздух сама ― в библиотеке моментально стало прохладнее, повеяло холодком. Тейт кинул быстрый взгляд на девушку, которая хитро усмехнулась. Они дошли до буквы «Z», и Тейт поразился разнообразию литературы, которую читали Ангхарад ― от древнегреческих свитков до фантастов двадцатого века. ― Можно тебе сказать? ― внезапно обратился к Иветт Тейт. Девушка повела плечами, будто давая разрешение. ― Мне нравилась Вайолет, очень сильно. Она была такой… необычной, после долгого заточения здесь в неё было сложно не влюбиться. Но я еще не встречал такой очаровательной, красивой, умной девушки, как ты. Рука Иветт дрогнула, и томик со сборником рассказов Германа Гессе каким-то мистическим образом оказавшимся не в той книге замер над книжной полкой. Иветт перевела взгляд на Тейта, будто не понимая к чему он это сказал, но что-то внутри неуловимое ёкнуло. Не просто потому, что это было своеобразным признанием, а потому что Тейт излучал невероятные эмоции и не пытался это скрыть. ― Можно я тебя поцелую? Иветт усмехнулась, её розовые губы исказились в совсем не красивой улыбке. ― Один раз я ответила нет. ― Да. Но я всё равно поцеловал. Тейт отставил коробку и подошёл к девушке; Иветт смотрела на него не как Вайолет, и, очевидно, это было хорошо. Рыжеволосая смотрела на него с ожиданием и лёгким одобрением, не делая первые шаги, но и не отстраняясь, не желая этого всей душой, но и испытывая какое-то странное любопытство. Как молодая, неопытная девочка, которую вот-вот поцелует красивый парень, хотя Иветт не была ею, а Тейт не был им. Она была неясным порождением всесильной природы, или чем-то неодобренным ею, а он был призраком, который точно так же был исключён из естественного порядка вещей. Губы у обоих были холодные. Девичьи податливые губы мягко раскрылись, отвечая на поцелуй. Тейт чуть сильнее сжал девушку в объятиях, не позволяя ей отстраниться, хотя она и не предпринимала такой попытки. Иветт положила руки ему на плечи, и хотя не отталкивала, не было ясно, нравится ей или нет. Или она просто ничего не чувствует. До сих пор считается, что любовь и отношения — это что-то мистическое, что невозможно предсказать, или это как игра в лото — повезёт или нет. Но любовь можно сформировать, ею можно управлять, её можно исцелять и сохранять. Просто знания, что делать и что не делать в успешных отношениях, ещё не пришли в массы. Многие не умеют провести параллели между своим поведением и последствиями. Всегда ведь проще обвинить партнёра, кого-то третьего или, например, повороты судьбы. Чтобы изменить свою линию поведения, нужна последовательность, постоянная работа над собой. Иветт была не такой, как все остальные, не только в необыкновенном, но и в самом банальном плане. Будучи ещё студентом, Тейт больше отталкивал девушек, чем привлекал, и все-таки был особый разряд девиц, которые хотели проникнуть в душу мрачного и загадочного светловолосого красавца. Они искали его взглядом, проходили мимо и старались запомниться, но мало что у кого выходило. Потом была смерть. И Вайолет. Вайолет, которой ничего не надо было делать, чтобы влюбить в себя Тейта, но которая была горда и не смогла простить насилие над матерью. Не то чтобы Тейт надеялся на это, но, будучи призраком, что ему оставалось кроме веры, верно? Сейчас была Иветт, и хотя Вайолет всё ещё значила для Тейта многое, рыжеволосая была… необыкновенной и этим подкупала. Она была холодной ― и внутри, и снаружи, хотя Тейт видел её тёплой и открытой. Она не смотрела на него своими влюблёнными глазами и кажется даже не любила. Она не молила безмолвно о самом невинном прикосновении и кажется их даже не хотела. Ей нужны были эмоции и чувства, но ей не нужна была любовь, которую Тейт, как ему казалось, мог ей дать. Если бы Иветт только попросила, если бы только намекнула на то, что у него есть шанс ― ради неё не справился бы ли он со своим разбитым сердцем? Несомненно. Но Иветт это было не нужно, Тейт видел это прекрасно. Она любила сестру, мать, но на других её любви бы не хватило. Она могла бы позволить любить себя, будто в сожаление покупая ребёнку игрушку, но как быстро бы ей это наскучило? Тейт не хотел знать. И вместе с тем ― он хотел попробовать впустить Иветт чуть глубже в разложившееся сердце. ― Не влюбляйся в меня, ― сказала Иветт, отстраняясь. ― Почему? ― тупо переспросил Тейт. Кончики пальцев всё ещё покалывало от тепла ускользнувшей девушки. Иветт, казалось, потеплела, будто согрелась, но при этом её взгляд оставался холодным. Тейт был уверен, что и губы у неё не стали теплее. Девушка-Солнце была холодной. ― Потому что мне только этого и надо, ― жёсткая ухмылка скривила розовые губы, но лицо Иветт оставалось всё таким же красивым; более того, если Тейту не понравилось сказанное, эта ухмылка его впечатлила. ― Твои эмоции, твои чувства. Любовь, обращённая ко мне, будет питать меня, насыщать, и я буду жить и наслаждаться жизнью, а ты никогда не сможешь вернуть или полюбить другую. Буду только я. Я стану твоим миром. Твоим солнцем и луной, твоей землёй. А тебе этого не надо. ― Откуда ты знаешь? Иветт посмотрела на него так, будто Лэнгдон был неразумным ребёнком, непонимающим простых вещей; посмотрела, будто сильно сожалела этому ребёнку, и хотела утешить, но не знала как. В итоге Иветт тяжело вздохнула и просто качнула головой: ― Что так будет? Меня уже любили, в меня уже влюблялись. Не мёртвые, и живые тоже. Они любили, а я не могла ответить на их любовь, просто позволяя быть рядом. Кому-то этого хватало, кому-то нет, и они предпочитали мне утёс и прыжок в море. Были те, кто уходил ― я их отпускала, и они жили дальше, но никого не любили так, как меня. Сначала это было ужасно ― человек открывает тебе своё сердце, предлагает тебе свою любовь, вокруг него рушится мир, а ты ничего не можешь сделать. Ты просто его не любишь. ― Нет, откуда ты знаешь, что мне этого не надо? ― с вызовом спросил Тейт. Иветт шагнула ближе и сжала его руки в своих, проникновенно заглядывая в глаза. ― Ты призрак, Тейт, ― медленно повторила она, но не было похоже, что она о чём-то сожалеет. ― Ты не умрёшь рано или поздно, ты всю жизнь будешь сидеть здесь и думать обо мне, и страдать. Едва ли я могу предложить хотя бы десять лет своего присутствия. ― Но пока ты здесь… ― Тейт перехватил её руки за запястья и отчаянно сжал. ― Мы можем попробовать? Малкахей слегка склонила голову на бок, будто задумываясь об этом. Тейта бросила любимая девушка, все остальные призраки не замечали мальчика, родная мать предпочла укрыться вместе с внуком, которого отец ненавидел, в доме, куда Тейт не мог прийти. Тейт умер, будучи подростком, и как бы это ни было прискорбно, он навсегда остался бы подростком. Да, он мог набраться новых знаний, перенять манеру поведения, но Иветт знала, что умершие всегда пребывали в том состоянии, в котором они ушли. Мойра умерла, когда её насиловали, поэтому у неё будет вечное нереализованное возбуждение. Та пара геев умерли в ссоре, в злобе на друг друга и на весь мир, и поэтому все оставшееся время до скончания времен они будут существовать в этом состоянии. Нора Монтгомери умерла в истерике после того, как убила собственного ребёнка, поэтому она всегда будет желать ребёнка и вечно скорбеть по чему-то. С таким состоянием можно было бороться, но Иветт знала, что это сложно и ненадолго. Поэтому призраки не изменялись со временем ― ломать себя, пытаясь изменить посмертное состояние, было невероятно трудно и даже больно. Если выхода нет, то лучше уж плыть по течению. Поэтому Тейт навсегда оставался одиноким, непонятым, нездоровым красивым юношей. И только так. Иветт это знала и сочувствовала ему, но помочь она не могла. Точнее, могла, но какой-то в этом был смысл? Лэнгдону не нравилось его состояние, не нравилось быть призраком, но Малкахей знала, что если она попытается что-то изменить, то возьмёт на себя слишком большую ответственность. Как скоро Тейт устанет от смертной жизни, как скоро возопит, моля о смерти? Иветт, быть может, не могла его полюбить, но она не хотела причинять ему ещё большую боль. Лучше оставить всё, как есть. Рыжеволосая девушка ласково улыбнулась. В конце концов, у неё будут занятия на следующие несколько лет. ― Если хочешь. Только потом не говори, что я не предупреждала. Встретить выходящую из ряда вон, исключительную, не похожую ни на какую другую женщину, для него было равносильно тому, что найти громадный жемчуг в лагуне, где уже охотились многие поколения. Тейт как-то прочитал это в книге Джека Лондона и только теперь понял, что тот имел в виду.***
Вечером, когда Джулия всё ещё играла с Антихристом, Иветт пришла к Констанс. Кажется, женщина не шутила ― она на полном серьёзе подобрала кое-какие вырезки из старых журналов и спросила, сможет ли девушка сшить что-то подобное. Иветт кивнула; она научилась шить ещё при царице Савской, поэтому особой трудности сшить всё, что угодно, у неё не было, кроме того, это даже приносило какое-то удовольствие. Когда живёшь много лет, учишься находить радость в чём-то низменном и элементарном, даже в таком простом занятии как шитьё. Пока Констанс выбирала ткань из тех, что принесла девушка, сама Иветт поднялась на второй этаж. Комната Антихриста была небольшой, в голубых и жёлтых тонах. Джулия сидела на пушистом ковре вместе с мальчиком, глаза Майкла, обращённые к ней, сияли неподдельным восторгом. Рядом с ними из детского конструктора было построенно что-то, похожее на замок ― высокие серые башни, двор с садом, даже ров с мостом. Джулия подняла голову ещё до того, как сестра вошла в комнату. ― Иветт, ― улыбнулась Джия, и девушка приветливо улыбнулась. ― Привет, сестрёнка. Майкл, ― поздоровалась она. Светловолосый мальчик, судя по всему, явно не хотел отвлекаться от игры ― или от Джулии ― но когда Иветт вошла, он поднял голову и смазанно ей улыбнулся. ― Здравствуй, Иветт, ― поздоровался он, а потом снова обратил своё внимание на старшую сестру. ― Джия, давай продолжим! ― Хорошо, ― рассмеялась Джия. Она взяла в руку маленькую фигурку светловолосой леди в розовом платье и поставила её на одну из серых башен. ― Ах, как мне страшно! Ужасный дракон держит меня в плену! Иветт кинула быстрый взгляд на «игровое поле»: перед башней действительно был дракон, красный, большой, как и полагается. Рыжеволосая коротко улыбнулась и вышла; Констанс уже выбрала фасон и ткань к нему. Она ворковала что-то о старых нуар-фильмах, пока рыжая снимала с неё мерки; мысли перелистывались в голове тягуче и тяжело, как мёд из одной чашки в другую, и Иветт постаралась настроиться на платье для миссис Лэнгдон. Кажется, женщине было приятно стоять в центре комнаты, расставив руки, представляя себя голливудской звездой, пока вокруг неё порхала симпатичная портниха, вежливо отвечая на какие-то её комментарии. Было почти десять часов, когда Иветт закончила, а Джулия спустилась вниз, что-то ласково воркуя Антихристу. Майкл тащился за ней с недовольным лицом, насупившись, будто у него забрали любимую игрушку. ― Как у вас дела? ― улыбнулась Джия, будто не замечая недовольство мальчика. ― Прекрасно. У твоей сестры явно талант, ― в ответ на улыбку Джулии улыбнулась Констанс, потрепав Иветт по плечу; на лице девушки проступила явная степень удивления и непонимания ― мать никогда не проявляла симпатию таким образом. ― А как у тебя дела, дорогой? ― обратилась она, подходя к Майклу. При этом глаза женщины вспыхнули каким-то ярким светом, теплом, которое могла дарить только мать своему ребёнку. Но Майкл остался к этому равнодушен. Он обиженно засопел, недовольно глядя на равнодушную к его недовольству Джулию. ― Джулия уже уходит, ― грустно проговорил он, сжимая в руках дракончика. ― Почему она не может задержаться ещё? ― Потому что у неё тоже есть мама, которая будет волноваться за свою дочь, ― с улыбкой объяснила Констанс. Иветт вопросительно вздёрнула бровь, переводя взгляд на сестру, но та лишь пожала плечами. По сути, миссис Лэнгдон была права ― Дайона бы не позволила дочери ночевать под одной крышей с Антихристом, даже если это был пока что маленький мальчик. Безопасность Джии и Иветт стояла выше всего прочего, выше мира, поэтому с матерью Малкахей лучше было лишний раз не связываться. Констанс отвела расстроенного мальчика на кухню, чтобы накормить ужином, а Иветт требовательно сжала руку сестры и посмотрела своими зелёными глазами. ― Как тебе игры с Антихристом? Джулия передёрнула плечами. ― Специфично. ― В смысле? Джия тяжело вздохнула и, бросив настороженный взгляд на кухню, слегка повела пальцами, после чего подошла к сестре так близко, что их плечи соприкасались. ― Дракон убивает рыцаря, принцесса остаётся с ним. Может, ерунда, конечно, но… Заставляет подумать. Иветт не успела ничего на это ответить ― Констанс вернулась в гостиную. Она выглядела немного смущённой, очевидно, Майкл что-то ей сказал, но к сёстрам она обратилась со всевозможной вежливостью. Видимо, ей не впервые было скрывать гамму противоречивых чувств под маской надменной вежливости и напускного удовлетворения. ― Большое спасибо вам, девушки. Иветт ― за то, что потратила время на моё платье, а Джулии за то, что поиграла с Майклом. Он в абсолютном восторге. Иветт ответила кислой улыбкой, всё ещё обдумывая сказанное сестрой. Мать любит своего ребёнка независимо от обстоятельств, каким бы чудовищем он ни был. Родители убийц по-разному воспринимают то, что сделали их дети. Многие из них в ужасе: они не понимают, как их ребёнок мог превратиться в монстра. Но некоторые отрицают факты и защищают детей до конца. «Тэд Банди никогда не убивал женщин и детей. Наша вера в невиновность Тэда бесконечна, и так будет всегда», — заявила Луиза Банди изданию News Tribune, несмотря на то, что её сын к тому времени уже признался в двух убийствах. Луиза рассказывала репортёрам, что её Тэд — «лучший сын на свете, серьёзный, ответственный и очень любит братьев и сестёр». Констанс не была матерью Майкла, но он, возможно, был настоящим чудовищем. Намного хуже, чем Тэд Банди или Джоанна Деннехи. И Иветт надеялась, что Констанс это осознавала. Девушка не знала, какими надеждами себя тешит женщина, точнее ― знала и очень хорошо. Учитывая всё то, что произошло в прошлом Констанс, она просто абстрагировалась от всего происходящего, создав в своей голове картинку милого, вежливого, хорошенького мальчика, и примеряя эту картинку на Майкла. И даже когда шаблон крошился ― стремительно и неотвратимо ― миссис Лэнгдон не могла от него избавиться. Джулия же справляется с собой быстрее сестры: проведя с Антихристом целый день, она уже успела обдумать всё и прийти к каким-то выводам. Выводам, которые Иветт хотела бы услышать. Улыбка Джии выглядит почти натуральной, даже сестре показалось, что девушка улыбается искренне. — Давайте я на правах старшей дочери приглашу вас завтра к нам на обед. — Это очень мило с вашей стороны, но я вынуждена отказаться. Не могу оставить Майкла. — Так возьмите его с собой, ― живо предложила Ангхарад. Лицо Констанс дрогнуло; совсем неуловимо, но обе Малкахей это заметили. Тень набежала на женщину, и в её глазах появились отчаяние, чувство загнанности, будто маленького зверька загоняют в клетку. — Нет, нет, этот дом не место для ребёнка, ― быстро возразила она; её улыбка не померкла. ― Приходите лучше вы втроём завтра ко мне на обед. Майкл будет рад, вы ему очень нравитесь. — Он нам тоже, ― Джия весело улыбнулась, и в её глазах что-то сверкнуло. ― Прекрасный малыш.***
Когда Дайона узнала о том, что она с дочерьми идёт на очередной обед к соседке, она долго и зло смеялась, и девушки видели, что мать еле-еле сдерживается от прямых оскорблений. Миссис Ангхарад была остра на язык, но, чтобы она опустилась до оскорбления собственных дочерей, надо было действительно её разозлить. К примеру, когда в апреле тысяча девятьсот сорок четвёртого года в порту Бомбея произошла страшная катастрофа. Всё началось с того, что при разгрузке одновинтового парохода, который был загружен с грубыми нарушениями техники безопасности, произошёл сильнейший взрыв. Известно, что на пароходе было полторы тонны взрывчатки, несколько тонн хлопка, сера, древесина, золотые слитки. После первого взрыва прозвучал второй. Горящий хлопок разлетелся в радиусе без малого на километр. Горели практически все корабли, склады, начались пожары в городе. Потушить их удалось только через две недели. В результате около двух с половиной тысяч человек попали в больницы, погибшими оказались тысяча триста семьдесят шесть человек. Восстановить порт удалось только через семь месяцев. Дайона назвала Иветт и Джулию идиотками и тупицами, которые не умеют вовремя остановить ссору. ― Мы скажем Констанс, ― холодно обрубила Джия, когда мать выдохлась и сидела напротив дочерей, с не женственно полным стаканом виски. ― Скажем правду и придумаем, что делать с Майклом. ― Ну да, конечно, ― зло усмехнулась Дайона, пригубив виски. Но спорить не стала. То, что сначала представлялось весёлым, неважным квестом «Воспитай Антихриста добрым» внезапно оказалось непосильной ношей, опустившейся на плечи её дочерей. Точнее, одной дочери. Дайона наблюдала за Джулией всё время с тех пор, как дочь только приехала. Она видела, что та как-то неуловимо тянется к Майклу, точнее, даже вполне осознанно, смеясь над этой связью, но… Звёзды сошлись. Это Дайона тоже знала совершенно точно, просто некоторые люди рождались не столько для себя и своей семьи, сколько для других ― кого-то особенного. Майкл был особенным в самом диком понимании этого слова. Но и Джия была невероятной настолько, что её мать не могла подобрать верного слова. Во всех языках мира, при комбинации букв всевозможных языков ― живых и мёртвых ― при создании новых слов, невозможно было дать верное определение тому, насколько Джулия и Иветт были прекрасными, редкими, невероятными девушками. В этот обед у соседки Дайона больше пьёт, чем ест, и на кухне царит определённая напряжённость. Иветт напряжена ― когда мама предпочитает еде алкоголь, то это обычно плохой знак. Дайона явно собралась максимально абстрагироваться от всего происходящего на некоторое время, ни давая советов, ни разговаривая без особой нужды. Просто запереться внутри себя, чтобы её внутренняя богиня почитывала женские романы и пила красное вино. Раньше Иветт это пугало. То есть чаще всего такое отдаление матери, пусть и весьма условное, было продиктованно желанием осознать те или иные поступки дочерей, и чаще всего эти поступки делала Джулия. Джия дулась, мать пыталась разобраться, и Иветт оставалось почти одна, не зная, что делать, и к кому ей идти. Разлады в их семье происходили не часто, но те, которые были, Иветт ненавидела. Здесь же, даже зная, что грядёт буря, Иветт была спокойной. Ей не хотелось думать, что это было из-за Тейта, из-за того, что она согласилась с его чувствами. Не ответила, а именно согласилась. После того, как ужин был фактически окончен, а Майклу милостиво разрешили посмотреть телевизор в гостиной ― мальчик весь вечер вёл себя как-то тихо, а Дайона постоянно метала в него заинтересованные, но настороженные взгляды, и кухню покидал Антихрист с явным неудовольствием; как и в прошлый раз, Джулия осталась равнодушна к его молчаливым посылам, хотя не заметить их должен был только слепой ― в комнате повисла тишина. Поняв, что мать не собирается брать ситуацию в свои руки, Джулия, не теряя времени, твёрдо заявила: — Констанс, мы будем с вами максимально откровенны. Мы знаем, что Майкл сын призрака, вашего погибшего сына Тейта. Дайона поперхнулась вином от столь резкого начала разговора и осуждающе посмотрела на Джулию, но внимание старшей дочери было приковано к Констанс. По лицу женщины пробежала уже знакомая тень, которая делала в принципе красивую, пусть и немолодую женщину, старой, измученной и уставшей старухой. Будто миссис Лэнгдон долгое время вела войну в горячей точке, а теперь могла вдохнуть свежий воздух. Она залпом допила остатки виски в своём стакане. — Уходите, ― приказала она спокойно, чётко, и вместе с тем ― устало. Констанс подорвалась, будто собираясь встать, и самой выгнать слишком уж тёмных и неясных соседок, но Иветт положила свою руку на её ― белая гладкая рука молодой девушки и пожелтевшая рука старой женщины составили поразительный контраст ― и с силой сжала пальцы, стараясь не причинить боли, но и удержать на месте. — Послушайте, пожалуйста, ― голос рыжеволосой одновременно звучал мягко, но вместе с тем жёстко, будто Иветт отдавала приказ кому-то, кому приказывать было нельзя. ― Мы не хотим вас разлучать, или забирать Майкла. Мы лишь хотим помочь. Джия прищурилась. Она знала, что в их семье у каждого был свой, особый талант, особая искра, которой не было ни у кого другого. У Иветт это были эмоции. Она поразительно поглощала их у других, могла проникнуть так глубоко в чужое сердце, пустить там корни, а человек принимал это за свою собственную волю. Что-то такое увидела Иветт в Констанс, на что пришлось повлиять, чтобы женщина медленно опустилась обратно. Иветт довольно улыбнулась, будто смогла научить старую и капризную болонку новой команде. Иветт продолжила мысль сестры, не меняя интонации: — Вы хорошо его воспитываете, он чудесный малыш и это ваша заслуга. Однако в силу его… происхождения есть моменты, которые вы не сможете сгладить, ― подхватила Джулия. Дайона какое-то время смотрела, как Констанс, беспомощно и ничего не понимая, переводит взгляд с одной девушки на другую, как на её лице паника сменяется упрямством, невероятным упрямством, потом чем-то похожим на смертельную тоску, усталостью и наконец страхом и непониманием. Если бы Дайона сейчас искала горящего человека для портрета, то выбрала бы Констанс Лэнгдон. Но было кое-что в светловолосой женщине, что Дайона ценила и уважала ― Констанс была матерью, всегда была матерью, даже если её дети были мертвы, психически или физически не идеальны, а её внук, которого она, бесспорно, любила, оказался кем-то вроде серийного убийцы, по мнению самой Констанс. Правда разрушила бы эту необыкновенную женщину. Но она была и оставалась матерью, пусть чуть менее удачливой, чем сама Дайона, но была. Джулии и Иветт, которые к детям не имели никакого отношения, и только изредка ― что означало несколько раз лет в двести, когда они встречали кого-то с ребёнком достойного внимания ― не могли этого понять. Девушки, у которых не было детей, не могли полностью осознать то чувство, которое мать испытывает, стараясь уберечь своё дитя. А Дайона понимала. И Констанс тоже. Поэтому Ангхарад тяжело вздохнула и слегка шлёпнула Иветт по плечу, давая понять, что руку Констанс пора отпустить. Иветт недоумённо приподняла бровь, но безмолвный посыл матери исполнила мгновенно. Констанс убрала руку под стол; Дайона была уверена, что больно той не было, Иветт не сжимала руку сильно, всего лишь слегка стиснула пальцы, как обычно держат ребёнка, рвущегося на дорогу. У Констанс не осталось бы даже маленького синяка, но холодная кожа Иветт и её слишком проницательный и тяжёлый взгляд, который был у каждой женщины их семьи, могли давить не хуже болезненной хватки. Дайона наклонилась вперёд и слегка повела пальцами, бесшумно закрывая двери на кухне, чтобы Майкл не услышал их ― Констанс даже не удивилась, подобные «фокусы» вписывали в картину её мировоззрения, учитывая, что у неё было три ребёнка-призрака. — В наших интересах, чтобы он вырос настолько обычным, насколько позволяет его уникальность. Какие-то прецеденты уже были? ― спокойно спросила Дайона. Джия слегка прищурилась, наблюдая за матерью. Дайона мастерски отличала ложь от правды и могла заставить любого сказать её, даже если он того не хотел ― в этом была её особая искра. Констанс… было неясно, что ею двигало, но Джия пришла к выводу, что женщина действительно просто устала тащить на себе весь этот страх, тяжёлый груз в одиночестве. Конечно, пока Майкл не продемонстрировал даже половину того, на что был способен, но каждая Ангхарад видела, что если это произойдёт ― женщина сломается. Она считает, что растит серийного убийцу, но если она узнает, что растит Антихриста… Констанс понятия не имела, что происходит, когда соединяется добро и зло, живое и мёртвое, и считала, что от союза ― если это можно было так назвать ― Тейта и Вивьен Хармон родился просто одарённый, но жестокий ребенок. Ей были неизвестны тонкие материи и грани этого мира, того, что находится за ним, а девушки знали это слишком хорошо. И какая-то из этих материй хотела уберечь Констанс. Пока что. Джулия понимала, что благосклонность, как и высших, так и низших сил, действует недолго. Она, её сестра, мать, да и сам Майкл были скорее исключениями. Поэтому в миссис Лэнгдон ощутимо играл инстинкт самосохранения, и она ему потакала, даже если этого не осознавала. Женщина глубоко вздохнула, потерев лицо руками, будто на что-то решаясь, а потом, не отнимая ладони от лица, глухо произнесла: — Идёмте со мной, ― она встала и пошла в гостиную. Девушки переглянулись с матерью и последовали за Констанс. Та остановилась в дверном проёме гостиной, где Антихрист смотрел какую-то передачу про бабочек, и ласково произнесла: ― Майкл, дорогой. Мы пойдём выпьем чай в саду с нашими соседками. — Хорошо, бабушка, ― Майкл повернулся, нашёл глазами Джулию и широко улыбнулся, а его голубые глаза алчно сверкнули. ― А потом Джулия поиграет со мной? Миссис Лэнгдон бросила быстрый взгляд на Джию, и та кивнула. — Поиграет, ― сказала Констанс. Майкл довольно кивнул и снова отвлёкся на передачу. Женщина пошла ко второй двери, которая вела на задний двор. Было немного прохладно; Констанс обхватила себя за плечи руками и, дождавшись, когда Дайона, Иветт и Джулия выйдут из дома, плотно прикрыла дверь, и кивнула в сторону двора: — Что вы видите? Дайона и Джулия посмотрели на Иветт. Та глубоко вдохнула, обводя взглядом ряды красивых кустов роз совершенно разного сорта ― и красные, и розовые… Они простирались до самого забора, кое-где были посажены уже почти впритык друг к другу. Джулия подавила тихое ругательство, отводя взгляд. Красная ― настоящая любовь, розовая ― вежливость, учтивость, любезность, тёмно-розовая ― благодарность, признательность, бордовая ― нечаянная красота. Даже Дайона не могла что-то сказать, хотя она ― кто-кто, а она уж точно видала и не такое. Она посмотрела на младшую дочь, поднося к губам стакан вина и ожидая вердикта Иветт. В котором, в принципе, не нуждался никто ― ни Констанс, которая всё это устроила, ни она с Джулией, которые поняли всё ещё тогда, когда переступили порог. Такое… сложно было не заметить. — Кладбище, ― наконец ответила Иветт. — Я обожала розы. И когда Майкл стал приносить мне трупы мелких животных, я решила, что буду закапывать каждого под новым кустом роз. — Это лишь начало, ― мрачно, но со спокойствием заметила Дайона. Будто она была школьной учительницей и выговаривала двоечнику, завалившему экзамен, что если он не станет стараться, никакого будущего у него не будет. ― Сострадание к животным так тесно связано с добротой характера, что можно с уверенностью утверждать: кто жесток с животными, тот не может быть добрым человеком. Дайона посмотрела на Иветт. Та отвела взгляд, и Джия недовольно прищурилась. — Пожалуйста, ― внезапно сказала Констанс шёпотом и вцепилась руками в ладони Дайоны. ― Не оставляйте меня с ним. — Мы не оставим, ― твёрдо ответила Джулия, с трудом отводя взгляд от кладбищенского сада и чувствуя лёгкую тошноту. ― Мы вам поможем, чтобы больше никто не пострадал. — У нас ничего не получится, ― качнула головой Дайона, сжимая руку Констанс, будто таким образом говоря: даже если не получится, они не дадут в обиду эту женщину. — Нет, ― повела плечами Джия. ― Но надо помочь в силу возможного. — Если он будет нам доверять, — заметила Иветт. — Мы сможем его… направлять. Дайона сжала зубы, из-за чего её скулы стали ещё более явственно выражены. Джулия и Иветт переглянулись, будто приходя к какому-то единому решению, а Констанс… Констанс просто хотела, чтобы Майкл не стал чудовищем, хотя какой-то частью сердца понимала, что это было невозможно.«Хоть нельзя говорить, хоть и взор мой поник, У дыханья цветов есть понятный язык: Если ночь унесла много грёз, много слёз, Окружусь я тогда горькой сладостью роз!»