Тис и Черт

В жизни каждого человека бывают минуты, когда для него как будто бы рушится мир. Это называется отчаянием. Душа в этот час полна падающих звезд. ― Вперед, ― выплюнула Иветт. ― Мы не боимся. Природа так и не научила нас бояться. Она в последний раз сказала «мы», и было не понятно ― говорила она о себе или о всей своей семье. Иветт закрыла глаза, но не от страха, а чтобы попытаться донести до Джулии, когда сильно мать и сестра ее любят. Любили, любят и будут любить, даже если их не станет. Прошло мгновение, второе, и всегда блаженный холод, холод Небес, царивший в душах Вавилонской блудницы и младшей дочери Архангела Михаила, начал исчезать. Ее всю затрясло. «Мы любим тебя, Джия» ― беспрерывно звенело в ее голове, с каждой секундой громче, пока звон не стал просто невыносимым, и Джулия сначала прижала руки к ушам вместо того, чтобы сразу выставить их вперед ― пол стремительно приближался к носу. Джулию подкосило прямо в коридоре. Ноги ее ослабли, она упала на каменный пол, почувствовав, как в кровь разбились коленки, как засуетились рядом юноши-студенты, и как в последний раз вздрогнули два самых дорогих в ее мире сердца. Кто-то из парней крикнул о том, что надо позвать Майкла, и Джулия услышала быстрый-быстрый бег. Через несколько минут на ее плечах сомкнулись знакомые руки, жар которых обжигает даже через одежду. ― Джулия? ― опустившийся рядом Антихрист крепче ухватила ее за талию, дожидаясь старших колдунов. ― Джулия, посмотри на меня. Она не посмотрела. Джулия приложила ладонь к лицу, и та немедленно стала мокрой и красной ― Нефилиму все-таки удалось разбить себе нос. Она сжала руки в кулаки, и сделала то единственное, на что нашла силы. Она закричала. К звону в голове и крикам Майкла добавился топот ног, и все вместе превратилось в настоящую какофонию звуков. Наконец, кто-то подхватил ее на руки, и Джулия потеряла сознание, надеясь, что забытьё продлится не слишком долго, и одновременно желая его. Но темнота рассеивалась медленно, постепенно, то отступая, то снова возвращаясь. Она была густой, холодной и тревожной, полной обрывочных фраз и лихорадочных мыслей, и Малкахей слышались собственные стоны, вырывавшиеся из ее рта в бреду. Внутри у нее зародилась мертвая пустыня, по которой на огненных крыльях носился дракон, покрывая и без того сожженную душу новыми ожогами. Ее сестра и мать были мертвы. Дайона и Иветт Малкахей были убиты. Джулия не спала уже пять дней, просто лежа, бездумно пялясь в стену. Ни Ариэль с его попытками помочь, ни другие колдуны, ни даже мисс Мид и Майкл не смогли заставить ее встать, поесть или хотя бы просто что-то сказать. Сердце, ее жестокое маленькое сердце… было скинуто с самых высоких скал, сверкнув во мгле последней предсмертной агонии, с бешеной скоростью пролетело вниз и разбилось на миллион осколков. Крошечных, кровоточащих осколков. Джулия не чувствовала боли от случившегося. Сожаление? Разочарование? Злоба? Нет. Все эмоции оказались попросту выжжены. Пустота… Внутри была пустота. Вокруг была пустота. В тот день она могла только с помощью Майкла дойти до постели, лечь и обнять себя руками. Ногти впивались в плечи, проступала кровь, но Нефилим не чувствовала боли, лишь как теплые капли противно ползут по коже и, стекая, гулко шлепаются на холодный камень. Она сходит с ума? Пусть так. Все равно. Без сестры и матери… Какая разница, что будет с миром? Будет он существовать или прямо сейчас упадет в тартар? Никакого смысла. Будь что будет. Джулия больше не хочет в этом участвовать. Внутри было темно. Слишком темно. Странно, но до того, как он вышел, комната не производила на Майкла такого тягостного впечатления, теперь же Антихристу казалось, что стены надвинулись на него, собираясь утащить в царивший вокруг полумрак, и разбросанные тут и там вещи только усиливали этот эффект. Он попытался отвлечься от наваждения, расставив все по своим местам: книги отправились на полки, бумаги аккуратной стопкой легли на стол, покрывало примостилось на спинке кровати, а подушки, которые не сжимала Джулия, аккуратно разместились в изголовье. Майкл не занимался подобными вещами с тех пор… кажется, вообще никогда не занимался, только если убирал игрушки по велению бабушки Констэнс ― обычно это делала Джулия, но физический труд и правда помог успокоить нервы. Забавно ― он так сильно любил ее, и при этом не замечал тех простых вещей, что она делала для него. Майкл подходит к кровати и садится. Глаза Джулии широко распахнуты, но смотрят они мимо него. Майкл болезненно морщится. Что не говори, а ему тоже больно ― за тех, кто стал его семьей, настоящей семьей. Больно за Джулию. Он думал, что ее чувства выжжены? Это оказалось ложью. И они оба поняли это, когда Майкл подошел сзади и положил ладони на ее плечи. Горячие, живые ладони. Внутри произошел взрыв отвращения, граничащего с тошнотой. ― Джия, ― голос раздается почти над ухом. Ей это кажется абсолютно неважным. Она забыла, как говорить. Она забыла, как двигаться. Она потеряла всякое желание жить. Как ей помочь? Майкл задавался этим вопросом бесконечное множество раз, наблюдая, как Джулия чахнет с каждым днем. Как ее рвет от любой еды. Каждый свободный миг он старался провести с ней. Пытался завлечь ее разговорами, но и это не возымело силы. Джулия будто не слышала его. В конце концов, Лэнгдон стал вести себя непотребно. Когда его терпение давало трещину, он срывался на крик, грозя лично избавить и ее, и себя от этих страданий. Когда его душа не находила покоя, Лэнгдон брал ее ладони и прижимал к своему лицу. Когда сердце рвалось на части, он плакал, уткнувшись лицом в ее колени. Майкл умолял Джулию, обещал все на свете, лишь бы она снова заговорила, лишь бы снова он смог увидеть улыбку на ее лице. Но и это было бесполезно. И Антихрист стал испытывать боль. Мучительную. Постоянную. В течение последних нескольких дней Джулия стала кричать во сне. Каждый раз Майкл просыпался в ужасе от ее крика, таким он казался жутким. Лэнгдон старался успокоить ее, целовал ее заплаканные глаза, укачивал, как дитя. Тогда, и только тогда Джулия цеплялась за него трясущимися руками, будто он был единственным, что могло ей помочь справиться с ее кошмарами. Но приходило утро, и она вновь казалась безжизненной. Майкл прикрыл глаза. Лег рядом не раздеваясь. Усталость была сильной, и уже не накатывала волнами, как в первые дни траура, а просто была неотъемлемым спутником. Он слушал тишину, и вдруг понял, что не слышит надрывное дыхание Джулии. Испугался ― тут же обеспокоенно заглянул в ее лицо, и внезапно осознал, что впервые за много дней его подруга спокойно спит. Но сон ее не был естественным. Джулия плыла, раскинув руки, и это было далеко не метафорой. Ее каштановые волосы расплывались точно причудливые, темно-янтарные лианы экзотических цветов, а белое платье расплывалось бутоном. Джулия ненавидела белый цвет. В море вода синяя-синяя, как лепестки самых красивых васильков, и прозрачная-прозрачная, как самое чистое стекло, только очень глубока, так глубока, что никакого якорного каната не хватит. Впервые за многие дни Джулия почувствовала умиротворение. Она была недалеко от берега, и видела там зеленые холмы с виноградниками, а из чащи чудесного леса выглядывали дворцы и усадьбы. Она слышала, как поют птицы, а солнце пригревало так сильно, что ей не раз приходилось нырять в воду, чтобы остудить свое пылающее лицо. Ей не хотелось никуда спешить. Волны укачивали ее, успокаивали, казалось, будто все звезды с неба падают к ней в море. Джулия все качалась на волнах и всматривалась в небо. Она вела себя грубо, несправедливо, жестоко — и покается в этом потом. Не сейчас. Сейчас ей требовалось совсем другое. Требовалось побыть одной. Большая тень упала на нее, точно орел с расправившимися крыльями. Джулия дернулась, и мгновенно оказалась в воде по плечи. Перед ней появилась мраморная лестница, идеально-белоснежная, без сколов и грязи. Это было похоже на ту лестницу, что Джия видела издалека в своем странном сне. Видимо, волны принесли ее сюда. На первых ступеньках, у которых плескались волны, стоял мужчина. Она поморгала, пытаясь отогнать видение, но он не исчез — наоборот присел перед ней на корточки. ― Дочь, ― сказал Архангел Михаил, и надел Джии на голову венок из белых лилий, только каждый лепесток был половинкой жемчужины. Девушка поправила его легким движением пальцев. Михаил словно просто наблюдал за ней. ― Отец. Архангел Михаил снился ей всего раз, когда она встала взрослой ― умственно и физически ― и один раз она видела его в ужасной горячке утраты после смерти приемного отца Дезмонда Дагона. И вот теперь он снова склонялся над ней ― исполин в два метра роста, с широкими серыми крыльями, суровым резким лицом и мощными рука. На этот раз она даже не испытала страха ― смотрела на него безразлично, не находя ни слов, ни желания их говорить. ― Ты изменилась, ― спокойно сказал он. ― А ты нет. Солнце только что село, но облака еще отсвечивали розовым и золотым, а в бледно-красном небе уже зажглись ясные вечерние звезды; воздух был мягкий и свежий, море спокойно. ― Я хочу тебе кое-что показать. Дворец был из белого блестящего камня, с большими мраморными лестницами; одна из них спускалась прямо к морю. Великолепные позолоченные купола высились над крышей, а между колоннами, окружавшими здание, стояли мраморные статуи, совсем как живые люди. Сквозь высокие зеркальные окна виднелись роскошные покои; всюду висели дорогие шелковые занавеси, были разостланы ковры, а стены украшали большие картины. Загляденье, да и только! Посреди самой большой залы Отец привел ее к самой больше заде, посреди которой журчал фонтан; струи воды били высоко-высоко под стеклянный купол потолка, через который воду и диковинные растения, росшие по краям бассейна, озаряло солнце. Ее мать сидела на самом настоящем троне и пила вино из граненого янтарного бокала. Сестра сидела рядом и что-то поминутно говорила матери, поднимая голову, отрываясь от чтения книги, что раскинулась у нее на коленях. Дайона отвечала с мягкой улыбкой. Золотые тиары поблескивали их в волосах. Было прохладно, холод Небес. ― О, Боже!.. ― против воли воскликнула Джулия, тут же прикрыв рот ладонью, но Михаил не предал этому значению. Дочь рванулась вперед, к ним, к своей семье, но наткнулась лишь на гладкую перегородку, и с ужасом поняла, что дальше пройти не сможет. ― Они здесь. Здесь тепло и спокойно, уютно и безопасно. Ведьмы убили их тела, но не их сущность. Они все еще здесь, ― Михаил посмотрел на нее с сожалением и сочувствием. Впервые за долгое время от него шло тепло и понимание, все то, что она в нем так любила и чего ей так не хватало долгие годы. ― Я могу остаться с ними? ― ладони Джулии вспотели, ей стало противно от самой себя, но она должна была знать. Наверное, нельзя было так говорить, чувствовать, поступать, но ведь она не лгала ― она действительно этого хотела. Она любила Майкла, была готова умереть за него, она и здесь не лукавила. Но за Иветт и Дайону она отдала бы жизнь дважды, трижды, сколько угодно. Сколько угодно и что угодно, лишь бы они жили, лишь бы были счастливы. ― Нет, ― сказал Архангел. В нем не было злобы и ненависти. Он как будто просто наблюдал за ней. Все же он не всегда забывал о том, что отец, что любит детей и нуждается в них. ― Ты должна вернуть их. ― Как? ― девушка замерла в ожидании ответа, и от напряжения и головной боли у нее темнело перед глазами. Архангел откликнулся с готовностью, будто только и ждал этого вопроса. ― Создай новый мир. Выжги то, что тебе не нравится. Создай дикость и хаос, и правь им. И тогда я пошлю тела, чтобы вернуть твоих родных, ― Архангел взял дочь за руку. Его слова и движение родили в Джулии какую-то животную, необъяснимую надежду. ― Я не смогу. Я не справлюсь без них, ― покачала она головой, чувствуя, как все меньше в это верит. Джулия нужна была семье всегда немного, а все же больше, чем семья Джулии. И в итоге, Малкахей оставалась на земле, которая вскоре должна была превратиться в выжженный кратер, а ее мать и сестра наслаждался кусочком Небес, превращенных в замок с яркими драгоценностями, красивой одеждой и вкусной едой. Возможно, они даже немного переиграли ее своей смертью. Мать всегда была хитрой, ей ничего не стоило просчитать выгоду от их смерти. У Джулии больше не было камней за спиной, теперь она могла идти только вперед. ― Выбора у тебя нет. Джулия посмотрела на отца со свойственной прежде хищностью и издевкой. Нервы часто подводили ее, в Нефилиме всегда присутствовала толика жестокости, однако Михаил еще не видел такого выражения на ее лице. ― Мама… Иветт… Она бросилась к отцу на шею, как не делала, наверное, никогда. Он не оттолкнул ее, только прижал к себе теснее, давая поддержку, в которой она сейчас отчаянно нуждалась. Наконец-то ей было тепло и не страшно. ― Ему нужна женщина, ― хоть он и не сказал, кому именно, Джия все поняла. ― Взрослая и опытная женщина. Женщина придаст ему спокойствия и научит всему, что нужно. Это твоя задача, Джулия. Она обиженно вскинула подбородок и посмотрела на Михаила в ответ, но тут же поникла и опустила глаза в пол. В ее лице отразились те черты, которые она обычно умело прятала за маской доброты и покорности. Упрямство и сила. Она кивнула неожиданно твердо ― она обладала умом и знала Майкла лучше всех. Рано или поздно она признала бы очевидное. Михаил понял, что его слова дошли до дочери. Больше ей здесь делать было нечего. Джулия была прекрасным ребенком, любознательным и добрым. Умным. Хитрым, когда надо. Сначала та ситуация с девушкой и ее ребёнок-монстром ― ее сломали в первый раз. Она справилась. Смогла жить дальше. Она стала обаятельной и яркой молодой женщиной. Потом смерть Дезмонда Дагона, который был ей близок. Джулия и это пережила. Неизменным осталось только одно ― она не представляет своей жизни без сестры и матери. Так было всегда. Она чувствует и боится понять, что именно чувствует, но в итоге она сможет идти лишь вперед. Других вариантов у нее нет. У архангела Михаила было две дочери. Не сказать, что он пылал к ним особенной, сильной любовью, но все-таки и Джулия, и Иветт были ему по-своему дороги. Он уважал их и ценил, как только мог делать это такое возвышенное существо как он, ведь Михаил не был человеком, и судить его посмертному было нельзя. Теперь в нем сквозило чистое, искреннее сочувствие и глубокое сожаление. «Михаил, если ты слышишь меня, если имеешь власть… Помоги преодолеть это. Справиться с этим кошмаром» ―, но в этот раз Джулии никто не ответил. Суждено Нефилимам явиться во тьме, и первое, что узрят они, будут звезды. Яркий свет обернется их угасанием. Когда Джулия открыла глаза, за окном уже разгорался рассвет. Она бездумно посмотрела в окно, стараясь не вспоминать свой сон. Внутри снова все выгорело до основания, хотя еще вчера казалось, что это просто невозможно. Джулия подумала, если ее собственная боль стала сильнее, она, должно быть, сияла, как начищенное блюдо. Она подходила к исполнению мечты все ближе. Джулия улыбнулась. Она наконец-то проснулась, проснулась по-настоящему. Теперь, зная, что сущность ее сестры и матери все еще есть, и когда-нибудь они воссоединятся, Джулия снова смогла дышать. Дышать ― и уничтожить тех, кто посмел так поступить с ее семьей. Когда Майкл зашел в комнату, Джия сидела за столом перед зеркалом, причесывая длинные волосы. Огромная власть просыпалась вместе с ней. Власть, которой она столь долго не пользовался и которой откажется поделиться даже с ним. ― Джулия? Она оторвала взгляд от зеркала, посмотрела на Майкла и улыбнулась ему. Он уже знал, что она рано или поздно попросит взамен за свою любовь и поддержку. Власть. Чуть меньше, чем своих ныне покойных матери и сестры, а также его самого, его возлюбленная любила власть. Она боролась за нее всеми правдами и неправдами и пока не хотела понимать, насколько близко к ней оказалась, но скоро, несомненно, попытается этим воспользоваться. ― Давай убьем их всех, ― сказав это, Джулия испытала облегчение. Новая идея завладела ее разумом. Преступная радость начала разливаться в ней все быстрее.