***
— Это не болезнь, Тейт, ― Бен Хармон покачал головой, смотря на записи в своём блокноте, на стол, или в окно, но только не на Тейта. Сегодня был отвратительный день, последние дни только и держалась эта отвратительная пасмурность, и, будто потакая капризам природы, люди старались не выходить на улицы, а все в доме, даже призраки, вели себя как никогда тихо. ― Я не могу это вылечить. — Я и не прошу, ― Тейт яростно мотнул головой. ― Знаю, вы мне не верите, учитывая, сколько зла я принёс окружающим, и вашей семье, в частности. Я просто хочу понять, что это такое, ― он вздохнул. Он крутил в руках брошюрку: «Спасибо, не надо: что такое асексуальность». После признания Иветт они немного отдалились. Не потому, что Тейта интересовал только секс, и поняв, что Иветт не готова вступить с ним в сексуальную связь, а потому что он внезапно перестал понимать, как себя вести с понравившейся девушкой. Лёгкий флирт, заигрывания, прикосновения откровеннее, чем при дружбе ― всё это внезапно стало казаться неуместным. Он не знал, какое его действие может оскорбить Иветт, что может заставить её уйти от него, и очень боялся сделать ошибку. О асексуальности у него были смутные представления, весьма банальные: человек не хочет заниматься сексом. С Иветт всё было более менее ясно: попытка изнасилования, закончившаяся неудачей, могла оставить потаённый страх, ведь в первую очередь Иветт всё-таки была девушкой, женщиной. Да, возможно, в куда более широком, полном и совершенном понятии этого слова, и всё же. Она была совершенной, но Констэнс ещё при жизни сына как-то сказала: «красивые люди всегда несчастные». Она часто предупреждала его об этом, и Тейт не сразу понял почему ― Тейт Лэнгдон был единственным её сыном, который был и физически, и психически совершенен. Да, он был жесток, садистски жесток в некоторые моменты, и его жизнь оборвалась тем, что его застрелили так же, как он застрелил своих одноклассников ― его матери это не мешало, она всё ещё считала Тейта своим лучшим ребенком. Но жестокость ― это жесткость. Вайолет — первая влюблённость Тейта за много лет — была подростком, и пусть их разделяло несколько десятилетий, Тейт мог её понять. Её мысли, её чувства, даже её попытки резать себя ― всё это он понимал, потому что сам прошёл. Но Иветт он не понимал. Она не была подростком, хоть и выглядела так. С её красивого лица молодой женщины смотрели глаза взрослой, ответственной женщины, которая прожила уже несколько десятилетий. Не глаза старухи, а именно глаза женщины, которая прожила жизнь. Конечно, лучшим решением было просто сдаться и оставить Иветт. Она предупреждала, что ничего хорошего из этих отношений не получится, но Тейт… он просто не мог. Он бы не утверждал, что любит её, но при мысли о Иветт, рядом с Иветт, в его сердце расцветало что-то тёплое, спокойное и надёжное. Тейт хотел её понять и хотел быть рядом. Бен слегка кашлянул, привлекая внимание, видя, что его «пациент» слишком глубоко ушёл в собственные мысли. Тейт вздрогнул и посмотрел на психотерапевта и продолжил мысль: ― Я хочу понять, как мне сделать приятно Иветт не в сексуальном смысле, чем её порадовать, о чём с ней говорить. Я хочу понять это. — Иветт настолько тебе дорога? ― задал вопрос Хармон. На самом деле, ему было не слишком интересно копаться в душе Тейта, этот парень с самой первой встречи не внушал доверие, или хоть какую-то расположенность. Бен бы с радостью не видел Тейта, да и в целом не выходил бы из комнаты, однако всё ещё оставшаяся в призраке человечность требовала хоть какой-то привычной деятельности. А что для бывшего психотерапевта могло быть привычнее разгребания чужих проблем? Верно ― ничего, но никаких других пациентов, кроме Тейта, не намечалось, и Бен «довольствовался малым». Тейт сложил брошюрку пополам, потом снова расправил и сложил в другую сторону: — Я не понимаю, что я чувствую. Я любил Вайолет, возможно, всё ещё люблю. Но Иветт такая… необыкновенная. Я хочу быть рядом с ней, смотрю ей вслед, когда она уходит, и я не уверен, что после её ухода смогу существовать. Бен внимательно посмотрел на Лэнгдона и спросил: ― Но есть ещё кое-что в её уходах, правда? Тейт вздохнул. Было тяжело признаваться, но кому ещё он мог это сказать, с кем мог поделиться? ― Каждый раз, когда она скрывается за поворотом… Я думаю, что Иветт больше может не вернуться. Сексуальность человека — это совокупность биологических, психологических и эмоциональных реакций и переживаний, поступков человека, которые связаны с удовлетворением физического влечения и эмоциональных переживаний. Сексуальность есть у каждого и каждой, вне зависимости от других характеристик, а вот проявления и компоненты её — разные, индивидуальны для каждой личности. Если говорить простыми словами, асексуальность — это сексуальная ориентация, которая подразумевает отсутствие сексуального влечения как такового и к другим людям или объектам в том числе. То есть эмоциональное и романтическое влечение могут присутствовать, а вот физическое — нет, либо выражено, но не так, как это общепринято и понятно. Но как же отношения без секса? Если условно создавать формулу «обычных» близких отношений, то она выглядела бы так: чувственное влечение + интеллектуальный интерес + физическое влечение. Так вот, для асексуальных людей в этой формуле актуальны только первые два компонента. Тейт вздохнул. У него была идея, одна единственная, но являлась ли она верной? Этот вечер Иветт решила провести за вязанием. Тонкая серебряная игла с шёлковой ниткой порхала над полотном, а девушка мурлыкала себе под нас какой-то мотив. Ведомая лёгкой рукой, нитка выводила детали картины «Последний день Помпеи». Её покой нарушил стук в дверь, и Иветт вздохнула. Видимо, теперь тишина навсегда ушла из этого дома, особенно сейчас. ― Войдите, ― вздохнула девушка, и на пороге комнаты появился Тейт. Иветт повернулась к нему боком и выгнула бровь: он не появлялся несколько дней, лишь иногда девушка чувствовала на себе его задумчивый взгляд. А теперь он сам пришёл к ней. Вот же неожиданность. ― Привет, Иветт, ― бледные губы Тейта дрогнули в улыбке. ― Я, наверное, должен извиниться. Было некрасиво так бросать тебя после того, как ты доверилась мне. ― Ничего, ― сказала Малкахей, откладывая иголку. ― Но ты же пришёл не просто чтобы извиниться? Ты что-то хотел? ― Да, ― Тейт подошёл к ней и протянул какой-то сверток, упакованный слегка небрежно и уж точно не идеально. Но губы Иветт всё равно дрогнули в улыбке. — Это тебе. Подарок. Я очень долго думал, чем тебя можно порадовать, и решил подарить тебе это. Иветт слабо улыбнулась. Она развернулась на стуле лицом к Тейту и взяла свёрток. Девушка мимолётно взвесила его на руке: что-то не очень тяжелое, но всё-таки ощутимое. Она в несколько лёгких движений развернула упаковку, и её глаза сверкнули ещё до того, как она прочитала название. Это была книга. Тейт подарил ей книгу, и сам факт того, что он задумался по этому поводу был намного важнее того, что это была за книга. Джеймс Джойс «Улисс». Самая сложная философская книга. Некоторые считали, что и вся эта огромная, практически неподъёмная книга также не блещет смыслами. Это, конечно, не так. Но сложно поспорить с тем фактом, что далеко не каждый способен осилить «Улисс», не говоря уж про «Поминки по Финнегану». Да, это литература не для всех. Блумсдэй — именно так можно вкратце охарактеризовать сюжет романа «Улисс». Хотя, конечно, один день из жизни Блума всё-таки не самое главное в книге. А что действительно важно, это каждый должен решить для себя сам. В крайнем случае, всегда можно обратиться к подробным комментариям, сопровождающим многие издания. ― Ты читала её? ― с каким-то придыханием спросил Тейт. Иветт покачала головой. ― Я начинала, но тогда развалилась Российская империя, и я как-то не продолжила её, ― объяснила девушка, ласково погладив обложку книги. Твёрдая, неяркая, но довольно интригующая, что было приятным дополнением. Иветт вздохнула, встала, положила книгу на стул и приблизилась к Тейту. Тот взирал на неё с немым ожиданием, кажется, даже не дыша. ― Спасибо, Тейт. Это о многом говорит. Лэнгдон довольно улыбнулся. Она придвинулась ближе, и Тейт ощутил её горячее дыхание на своей щеке. Иветт прильнула к нему губами, и все сомнения мгновенно растворились, рассыпались в приступе заботы и радости. Наконец-то он понял, как можно угодить понравившейся девушке, и все заботы, которые наполняли этот и так не благодатный дом, растворились. Хоть так, но Иветт была с ним. ― Я хотел порадовать тебя, ― голос призрака и так еле слышный сорвался, дрожа от эмоций. Не дожидаясь ответа, Тейт обхватил ладонями бледное лицо Иветт, очень медленно, почти невесомо прикасаясь к её губам, вовлекая Иветт в поцелуй.***
Джулия не спала. Она лежала, ощущая холодный ветер на своих голых плечах. Прошло уже две недели с тех пор, как Майкл резко изменил свой возраст. И с тех пор ни одна ночь Джулии не прошла спокойно. Нет, Майкл всё так же продолжал жить у бабушки, но девушка не могла знать, когда тому захочется получить то, ради чего он всё это задумал. Наверное, он ещё и сам не до конца осознавал, какие чувства влекут его к Джулии, и девушка хотела, чтобы он как можно дольше оставался в неведении. Джулия вздохнула и перевернулась на бок, смотря на то, как за окном темнота постепенно светлеет, превращаясь в утреннее синее зарево. Было как всегда холодно, но Джулия даже не подумала накрыться целиком. В её голове было много мыслей ― обо всём, и в то же время ни о чём конкретном. Девушка на несколько минут зажмурилась, так сильно, что глаза заболели, но она и не подумала их открыть. Она бы никогда не призналась, но на самом деле она сильно разочаровалась в собственных планах. Она рассчитывала, что сможет воспитать из Антихриста хорошего человека ― или не совсем человека, но ключевое слово тут было «хорошее», ― воспитывая его так, как воспитывала их с Иветт мать. И у неё всё получилось бы, если… Джулия разочарованно застонала, снова переворачиваясь на спину. У неё всё получилось бы, если не этот случай с подростками. Майкл испытывал к Джии любовь, пока любовь, которую испытывают дети к понравившемуся взрослому. Это не было редкостью или большой новостью ― мальчики иногда говорят, что женятся на своих мамах, или папа ― первая любовь дочери, или дети влюбляются в нянек и ревнуют их. Майкл же видел Джулию везде ещё до того, как она появилась, и, хотя никто из них двоих не говорил об этом, это было так. Но Майкл не был готов к другой любви. К любви, которую он так порывисто и неопытно попытался выразить поцелуем. Он сам не понимал, почему, но нашёл способ облачить это в слово. ― Я захотел из-за тебя. Чтобы быть ближе к тебе. Джулия продолжала смотреть в потолок, но внезапно её пробил сильный холод. Холод, который явно не имел природное происхождение. Девушка встала, подхватила халат и, накинув его на тело, подошла к окну. Ей повезло, или нет, но её окна выходили как раз на дом Лэнгдонов. А с её прекрасным, нечеловеческим зрением она видела всё, что происходит у соседей. По крайней мере, ей было прекрасно видно, как Майкл, а это был точно он, встал с кровати и быстро вышел. Джия насторожилась. Она кинула быстрый взгляд на окна спальни Констэнс, но те были плотно занавешены, и она не могла видеть, что там происходит. Длинные пальцы напряжённо впились в подоконник. «С чего я вообще решила, что он пошёл к ней? ― спросила саму себя Джулия, машинально завязывая халат плотнее, будто собиралась выйти из комнаты. ― Он мог просто сходить попить воды. Необязательно идти к ней». Но увещания не помогли. Разве её мать, увидев взрослого Антихриста, не выдвинула самое первое предположение о том, что это связано с приёмной матерью Майкла? ― Почему ты решил вырасти так быстро? ― Дайона сидела за столом напротив Майкла, внимательно глядя ему в глаза. Позади стояла, сложив руки на груди, Джулия ― неподвижная, как статуя. Иветт была за его спиной, и Майкл её не видел. ― Это из-за Констэнс? Более не пытаясь придумать оправдание, Джулия сорвалась с места и, не удосужившись обуться, выскочила на улицу. Не сбавляя шаг, она влетела в дом Лэнгдонов ― кажется, сорвав замок, ― и в несколько прыжков оказалась на лестнице, ведущей на второй этаж. Краем сознания она отметила, что в доме было невероятно тихо. И это только ещё больше взволновало. Джулия пролетела мимо открытой нараспашку двери Майкла и влетела в комнату Констэнс. И практически сразу увидела то, чего опасалась ― Майкл душил свою бабушку. Констэнс надрывно хрипела и всхлипывала, пока внук со всей силой, что-то зло шепча, стискивал её горло. Джулия оторопела всего на несколько секунд, а потом сделала единственное, что могла, оказавшись в подобной ситуации, ― она с силой выбросила руку вперёд, и в это же мгновение Майкла откинуло от женщины, припечатав к стене. Констэнс сделала глубокий, судорожный вдох, переворачиваясь на бок, как при утоплении. Джия мгновенно оказалась рядом, обхватив Констэнс за худые, хрупкие плечи; Констэнс почувствовала, как её организм остывает, приходя в норму намного быстрее положенного при данной ситуации, и как дышать становится легче. Словно ничего и не было. — Джулия? ― удивлённо позвал Майкл, но девушка даже не посмотрела на Антихриста. Она продолжала сжимать женские плечи, стараясь максимально облегчить чужую боль и краем сознания отмечая, насколько же Констэнс была слабой и немощной на самом деле. — Как вы, миссис Лэнгдон? ― мягко заворковала Джия, помогая женщине сесть. ― Вам сильно больно? Идите на кухню, я сейчас к вам спущусь, ― повторять дважды Констэнс не пришлось. Она встала и, всё так же держась за горло и придушенно кашляя, поспешила покинуть свою спальню. Лишь когда её шаги стихли на лестнице, Джулия, сжав ладони в кулаки, повернулась к Антихристу и прошептала. ― Майкл. — Почему ты меня откинула? ― обиженно спросил юноша, поднимаясь. В его тоне удивительным образом сочетался тон потерянного, обиженного и одинокого ребенка, а ещё ― самая настоящая ревность. Будто оказавшись в этой комнате и увидев такую картину, Джулия должна была поинтересоваться, не помочь ли Майклу придушить бабушку, но никак не отталкивать его от неё. Джии пришлось напомнить себе, что, на самом деле, Майкл ужасно боится её нелюбви. Она не должна была подпитывать этот страх, иначе неизвестно, к чему это могло привести. Поэтому, глубоко вздохнув и успокоившись, она сказала: — Ты не должен причинять вред тем, кто любят тебя. Никогда. Констэнс всё для тебя сделала: лгала, прятала трупы, которые были твоими. Она любит тебя и не заслужила этого. — Я не хочу, чтобы она мной командовала, ― недовольно сказал Лэнгдон. Опять ― то ли ребёнок, то ли взрослый. У Джулии уже начинали кипеть мозги. «Это ребёнок, ― в очередной раз она напомнила себе об этом. ― Ребёнок и только. Значит, и говорить с ним нужно как с ребёнком». Она подошла к Майклу, который наблюдал за ней с настороженностью и виной одновременно. Джулия взяла по-детски мягкие руки Антихриста в свои и улыбнулась ему. — Она должна это делать, ― промурлыкала она, стараясь не обращать внимание на недоверчивый взгляд Майкла. ― Не позволь обмануться самому себе. У тебя тело взрослого человека, однако ты ещё ребёнок. И твоя мать должна указывать тебе, что делать. Ты не должен вредить ей, ― подумав, Джулия добивала. ― Ни ей, ни кому-то ещё. Ты понял меня? ― Майкл попытался отвести взгляд, но девушка одной рукой настойчиво схватила его за подбородок, как он её неделями ранее, и заставила перевести взгляд на себя. ― Обещай мне, Майкл. — Почему? ― коротко и отрывисто спросил Майкл, причём так, что Джулия растерялась. — Что почему? — Почему я не могу кому-то навредить? Я сильнее их. Я стою выше обычных людей. Джулия рассмеялась. Тихим, переливчатым смехом, настолько красивым, что Майкл больше не мог держать серьёзное выражение лица и улыбнулся тоже, даже если и не понимал, чему она рассмеялась. Не мог же он знать, что, когда Джия превратилась в физически такую же взрослую девушку, какой была умственно, она рассуждала совсем как он? Почему для неё должно существовать слово «нет», если все и вся на Земле, кроме матери и сестры, были лишь пылью под ногами? Почему она должна уважать их и ценить их жизни? — Как и я. Да, мы рождены от особенных союзов. Но это не значит, что мы должны быть монстрами и кровожадными чудовищами. Наша сила даёт нам большую ответственность. Если бы я с момента своего рождения убивала каждого, чей взгляд или слово мне не понравились, людей уже не было бы. Мы сами решаем, кем стать, но монстром можно встать всегда, а человеком — лишь однажды. Итак? — Я обещаю тебе, что постараюсь больше никому не вредить. Джулия довольно улыбается и, решая, что сегодняшний урок надо закрепить, тянется к нему, чтобы поцеловать. Её поцелуи горькие, с терпким привкусом безумия и вседозволенности. Её губы холоднее, чем у Антихриста. Потому что в Аду жарко, а на Небесах прохладно. Майкл отрывается от неё, и глаза его сверкают по-новому. Он требовательно сжимает пальцы на спине Джии и спрашивает: — Ты поможешь мне? Джулия знала, какой ответ он ждёт. Она вспомнила все те фразы, которые люди соотносили с какими-то сильными, возвышенными чувствами ― тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит, Михаила Булгакова; когда любишь кого-то, ты его любишь, и если ничего больше не можешь ему дать, ты всё-таки даёшь ему любовь, Джорджа Оруэлла; подчас любовь — это просто твоя способность любить, а не заслуга того, кого любишь, Джона Фаулза; высшее счастье жизни — это уверенность в том, что вас любят; любят ради вас самих, вернее сказать — любят вопреки вам, Виктора Гюго. Джулия вздохнула. Она взяла лицо Майкла в свои обжигающе-холодные руки и внимательно взглянула в глаза. — Я буду рядом, пока нужна тебе. Майкл улыбнулся. Улыбнулся не как ребёнок, Джулия поняла это быстро. Он впервые понял, что он для неё значит ― не просто пытался это увидеть, найти то, что по-настоящему хотел видеть. Он хотел знать, что важен для неё. И только сейчас Джулия дала ему это понять как никогда ярко ― в небольшой комнате, освещённой тусклыми лучами рассветного солнца. — Ты всегда будешь мне нужна, ― сказал Антихрист, и девушка поняла, что что-то в нём переломилось. Неужели её план с самого начала был обречён на провал? Джулии не хотелось в это верить. Она сильнее вцепилась в спину Майкла, то ли утешая его, то ли пытаясь найти покой для самой себя.***
Прошла ещё неделя, прежде чем Констэнс Лэнгдон покончила с собой, и Джулия не могла её обвинить в этом, хотя при мысли о светловолосой женщине и испытывала лёгкое разочарование. Дайона и Иветт ходили в магазин; Джулия вместе с Майклом была в доме Лэнгдонов, потому что юноша не ходил в школу и занималась с ним его возлюбленная. Констэнс накурилась, выпила и наглоталась таблеток. Дайона, увидев тело миссис Лэнгдон, раздражённо попросила открыть окна и ругалась на то, что необязательно было делать это на дорогом персидском покрывале. Иветт так и стояла в дверном проёме, хлопая глазками, пока мать её не окликнула. Тут же они позвонили Джулии и попросили прийти, соврав Майклу. Как итог ― Дайона курила, смотря на цветущий сад, Иветт и Джулия сидели за столом, нервно допивая бурбон. — Зря Констэнс это сделала, ― наконец сказала мать, выпуская дым в окно. — Она хотела освободиться, нельзя её в этом винить, ― тихо возразила Иветт. ― Если раньше она любила Майкла, сейчас она его боится. Смерть — это освобождение от монстра. — Он не монстр, ― шёпотом возразила Джулия, бросая недовольный взгляд на сестру. ― Ему десять. — Он быстро вырос, но не психически, это правда, ― сказала Дайона, выкидывая окурок в пепельницу и своей репликой на корню придушившая зарождающийся конфликт. Мать подошла к шкафам, доставая бутылку тёмно-красного вина и щедро плеснув его в стакан. Сев за один стол с дочерьми, Дайона с удовольствием заметила, как те бросают друг на друга извиняющиеся взгляды. ― Он визуально взрослый, довольно привлекательный молодой человек с разумом десятилетнего ребёнка, с необычайной силой. Антихрист — капризный ребенок, кто бы мог подумать. Дайона слегка пьяно рассмеялась. — Нам надо забрать его сюда, ― наконец выдавила из себя Джулия. ― Или самим переехать туда. Нельзя его оставлять, он испуган и ничего не знает о мире. Иветт открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут дверная дверь в коридоре распахнулась, и в коридоре зазвенел голос Антихриста. — Бабушка? ― Майкл ярким вихрем влетел на кухню и посмотрел на хозяек дома. ― Извините, что врываюсь, вы не видели мою бабушку? Ангхарад переглянулись. Джулия встала из-за стола, поправив чёрную юбку-солнце, и подошла к Майклу, ласково обвивая его запястья пальцами. — Пойдём со мной, ― ласково позвала она, и Майкл покорно пошёл, ещё не зная, что увидит в другой комнате. Иветт проводила их печальным взглядом зелёных глаз, а потом посмотрела на мать, которая задумчиво крутила в руках стакан, и задала вопрос, который, наверно, мучил её с самого начала. — Почему она с ним? Дайона с сожалением посмотрела на почти пустой стакан, подлила себе ещё и посмотрела на дочь. Протянув руку, она пригласила Иветт в свои объятья, и рыжеволосая послушно шагнула к матери, позволяя сильным рукам обнять себя. — Звёзды сошлись, ― ответила мать. ― Несмотря на то, что когда-нибудь он уничтожит мир, мне его жалко. Вы правы. Он всего лишь ребёнок. Он видит себя равным нам, а нас ― равными друг другу. Мы должны поговорить с ним по-хорошему, научить его уважать то, что принадлежит нам. Иветт тяжело вздохнула. Мать поразительным образом сочетала в себе образ строгого диктатора, против слова которой идти нельзя, и при этом не расставалась с лучиной заботливой матери. Малкахей уткнулась носом в плечо матери, ощущая запах свежей выпечки и старого вина. Им предстоит много работы.