На самом деле, приезд Джулии ознаменовался ещё и тем, что старшая сестра сказала решительное «нет!» на все попытки Дайоны затащить их в школу. Мама пыталась возражать, напоминая о том, что это было их традицией, и нарушать её только ради Антихриста ― глупо. На этих словах Джулия посмотрела на мать, потом перевела взгляд на стакан виски в её руках и снова на мать. Изогнутая бровь дочери говорила о многом.
― Ладно, Антихрист ― повод не ходить в школу в это десятилетие, ― капитулировала Дайона, отправляясь «в ссылку в свою обитель», по её словам, где она собралась «дожидаться конца бытия в компании Моцарта, The Macallan in Lalique и Селин Дион», что означало, что мать просто собирается выпивать самое дорогое в мире виски под соответствующую музыку.
Но в школу Иветт всё равно приходилось ходить. Чтобы вместе с сестрой отводить туда малолетнего Антихриста.
Решение было спонтанным и принадлежало скорее самому Антихристу, чем Джулии, или тем более Иветт. Пусть рыжая и была достаточно собранной и трудоспособной, она обожала спать, как и всё её семейство. Поэтому они покупали дома в таких «спальных районах», где редко что-то происходит. Хороший сон ― основа здорового образа жизни, и это было, пожалуй, единственное из «здорового», что присутствовало в жизни семьи Ангхарад.
Этому решению способствовала чистая случайность. Выйдя с утра проверить свои буйно растущие цветы на заднем дворе и потащив с собой сестру, Иветт с Джулией застали интересную картину: Констанс увещала малыша Майкла о чём-то, поправляя рюкзачок на его плечах. Мальчик явно капризничал и был недоволен, и у Иветт мелькнула мысль ― как быстро детские капризы станут опасны для Констанс Лэнгдон.
Заметив соседок ― в большую степень свою дорогую подругу Джию, разумеется, ― Майкл перестал дуться. Джулия усмехнулась и легко помахала рукой в приветствии. На лице Майкла тотчас расцвела широкая улыбка, и он помахал рукой в ответ. На следующее утро Джулия помогла собирать Антихриста в школу, а на следующее уговорила Иветт ходить с ними, чтобы провести больше времени вместе, втереться в доверие к юному уничтожителю миров и по дороге исследовать этот небольшой городок.
Так прошла уже неделя.
Это утро не стало исключением ― Иветт мгновенно распахнула глаза, едва нежный голос Селин Дион собирался завести свою самую известную песню «My Heart Will Go On». Сбросив с талии руку Тейта, который завозился, стараясь удобнее устроиться в перекосившейся толстовке, Иветт бесшумно встала, поправляя длинную ночную рубашку.
― Тебе обязательно идти? ― спросил Тейт, сонно поворачиваясь и ища глазами Иветт. Девушка зашла в ванную комнату, наполовину прикрыв дверь, так, что Тейт видел её длинные рыжие волосы, спину и длинные ноги, но сорочка делала Иветт бесформенной и скрывала красивую девичью фигуру. Малкахей говорила, что ей так спать удобнее, и Тейт, который прибивался к ней как бездомный котёнок, не стал чего-то требовать.
Иветт собралась быстро. Небольшой макияж, гладко причёсанные рыжие волосы, ярко-голубое платье до колен с неглубоким вырезом на груди. Тейт заметил, что девушка никогда не надевала что-то дважды и всегда относилась к вещам так, будто они одноразовые. Подобное прослеживалось и у её матери, и у её сестры ― все трое оставались огромными, неподвластными ни то что Тейту, самому мирозданию, загадками. Хотя, возможно, мироздание о них что-то и знало, совсем немного больше самого Тейта.
― Моя сестра этого хочет, ― сказала Иветт, цепляя серьги на ушки. Украшения она любила больше, чем одежду.
― Ты всегда делаешь то, что хочет Джулия? ― недовольно пробурчал Тейт, поворачиваясь на спину и глядя в потолок. Без Иветт вряд ли получится заснуть.
― Да, ― просто ответила Иветт, выходя из ванной, громко стуча каблуками. ― Потому что Джулия всегда делает то, что хочу я. Это круг выполнения желаний в семье, который я точно не собираюсь нарушать.
Дайона ещё спала. Джулия сидела за столом, завтракая тем, чем можно было угостить всех людей на их улице. Сестра выбрала кремовое платье с драпировкой на талии: цвет густых сливок выгодно оттенял её светло-каштановые волосы. Она сидела, закинув ногу на ногу и покачивая одной из них. На подставке перед ней стоял небольшой томик, и Джия с интересом поглощала строчку за строчкой.
― Читать за едой вредно, ― напомнила Иветт, присаживаясь рядом с сестрой. Та ответила смазанной улыбкой. ― Что хоть за книга?
― Карло Антонио Пилати.
Иветт повела плечами.
Какое-то время они завтракали молча, тишина прерывалась лишь мерным шелестом страниц и стуком столовых приборов. Но в какой-то момент Джулия отложила книгу и внимательно посмотрела на сестру.
― Тейт ночует в твоей комнате.
Иветт отвлеклась от своего тоста с апельсиновым джемом и посмотрела на сестру. Цепкий взгляд Джулии, который появлялся каждый раз, когда она хотела знать о чём-то, но во что не считала себя правой вмешиваться, неприятно холодил кости. Казалось, этот разговор Джия хотела начать ещё в тот момент, когда узнала о существовании Тейта Лэнгдона, шибко увлечённого рыжеволосой Иветт. Джулия не была слепой, и она видела всё, что происходило в пределах дома, который теперь принадлежал их семье. А уж кто-кто, а старшая из дочерей Дайоны умела выцыганить правду, несмотря ни на что.
О том, что между братьями и сёстрами часто возникают, мягко говоря, непростые отношения, нам говорит история: и библейская, и античная, и древнерусская. Почему-то именно эти самые близкие люди для некоторых становятся злейшими врагами.
Но с Иветт и Джулией всё было по-другому. У них не было чувства одиночества, соперничества, злости ― они были вдвоём, всегда были. Какие ссоры могли быть между теми, кто веками был вместе, кто был намного выше обычной семьи, кто был выше самих людей. Между ними была невероятная крепкая дружба, и, пожалуй, Джулия и Иветт знали друг друга куда лучше, чем их собственная мать.
― Он всего лишь ночует, Джия, ― сказала Иветт. ― Ничего более.
― В любом случае это… не то чтобы моё дело, ― Джулия усмехнулась. ― Но как старшая сестра, я хотела бы знать, с кем проводит время моя младшенькая сестрёнка.
Иветт тихо рассмеялась. Она кивнула, будто обещая, что при наличии каких-то особых новостей, Джулия узнает об этом первой.
Когда они постучались и зашли в дом Лэнгдонов, Майкл ― в тёмных штанишках и светлой рубашечке ― заканчивал завтракать. Увидев пришедших за ним сестёр, Антихрист весело улыбнулся. Иветт предпочла не замечать то, как облегчённо вздохнула Констанс, увидев соседок. Кажется, ей становилось страшно, когда она заставляла Майкла делать что-то, что тот не хотел. Иветт могла её понять ― её маленький серийный убийца, коим Констанс и видела своего внука, внезапно оказывался кем-то выше её понимания. Женщина бы и сама это осознала, но появление семьи Ангхарад в её жизни как-то ускорило этот процесс.
Возможно, увидев что-то более опасное далеко от себя, Констанс увидела то, что было рядом.
Иветт было её почти жалко. Почти ― потому что Констанс, зная, чей этот ребёнок и как он был рождён, добровольно согласилась взять над ним опеку. Теперь она пожинала плоды своего решения.
― Не люблю школу, ― вздохнул Майкл, когда они втроём шли в сторону образовательного учреждения. С утра было даже немного прохладно, солнце светило не так ярко, и Иветт даже нравились эти небольшие утренние прогулки, после которых они с Джией заходили куда-нибудь посидеть.
Да и Майкл в пути поднимал интересные темы. Кажется поняв, что если он будет паинькой, то Джулия обратит на него немного больше внимания, Майкл стал делать всё, чтобы быть этого достойным. Но Джия ― то ли случайно, то ли нарочно ― не всегда откликалась на эту потребность. Она могла запросто переключить внимание с Антихриста на кого-то ― или что-то другое ― и мальчику это явно не нравилось.
― Почему? ― спросила Джия, изгибая бровь и бросая взгляд на наручные часы. До начала занятий было ещё минут двадцать; теперь, когда соседки провожали мальчика, Констанс разрешила им ходить пешком. Джулия глубоко вдохнула свежий воздух. Бросив быстрый взгляд на сестру, которая шла по другую сторону от Майкла, прикрыв глаза и медленно перебирая ногами, Джулия поняла, что Иветт тоже наслаждалась прогулкой, и понадеялась, что не слишком обременяет сестру, уговаривая её на утренние рауты.
Пока в её планы не входило оставаться с Антихристом наедине. Играть с ним в комнате, куда в любой момент могла войти Констанс ― это одно, а утром провожать до школы это немного другое. Иветт, видимо, как всегда, улавливала настроение сестры, и поэтому согласилась без пререканий.
Майкл требовательно дёрнул Джулию за руку, и та предупреждающе сжала его пальцы.
― Там скучно, ― недовольно пожаловался мальчик; в его голосе прозвучала ещё и обида, ведь ему явно не понравилось, что Джия намекнула на то, что такое прикосновение ей не нравится.
― Но учиться надо, Майкл, ― внезапно ласково мурлыкнула Иветт. Майкл посмотрел на неё с сомнением; обычно от рыжей Малкахей он не слышал что-то, кроме дежурных фраз вроде приветствия и прощания. ― В школе ты получишь не только знания каких-то предметов, но и будешь познавать мир.
― Вот и бабушка говорит так же, ― вздохнул мальчик, а потом почему-то переключился на совсем другую тему. ― А у вас есть друзья?
Иветт посмотрела на сестру: расскажет, нет?
От Иветт не могло остаться незамеченным то, как обращается сестра с Антихристом. Джулия, у которой было мало опыта в общении с детьми ― хотя Иветт и полагала, что среди своей семьи Джия была расположена к ним больше остальных ― у неё были проблемы в отношениях с Майклом. Она относилась к нему почти как ко взрослому, или хотя бы к тому, кто мог понять непростое течение её мыслей, и в чём-то девушка была права.
Но кем бы ни был Майкл, пока ― и это было ключевым словом ― он оставался ребёнком. И иногда Джулия могла быть неоправданно резка с ним, хотя потом стремилась загладить оплошность лаской. Правда, если считала её таковой. Метод кнута и пряника, так сказать.
Но поведение Джулии было в некоторой степени даже оправдано. Даже если Дайона была права, и над ними сошлись звёзды, Майкл не должен был чувствовать себя хозяином положения, над ними ― точно. Если впоследствии их с Джией что-то свяжет, он не должен видеть в ней свою собственность, которая потакает всем его желаниям. На это была Констанс. Джулия воспитывала Майкла по-своему.
― У нас есть только мы, Майкл, ― спокойно сказала Джулия, и Майкл поднял на неё глаза. Вот он ― пряник, после кнута. ― Однажды… у нас был друг. Очень хороший. Он заменил нам и брата, и отца, и наставника.
― А что с ним стало? ― заинтересованно спросил мальчик. Иветт отвела взгляд и сложила руки на груди. Джулия это заметила.
― Он был человеком, ― грустно улыбнулась шатенка. ― И, к сожалению, быстро умер.
― Почему?
― У людей есть такое свойство ― умирать. А для нас они умирают быстро, ― коротко отрезала Иветт. Джия кивнула, и когда Майкл аккуратно обхватил её ладошку своей, уже не отдёрнула руку. Видимо, мальчик крепко над чем-то задумался, поэтому до самой школы они шли уже молча, наслаждаясь утренней погодой и стараясь не думать ни о чём серьёзном.
После того, как Майкл, помахав подругам, пошёл в класс ― явно без удовольствия, но чтобы не расстраивать бабушку и не разочаровывать Джулию ― сёстры, не задерживаясь в школьном дворе ни секундой больше, развернулись и направились в запримеченную ими недавно маленькую пекарню. Она открывалась в половине восьмого и, очевидно, была предназначена для учеников, которые не успевали завтракать, для тех, кто любит быстро и вкусно перекусить, или для обедов ― не только школьников, но и если какой-то работник офиса из ближайшего здания захочет найти место для ланча.
Небольшое светлое здание, где на заднем дворе стояли столики под навесами, в персиковых, кремовых и древесных цветах, где вкусно пахло ванилином ― туда-то и направились сёстры.
― Ну что, как обычно? ― облизываясь и смотря на витрину, спросила Джулия. ― Всего, но по одному?
Иветт рассмеялась и согласно кивнула.
Они сидели за столиком, греясь в тёплых лучах, болтая о какой-то ерунде, обсуждая, как им жилось в Сибири. Именно оттуда ― Средняя Сибирь с континентальным и резко континентальным климатом; повсеместное, за некоторыми изъятиями, распространение вечной мерзлоты ― приехала семья Ангхарад в тёплые штаты. Джулия задержалась там подольше, потому что совершила путешествие в Якутию, навестить тех упырей, которые там жили. Именно про них говорила Иветт, говоря Тейту, что они с сестрой долгое время жили с этими чудовищами. И именно оттуда Иветт своим звонком выдернула сестру.
Сегодня утро было замечательным. Ясным, солнечным. В такое утро не жалко и встать пораньше и помочь маме полить цветы в доме и в саду, пока всё ещё летняя жара не захватила власть над городом, и солнце, легко преодолев покорёженный человеческими стараниями озоновый слой, не начало безжалостно и равномерно жарить нежные зелёные листья и пышные яркие цветы.
― Я бы снова там пожила, ― сказала Джулия, жмурясь и облизывая губы после кекса с вишней. ― Знаешь, где-нибудь, где нестерпимо холодно. И амурского тигрёнка завела бы.
― Главное, чтобы к нам в дом снова медведь не залез, ― усмехнулась рыжая, вспоминая то утро, когда они проснулись из-за громкого смеха матери. Зайдя на кухню, они застали поистине библейскую картину: Дайона сидела на кухонном столе, закинув на него ноги, громко смеясь, а большой бурый медведь, разворотивший их корзину с фруктами и сладостями, смотрел на неё, как на дурочку, и решал: разорвать или нет.
Джулия прищурилась.
― Mishka был прекрасным соседом, ― возразила шатенка, вспоминая, как этот Mishka потом таскался за ними целых три месяца. Он стал настолько ручным, что Джулия и Иветт засыпали, стискивая его, как большую подушку. И никто не жаловался. Кроме Дайоны, которая периодически ворчала о том, что они его раскормят, и что дикому зверю это не будет в пользу.
Девушки говорили много, но тихо, так, что продавец, говорящий с итальянским акцентом, почти их не слышал, да и вообще не понимал, судя по всему. После Сибири они обсуждали дом, в котором жили сейчас, поговорили про поведение матери, которое волновало и озадачивало обеих её дочерей.
Какое-то время девушки сидели ещё молча, наслаждаясь десертами и горячим шоколадом. Они смотрели, как из школы выходят дети на перемены ― самых разных возрастов, по самым разным причинам. Кое-кто сбегал с уроков, кто-то бегал курить, кто-то забегал сюда перекусить. Иветт устало поморщилась, осознавая, что они, скорее всего, не попадут домой до обеда ― младшие классы заканчивали уроки раньше, чем старшие, но ситуацию легче это не делало. Иветт не хотела тратить время, ожидая Антихриста из школы, но не было похоже, что у неё был выбор. Хотя выбор, конечно, был, и Иветт делала его в сторону сестры.
Кроме того, Майкл мог сильно расстроиться, что пришла за ним Констанс. Иветт и Джии не хотелось рисковать.
― Слушай, насчёт Майкла, ― внезапно произнесла Иветт. Джулия отвлеклась от перекатывания ягоды по крему и вопросительно изогнула бровь. ― Главное, не оттолкни его слишком резким поведением.
― Ты думаешь, я резка с ним? ― спросила Джия, откладывая пластмассовую маленькую белую ложечку и сцепляя руки в замок, внимательно глядя на сестру.
― Порой, ― правдиво сказала Иветт. Заметив заинтересованный взгляд Джии, она вздохнула и пояснила. ― Ты можешь вырвать руку, или недовольно посмотреть, зашипеть ― и всё прочее, что обычно делала наша мать, когда была нами недовольна.
― В наше оправдание могу сказать, что мы были послушными.
Сказав это, Джулия откинулась на мягкую спинку стула, на котором она сидела. Поднося костяшки пальцев к губам, она глубоко задумалась: конечно, она замечала за собой какую-то резкость по отношению к Майклу. Когда речь шла о других детях, то Джия могла быть терпимее: их она видела несколько часов, а с Антихристом явно намечалась долгосрочная роль воспитания.
И, кажется, Джулию это уже стало немного утомлять.
Или же это просто было способом контроля.
― И мы не относились к ней, как к своей собственности, ― дополнила Иветт, вытирая губы. ― Ты поступаешь правильно, я думаю. Майкл должен осознавать, что ты не принадлежишь ему. Что ты его друг, соратник, но он не властен над тобой.
Больше всего на свете семья Ангхарад ценила собственную свободу и независимость. Дайона, в свою очередь, ненавидела капризных детей, которыми ей представлялся каждый живой человек, потому что живые люди вечно что-то хотят, и хотя своих дочерей даже пальцем не трогала, была и умела быть жестокой. Кроме того, если какую-то книгу девочки с матерью и знали наизусть, то это священные писания.
И в них было сказано: родителям заповедуется с любовью наказывать своих детей. «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». «Наказывай сына своего, доколе есть надежда, и не возмущайся криком его».
Майкл уже понимал, что он отличается от всех, что он сильнее всех, и если любительнице Дискавери Констанс было угодно ― он знал, что он находится на вершине пищевой цепи. И целью Джулии, воспитывающей этого Антихриста, было показать то, что в мире есть кто-то вроде них, кто-то сильнее, старше, умнее, кого надо слушаться, с кем надо считаться. Ни Джулия, ни Иветт не были теми, кто принадлежали ему, как игрушки принадлежат детям, и если с самого детства не вдалбливать это в голову Антихриста, то он мог никогда этого не понять и не осознать.
Если бы Констанс поняла это чуть раньше, если бы не потакала его странным наклонностям с трупиками этих животных, то всё могло бы быть и по-другому.
Чтобы Дайона не обещала, но в действительности ― всё, что могли сделать для миссис Лэнгдон соседки, это просто не позволить Майклу убить её. Помочь ей уже было невозможно, судя по всему. Майкл уже не поверил бы в то, что любящая его бабушка может быть строгой, что её надо слушать и ей надо подчиняться, ведь «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, даёт тебе» (Исх. 20: 12).
Конечно, вспоминать про священные книги в отношении Антихриста было несколько неуместно, и Иветт могла представить, как смеётся их отец. Но если бы… если бы всё просто вскрылось раньше! Тогда… тогда Майкл мог быть другим.
Теперь они должны были научить его не только любви к миру, к тому, что мир заслуживает жизни, но и тому, что они ― семья Ангхарад ― сильнее его, и с ними надо считаться.
Своим поведением Джулия учила уважать их, и это было хорошо.
***
― Джулия! ― крикнул Майкл, на ходу закидывая маленький рюкзачок на спинку. ― Иветт!
― Привет, Майкл, ― улыбнулась рыжеволосая девушка, когда её сестра присела и позволила мальчику обнять себя. ― Как дела?
― Всё было неплохо! ― ответил Лэнгдон и начал что-то говорить про уроки литературы и математики. Насколько поняли девушки, у мальчика Лэнгдона не было друзей: его считали странным и замкнутым, он всегда держался в стороне и много читал.
― Ты любишь читать? ― удивлённо изогнула бровь Иветт. Почему-то она думала, что Антихрист увлекался только играми: сначала он заставляет рыцарей проигрывать, а принцесс оставаться с драконами, а потом заставляет людей делать то, что он хочет.
― Конечно, это ведь так весело, ― улыбнулся мальчик. Джулия и Иветт переглянулись. Возможно, Майкл был таким же умным, как и они в его возрасте. Но на каком-то уровне он понимал, что излишняя демонстрация своих знаний не будет на пользу. Иветт и Джия этого не понимали, поэтому Дайона прятала их, пока в детские головы не уместилась мысль, что надо рот открывать как можно реже, чтобы их на костре не сожгли.
Майкл Лэнгдон был аккуратнее в этом плане. Он был умным, теперь девушки это понимали; по крайней мере, он всерьёз рассуждал о математике и литературе, это были его любимые предметы, хотя он и жаловался, что в школе было всё-таки скучно. Иветт и Джия улыбались детской непосредственности, с которой мальчик морщил носик.
Он рассказывал про последнюю прочитанную им книгу ― «Портрет Дориана Грея» — явно не детское чтиво, но Иветт прикусила себе язык и не стала ёрничать, когда взгляд рыжеволосой девушки скользнул по дороге.
― Кошка! ― внезапно воскликнула Иветт. Джулия и Майкл посмотрели в ту сторону, куда смотрела Иветт. На дороге сидела очаровательная, бело-рыжая кошечка в полоску, напоминающая этими полосами тигрёнка. Но буквально через пять секунд её жизнь должна была прерваться: прямо на неё ехала машина, и, судя по всему, водитель и не думал тормозить, или просто действительно не видела зверька.
Пять… четыре…
Кошка, будто не чувствуя опасности, спокойно улеглась на дороге. Иветт было рванула вперед, как и Джулия, но Майкл крепко сжал её руку, заставляя остаться на месте. Сёстры посмотрели на Майкла, и Джия поджала губы; Иветт видела, что сестра была близка к тому, чтобы вырвать руку из ладошки Антихриста, но отчего-то выжидала.
Три… два…
Не доехав до кошки всего метр, машина внезапно с оглушительным визгом перевернулась, проехалась на капоте какое-то расстояние. Кошка, напуганная громким звуком, быстро вскочила на лапы и отбежала в сторону, а потом просто рухнула на бок, перевернулась, после чего всполыхнула ярким пламенем.
Один…
Пламя объяло машину, ярко-красные языки пламени и чёрный дым взвивались к небу. Воздух был пропитан запахом гари и крови. Ветер вступил в схватку с пламенем, побеждая его. Машина, мгновение назад полыхавшая как факел, потухла, не оставляя ни намёка на хоть крошечное живое существо. Как будто там никого не было.
Иветт прикрыла рот рукой. Джулия смотрела на всё это широко распахнутыми глазами. Люди кричали, дети вопили, плакали, кое-кто из мужчин бросился к остаткам машины, из соседних домов тоже выбегали. Кто-то кричал, чтобы вызвали скорую и пожарных, мамочки спешили увести испуганных детей.
Трёхцветная кошка сидела на бордюре, спокойно смотря на это безумие, причиной которого стала, а потом подняла лапку и начала её вылизывать.
Ангхарад перевели взгляд на Майкла. Тот смотрел на всё происходящее без страха или сожаления, так, как обычно смотрят дети, когда перед ними разыгрывается какой-то спектакль. Почувствовав, что на него смотрят, Лэнгдон поднял взгляд на Джулию, улыбнулся, а потом перевёл взгляд на Иветт.
― Кошка осталась цела, ― сказал он, явно ожидая похвалы.
***
― Женщину в машине звали Мэри МакКарти, ― сказала Дайона. Иветт и Джулия синхронно опустили глаза. ― У неё было двое детей, за которыми она ехала в школу.
― Мы же не знали, что так произойдёт, ― произнесла Иветт, поджимая губы. ― Мы вообще не думали, что…
― Вот именно, вы не
думали! ― выплюнула Дайона, сжимая края стола и нависая над дочерьми, грозная, как свинцовая туча, как дуло пистолета у виска. ― С Антихристом надо просчитывать каждое слово. Вы сказали про кошку, а он взорвал машину! ― Дайона разочарованно застонала, уронив голову на ладони, и покачала головой. Она же говорила, говорила!
Детская жестокость: откуда она берётся и как с ней бороться. Дети — как свои, так и чужие — кажутся маленькими ангелами, тем ужаснее для нас столкновение с реальностью, в которой эти ангелочки оказываются монстрами.
Дайона глубоко вздохнула и перевела взгляд на Джулию. Если Иветт, слегка бледная и больше обычного взволнованная, сидела, напряжённо вцепившись в стол тонкими пальцами, то Джулия демонстрировала ровно противоположное настроение. Она сидела, сложив руки на груди, отвернув голову от матери, явно считая, что рассматривать задний двор, где цвели цветы, было более важным, чем слушать мать. Дайона сказала бы, что Джия не считает себя виноватой в произошедшем, да и вообще её это не трогает, но женщина слишком хорошо знала дочь.
― А ты что скажешь? ― спросила мать.
Джия прикрыла глаза и глубоко вдохнула, а потом перевела взгляд на мать. Мать и сестра ожидали от шатенки слёз и воплей. Но то, что она сидела с каменным лицом, пугало ещё больше. Ведь это абсолютно на неё не было похоже.
― Я сожалею, ― хрипло произнесла она. По бледным щекам девушки стекала одинокая капля слезы. ― Я дам денег этой семье. Знаю, что это не умолит боль их потери, но хотя бы что-то.
― Правильно, ― сказала Дайона, беря закрытую бутылку коньяка и отворачиваясь. ― Хотя бы что-то.
Мать вышла. Иветт посмотрела на сестру. Почему-то именно Джулия считала себя виноватой в произошедшем, хотя о кошке сказала именно Иветт. Но Майкл… именно к ней был привязан маленький Антихрист, именно Джулию он выбрал. Значит, за всё то, что он совершил, в некотором отношение несёт ответственность и она сама?
Даже если Майкл хотел как лучше? Подумать только, он убил женщину, чтобы спасти кошку.
― Джия, ― позвала Иветт, и сестра посмотрела на неё. Губы Джулии дрогнули в слабой улыбке, и Иветт обняла её, давая возможность сжимать в кулак её волосы и ткань платья, шептать бессвязные слова. Тихо плакать в её плечо. Она знает, Иветт её никогда не предаст. Поможет и утешит, она та, кто будет любить её, несмотря ни на что.
Если бы дети были такие же физически сильные, как взрослые, то они бы легко уничтожили наш мир.
Когда Джулия заснула крепко и без сновидений, Иветт вышла из комнаты сестры, прошла мимо комнаты матери, за которой еле слышно играла скрипка, и зашла в свою. Едва дверь закрылась, Иветт сбросила туфли, отшвырнув их в дальний угол, и медленно сползла вниз по двери. Она выглядела хорошо и плохо одновременно. Волосы гладкие и тяжёлые, красивым покрывалом спускались по спине, платье ― без единой складочки, красивое, дорогое, подходящее такой прекрасной девушке, как Иветт Малкахей Ангхарад.
Но на её лице отражалось столько чувств, сколько обычный человек не мог испытывать. Она одновременно была смущена случившимся, но при этом выросла настороженность и опасливость, она была зла, раздражена, расстроена, разочарована ― всё это нашло отражение на её лице, исказив красивый лик в мучительной судороге.
― Что-то произошло? ― поинтересовался Тейт. Иветт подняла на него затуманенный взгляд: рассказать или нет? Тейт был уверен, что его сын монстр, а у Иветт и её семьи были на него далекоидущие, даже после случившегося, планы.
Поэтому она лишь кривит губы и качает головой.
― Всё хорошо.
― Ты уверена? ― переспрашивает Тейт, садясь напротив Иветт и стараясь заглянуть в глаза. Иветт смотрит на него в ответ, и глаза у неё яркие-яркие, совсем как пламя, если огонь мог бы быть зелёным. Он смотрит ласково, будто проникновенно, думая, что так внушит ей спокойствие и уверенность, и она улыбнётся, потянется к нему, обнимет. С Вайолет это получалось.
Но Иветт ― не Вайолет, эта холодная красавица со своим сложным внутренним миром и ясным взглядом на него, ничуть не похожа на красивого, но своевольного подростка с редкими приступами истерии и эгоизма, какой была Вайолет.
Поэтому она лишь снова повторяет решительное: «Всё хорошо» и поднимается. Тейт поднимается вслед за ней и смотрит в её красивые глаза. Она врёт, но врёт так, что он почти верит ― есть же такой талант у людей. По этому взгляду было ясно, что если Тейт повторит свой вопрос ещё раз, то Ангхарад сделает так, чтобы его губы больше не расходились, или чтобы из его рта больше не вылетали никакие звуки.
Это как выключать надоевшее радио.
Тейт не понимал, зачем он нужен Иветт, но неизменно напоминал себе о том, что девушка перед ним всего лишь выглядит как человек, но, возможно, человеком никогда и не бывшая. Она питалась человеческими эмоциями, и, как уже сказала, влюблённость была изысканным десертом. Влюблённость в неё была ещё вкуснее, а главное ― доступнее.
Поэтому Тейту дарилось призрачное чувство того, что он обладает самым прекрасным существом на свете, а это существо не оставалось голодным. Вроде всё честно.
Лэнгдон чувствовал себя по крайней мере безумно счастливым, когда Иветт оказывалась рядом. Даже если она не шла к нему, Тейт наступал на горло мужскому самолюбию и сам приходил к ней, сам, без приглашения ложился в её кровать и обнимал, восторженно гладя рыжие локоны, восторженно глядя на неё. Иногда в хорошие моменты Иветт одаривала его лёгкой, безумно красивой улыбкой. Иногда могла сама нежно поцеловать его в щёку.
Но опять-таки ― в хорошие моменты.
Тейт потянулся к ней и, поняв, что резкого негатива на его действия нет, поцеловал Иветт. Губы у неё были мягкие и холодные, а настроение, видимо, плохое, потому что она не обняла его в ответ, а просто положила руки на его плечи. Как и всегда ― не отталкивая, не отвечая.
Но в этот раз Тейту захотелось большего. Он сделал шаг назад, и Иветт оказалась зажата между ним и дверью. Прикрывая глаза, он увидел, как резко распахнулись глаза напротив ― зелёное пламя предупреждающе обожгло его. По прищуренным глазам он понял, что Малкахей против такого развития событий, но она наблюдала за ним, как за каким-то зверьком, который вроде как загнал её в ловушку, но которого она в любой момент могла отравить одним укусом или касанием языка.
Она насторожилась, и Тейту надо было сделать тоже самое, но он не сделал. Иветт… никогда ещё не была так близка к нему, и сейчас он хотел её. Элементарно и банально хотел. Не потому что он застрял в состоянии подростка, одинокого подростка в пубертатный период, а потому что ему внезапно захотелось узнать какого это быть с самой лучшей девушкой на свете.
Иветт была прекрасна. И наверняка была также хороша в постели.
Едва эта мысль окрепла, как он почувствовал, как Иветт вцепилась ему в лицо острыми ногтями и сильно рванулась в сторону. Впрочем, больно Тейту почти не было ― телесный дискомфорт ощущался только в Хэллоуин, сейчас же это было призрачное, почти невесомое неудобство, будто он находился под уколами обезболивающего ― тысячами уколами, если человеческое тело вообще было способно столько выдержать.
Иветт стояла с каменным лицом и в напряжённой позе. И молча сверлила Тейта взглядом, причём, кажется, хотела что-то сказать, но то ли не решалась, то ли не могла достаточно вдохнуть, чтобы сказать.
Тёплый вечерний свет проникал в окно, и от этого кожа Иветт казалась особенно холодной. И вся она была словно ледышка — замёрзшая и неподвижная.
― Никогда… Никогда больше не смей этого делать, — вытерев губы и скривившись от страха, отвращения и злобы, прошипела она.
― Я думал, я тебе нравлюсь, ― сказал Тейт, стараясь сдержать обиду и рвущийся изнутри гнев. Да, когда тебя застреливают в состоянии жёсткой агрессии, это мало помогает в загробной жизни. Если бы Иветт не пугала Тейта так же сильно, как и привлекала, то он бы точно нашёл, что ей сказать. Или что с ней сделать.
Опять проводя параллели с Вайолет, хотя и понимая, что это несправедливо по отношению к Иветт, Тейт думал о том, что юная Хармон успокаивала его своей нежностью, детской робостью и лёгкостью. Малкахей же держала его демонов под контролем потому, что сама была куда страшнее них, и все черти, боясь её прогневать, забивались на самое дно того омута, где водились.
— Ты — да, ― холодно обрубила Иветт, и в её признании не было ни капли любви, будто она говорила о домашнем зверьке. ― Но никогда не смей требовать от меня большего, ― она упрямо тряхнула головой и сложила руки на груди.
— В каком смысле?
Иветт недовольно посмотрела на него, но в итоге лишь глубоко вдохнула и провела рукой по идеально лежащим волосам. Она будто на что-то решалась, но не так, как решаются любовницы открыть важную тайну своему партнёру ― «я тебе изменила», «я не могу иметь детей», «я беременна от тебя», «я хочу секса втроём».
Нет, Иветт будто решала: нужно ли Тейту знать то, что было причиной её отказа, или ему должно хватить того, что она один раз сказала «нет». Но, видимо, вспомнив, что прошлое её «нет» на просьбу о поцелуе закончилось, собственно, поцелуем, она решила объяснить.
— Я антисексуальна, ― честно призналась она, и эта новость спустя мгновение поразила Тейта, как молния после грома. Он её услышал, но не сразу прочувствовал. ― Пока не критично, поцелуи доставляют мне хоть какое-то удовольствие, но я не могу и не хочу представлять тебя в себе. Мне нравится говорить с тобой, слушать тебя, но секс мне не интересен ещё с тысяча восемьсот шестьдесят третьего.
— Почему? ― тупо поинтересовался Тейт, стараясь осознать, что именно происходит.
Губы Иветт дрогнули, и она усмехнулась.
— Меня чуть не взяли силой. Если бы не моя сестра, меня бы изнасиловали, сомневаюсь, что смогла бы это пережить. Поэтому…
— Хорошо, я тебя понял, ― перебил её Лэнгдон, и Иветт взглянула на него с интересом. С опаской, но Тейт положил руки ей на плечи и ободряюще сжал. ― И уважаю твой выбор. Но я тебе нравлюсь?
Узнать ему это было важно, иначе смысл влюбляться ему дальше, если в итоге он не будет ей нужен. Постель можно было послать к чёрту, но если Иветт до сих пор считала его лишь приятным десертом, то не лучше ли было всё закончить прямо здесь и сейчас? Она много не потеряет, а Тейт… что же, он переживёт.
Иветт смотрела на него, прищурившись. Она будто всерьёз решала: стоит ли он её чувств или нет, стоит ли Тейт правды. Такое отношение могло выработаться только долгими веками жизни, идеальным знанием людей и умением читать их. Иветт умела рассчитывать свои силы, возможности и ресурсы; какой-то запас всегда приходился на семью, а теперь, если она скажет «да», пришлось бы сделать серьёзный перерасчёт.
Она могла вступить в отношения, ничего не давая взамен, лишь насыщаясь тем, как её любят, но и для неё это было неправильно. Тогда Тейт превратится лишь в бледную тень самого себя, а потом и вовсе исчезнет, а юноша Лэнгдон этого точно не заслуживал.
Но и свою любовь ― ту, которую она, безусловно, испытывала к матери и сестре ― она дать не могла. Иветт могла испытывать что-то к Тейту, но скорее как девушка любит друга, который с ней большую часть её жизни, или как… любимого домашнего зверька, который дороже остальных людей. Она не могла дать ему ту любовь, которую ему давала Вайолет, ту, которая была нужна Тейту ― настоящая любовь. Иветт не была под неё заточена.
Всё, что Малкахей могла дать ― возможность быть рядом, целовать, лежать с ней в одной постели — и всего десяток лет.
Если Лэнгдону было этого достаточно, то…
— Да, Тейт. Ты мне
нравишься.
Последнее слово она особенно подчеркнула, давая ещё раз понять, на какие отношения Тейт соглашается, к какой девушке он почему-то рвётся.
Тейт понимал. И он был согласен.
— Прекрасно, значит, на секс мне плевать, ― Тейт улыбнулся, и губы Иветт дрогнули в ответной усмешке. ― Но целовать-то можно?
— Можно, ― Лэнгдон потянулся к ней, но Иветт отстранилась и положила пальцы на его губы. Её зелёные глаза блеснули, и Тейт понял, что ему разрешено оставаться на ночь, чтобы обнимать и смотреть, как рыжая спит, но сейчас лучше дать ей немного пространства. ― Но не сегодня. Доброй ночи.
И Иветт отвернулась, давая понять, что разговор окончен, и зашла в ванную комнату. Тейт взглянул на точёный профиль, яркие волосы, сложенные на пышной груди, изящные руки, и понял: о большем он и впрямь не попросит, иначе ему запретят видеться с ней. Но никто не мог запретить ему любить её.
